Текст книги "Своенравная добыча"

Автор книги: Светлана Казакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 9

Мёртвых в Ив-Лин погребали сразу, без долгих прощаний. Эти похороны были скромными, хоть и в княжеской семье. У Эрмины, младшей отцовской жены, не было родственников, поэтому перед склепом собралось совсем мало людей. В числе которых, разумеется, мы с отцом и Ильмой. Явилась и снова ставшая единственной супругой князя Ив-Лин Мильдана, для которой все перемены во дворце наверняка стали огромным потрясением, хотя она этого и не показывала на людях.

Я для неё всегда была чужачкой, бесполезной падчерицей, той, что посмела родиться на свет, потеснив место, которое занимала Ильма в сердце отца. Должно быть, княгиня радовалась тому, что скоро я уеду и больше не буду мозолить ей глаза. Вот только ей предстояло разлучиться и с родной дочерью.

Уже на другой день с рассветом Ильму ожидало отправление в монастырь. Я пыталась поговорить с ней, но сестра ни в какую не желала. А потому я решила заглянуть в детскую, где мирно спали мои брат и сестра, чтобы хоть разок посмотреть на них. Такие маленькие, беззащитные. Тихо, чтобы не разбудить их, я наклонилась над висящими рядышком колыбельками.

Сейчас, когда я на своём опыте узнала, как ненадёжна бывает земля под ногами, как всё может измениться в одно мгновение, я заранее боялась за их судьбу. Пусть на княжество и не нападут, теперь, когда оно под защитой Лундсфальда, иных опасностей это не отменяет. Я склонилась ниже и зашептала:

– Пусть боги оберегают вас. Пусть любящая душа вашей матери Эрмины и её забота останутся с вами. Пусть вы всегда будете поддерживать друг друга.

Я не знала, имеют ли мои слова хоть какую-нибудь силу, но всегда верила, что если желать чего-то искренне, от всей души, то это поможет. Мне даже показалось, будто, когда я напоследок осеняла детей защитным знаком, с моих пальцев сорвались едва видимые светящиеся нити, завязавшись в узел. Померещилось, должно быть.

Я так устала, что даже переживания отхлынули прочь, как вода при отливе. Хотелось лишь добраться до своей комнаты и заснуть. Но там меня поджидало новое испытание.

И у него было лицо Эрланда Завоевателя.

Увидев его, я отшатнулась к стене. Что он тут делает?.. Уже пришёл заявить свои права на меня? И его впустили? Впрочем, о чём это я. Разве кто-нибудь защитит меня сейчас, когда родной отец мною пожертвовал? Никто, кроме меня самой.

– Почему вы здесь? – спросила я. Губы дрожали, но я очень старалась держать голову высоко. Пусть знает, что говорит не с бесправной рабыней, а с дочерью князя! Хотя я сейчас мало чем отличалась от тех же рабынь, это не значит, что и вести себя должна так же. – Вам мало того, что вы вынудили отца заставить меня ехать с вами в Лундсфальд?

– Он тебе уже сказал? – осведомился Эрланд.

– Да, – кивнула я. – Скоро я буду в полной вашей власти. Так можете вы хотя бы сейчас, пока я ещё дома, дать мне возможность побыть в одиночестве?

– Могу.

– Правда? – я недоверчиво взглянула на мужчину.

В спальне горели всего две свечи, позволявшие разглядеть не так много. Широкие плечи под тканью камзола, тень щетины на лице, глаза… синие, кажется. Они составляли резкий контраст с густыми чёрными волосами. Мне не хотелось его рассматривать, однако мой взгляд невольно то и дело обращался в его сторону. Врага надо знать в лицо.

– Тебе не тяжело? – спросил он.

– Тяжело?

– Дышать. В этом, – кивнул на мою одежду правитель Лундсфальда. Я поняла, что он имеет в виду корсет.

– Я привыкла.

Эрланд вытащил из-за пояса нож, и вот тут мне в самом деле стало нечем дышать. Что он задумал? Нужно бежать!

Я уже успела развернуться к двери и коснуться её ладонями, когда меня остановили. Сильные руки удержали за плечи за мгновение до побега. Стало страшно – страшнее, чем в коридоре, когда этот же мужчина набросился на меня.

– Не бойся, – это прозвучало как приказ.

Он вдруг полоснул ножом по шнуровке корсета.

– Наши женщины такого не носят.

– Я не одна из ваших женщин! – выпалила я, прижимая к груди пострадавшее платье.

– Но скоро станешь ею.

– И что же вы цените в них?

– Кротость и послушание.

Я прикусила губу – с такой силой, что во рту появился вкус крови. Вот, значит, как? Не дождётся правитель того, что я тоже стану тихой и покорной, никогда и ни за что!

– Повернись.

– Зачем вы это делаете? – всё ещё стоя к нему спиной, спросила я. – Вы не умеете по-другому обращаться с женщинами? Ухаживать, говорить красивые слова? Как в романах… В Лундсфальде так не положено?

Эрланд вдруг рассмеялся. Наверное, ему показались забавными и наивными мои слова. Что поделать, если я так мало знала о жизни?..

Да, собственно говоря, и не хотела знать. Мне было уютно и хорошо с книгами и вещами, которые хранили память о детстве. Некоторые из моих старых игрушек мама сама сшила. Я никогда не стремилась поскорее повзрослеть, выйти замуж, как того хотела Ильма. А ещё из-за своей необычной внешности я не считалась красавицей, и на меня почти не обращали внимания, не смотрели так, как на сестру.

– У нас говорят, если цветок Ив-Лин пересадить в другую почву, он не приживётся. А я ведь даже не цветок, я человек. Почему вы уверены, что я смогу жить в чужой стране?

– Ты сможешь, – сказал повелитель Лундсфальда.

Мне бы его уверенность!

– И что же меня там ждёт?

– Ты. Будешь. Моей, – делая паузы после каждого слова, произнёс он.

Глава 10

Близость Аньяри сводила с ума. Почему она такая?.. Гибкая, нежная. Пахнущая здешними цветами и чем-то ещё, свойственным только ей. Точно созданная специально для него.

– Я стану вашей… кем? Добычей? Игрушкой? А что будет со мной, когда вы натешитесь? Отправите обратно? – не оборачиваясь, спросила младшая княжна Ив-Лин.

– Нет. Сюда ты больше не вернёшься. Да и к кому тебе возвращаться?

Он надавил на больное место, напомнив о том, что её родной отец, почти не споря с этим требованием, согласился отдать дочь иноземцу. Жестоко, да. Но чем раньше Аньяри с этим свыкнется, тем лучше для неё самой. Только близкие люди предают. Чужие предать не могут.

– И больше не надевай это орудие пыток. Твоя талия и без него тонкая, – добавил Эрланд, и в подтверждение этих слов на талию девушки легли его ладони. С лёгкостью её обхватывая.

Аньяри вздрогнула и забилась в его руках, как пойманная в силки птичка.

– Не надо… Пустите! Пожалуйста, – выдохнула она. Ей явно пришлось переступить через свою гордость, чтобы просить его. А ему отчаянно не хотелось её отпускать.

Хотелось совсем другого. Раздеть её догола, увидеть её красивое тело без всех этих тряпок. В Лундсфальде женская одежда была гораздо проще – верхнее и нижнее платье, летом потоньше, зимой поплотнее, чулки, и всё. А тут девушек заворачивали не пойми во что. Ничего, скоро Аньяри будет носить то, что нравится ему.

– Пустите… – повторила она, когда он скользнул ладонями выше, к её груди. Накрывая волнующе приподнятые вырезом платья полушария и слегка сжимая их. Жаль, что он разрезал на ней не всю одежду.

Склонив голову, мужчина припал губами к нежной коже девушки между плечом и шеей. Аньяри дёрнулась и замерла, почти не дыша. Но в этом не было ни капли смирения – она лишь застыла, как кусок льда, очевидно, решив, что показной безвольностью добьётся большего, чем упорным сопротивлением.

Как будто знала, что укладывать в постель бесчувственную куклу ему не хочется.

Позволив себе ещё несколько мгновений касаться её, жадно вдыхать аромат кожи и волос, Эрланд разжал руки и вышел, хлопнул дверью.

Пока он ещё мог сдерживать себя.

Пока.

Наступило утро. Все желающие проводить в монастырь старшую княжескую дочь высыпали во двор. Вышел и Эрланд, скорее от скуки, нежели из желания ещё раз увидеть Ильму.

Сегодня она выглядела уже не так, как на пиру в честь его приезда. Простое платье, убранные под чепец волосы, заплаканные глаза, похожие на тёмные провалы на бледном лице. Ильма поочерёдно подходила к тем, с кем хотела попрощаться навсегда, ведь из монастыря, как известно, не возвращались.

Напоследок она приблизилась к правителю Лундсфальда и, задрав голову так, чтобы услышал только он, прошипела:

– Вы ещё пожалеете.

А затем развернулась и, ни на кого больше не оглядываясь, зашагала к карете.

Эрланд бросил взгляд на Аньяри, которая сделала несколько шагов вперёд, будто желая уехать вместе с Ильмой. Девушка прижимала к лицу носовой платок, вытирая слёзы. От этого даже зло брало.

Знала бы она, какова на самом деле её сестрица!

Чего Эрланд никак не ожидал, так это того, что Аньяри сама подойдёт к нему после отбытия Ильмы.

– Вы очень спешите уехать? – спросила она, глядя на него исподлобья.

– А что? – осведомился он.

– Мы можем сначала дождаться возвращения провожатых сестры? Хочу удостовериться в том, что она благополучно добралась до монастыря. На дорогах сейчас неспокойно…

– Ладно, – согласился Эрланд. – Но за это ты меня поцелуешь. Сама.

– Что?.. – отшагнув, вымолвила девушка.

– Меня ведь ждут дела в Лундсфальде. А задерживаться здесь уже ни к чему. Если не поцелуешь, отправимся в путь прямо сейчас.

– Даже не дадите мне собрать вещи?

– Когда доберёмся, ты получишь всё, что тебе нужно.

– Хорошо… – Аньяри сделала глубокий вдох, точно готовясь нырнуть в воду, и огляделась по сторонам. Проверяла, не смотрят ли на них? Даже если за ними наблюдали сотни глаз, Эрланда это не волновало. – Закройте глаза.

– А не обманешь? – усмехнулся он, когда она принялась торговаться.

– Нет. Просто… Если вы будете на меня смотреть, я не смогу…

Эрланд прикрыл веки, чувствуя, как проникает сквозь них солнечный свет. Здесь, в княжестве Ив-Лин, было много солнца. Гораздо больше, чем на его родине.

Когда к его рту неумело прильнули губы девушки, эти тепло и свет будто проникли в его кровь, обжигая и наполняя до краёв. Аньяри явно намеревалась откупиться одним лишь лёгким касанием, но мужчина ей не позволил – крепко притиснул к себе, целуя уже сам и так, как ему хотелось. Размыкая её губы своими, чуть прикусывая нижнюю, наслаждаясь этой шёлковой нежностью и забивающим ноздри ароматом невинного соблазна.

Пусть самые благоуханные здешние цветы раскрывались только ночью, их запах навсегда пропитал эту девушку.

К сладости её губ вдруг примешался привкус крови, и, разорвав поцелуй, Эрланд увидел алую каплю, которую Аньяри инстинктивно слизнула с губ.

– Это я сделал?

– Нет, – буркнула она, мотнув головой. – Но всё равно… из-за вас. Так вы сделаете то, что обещали? Я с вами расплатилась. Даже с лихвой.

– Я всегда выполняю свои обещания. Так и быть. Поедем позже.

Пользуясь тем, что он выпустил её из объятий, девушка упорхнула.

Глава 11

Когда правитель Лундсфальда наконец-то меня отпустил, я бросилась бежать и наткнулась на ту, кого меньше всего хотела сейчас видеть.

– Бесстыжая! – глядя на меня, точно на какую-то букашку, осмелившуюся сесть на рукав её платья, выплюнула княгиня Мильдана. – Так и льнула к нему, так и льнула! Я всё видела! – пригрозила она мне пальцем, поджав тонкие губы.

Я предпочла ей не отвечать. Обидные слова, которые ещё недавно ранили бы до слёз, сейчас отлетали от меня, не принося ничего. Ни боли, ни возмущения. Как будто эта женщина кричала из-за прозрачной стены. Она никогда меня не любила, и едва ли я когда-либо вообще имела шанс заслужить тёплые чувства с её стороны, стань я хоть воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. Всё потому, что я ей не родная. Наверняка Мильдана была против женитьбы князя Ив-Лин на моей матери, вот только злость за то, что ему не хватило одной супружницы, срывала на мне.

– Отец вам не сказал? – спросила я равнодушно. – Правитель Эрланд сам пожелал забрать меня. Зато ваши любимые самоцветы останутся в неприкосновенности.

– Ты даже корсет не надела! – обвинительно выкрикнула первая и теперь уже точно единственная жена отца, словно не слышала того, что я ей говорила.

Да, я действительно не стала надевать сегодня корсет. Но не из-за требований Эрланда. Просто нехорошо себя чувствовала в преддверии ежемесячных женских недомоганий, и от одной мысли о том, что придётся затягиваться в тугой корсет, живот начинал ныть ещё сильнее.

Да и до приличий ли сейчас?..

– Прошу меня извинить, но мне нужно собираться в дорогу, – бросила я и, не слушая, что кричит мне вслед княгиня, отправилась к себе.

В своей комнате я намазала саднящую губу травяной мазью, чтобы снять боль и заживить вновь открывшуюся ранку. От воспоминаний о навязанном поцелуе в мои мысли снова пробрался Эрланд Завоеватель. Он пугал меня. Удивлял. Я не знала, чего от него ожидать.

Этот мужчина затащил в свои покои мою сестру, но забрать с собой почему-то захотел меня. Почему? Неужели всё дело в девственности?

Но как он узнал?..

Я вспомнила повитуху, которая входила в комнату к Ильме, и тот погром, который сестра устроила, когда та вышла. Выходит… её проверяли? А меня тогда почему не стали?

Так, получается, отцу теперь известно о нашем обмане?..

«Младшую дочь судят по старшей», – снова вспомнились мне расхожие слова, которые частенько повторяла одна из моих нянек. У неё самой было две дочери-погодки, так что она знала, о чём говорила. А ещё она любила напоминать, что мужчины грубы и похотливы, как скоты, и от них любой приличной девушке, будь она дочкой хоть князя, хоть простого человека, нужно держаться подальше.

До свадьбы.

Вот только если старшая себя запятнала, на младшей тоже жениться побрезгуют.

Наверное, потому правитель Лундсфальда и берёт меня не в жёны, а просто так. Точно рабыню. На них ведь не женятся.

От этих мыслей горько стало и на душе, и во рту – точно от лекарства из коры хинного дерева.

Почему Ильма не смогла приберечь своё любопытство до того, как вышла бы замуж? А теперь и не выйдет. Скоро за ней навсегда закроются двери монастыря.

Да лучше бы меня тоже там заперли! Молилась бы да радовалась солнцу. Всё лучше, чем стать игрушкой в руках человека, который играет со мной, точно хитрый кот с глупой мышкой!

Неужели ему – там, в Лундсфальде – не хватает девушек? Краше меня, нежнее, светловолосых и белокожих, как и положено северянкам… Благосклонных к нему. Он ведь далеко не уродлив. Вон даже Ильме поначалу приглянулся…

На сердце от этих размышлений стало ещё тяжелее, но я больше не плакала. Слезами горю не поможешь. Позвала рабынь и с их помощью начала упаковывать свои вещи. Пусть говорит всё что хочет, а совсем уж налегке я не поеду. Хоть что-то привычное из дома я должна с собой взять, раз уж больше сюда не вернусь.

Эрланд ко мне больше не приходил, но я на всякий случай переоделась в самое унылое и закрытое из своих платьев. И в одиночестве старалась не оставаться – держала при себе прислуживающих мне рабынь. Хотя если бы он всё-таки явился, кто бы помешал ему их прогнать?

Но, к моему облегчению, не пришёл. К вечеру живот заболел совсем уж нестерпимо – должно быть, к обычным признакам недомогания добавилось усугубившее их беспокойство. Пришлось спускаться в кухню и варить лечебный отвар. Этот рецепт знали и рабыни, и можно было сказать им, чтобы сделали и принесли в спальню, но почему-то, когда я готовила его сама, боль проходила быстрее. Под конец я добавила немного мёда, чтобы подсластить малоприятный вкус, и, немного остудив, выпила залпом.

Облегчение наступило почти сразу. Поздним вечером кухня пустовала, но и аппетита сегодня ни у кого не было. У меня уж точно. Я даже к обеду и ужину не выходила – сил не было, да и не хотелось сидеть за одним столом рядом с отцом и его супругой. Без Ильмы, без Эрмины. Их пустые места только напоминали бы о том, что никто из них больше не вернётся. А вскоре и моё место опустеет.

Но для отца ещё есть надежда. У него ведь осталось двое детей. В том числе и сын, наследник, которого он ждал так долго.

Перед окном в кухне висели сушёные травы и пряности. Их запах щекотал ноздри. Слегка поскрипывали полы, когда я на них наступала. Всё так уютно, привычно. И уже скоро перестанет быть моим домом.

Ещё немного побыв там наедине с собой, я возвратилась в свою спальню и попыталась заснуть.

А на другой день вернулись провожатые сестры и принесли страшную, дурную весть – по дороге в монастырь Ильма бросилась с обрыва в реку.

Глава 12

– Она сказала, что хочет побыть одна, попрощаться с привольем… – хмуро переглядываясь и явно ожидая скорого наказания за то, что недоглядели за княжной, бормотали мужчины в простой дорожной одежде. Среди них были и рабы, и свободные. Отец выделил немалую охрану – боялся, что с Ильмой по пути может что-нибудь случиться.

Не зря боялся…

Я смотрела на них, всё ещё до конца не веря в то, что слышу. Не понимая, как моя старшая сестра, всегда такая гордая, бойкая, порывистая, могла по собственному желанию распрощаться с жизнью – самым ценным даром, что только может быть. Неужели она настолько не хотела в монастырь? Или всё дело в том, что её опозорили? Этого она не пережила?

Мой взгляд наткнулся на стоящего тут же Эрланда, и руки сами собой сжались в кулаки. Хотелось наброситься на него, ударить. Но куда уж мне. Я по сравнению с ним – как едва оперившийся гусёнок перед бывалым дворовым псом. Бравады, может, и много, а вот силёнок маловато.

Да и не пройдёт боль, даже если ударю. Даже если пущу ему кровь. Никогда не пройдёт.

Из рассказов провожатых Ильмы выходило, что по дороге, когда они остановились на короткий привал, она попросила оставить её одну. Хотела напоследок вдохнуть воздух свободы, немного побыть в одиночестве. В монастыре-то, говорят, такой возможности не предоставляется. Сопровождающие послушались, решив, что она никуда не денется. Да и дочь князя всё-таки, не какая-нибудь каторжница, которую везут под конвоем.

Когда же они вернулись за ней, то обнаружили, что личные вещи сестры, с которыми она не расставалась, лежат у самого края обрыва над рекой Полынь. Гребень, флакончик с нюхательными солями. Даже туфли. А ведь всякому известно, что самоубийцы всегда разуваются перед тем, как наложить на себя руки. Для того чтобы не входить в мир за гранью жизни в обуви.

Пытались, конечно, поискать, созвали людей из окрестных деревень, те обшарили реку баграми. Но отыскали только накидку княжны, а её саму – нет. Течение слишком уж быстрое. Даже нырять пытались, только вылезли на берег, отплёвываясь и разводя руками. Река не просто так называется Полынь – вода в ней горькая и неполезная, пить её нельзя, даже от нескольких случайных глотков можно расстройство желудка получить. Отравляет её что-то. Может, какие-нибудь ядовитые растения, что стелются по дну, кто их знает.

Туфельки Ильмы привезли в качестве доказательства. От одного взгляда на них у меня потемнело перед глазами. У меня были такие же – чёрные, с блестящими пряжками и туго обвивающими ногу ремешками.

Я кусала губы, снова разбередив кровоточащую ранку. Заплакать не получалось. Все слёзы точно высохли, не успев пролиться.

Если бы сестра осталась жива, пусть даже в монастыре… Но она выбрала другую судьбу. Сама, никому не сказав.

– А вы окрестности обыскивали? – услышала я вдруг спокойный голос правителя Лундсфальда. – Может, сбежала она. А для вас, ротозеев, спектакль устроила.

Я бросила в его сторону яростный взгляд. Да как он только посмел так подумать?! После того как сам же подтолкнул Ильму к шагу с обрыва…

– Помилуйте, господин, куда ж ей бежать? – оторопело уставился на него один из мужчин. – Места там глухие. Не сгинет в лесном болоте али в когтях диких зверей, так работорговцам попадётся. Княжна же, к суровым условиям не приучена. Далеко бы она ушла босиком?

– Так обыскивали или нет? – повторил свой вопрос Завоеватель.

– Глянули маленько, покричали. Но весь лес не прочёсывали. Дикий он, заколдованный.

– Да с чего бы ему быть заколдованным? – Эрланд возвёл глаза к высокому потолку. – Князь мне лично писал, что в княжестве Ив-Лин никто не практикует колдовство.

– Так-то оно так. – Мужчина покосился на отца, который стоял, закаменев, как одна из дворцовых статуй. Рядом с ним точно с таким же видом застыла княгиня Мильдана. – Однако же гиблое там место. Люди пропадают без следа. И вода в Полыни неспроста горька, что слёзы.

– Так сам же сказал – люди в болоте тонут, в когти зверям попадаются или к работорговцам. А то, что вода непригодна для питья, не только колдовством объяснить можно. Да что с вами говорить! – махнул рукой правитель Лундсфальда и обернулся ко мне. – Нет тела – нет и похорон. Так что пора собираться в дорогу, нечего больше откладывать.

– Вы… вы всегда такой чёрствый и бесчувственный?.. – выдохнула я. – У нас вторая смерть в семье! И всё это началось, когда вы тут появились!

– Может, сейчас и меня колдуном назовут? – усмехнулся он. – Подумай лучше над тем, сколько здесь было бы смертей, если б я не приехал. Новый король Даргарии весьма тщеславен и уже давно точит зубы на земли Ив-Лин. Про него поговаривают, он любит развлекаться с молоденькими рабынями. Только живыми их потом никто не видит.

Я вонзила ногти в ладонь и посмотрела на отца. Он молчал. Так, словно соглашался с этой резкой, приправленной угрозами отповедью.

– Соболезную, – коротко бросил Эрланд князю и Мильдане, после чего снова посмотрел на меня. Я демонстративно отвернулась, чтобы он не видел моих слёз, которые всё-таки брызнули из глаз. – Готовься отправиться в путь, Аньяри.

– Может, ещё на одну ночь задержитесь? – подал голос отец.

– Ни к чему. Благодарю за гостеприимство, – ответил правитель Лундсфальда, и в его голосе мне почудилась издёвка. – Попрощайтесь с дочерью, князь.