Текст книги "Три Маргариты"
Автор книги: Светлана Храмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Телефонный звонок
Так распространено мнение, что супруг не любил Маргариту! Отчего? Да только ее он и любил, на самом деле. История отношений непростая, но Маргарита и от гибели мужа спасала, и помогала в сложных ситуациях. Интеллектуалка и варвар. Даже так: интеллектуальная авантюристка и везучий невежда. Вместе они составляли гремучую смесь. Интересно, какими бы уродились дети? Которых не было, я помню. Маргарита очень старалась, но не происходило. Это давало Генриху право увлекаться другими, супруга не реагировала вовсе или демонстрировала снисходительность, потому что meanwhile любила тех, кого хотела сама.
По-королевски любила, она сначала королева, потом женщина, – интересы семьи превыше всего. Но обе ипостаси уживались в ней без противоречий, в этом и сила ее. Женщина, полная благородства и страсти. Или благородной страсти, если хотите. При этом чертовски умна, один взгляд на портретах чего стоит! Упрекали в чрезмерностях грима, но не фаворитка, не куртизанка – королева так смотрит. Спокойно, слегка надменно.
Она уже развелась наконец с Генрихом официально, он снова женился и получил долгожданного наследника от новой королевы, Марии Медичи, которую вернее называть суррогатной матерью, так уж вышло. Маргарита и Генрих по-прежнему переписывались; экс-супруга направляла каждый его шаг, он советовался с «бывшей» по поводу политических интриг. Как Генрих и привык поступать: выскальзывать из сложных ситуаций он умел, а тонкостями деловой переписки не владел, образование оставляло желать лучшего, много лучшего – за это отдельное спасибо гордой Жанне д’Альбре, когда-то не согласившейся отдать сына на воспитание религиозным противникам в Луврский дворец. «Да ведь мы сделаем из него короля!» – верещала Екатерина Медичи. «Спасибо, не надо», – так вкратце можно пересказать обмен любезностями двух ненавидевших друг друга женщин.
И как часто Маргарита приходила на помощь мужу! Писала письма от его имени, сделала знаменитое обращение «Оправдательная записка Генриха де Бурбона», 1574 год – и вельможи потрясены его слогом и мудростью!
Маргарита многолика, но в одном последовательна: не спала с теми, кого не любила. «Нетипичная королева» могла позволить себе такую роскошь. Постель для любви, а не для достижения сиюминутных или далеко идущих целей. Таких королев мир не знал – ни до, не после. Маргарита была единственной. Честной, отважной, ни на минуту не забывавшей о благе семьи.
Маргариту не любила мать – но ее любила Франция, страна до сих пор бережет память о ней. Ее мемуары – полезное чтение для французов, да только ли для них? Она вовсе не заботилась о создании памятников рукотворных, при жизни под ее именем был напечатан только маленький трактат «О превосходстве женщин», написанный за год до смерти, да и эту публикацию осуществил ее оппонент. Десяток стихотворений, созданных будто между делом. И торопливые записки. Правда ей приходилось останавливаться на достаточно щекотливых моментах, рассказывать подробней. Объяснять. Иначе потомкам и вовсе ничего о ней не понять.
Откуда она знала, что эта будто бы непросчитанная, но угадываемая небрежность придаст ее образу романтический ореол? Ощущение, что знала. Изящная пунктирность изложения открывает широкое поле для умозаключений – и не дает возможности судить наверняка.
Ну вот, что-то проясняется, подумала Рита, – и как кстати вот это:
«Доверительная по характеру переписка Маргариты и Генриха в 1605–1610 годах доказывает, что их отношения восстановились полностью: королева обсуждала с ним свои имущественные проблемы, просила помочь своим друзьям и придворным, искренне радовалась появлению законных королевских отпрысков, наконец, выполняла различные поручения короля. Так, 6 сентября 1606 года в связи с распространением чумы в окрестностях Парижа Генрих IV попросил королеву Маргариту (а не Марию Медичи, законную супругу на тот момент!) срочно вывезти дофина Людовика из Сен-Жерменского замка в безопасное место. Выполнив королевский приказ, Маргарита отписала ему: “Я нижайше умоляю Вас верить, Ваше Величество, что честь исполнять Ваши приказания всегда будет для меня самым большим счастьем”. Поразительная привязанность будущего Людовика XIII к Маргарите уже тогда была общеизвестной, и король неизменно пользовался этим».
Прекрасно. Замечательно. И даже дата известна, в какой день Генрих просил об одолжении и в связи с чем.
После мягкой, но резкой отповеди биографу королевской семьи и своему почитателю Брантому (создавшему повествование о ней, показавшееся далеким от правдивого), Маргарита начала писать собственные записочки. Она спонтанно принимает решение об этом и обещает закончить за пять дней. Ну да, ведь Маргарита лишь уточнит кое-что, безделицы. Однако безделицы превратились в описание тех случаев, что повлияли на ее характер. Любимая дочь короля Генриха II и обуза для Екатерины Медичи, ее седьмой ребенок. Мать будто не понимала, как себя вести с этой умной и проницательной девочкой, стремительно впитывавшей дворцовые обычаи, умевшей использовать дружбу и вражду. Принцесса, все перекраивавшая на свой лад и выходившая победительницей из любой переделки.
Из мемуаров Маргариты, фрагмент о 1559 годе (это незадолго до гибели Генриха II):
«В моих воспоминаниях остался ответ, который я дала королю, моему отцу, за несколько дней до того несчастного события, которое лишило покоя Францию, а нашу семью – счастья. Тогда мне было около четырех или пяти лет от роду. Король усадил меня к себе на колени, чтобы побеседовать. Он попросил меня выбрать себе в услужение того, кто мне больше нравится: либо господина принца де Жуанвиля (который впоследствии станет великим и несчастным герцогом де Гизом), либо маркиза де Бопрео, сына принца де Ла Рош-сюр-Йон (наделенного таким блестящим разумом, словно Природа стремилась воплотить в нем свое превосходство над Фортуной, что вызвало зависть и смертельную вражду последней, которая и оборвала его жизнь в возрасте четырнадцати лет, лишив его почестей и наград, по справедливости положенных за его добродетель и благородство). Обоим мальчикам было шесть или семь лет; я посмотрела на них, как они играют возле короля, моего отца, и сказала, что выбираю маркиза. На вопрос отца: “Отчего же? Он не столь красив?”, ибо принц де Жуанвиль был белокур и белокож, а маркиз де Бопрео обладал смуглой кожей и темными волосами, я ответила: “Потому что он более послушный, а принц не может оставаться в покое, не причиняя ежедневно кому-нибудь зла, и стремится всегда верховодить”. Определенно, слова мои стали предвестием того, что мы увидели позднее». [пропуск в рукописи]
И постоянно всплывает в мемуарах имя ее черного ангела де Гиза, имя как повод для неприятностей. Главный уничтожитель, восстановитель и мастер широкого жеста. Неустановлено, кстати, были у них интимные отношения или нет. Маргарита с ним виделась время от времени – и отряхивалась потом годами. Отмывалась, как сейчас бы сказали, от проявлений любви. Или тайной ненависти?
Вот 1569 год, Маргарите шестнадцать:
«С тех пор как отбыл мой брат, он приблизил к себе господина Ле Га, который настолько подчинил его себе, что брат видел все только его глазами и говорил только его устами. Этот дурной человек, родившийся, чтобы творить зло, неожиданно заколдовал его разум и заполнил его тысячью тиранических мыслей: любить нужно только самого себя, никто не должен разделять с ним его удачу – ни брат, ни сестра, а также иными подобными наставлениями в духе Макиавелли. Наставления завладели разумом герцога Анжуйского и были применены им на практике. После нашего приезда и первых приветствий моя мать начала хвалить меня брату, говоря ему, сколько преданности по отношению к нему я проявила у нее на службе. На что он неожиданно холодно ответил ей, что все это легко объяснить, ибо он сам очень просил меня об этом, а осторожность не позволяет использовать такие услуги постоянно, и то, что кажется необходимым сейчас, становится вредным в иное время. Когда королева спросила, почему он говорит так, он увидел, что настал час воплощения его идеи погубить меня. Он ответил, что я становлюсь красивой, а герцог де Гиз хочет просить моей руки, и его дяди весьма надеются женить его на мне. И если я начну оказывать господину де Гизу знаки внимания, то можно опасаться, что я буду пересказывать ему все услышанное от нее, королевы; королеве также хорошо известны амбиции дома Гизов и то, сколько раз эта семья переходила нам дорогу. В связи с этим будет наилучшим, если королева перестанет отныне говорить со мной о делах и мало-помалу прекратит доверительные отношения». [пропуск в рукописи]
Наука интриг в шестнадцать лет – это рано или поздно? Во всяком случае, запомнила этот случай юная принцесса надолго, сразу научившись никому не верить. Если мне льстят – чего же хотят на самом деле? Лесть – это сигнал, предупреждение об опасности. Разгадывай истинные намерения льстеца, даже если это твой родной брат, а в данном случае это не просто брат, а любимый сын чересчур энергичной Екатерины Медичи, герцог Анжуйский, будущий король Генрих III; та еще сволочь – хоть и дурак, как потом выяснилось. Любвеобильную мамочку на покой сумел отправить, та вскорости преставилась. И сам за нею последовал через полгода, пронзенный не стрелами Амура, а ножом заезжего монаха Жака Клемана, решившего отомстить за смерть братьев де Гизов. Фанатик был допущен к монарху без каких-либо сложностей, «режь не хочу». Охраны полон дворец, а короля убили. Интриговать Генрих III умел, а более ничему не обучен.
Но ведь тогда, в 1569 году, братец родной, герцог Анжуйский, любимый сын Екатерины, действительно ее оскорбил! Идеальное политическое мероприятие против родной сестры – тинейджера. Вначале уговорил Маргариту отстаивать его интересы перед матерью во время своего отсутствия, вернулся – и тут же обвинил в предательстве. Обычный маневр, но для простолюдинов, как думала благородная Маргарита, о которой Брантом писал: «Она – настоящая королева во всем»! Герцог был ненадежным малым, как и все отпрыски Черной королевы, Маргарита – исключение.
Потому мать ее и не любила. Энергичная, кудахчущая на всю Европу злобная курица, наделенная неограниченной властью, каким-то образом умудрилась дать жизнь дочери голубых кровей! Генетика штука странная. Маргарита, седьмой ребенок, единственная удалась в отца. И мать ее невзлюбила, потому что и Генриха тайно ненавидела, хоть клялась в любви к мужу постоянно.
Девочка, с детства вынужденая терпеть унижения, становится женой блистательного короля. И снова вынуждена терпеть, двадцать лет терпеть его фаворитку, красавицу Диану де Пуатье.
Очаровательная история. Диана элегантна и прекрасна, возлюбленная – на двадцать лет старше короля! И это не единственная знаменитая женщина с внушительным перевесом в возрасте, что была любима и обожаема.
Интереснейший феномен! Невероятно – и вместе с тем примеры есть.
Из мемуаров Маргариты, несколько строк о событиях 1572 года:
«Фортуна, никогда не дающая людям полного счастья, вскоре обратила состояние счастливого торжества и празднеств в полностью противоположное: покушение на адмирала оскорбило всех исповедующих религию гугенотов и повергло их в отчаяние».
Фортуна, никогда не дающая людям полного счастья. Она и об этом знала, заметим.
Но почему столько отметок [пропуск в рукописи]?
И что они означают – фрагменты, изъятые кем-то, или пропавшие тексты, канувшие в Лету?
Рита изучала документы, предоставленные Алевтиной Чуйко. Стол завален бумагами, а в них сплошные вопросительные знаки на полях. И самое начало, один из вариантов мемуаров Маргариты (найденный? скомпилированный? истинный или переписанный впоследствии, как Дюма скопировал по памяти переписку Шопена и Жорж Санд, получив доступ к письмам всего на одну ночь?) – вызывает сомнения.
Придется звонить Алевтине, уточнять – и, пожалуй, сам бог велел связаться с переводчиком, она говорила ведь о том, что есть у нее сотрудник, надежный и со связями. Какими связями и где?..
– Алевтина Сергеевна, здравствуйте! Беспокою вас, наверное, невовремя?
Рита держала особый тон в разговорах с Чуйко, смутно ощущая беспокойство, исходящее от собеседницы. Получалось, что Алевтина считала себя работодательницей. А Рите не так нужен работодатель. Как бы это объяснить? А вот прямой контакт с тем, кто работает с документами, необходим. Собственно, Аля ведет себя безукоризненно по отношению ко мне. И вопрос на кончике языка, вот-вот сорвется вслух: почему? что вам от меня нужно?
– Мне бы с переводчиком вашим связаться, помните, он из Владивостока, вы рассказывали. Постоянно вопросы возникают, вдруг он поможет. Я во всем люблю точность.
– Мы же о шестнадцатом веке речь ведем, какая уж тут точность? Да нет, Рита, не обижайтесь. Конечно, свяжу вас с Виктором, записывайте его имейл. – Рита поспешно схватила карандаш, вписывала в блокнот буквы и значки под диктовку. – Предупредите, что от меня, нет проблем. Он вдумчивый и такой, знаете ли, старательный. Думаю, поладите, но раз уж позвонили… У меня разговор к вам, Риточка. Выбирайте-назначайте место, встретиться бы нам. Дома или в издательстве? Как удобней?
В конце концов сговорились у Алевтины дома. Да прямо завтра приходите, я новую книгу готовлю к печати, прикована к столу цепями. Но отвлекусь в любой момент!
Редактор издательства открыла дверь, наряженная в плавно ниспадающее кимоно цвета блеклого граната, зелень листочков кое-где. И взгляд у нее располагающий, только родинка на левой щеке чуть дергается от напряжения. И два изогнуто-породистых кота льнут к ногам хозяйки, один слева, другой справа.
– Это мои любимые бесики, они воспитанные и умеют себя вести при деловых беседах, не смущайтесь. Заняты только друг другом, но знакомиться с новыми людьми любят. На всякий случай я их здесь, в холле закрою, а мы в кухню с вами, Риточка, направимся.
Можно ведь вас так называть? Впрочем, я уже называю, – короткий смешок Алевтины, плавно ступающей впереди. Она открыла добротную дверь, пропуская гостью, и тут же захлопнула ее, пропев что-то заклинательное изысканным котикам, чтобы не безобразничали.
По пути приоткрылась еще одна дверь, ее Алевтина придержала рукой: это мама моя, Ольга Павловна. Выглянула старушка в перманенте, смотрит на Риту с интересом, но нерешительно, будто спрашивая, можно ли выйти.
– Мамочка, мы поговорим с Маргаритой, вы почитайте что-нибудь у себя, хорошо?
Кивок с готовностью и пониманием – и старушка исчезла так же неслышно, как и возникла.
– Кофе сейчас готов будет, пряники и печенье выбирайте, – Аля ставит угощение, вазочку с вареньем не забыла.
Обмен любезностями продолжался уже минут десять, Рите показалось, что ее привели не в кухню просторной «сталинки», а в музей литературных достижений – в рамочках дипломы и награды издательства, избранные книги на полке. Призы-статуэтки неисчислимые, портреты членов семьи, все как положено. У дочери игривое выражение лица, у мужа ответственное, у Али – само обаяние, она на фоне огромного книжного шкафа, естественно.
Представительская кухня, все продумано.
– Через минуту кофе готов, вам подать с молоком или без?
– Да не хлопочите, Алевтина Сергеевна, неудобно вас отвлекать от редакторских занятий. У вас не кухня, а выставка, глаза разбегаются. – Рита вынула блокнот, где вопросы записаны. Не думала, что пригодится, но в этом музее благополучия все на свете забудешь. И зачем она рядом на диванчик садится, есть же кресло? Надо было в рабочей обстановке встречаться, я как чувствовала. Начинается представление, а мне бы с рукописью разобраться. – Рита нервничала, чего ни один мускул на лице не выдавал, тренированность помогает.
– Рита, мне давно хотелось вас в гости пригласить. Обсудить некоторые важные для нас обеих вещи. Я сразу к делу, хорошо? Не удивляйтесь, если что-то неожиданным покажется. Книга о Маргарите де Валуа пока в проекте, так?
– Я работаю над материалами. Изучаю, сравниваю. Много написано о ней, возникает вопрос: зачем обращаться к этой теме? И у меня зреет замысел, неясный пока…
– У меня предложение – извините, что прерываю, – не только замыслы обсуждать, но и книгу писать вместе. Точки зрения у нас совпадают во многом, ваша предыдущая работа мне очень понравилась. Допустим, у меня не так много времени для писательства, – Алевтина вздохнула, – обрабатываю чужие тексты, вожусь с правками, нудное занятие. На что уходит жизнь! И ведь совсем другие планы были. Но что поделаешь – теперь только и радости, что обозревать успехи нашего общего с мужем дела за утренним кофе. Он ведь деспот. Мой повелитель, – она вздохнула. – Я постоянно под контролем. А мы с вами такое бы могли закрутить вместе! И сделать совместную книгу, и потом… это моя тайная мысль – написать об истории Государства Российского, написать то, что послужит славе Отечества и его процветанию! Смотрите, Рита, план такой – я помогаю вам с материалами, регулярно выплачиваю зарплату: у меня в штатном расписании есть вакантная единица, должность литературного редактора. Пока что я эти функции выполняю сама. А если вы согласитесь – то появится новый автор. Даже два автора. А возможно, у нас будет общий псевдоним. Как вам идея? Мы советуемся по поводу композиции книги, обсуждаем концептуальные решения, вы пишете базовый текст, я довожу рукопись до окончательного вида – мы всю творческую работу делаем совместно! У меня просто руки не доходят, я вязну в беспрерывном «не тяни кота за хвост» и повседневной текучке! А ведь когда-то мечтала писать сама! Потом встретила свое счастье, как принято говорить, – и стала рабыней бытовой тоски, не любви вовсе. Вы смотрите на нашу кухню-стенд, вам смешно, наверное. А я как машина – тут и текст, и стирка, и уборка, с Ирочкой мама помогает, спасибо ей. И представительствую, и тружусь, аки пчела. Я на этом белом семейном корабле и помощник капитана, и матрос, и тот, кто палубу натирает.
– Ее матросы и натирают, – подсказала Рита.
– Да неважно, кто ее натирает, эту самую палубу. Мой муж возомнил себя капитаном, а деться мне с этого корабля некуда, он шутит, что утону в волнах кипучих. Или зыбучих. Злоебучих, в общем, извините, Рита за каламбур, я ведь никогда не ругаюсь, но вырвалось, – и Алевтина, будто в подтвержение своей деликатности, нежно провела по столу пухлыми пальчиками – глиссандо вправо, глиссандо влево. Влево уже ладошкой ласкала столешницу. Музыке, возможно, училась когда-то, но давно не играла, подумала Рита.
Неожиданная исповедь. Да полноте, исповедь ли? Условились о деловой беседе и обсуждают детали сотрудничества, достаточно щекотливые. С лирическими отступлениями, но конкретное прозвучало – давайте писать книгу вместе.
Как вместе?
Что именно вместе?
Вначале два человека ощущают совместимость творческую, а потом «вместе» возникает. А тут еще и литературную деятельность от имени Алевтины вести предполагается. И туманно, контуры не очерчены. Намеками. А-а, мне ведь зарплату предложили, поэтому. Рассказать ей о том, как Вселенная смотрела в мое окно, и ощутила я такое одиночество, что ни жизни ни смерти нет?.. Я, как за соломинку, ухватилась за эту идею, когда она со мной впервые говорила. Отвлечься от жрущей меня заживо тоски. Конечно, я Алевтине многим обязана, но ведь она выручала меня, сама не зная о том, совпадение. И не скажешь, что мне издание не так важно, но что-то неопределимое словами увлекло. Музыка книги зазвучала – светло и торжествующе, призывно.
Сочтет меня ненормальной и только, если ей о музыке книги рассказать.
И отказаться сейчас прямо не могу. Неожиданно. Непростая тетенька Алевтина Сергеевна. Или я преувеличиваю, и она искренна со мной?
– Алевтина, мне очень лестно ваше предложение о постоянном сотрудничестве. Но я пока не могу ответить ни да, ни нет. Мне нужно подумать. У меня тоже своя история, и в подробностях не расскажешь, в одну встречу на вашей кухне не поместится. И не в оплате интерес мой, Алевтина Сергеевна.
Влезла с головой в мемуары и комментарии к ним, и эпизоды давно ушедших дней проходят перед глазами. Мне все чаще кажется, что жизнь моя как-то связана с теми, о ком читаю и пишу. Мы в диалоге, понимаете? Поэтому мне мало предоставленных литературных свидетельств. Мне нужно все, что только можно найти, иногда маленькая подробность освещает неожиданным светом прочитанное ранее, мне бы разные варианты переложения одной и той же фразы узнать.
И были эпиграммы, памфлеты – читать о них только в примечаниях недостаточно. При всей приблизительности нашего знания о той эпохе, да и о любой эпохе – в некоторых деталях мне нужна точность. Я должна быть уверена, что именно Брантом, а не кто-то другой написал о Маргарите: «Она была королева во всем». Ведь после Дюма, свободно обращавшегося с фактами, небрежность вошла в моду. Стопятидесятый, переписанный кем-то вариант, многажды переиначенный, часто цитируется как первоисточник.
– Понятное дело, тут есть допуски, приблизительные значения.
– Вышивать по канве можно. Но выбирать рисунок для канвы в наших силах, и остановиться предпочтительно на аутентичном узоре, вы согласны?
– Да, конечно, Рита. – Голос собеседницы суховат, некоторая трескучесть, как хрипотца в горле, появилась. Сейчас по имени-отчеству величать начнет, замкнется. Как хорошо все начиналось! «Мы закажем вам книгу о…» Тогда Рита ожила, вышла из оцепенения, и тяжесть в грудной клетке перестала ощущаться, и вот это долбящее «за что?» перестало доканывать, а то ведь день и начинался, и проходил одинаково.
– Нет-нет, я вам очень и очень признательна за нашу беседу, жду с нетерпением ваших звонков и писем.
– Переводчику написали уже, кстати?
– Пока нет, но вскорости напишу. Мне пора, Алевтина, – Рита поднялась.
Можно бы написать «стремительно поднялась», но будет не по правде. И Алевтина не сразу отодвинулась, немного помедлила. Она же сидела рядом, колыхалась пышная грудь под шелковой тканью кимоно, и стол, уставленный необходимыми для душевной беседы вареньями, свободы передвижения не давал. В конце концов Рита протиснулась, поспешно прошла по коридору. Дверь в мамину комнату снова приотворилась.
– До свидания… – Ольга Павловна, подсказала Аля. – Ольга Павловна, до свидания!
Старушка что-то прошептала в ответ, а Рита уже в холле, где ждали освобождения коты, один поджарый, другой щедро пушистый, они и не отреагировали на Ритино появление, сразу устремились к хозяйке, нежно обвив ее ноги хвостами.
И Рита спускалась по лестнице, машинально заполняя словами лелейное мурчание, сводившееся, скорее всего, к простейшему: мы так голодны, мы заждались, мы рады увидеться вновь!
