Текст книги "В вихре времени"

Автор книги: Светлана Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Я не знал, что у тебя так серьёзно…

– Я и сам не знал, Миша. Мне нравилось жить одному и не хотелось страдать, как многие мои коллеги, от плохого брака. Но вспоминаю, каким одиноким был отец после смерти матушки, и понимаю, что это ужасно, и я так не хочу… В трудную минуту рядом должен быть близкий друг – любимая женщина. Я всегда представлял, что она будет такая же умная и красивая, как Мария. Понимаешь меня?

– Прекрасно понимаю, но хочу предупредить: я бы на такой девушке, как Маша, не женился… – шёпотом произнёс Михаил, шутливо округлив глаза.

– Почему?

– Характер у неё – ого-го, в прабабку-ведьму… Никто ей не указ. Спорит по любому поводу. Нет, я бы с такой женщиной не справился… Это пока ещё отец её может усмирить, а ещё немного – и никого не будет слушать. Так что, хочешь жениться – поторопись, приятель.

– Меня уже и так подмывает сделать ей предложение, да боюсь отказа.

– Ну-у, знаешь, как в народе говорят: девичье «нет» – не отказ, – подмигнул Миша, – дерзай, брат, у тебя характер как раз подходящий…

Глава тринадцатая

В последние годы Маша всё чаще вспоминала свою прабабку. Она умерла давно, когда Маше не было и десяти лет, и её образ стёрся из памяти. Но стоило ей лишь однажды явиться во сне, как Мария вспомнила всё: и морщинистое лицо бабы Нюры, и её скрипучий голос, и крючковатые пальцы, перебирающие чётки-лестовки… Деревенские за глаза её называли то ли ведьмой, то ли бабой ягой. И было за что.

Так уж повелось, что с любой болезнью взрослые и дети бегали в дом зажиточных крестьян Рябушинских. Маша помнила, что там всё было не так, как в их городском особняке: старинные часы с кукушкой, травы, развешанные по полкам на кухне, много-много икон. Не таких, к каким она привыкла в Московских церквях, а других, будто написанных детской рукой, и с тёмными, почти чёрными ликами.

Иногда возле печки, где лежала Машина прабабка, появлялся крестьянин, и с шапкой в руках слёзно умолял бабу Нюру, чтобы она посмотрела жену или ребёнка. Та отсылала просителя, а потом с кряхтеньем и вздохами сползала с печи…

Однажды Маша стала свидетелем чуда и поняла, почему её прабабку крестьяне за глаза называли ведьмой.

В тот день она взяла угощение и побежала к Лакомке, пегой лошади. Та сразу её узнала, приняла ржаную подсоленную горбушку, а потом послушно покатала по деревне, чутко прислушиваясь к каждой Машиной команде, словно понимала человеческий язык. Когда она вернулась с прогулки, во дворе конюшни увидела несколько крестьян, столпившихся возле ребёнка. Он бился в падучей на песке, а мать без толку суетилась, хватая его то за руки, то за голову, и выла в голос от собственного бессилия.

Вдруг народ расступился, и Маша заметила ковыляющую бабку Нюру с красной тряпкой в руках. Она властной рукой отодвинула заплаканную мать, накрыла дитё тряпицей, а сама встала перед ним на колени и что-то зашептала. Судороги у мальчика прекратились, и он затих, будто умер. Мать зажала рот рукой, готовясь заорать в голос, но тут бабка сняла тряпку, и все увидели, что ребёнок спокойно смотрит в небо голубыми глазками и моргает…

Бабка побрела домой, а Маша догнала её и доверчиво вложила ладошку в старческую руку. Та глянула и усмехнулась:

– Не боишься меня? – проскрипела она.

Маша отрицательно покачала головой. Так началась их дружба. Бабка слезала с печки и сидела у дома, грея на солнце старые кости. Скрипучим голосом она описывала правнучке нелёгкую жизнь при прошлом барине.

В её голосе звучала тоска по молодости, а иногда злоба. И злилась она больше всего на попов, потому что родители её были старообрядцами-беспоповцами и много пострадали "за ради веры".

– Не слушай никого, Машка, живи своим умом. Чувствую – могутный характер у тебя, в меня пошла. Была бы ты первая, я бы тебе силу передала, а так… Сама ума набирайся… Отец к попам перекинулся, так не будь, как он…

В чём эта сила, и почему не надо слушать отца, Мария так и не поняла, но запомнила прабабкин совет – жить своим умом.

Прошло много лет, маленькая Маша стала взрослой девушкой Марией, и теперь помянула слова бабы Нюры. Да, она хотела жить своим умом, потому что верила в собственные силы. И давно определилась, где добро, а где зло.

Злом была бедность подруги Капитолины, которая не могла заплатить за обучение каких-то пятьдесят рублей за семестр.

"Как возможна такая несправедливость? – думала Маша, возвращаясь домой с Высших женских курсов, – мне отец выдаёт на булавки сто рублей в неделю, а у неё нет пятидесяти на обучение…"

Как нарочно, она истратила последние карманные деньги на жемчужное ожерелье, которое так подходило к новому синему платью.

"Поговорю с папой, ему же не жалко дать бедной девушке на учёбу!" – решила Маша, поднимаясь к отцу в кабинет.

Отец был занят, но увидев Машу, разрешил высказать просьбу в течение пяти минут. Мария горячо описала несчастье подруги, ожидая, что отец сразу откроет ящик и выдаст деньги, как всегда делал при малейшей просьбе. Но тот почему-то не спешил с помощью.

– А почему она пошла учиться, не имея средств для оплаты? Как такое возможно?

Маша не знала, что ответить. Капитолина вроде сначала работала, а потом потеряла место. Отец внимательно выслушал и открыл ящик.

– Маша, я дам деньги, но будет лучше, если мы поможем твоей подруге не разово, а как следует. Надо найти ей место гувернантки, тогда она сможет себя обеспечивать дальше. А если она плохо учит детей и из-за этого теряет место, то нужно ли ей учиться?

– Папа, конечно, нужно! Дети такие капризные, вот она и не справилась.

– Машенька, запомни правило – всегда ищи ошибку в себе, иначе ничего не добьёшься в жизни. Если бы мой дед винил французов, правительство, нечестных партнёров, то не поднялся бы после войны, и не стал бы снова развивать дело с нуля, а так бы и остался нищим крестьянином, у которого другие виноваты в его бедности. Передай деньги Капитолине. Я поищу для неё место гувернантки, а дальше уж пусть сама старается…

Маша поблагодарила, но в душе осталась недовольна: что для отца пятьдесят рублей? А сколько наставлений из-за такой мелочи пришлось выслушать. Нет, папа – человек нежадный, он нищих и лечит, и кормит в бесплатной столовой… И вдруг повёл себя как скряга.

На следующий день она отозвала Капитолину в сторонку. Маша чувствовала себя благодетельницей, предвкушая радость подруги, которая последнее время ходила с заплаканными глазами от мысли, что придётся бросить учёбу.

С расширенными глазами Капитолина смотрела на деньги:

– Откуда это? – прошептала она.

– Отец дал, Капа, бери… – ответила Маша, довольная собой.

– А дальше?

– Что дальше? – не поняла Мария.

– А потом как я буду платить? – вдруг повысила голос подруга.

Маша растерялась: она ожидала, что Капитолина хотя бы поблагодарит.

– Папа обещал найти тебе место гувернантки в хорошем доме, сможешь копить на учёбу.

– Вот это здорово! Такие, как ты, жируют – ожерелье небось рублей пятьсот стоит? Да? А я с богатенькими дурачками возись. Так получается?

– Капа, но я же не виновата, что мой отец богатый человек. Наши предки тоже бедными крестьянами были, это уж потом разбогатели… – оправдывалась тихонько Маша.

Вокруг них стали собираться девушки. Кто-то с завистью посмотрел на деньги в руках Капитолины.

– Тебе не надо, давай мне, – уверенно заявила стриженая курсистка из Твери, непонятно как зарабатывавшая себе на жизнь.

Капитолина одёрнула руку с дорогой бумажкой и спрятала деньги в книгу.

– А богатенькая Рябушинская не хочет поработать на общество? – влезла в разговор худенькая девушка с измождённым лицом.

– Мне отец запрещает работать гувернанткой, – неуверенно сказала Маша.

– А я предлагаю бесплатно потрудиться для бедняков, – сурово отрезала девица.

Маша не долго думала.

– Я согласна. Что надо делать?

Девушка подошла поближе. На ней было простое ситцевое платье. Красные руки и воспалённые от недосыпа глаза свидетельствовали о ночных подработках прачкой.

– Меня зовут Варвара. Я преподаю математику на курсах для рабочих и неграмотных женщин на Пречистенке. Слышала про эту школу?

Мария обрадовалась:

– Конечно, слышала, дядя Владимир выделяет для неё деньги, он рассказывал.

Варвара смягчилась:

– Тогда тебе точно надо у нас преподавать. Приходи на следующей неделе. Найдёшь господина Пешкова, он тебе определит класс, и будешь вести русский и литературу для неграмотных женщин. Согласна?

– Согласна, – как можно увереннее произнесла Маша, хотя в душе подозревала, что придётся объясняться с отцом, который не любил её одну отпускать из дома по вечерам, будто она маленькая девочка.

В тот же день ей, действительно, пришлось выдержать тяжёлый разговор, но, как ни странно, на помощь пришла Анна Александровна. Она понимала чувства дочери, желающей жить самостоятельной жизнью. Вдвоём они уломали строгого отца, и со следующей недели у Маши начиналась новая жизнь.

* * *

Учёба занимала много времени, но раз в неделю удавалось встречаться с Колей: они ходили то в электротеатр, то на выставку в Манеж, то гуляли по парку, пока не стемнеет. С ним было увлекательно говорить об истории, поэзии, главное – не затрагивать современные проблемы, иначе он замыкался, наотрез отказываясь обсуждать и спорить.

Известие, что Маша теперь преподаёт на Пречистенских курсах, привело Колю в замешательство. Она улыбнулась про себя: "Либо пусть примет меня такую, какая я есть, либо… нам придётся расстаться". Хотя… Маша признавалась себе, что привязалась к нему, и лучшего мужа трудно было себе представить: сдержанный, учтивый, умный, только… Что "только"? – Маша никак не могла подобрать слово… Старомодный!

Мария присела за туалетный столик и позвонила в колокольчик. Вошла горничная Лиза.

– Что изволите, барышня?

– Лиза, принеси мне чаю сюда, я устала.

– Хорошо, Мария Степановна.

Маша помешивала чай в любимой чашке из тонкого костяного фарфора, когда затренькал телефон. Чаще звонили отцу, но сейчас его не было дома. Она подняла чёрную трубку.

– Вас вызывает господин Елагин, – сообщила телефонная барышня.

– Соедините, – сказала Мария.

– Маша, здравствуй! Не желаешь пойти на каток сегодня? – услышала она бархатный голос Николая. Маша чуть не выронила трубку, потому что только сегодня мечтала покататься на коньках…

– Алё, алё, Мария Степановна, вы меня слышите? – забеспокоился Николай.

– С удовольствием, Николай Константинович, только разве катки работают? – она улыбалась оттого, что Николай прочитал её мысли.

– Работают, я узнавал. Собирайтесь, а я лечу за вами! – возбуждённо закончил Николай, как ребёнок, радуясь предстоящей прогулке.

* * *

Кто больше всех радуется зиме? Наверное, дети… Впервые на Чистопрудном бульваре городская управа поставила деревянные горки, и теперь малыши с дощечками в руках непрерывным потоком карабкались наверх, а потом с визгом и счастливым смехом съезжали обратно.

На каток вход был платный, поэтому здесь народу было не так много. Площадку освещали электрические фонари, и было светло почти как днём.

Маша и Николай зашли в тёплое помещение, чтобы купить билет и взять напрокат коньки. Раздевалка была большая и удобная. Здесь можно было погреться и выпить горячего чаю с румяным пирожком. Восхищённые взгляды мужчин облепили Марию со всех сторон. И не удивительно: отец купил ей беленькую изящную шубку, такую же шапочку и пушистые варежки. Она знала, что похожа на сказочную Снегурочку…

Маша надела коньки и поискала глазами Николая, не понимая, что его задержало. Она подошла поближе – Николай стоял рядом с немолодой, бедно одетой женщиной, возле которой плакали два малыша, а третий с хитрым видом держал руки за спиной, пряча ботинки с коньками.

– Несправедливо, что кататься будет только один ребёнок. Позвольте, я помогу, – негромко, но убедительно говорил Николай растерянной матери. Она не знала, как успокоить плачущих братьев, которые так остро ощутили несправедливость подобного распределения.

– Мне неудобно, ваша милость, – прошептала она, глядя на высокого и красивого барина в чёрной спортивной куртке, что пожалел её детей.

– Глупости, – сердито бросил Николай и заплатил за прокат коньков для малышей, не обращая внимания на возражения женщины. Потом, чтобы не слушать благодарностей, он подхватил Марию под руку и поспешил выйти из помещения.

* * *

Они долго катались под звуки оркестра, который превосходно играл романтические вальсы, быстрые мазурки и даже танго, как в модном ресторане. Николай и Маша изображали сложные движения танцев, падали и смеялись… Счастье то ли от катания, то ли от близости друг к другу плескалось в душе, словно игристое вино, и пьянило голову, заставляя забывать приличия и прижиматься всё крепче…

* * *

Маша сидела в пролётке и таяла от чувства близости к Николаю. Наконец, она вспомнила, о чём хотела с ним поговорить, и обрадовалась возможности нарушить это многозначительное молчание. Николай будто ушёл в себя и вздрогнул, когда она позвала его:

– Коля, а почему ты заплатил за бедных детей? – издалека начала она.

Николай пожал плечами и усмехнулся.

– Не люблю, когда плачут женщины и дети.

– А ты не хочешь делать добрые дела для большего количества людей?

– Что ты имеешь в виду? – Николай внимательно посмотрел на неё чёрными глазами.

– Ну-у, например, преподавать на Пречистенских курсах.

Елагин снова отвернулся, глядя в темноту города, будто пытаясь там найти ответ.

– Я уже думал об этом, Маша. Я слышал об этих курсах: тайные собрания, прокламации, запрещённая литература… Мне бы не хотелось из-за них вылететь из гимназии, наш директор большой консерватор.

– Ты что, боишься? – ошеломлённо воскликнула Мария.

– Потерять место? Да, – спокойно ответил Николай, – тем более что я не сочувствую революционерам.

– Но разве ты не видишь, как несправедливо устроено наше общество? – загорячилась Маша, – столько несчастных, обездоленных…

– Маша, я вижу это, но невозможно насильно сделать людей счастливыми. А революция – это и есть насилие. Разве это секрет, что во время бунтов и переворотов наивных неграмотных людей используют более хитрые, чтобы присвоить власть? А кто не принимает эту власть – нещадно убивают… Уже сейчас убивают, а что же будет потом? А меня тоже убьют, если я не хочу другой власти?

– Коля, что ты такое говоришь? Это временные меры… – растерянно ответила Маша. – Революционеры вовсе не такие, они хотят сделать общество более справедливым.

Николай помолчал.

– Ты слышала такую поговорку: благими намерениями вымощена дорога в ад? Чувствую, мы туда и катимся…

– Мне кажется, ты нарочно преувеличиваешь, – обиженно сказала Маша. – Скажи просто, что не хочешь преподавать рабочим…

– Я соглашусь преподавать ради тебя, если меня возьмут, – неожиданно закончил Николай.

– Возьмут, возьмут! – обрадовалась Маша, – вот увидишь, какие там прекрасные люди работают и учатся!

Он усмехнулся, но ничего не ответил. Они подъехали к особняку на Малой Никитской. Вместо того чтобы расстаться у дверей, Коля неожиданно объявил, что желает поговорить с её отцом. Маша удивилась, но не возражала.

Они поднялись к кабинету Рябушинского. Николай остановился и попросил её пока не входить. Она кивнула и пошла к себе. Маша только успела переодеться в домашнее платье, как горничная позвала её в кабинет отца.

Папа выглядел на редкость бодрым в такое позднее время и как будто обрадованным приятным известием – его усы торчали завитками вверх, как в минуты выгоднейшей сделки. Он встал и подошёл к ней поближе, беря за обе руки, как маленькую девочку.

– Машенька, Николай Константинович попросил твоей руки… Я счастлив иметь такого зятя и дал согласие.

Маша ошеломлённо молчала и растерянно глядела на Николая, как та женщина на катке.

– Коля, почему ты не сказал мне, что хочешь сделать предложение? – наконец выдавила она, – зачем такие старомодные обычаи?

Николай молчал, а отец вдруг рассердился, грозно нахмурив брови.

– Почему «старомодные», Маша? Это нормально – просить разрешения у отца семейства.

– Папа, мне надоело жить, как в прошлом веке! – запротестовала Мария, вырывая руки, – вы относитесь ко мне как к маленькой, всё запрещаете, всё контролируете! Я не хочу так жить! А ты, Коля… Я не ожидала от тебя такого…

Николай повернулся к Рябушинскому:

– Степан Павлович, я благодарен за ваше решение. Теперь всё будет зависеть от вашей дочери. Мария Степановна, можно с вами поговорить наедине?

Он, не дожидаясь согласия, взял её под руку и потащил к двери. Они молча поднялись по лестнице к ней в комнату.

Маша надулась, но Николай не обращал внимания на её состояние, а усадил на диван и сел рядом.

– Маша, ты понимаешь разницу наших положений? Кто ты, и кто я? Ты богатейшая невеста Москвы, а может, и Российской империи, а я бедный преподаватель, имеющий из драгоценностей только благородную фамилию. Мне этого достаточно, но я не могу поступить подло и обручиться с тобой, не спрашивая мнение отца. А вдруг бы Степан Павлович не согласился!

Маша продолжала молчать, хотя в глубине души понимала, что Николай поступил порядочно.

– Кроме того, я дал ему обещание, что тоже буду преподавать на Пречистенских курсах…

– Он тебя нанял следить за мной? – снова возмутилась Маша.

– Что ты! Чего там следить? Просто привозить тебя домой, если уроки будут заканчиваться поздно. Зато теперь он не будет возражать против твоей работы, – внушительно закончил он.

* * *

Маша успокоилась. Она встала и отошла к окну, чтобы подумать. Согласие отца ни к чему не обязывает, а то, что Николай будет довозить её до дома – вовсе не плохо, а то недавно одну из сокурсниц ограбили недалеко от Хитровки…

– Ладно, Коля, прости… Я всё поняла… Но учти, я ещё тебе согласие не давала, – закончила она кокетливо.

Николай подошёл и взял её за руку, потом медленно повернул её кисть и поцеловал в ладошку. От пристального взгляда и нежного поцелуя в груди Маши разлился жар, захотелось снова, как на катке, ощутить его сильные руки. И он словно угадал – мягко притянул её к себе и начал целовать щёки, лоб, сначала нежно, потом всё исступлённее, и, наконец, нашёл её губы. Они целовались долго, пока не стали задыхаться. У Маши закружилась голова, и она отстранилась.

– Мария Степановна, я люблю вас и прошу стать моей женой, – хриплым голосом произнёс Николай, – если вы ещё не готовы ответить, я буду ждать.

Маша почувствовала волнение от этих простых слов, её щёки стали горячими… Но внутреннее упрямство ответило за неё:

– Николай Константинович, я подумаю над вашим предложением.

Глава четырнадцатая

“Милостивый государь Иван Перфильевич! Прошу Вас, не будьте столь откровенны в своих желаниях общаться со мной при всём свете. После бала мой супруг устроил допрос – откуда я Вас знаю, и почему Вы проявляете ко мне такой интерес? Пришлось отделаться шуткой, что ему повезло с красавицей-женой.

Общение с Вами согрело моё сердце, так как супругом я уже давно забыта. Вам это известно из сплетен, ходящих в большом количестве, о моём неверном муже. Но я покоряюсь судьбе, и Бог мне послал в утешение друга – Вас, Иван Перфильевич. Единственно, чего я боюсь: sudden friendship, sure repetance…

Но, дорогой друг, будьте осторожны!

Недавно к нам заехали англичане Джеймс Кейт и доктор Филипс. Они не подозревали, что я знаю английский язык, и откровенно разговаривали при мне на своём наречии. Но я бы и не стала слушать, если бы не прозвучала Ваша фамилия. Против Вас что-то затевается. Как я поняла, господа из Англии недовольны Вашим влиянием на Императрицу. Берегитесь, Вас могут оклеветать!

Помню английскую мудрость: never write what you dare not signe, поэтому умолкаю.

А.П.Т”

Николай аккуратно переписал последние строчки и устало откинулся в кресле. Зачем он возится с этими письмами? Пока самому непонятно. Но вдруг они прольют свет на тайну отношений между их семействами? И что это даст? Николай и сам не знал, но внутренний голос твердил, что это важно…

Солнце словно и не собиралось выходить из-за горизонта. В комнате было темно. как ночью, лампа на столе освещала лишь кусочек кабинета. Часы пробили семь утра. Пора было собираться в гимназию. А потом можно заехать к тётке, то есть к Софье, чтобы перевести английские фразы…

Но всё это было не так важно, как вчерашнее объяснение с Машей. Сегодня у неё первый урок на Пречистенских курсах, и он обещал её встретить.

Николай встал и заходил по комнате. Стало душно. Он открыл форточку и вдохнул лёгкий морозный воздух. Работа, деньги, загадки собственной семьи – всё это ушло на второй план.

С момента встречи с Марией будущее Николая стало непредсказуемым. Теперь, если она ответит согласием – это будет… Он задумался на секунду, как определить подобное состояние? "Рай… Да, лучше не скажешь", – подумал он, глядя на снежинки на фоне электрического фонаря, что словно манная крупа, падали на землю. Когда они танцевали на льду, он еле сдерживал себя, чтобы не задушить Машу в объятиях.

Да, характер у неё непростой, и их мнения часто не совпадали. Но Николай не верил, что это может стать причиной ссор. "А если она откажет? – резанула тёмная мысль, – нет, не может быть. Почему мы должны расстаться? Я не отпущу её…"

* * *

После уроков Николай взял извозчика и поехал в сторону Остоженки. Мысли снова навалились тяжёлым грузом. Если Маша ответит согласием, то будет сложно сохранить на зарплату преподавателя тот образ жизни, к которому она привыкла в родительском доме, даже если отец даст за ней хорошее приданое.

Неопределённость с делами поместья беспокоила всё больше. Управляющий присылал деньги, но их было недостаточно, чтобы заплатить по векселям. Михаил Рябушинский уехал в Петербург по делам отца и писал, чтобы Николай не беспокоился – он не забыл про его дело. В декабре должен был состояться суд, однако по непонятной причине Фёдор Андреевич Татищев перенёс заседание на неопределённый срок. Но это и к лучшему, может, на свадьбу деньги будут…

При мысли о возможном после Святок венчании сердце подпрыгнуло в безумной надежде на счастье…

Извозчик остановился у тёткиного дома. Сильный ветер сбил котелок с головы Николая, а с деревьев с ног до головы обсыпало белой порошей. Таким снежным человеком он вошёл в дом Варвары Васильевны. Софья увидела его и засмеялась. Засмеялся и Николай…

Пока тётка хлопотала с обедом, они поднялись в тёмный кабинет и снова вместе сели за стол, чтобы разобрать письмо.

– Первая фраза означает: «Быстро подружился, быстро разочаровался», а вторая – «Не пишите то, под чем вы не можете подписаться». Весьма осторожная дама, – с улыбкой прокомментировала Софья.

– Какая же она осторожная? – с сомнением в голосе, возразил Николай, – осторожная бы не писала писем, а эта не стесняется и не боится, что они попадут в руки чужих людей. Удивительная легкомысленность…

– А может, женщине настолько одиноко, что она готова рискнуть ради дружбы и честью. и даже жизнью.

Николай удивлённо взглянул на раскрасневшуюся Софью. Никогда до этого она не повышала голос и не возражала. Софья Алексеевна вообще ему казалась вялой, кроме тех моментов, когда сидела за роялем. Что её так задело в словах Николая?

– Да как же могут дружить мужчина и женщина? У женщин одни интересы: замужество, дети, платья, балы. А у мужчин: политика, книги, деньги…

Софья встала из-за стола и показала рукой на полки с книгами:

– Видите эти книги, Николай Константинович? – Тот кивнул, не понимая, к чему она ведёт. – Я уверена, что многие из них вы читали. Так? – Николай посмотрел на корешки старых фолиантов и снова кивнул. – А женщине они могут быть интересны также, как вам?

– Вы имеете в виду себя, Софья Алексеевна? – усмехнулся Николай. – Вам могут, вы образованная женщина, но это всё-таки редкость, согласитесь.

– Это редкость, – снова села Софья, глядя на него голубыми глазами совсем близко, – потому что так устроен наш мир, и ваше сознание привыкло считать женщину вторым сортом… Да, да, не возражайте, – отрезала она, видя, что Николай дёрнулся поспорить. – Но если хотите быть по-настоящему счастливым с женщиной, то научитесь новому взгляду – считать её равной себе по уму. Анна Павловна Татищева опередила своё время. Я восхищаюсь ею.

Николай потёр лоб и брови. Он не знал, что сказать. Нет, конечно, ему и раньше приходило в голову, что в женщинах всё не так просто, но чтобы настолько не понимать их… Да и где бы он научился их понимать? С самого детства одни мужчины: раздельная гимназия для мальчиков, потом университет, дальше опять гимназия в неизменной мужской компании. Может, поэтому они с Машей часто спорят…

– Я вас обидела, Николай Константинович? – слегка дотронувшись до его плеча, спросила Софья.

– Нет, наверное, вы правы… Но это чертовски трудно признавать, – с улыбкой закончил Николай, – пойдёмте обедать, тётушка уже заждалась.

* * *

За столом сидели знакомые и незнакомые люди: седой священник, вероятно, из ближайшего храма, потому что Николай видел его не в первый раз. Рядом с ним оказалась пожилая женщина в кружевном чепце, словно пахнущая нафталином, – по виду обедневшая дворянка, а около Софьи устроился странный купчишка с красным лицом и выпученными глазами, который озабоченно вздыхал и что-то негромко спрашивал.

Николай не понимал, что связывает его с тёткиной воспитанницей, пока Варвара Васильевна не заметила вопросительный взгляд Николая и не сообщила, что Пётр Терентьевич берёт уроки музыки у Софьи.

– Коля, у меня к тебе будет просьба, – разрезая ножом румяную куриную ножку, сказала тётя, – ты не мог бы дать Софьюшке разрешение для учёбы на Высших женских курсах? А то моего разрешения недостаточно, потребовали от ближайшего родственника – мужчины.

Николай отложил вилку и ошеломлённо уставился на тётку. Его поразили оба события: и то, что Софья пошла учиться, и то, что требуется такая унизительная бумага. Он перевёл взгляд на девушку.

– Вы удивлены, Николай Константинович? – негромко спросила Софья.

– Да, признаться, – через паузу ответил он. – А на какой факультет вы поступили, позвольте поинтересоваться.

– На медицинский, Колюшка, – влезла тётка, – так ты дашь разрешение?

– Ну, конечно, что за дикость! – сердито буркнул Николай.

– Это не дикость, Николай Константинович, а именно то, о чём я вам говорила. Теперь вы меня понимаете.

Николай внимательно посмотрел на Софью и подумал, что она будет превосходным врачом с её кротким нравом и терпением.

– Да, теперь я понимаю вас гораздо лучше. Раньше я не задумывался, что приходится преодолевать женщинам… И считал, что уж в нашем обществе отношение к женщине прекрасное.

– В чём-то вы правы, молодой человек, – неожиданно вступил в разговор дребезжащим тенором старенький священник с седыми длинными волосами и жидкой бородкой, – русский мужчина в женщине ищет Богородицу с её материнством, чистотой и любовью. Этот идеал воспитан тысячелетием православной веры… Да-с, – он остановился, чтобы вытереть жирные пальцы от курятины, – поэтому благородному человеку и в голову не приходит, что к женщине может быть плохое отношение.

– А как же тогда понять эти нелепые правила, батюшка? – со скепсисом в голосе спросил Николай.

– Дак, женщина – слабый пол, немощный сосуд, её надо опекать, – со вздохом ответил батюшка, наливая себе бокальчик красного вина.

На эти слова никто ничего не ответил. Софья снова отвлеклась на суетливого купчишку, а Николаю надоело спорить.

Пожилая дворяночка вдруг оживилась при виде сладких пирожков, и, схватив самый румяный, радостно обратилась к Николаю.

– А ведь я вас видела недавно, Николай Константинович.

Николай чуть не подавился. Он поспешно проглотил кусок пирога и повернулся к малознакомой даме.

– Где, простите, вы меня видели?

– Да вчера, на катке. Мы с внуком на горке катались, а я смотрю – вы идёте с симпатичной барышней. Ох, и заглядывались на неё мужчины, дырку бы прожгли глазами, если бы могли… Да, красавица ваша девушка.

Николай упорно молчал. Он продолжал жевать, а тётка сложила руки у груди в молитвенном жесте.

– Колюшка, никак дело к свадьбе идёт? Ты же с Марией Рябушинской гулял?

Николай нехотя ответил:

– Да, с ней.

– И что, Коля? Будет свадьба? – вытаращила глаза Варвара Васильевна.

– Ну-у, может, и будет после Святок… Я сделал предложение, – выдавил из себя Николай.

Резкий звук отодвигаемого стула привлёк всеобщее внимание – внезапно побледневшая Софья встала из-за стола. Она дрожащим голосом извинилась и поспешно вышла из комнаты. Повисла странная пауза.

– Что это с ней? – растерялась тётка, – Клавдия, – позвала она кухарку, – поди, посмотри, не надо ли помочь?

Та кивнула и вышла за девушкой. Николай тоже почувствовал беспокойство, но разбираться было некогда. Подходило время ехать за Машей на Пречистенку.

После обеда он прошёл в комнату тётки и под диктовку написал разрешение Софье для учёбы на Высших женских курсах. Тётка шепталась с Клавдией, поглядывая на Николая, пока тот одевался. Но он уже слишком торопился, его ждала Маша.

* * *

Николай доехал до Пречистенской улицы, где стоял новый двухэтажный дом бледно-зелёного цвета, специально выстроенный для рабочих, и понял, что ещё слишком рано. Ветер утих, и можно было не прятаться в помещении. Наоборот, мягкий снежок падал так тихо и красиво, что хотелось сидеть и любоваться его полётом в вечерних сумерках.

"Как тут не поверить в разумное начало жизни, – вдруг подумал Елагин, – осенью такое буйство красок, что нисколько не жалеешь о летних тёплых днях, а зимой, когда темнотища – белый снег. Как нарочно сделано…"

В ближайшем сквере он уселся на скамейке под электрический фонарь и погрузился в размышления. Раньше ему не приходило в голову, что за женщиной придётся бегать и волноваться, ответит ли она взаимностью… Когда тётка приглашала на обеды суетливых мамаш с девицами всех мастей, Николай видел, что стоит ему только захотеть и хоть за столом сделать предложение, ни одна не откажется – он небогат, но древнего дворянского рода, внешность неброская, но без изъянов, зарплата небольшая, но на содержание семьи хватит.

А с Машей всё было по-другому: она и сама завидная невеста, и конкурентов у него было много. Здесь нужно что-то ещё… то, что свяжет их кроме любви… Софья права – здесь нужен общий интерес, который подогреет любовь…

Николай так задумался, что очнулся, когда услышал звонкий смех Маши. Острая ревность шевельнулась в душе. Николай напряжённо всматривался в темноту. Странное дело – голос её спутника показался знакомым. Кто это? Наконец лица приближающейся пары осветил голубоватый свет фонаря.

Николай остолбенел: вместе с Машей шёл знакомый светловолосый студент, который участвовал в ограблении казначея в поезде. Тот тоже замер на месте и смотрел на Николая… Маша почувствовала неладное.