Текст книги "Тридцать первое мечтабря (СИ)"
Автор книги: Светлана Гимт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
5
Тридцать первое мечтабря
– Тетёхина, тебе этот звонит... – зловеще зашептал ди-джей Саушкин, и сделал большие глаза, протягивая ей трубку радиотелефона. – Который «шины-шины».
Юлька замахала на него руками:
– Скажи, что меня нет! Или что я в эфире!
– Поздняк метаться, Тетёхина, – Саушкин сочувственно скривил рот. – Ирма уже тебя сдала.
Сделав лицо приговорённого к расстрелу, Юлька со вздохом взяла трубку. И чего Ирма Мартемьяновна, директор их радиостанции, сидит на работе в последний вечер уходящего года? Хотя... Почему бы и нет, когда все дела можно спихнуть на трудоголика Тетёхину? А самой с двух часов дня распивать шампанское в компании бухгалтерши и начальника отдела новостей! Остальные-то уже разошлись. Юлька покосилась на Саушкина: тот складывал в сумку ноутбук, явно домой намыливался. А ей ещё рекламу на все праздники расставлять по эфирной сетке... Она снова вздохнула и обречённо сказала в телефонную трубку:
– Здравствуйте, Дмитрий.
– Юуу-ленька, дра-га-ценннн м-я, – клиент Бобриков был нахален и пьян. – С наступа-а-ающим! Я тебе там пысьм-ццо одбрав-л, прчит-тала уж-же?
– Ой, у нас интернет отключили, – принялась врать Юлька. Клиент был занудный, и вечно приставал со всякой чепухой, на которую сегодня совершенно не хотелось тратить время. – А о чём письмо? Ваши ролики в эфире, как договаривались. И даже бонус...
– Ббонус-шммонус! – фыркнул Бобриков и глупо захихикал. – И ра-а-адио ваше – хрена-а-адио! А потому что прост-ра для творч-ства не даёте...
Юлька закатила глаза. Вот хочешь, как лучше, стараешься для клиентов, как она пару недель назад постаралась для этого Бобрикова – а вместо благодарности одни упрёки.
С ним получилось из серии «не знаешь – плакать, или смеяться». Бобриков пришел на радиостанцию, желая заказать рекламу сети своих магазинов. И сказал тоном непризнанного гения: «А текст для ролика я сам сочинил». Юлька взяла протянутую ей бумажку, уже предчувствуя недоброе. Предчувствие не подвело. Посреди листа красивым каллиграфическим шрифтом было напечатано: «В магазине «Автошины» продаются шины, шины».
Включив тактичность и обаяние на всю катушку, она долго объясняла, что реклама на радио имеет свою специфику, что писать текст должен профессионал, иначе рекламный бюджет просто растворится в эфире и пользы «Автошинам» не принесёт. «А ещё над вами будут ржать, оно вам надо?» – так и хотелось сказать ей. Но Тетёхина сама была человеком творческим, и знала, насколько болезненной критика бывает для любого творца, а особенно – для графомана. Она пустила в ход всё красноречие, только бы владелец «Автошин» не ступил на минное поле антирекламы. В итоге Бобриков сдался. Но обиду, видимо, затаил. А теперь вот, по пьяной лавочке, решил это продемонстрировать.
– Дмитрий, вы меня извините, – собрав остатки терпения, сказала Юлька, – у меня работы очень много. Я вас поздравляю с наступающим, желаю процветания вашему бизнесу. Что-то ещё могу для вас сделать?
– Пс-смо почитай вс-тки! – посоветовал Бобриков. И горделиво добавил: – Взяли мои стих-хи, в гз-зету взяли!.. А ты г-рила, вашу ркламу-шмекламу тока прф... прсы... тьфу! Про-фес-ссналы пишут! Ну, будь! Твоё здрвье!
В трубке послышался звон фужера, а затем – короткие гудки.
Юлька положила трубку на стол и с рычанием запустила пальцы в волосы.
– Тетёхина, прическу испортишь, – попенял Саушкин и шмыгнул за дверь. Брошенный Юлькой журнал «Новости рекламы» ударился о неё секунду спустя. Она пригладила волосы, которые наверняка выглядели ужасно и до замечания Саушкина. И тушь, наверное, размазалась... Но Юлька не стала смотреть в зеркало, чтобы не расстраиваться. И впрямь, чего она там не видела? Непокорную рыжую шевелюру, россыпь красноватых веснушек на вздёрнутом носу и карие глаза, покрасневшие от недосыпа?
Она обречённо уставилась на монитор, где желтели квадратики эфирной сетки. Перевела взгляд на кипу распечатанных медиа-планов: чтобы проставить ролики в эфир, и при этом не перепутать время, понадобится минимум полтора часа. А уже восемь вечера.
«Ну и ладно, поработаю! – решила она. – Всё равно дома Новый год встречать собиралась. А там, кроме Пушкина, меня никто не ждёт». Тот на заре своей жизни был котёнком Пушком, но за любвеобильность, а так же интерес к художественной литературе, который выражался в скидывании её с книжных полок, Юлька стала звать его Пушкиным. Кот не будет делать большой проблемы из её опоздания к праздничному столу. Ох, ещё же стол... В холодильнике шаром покати. А встречать Новый год с двумя йогуртами и одной мандаринкой не очень хорошая примета.
«Куплю готовое», – решила она и углубилась в работу. Когда закончила, часы показывали пять минут десятого. Юлька устало потянулась, потёрла глаза. И полезла в шкаф за дублёнкой.
Про письмо от Бобрикова она вспомнила перед тем, как выключить комп. Запустила аутлук, виновато поморщилась при виде кучи не открытых поздравлений. Поискала депешу от Бобрикова. Тот прислал одно-единственное фото. Лежащая на столе газета, свернутая так, что в глаза бросался красный прямоугольник с логотипом Бобриковских салонов. А вокруг автомобильного колеса, запечатлённого в центре макета, креативно выгибался доведённый до совершенства стих: «В магазинах «Автошины» – шины, шины, шины, шины».
***
Втащив в квартиру два тяжеленных пакета из супермаркета, Юлька виновато посмотрела на недовольно мявкнувшего кота, сидевшего у двери с видом голодающего из Поволжья. Скинув сапоги, повесила дублёнку в шкаф и прошла в комнату. Хлопнула рукой по выключателю. Под яростным светом люстры бардак в комнате стал особенно колоритным. Подушки-думки скинуты с дивана, ободранный край тюли повис, как флаг в безветренную погоду, а под книжными полками валяется «Камасутра», Замятинское «Мы» и красно-белый томик «Огилви о рекламе».
– Какие у тебя, всё-таки, разнообразные интересы, – сказала Юлька, повернувшись в коту. Тот был занят – пытался вытащить из пакета с продуктами кусок отварного языка. Юлька подошла, отодвинула ногой бандитскую морду, и, подняв пакеты, уже собралась отнести их на кухню, как ее взгляд упал в угол прихожей. Там лежала скромная кучка.
– Ты бы лучше газету в туалете почитал, – со вздохом сказала она коту. – Ту, которая у тебя в лотке.
– Ммвяя! Мммыывв... – сердито ответил Пушкин и побежал на кухню впереди хозяйки.
Затереть пол в прихожей, насыпать корма коту, положить продукты и убраться в комнате – всё это заняло примерно полчаса. Соорудить новогодний стол удалось за рекордное время: десять минут. И то многовато для того, чтобы разложить в праздничную посуду готовые салаты и нарезку, открыть бутылку вина и засунуть в микроволновку запеченное мясо. Юлька включила телевизор, уселась за стол, положила себе на тарелку всего понемногу. И только вооружившись вилкой и ножом, поняла, что аппетит куда-то испарился. Хотя чего удивляться – нахваталась на работе всего помаленьку, а потом этот Бобриков настроение испортил... Да и устала, что тут говорить. Декабрь – рекламный месяц, с самой большой нагрузкой, так что на любимой работе ей в последние недели приходилось дневать и ночевать.
Обожравшийся кот тяжело запрыгнул на подоконник и принялся вылизываться, по-балетному вытянув заднюю лапу. Если верить приметам, гостей намывал. Но какие гости? Все встречают с семьями или в дружеских компаниях. А её родители живут за три тысячи километров. Другой семьи нет. Даже мужчины нет... И к друзьям выбраться не получилось. Лучшая подруга Алька отчалила вместе с мужем на альпийский курорт, пугать снега визгом начинающей горнолыжницы. Вика, с которой сдружились на работе, приглашала в ночной клуб – но у Юльки на это не было сил. А у Катьки первый новый год с женихом, в этой обстановке третий – лишний.
– Да и ладно, я самодостаточный человек, – бодро сказала Юлька, поднимая бокал с вином. Отсалютовала Николаю Баскову, сладко улыбавшемуся из телевизора. И, отпив глоток, добавила: – А этих Новых годов у меня ещё будет...
Басков махнул ей зажженным бенгальским огнём, будто услышав, и из телевизора понеслась бравурная музыка. Камера отъехала, показав пляшущее трио на сцене, а потом и зрительный зал. Блестящая мишура на стенах, наряженные ёлки и не менее наряженные гости за круглыми столиками. Улыбки, блеск хрусталя, пена шампанского... Юлька невольно отвела глаза, окинула взглядом комнату. Синие обои в белый цветочек, тёмно-зелёный диван, мебельная стенка бежевого цвета. В углу, над компьютерным столом, пустые рамки для фотографий. Развесила сто лет назад, поддавшись искушению навести уют, а сами фотки так и не распечатала – это же в салон идти надо... Пыль на полках, горшок с искусственным бонсаем. И ни еловой веточки, ни новогоднего шарика, ни гирлянды. Будто обычный вечер, которых за плечами было больше, чем триста шестьдесят пять...
Настроение окончательно испортилось. «Могла бы хоть квартиру украсить, ведь всё для этого есть, – попеняла она себе. И тут же возразила: – Это надо на антресоли за ёлкой и игрушками лезть, возиться с ними, а через неделю обратно всё убирать... Да и когда мне? Работы вагон. Завтра вот опять идти, новые джинглы в эфир поставить забыла...» Ей захотелось расплакаться. Что за жизнь такая? Работа – дом. Всё.
Обидно. Но что делать, если нужно платить за съемную квартиру, обеспечивать себя от и до, никто ведь не помогает... Вот и приходится работать от зари до заката. Но ведь сегодня праздник! И неужели хотя бы раз в году она не найдет время для того, чтобы как-то порадовать себя?..
– Прости меня, Пушкин, но я пойду, – решительно сказала Юлька. Встала, ухватила за длинное горлышко бутылку вина, сунула её в пакет. – Хоть до центральной площади прогуляюсь. Там-то уж точно праздник чувствуется.
***
К площади она пошла через дворы, решив срезать путь. Накрахмаленная снегом дорожка хрустела под ногами. Луна висела в небе, как большой ноздреватый блин. В окнах домов горел свет, переливчатыми огоньками сияли гирлянды, из открытых форточек доносилась музыка и хмельной смех.
Юлька подняла воротник – было морозно. Горлышко бутылки, для конспирации завернутой в пакет, воинственно торчало из кармана дублёнки. В другом кармане звякнул телефон. Юлька остановилась, и, стянув перчатку зубами, достала его с робкой надеждой. Но эсэмэска была не от друзей, и приглашения в тёплую компанию не содержала. Её прислал менеджер городской газеты, видимо, включив Юльку в список общей рассылки. «Уважаемый партнёр! Уже слышно, как Дед мороз подкрадывается к твоему дому...»
– Угу. С топором и в чёрной балаклаве, – пробурчала Юлька, не дочитав. Отправила в ответ такую же обезличенную новогоднюю хрень, и, спрятав телефон в карман, двинулась дальше.
Пройдя между домами, она оказалась у стадиона, обнесённого дощатым забором. В нём была дыра, Юлька точно знала – не в первый раз срезала здесь путь. Она перелезла через сугроб и пошла вдоль забора по узкой тропке, проложенной такими же торопыгами, как она. И юркнула в щель между досками.
Людей у костра она увидела сразу. Они кружком сидели прямо посреди стадиона, а огонь полыхал ярко, взвивая желтые языки в чёрное зимнее небо. «Ничего себе, устроились! Экстрим и романтика в одном флаконе, – мысленно восхитилась Юлька, недостаточно смелая для подобной наглости. – И как только полиции не боятся? Хотя даже если полиция не явится, такую новогоднюю ночь точно не забудешь...»
Она потопталась на месте, с сомнением глядя на заваленный снегом стадион. Не хотелось брести по целине, а единственная тропинка проходила в непосредственной близости от компании наглецов. Но, присмотревшись, увидела, что среди них была парочка детей... Значит, семейная компания, и никто на одинокую девушку не кинется.
Она двинулась по тропинке, и по мере того, как костёр становился ближе, росло и странное ощущение в душе: будто она уже где-то видела всё это. И потому компания у костра вызывала ещё большее любопытство.
Юлька почему-то решила, что главным здесь был высокий дед: седой, белобородый, наряженный в кафтан Деда мороза, из-под которого торчали синие джинсы. Он сидел на большом красном мешке, держа в одной руке посох. Рядом с ним вертелся и подпрыгивал блондинистый мальчишка в белом стёганом комбинезоне и меховой шапке, на опущенных «ушах» которой болтались пушистые помпоны. А на спине мальчишки болтались белые ангельские крылышки – Юлька вспомнила, что в таких сегодня порхала по офису радиостанции бухгалтерша Аделаида Степановна.
Сосед мальчишки – то ли подросток, то ли молодой мужчина (Юлька не могла определить точнее из-за его маленького роста) был одет в ярко-голубую куртку и серебристые штаны. Вязаная лыжная шапка, сдвинутая на затылок, открывала вспотевший лоб, под которым сердито блестели глаза задиры. Он стоял, оживлённо жестикулируя, и что-то доказывал друзьям. Юлька не расслышала, о чём идёт речь. Единственным долетевшим до неё словом почему-то было «каблуки», а затем – дружный взрыв хохота. Он явно обидел задиру. Но молодая женщина в белой норковой шубке потянула его за рукав, и, поцеловав в щёку, усадила между собой и мальчишкой. «Жена, наверное», – подумала Юлька, продолжая двигаться вперёд.
Русоволосый ясноглазый парень лет двадцати трех, который сидел рядом с женщиной в бордовом кресле – приглядевшись, Юлька поняла, что все они, кроме старика, разместились в таких, и не лень же было тащить сюда мебель! – первым заметил её и, приветственно махнув рукой, что-то сказал остальным. Он был без шапки и в лёгкой куртке, к тому же, расстегнутой – и как не мёрзнет? А его сосед вообще был в деловом костюме, без верхней одежды. Слишком официальный вид для таких вот неформальных ночных посиделок посредине городского стадиона. На коленях мужчины лежал черный кожаный портфель. И только веточка цветущей вишни – искусственная, конечно – которую о держал в руках, хоть как-то напоминала о празднике. Правда, отнюдь не о новогоднем. И этой веточкой он махнул Юльке, как будто знает её сто лет.
«Перепутали они меня с кем-то, что ли?» – подумала она. Но ей обрадовано махали все, не могли же они ошибаться всем скопом? В компании была еще одна женщина – загорелая, одетая в лёгкий сарафан и – Юльке стало еще холоднее от одного их вида! – плетёные босоножки. За ней сидели несколько мужчин не менее странного вида. Но рассмотреть их подробнее она не успела: когда поравнялась с костром, отвела глаза – не очень-то вежливо пялиться на людей. Да и пусть поймут, что она не та, кого ждали. Но старик в кафтане Деда мороза вдруг вскинул руку, и тропинку перед Юлькой перегородил обмотанный мишурой посох.
– Явилась наконец! – проворчал дедуля. – Ждёшь её, ждёшь – а она и не спешит. То с котом разговаривает, то на эсэмэски отвечает...
Ошарашенная Юлька только и смогла пропищать:
– Это вы мне?
– Тебе, кому ж... – старик огладил бороду, и Юлька вдруг поняла – настоящая. Попятилась, испуганно стреляя глазами по сторонам. «Про кота знает, про эсэмэски, – мелькнуло в голове. – Бред какой-то... Сказочно-психиатрический...»
– Ты куда? Не уходи! – мальчишка в белом комбинезоне проворно соскочил с места и запрыгал к ней по сугробам. Крылышки за его спиной забавно раскачивались в такт прыжкам. – Юля, ну стой, пожалуйста!
Последняя фраза заставила её остановиться. Ребёнок, да ещё такой вежливый... И откуда он знает, как её зовут?
– А чего тут знать? – подойдя к ней, сказал мальчишка и, взяв её за руку, потащил к костру. – Тетёхина Юлия Викторовна, тысяча девятьсот девяносто второго года выпуска...
– Э-э, я тебе не машина! – возмутилась Юлька.
– Ну, это как сказать, – пробурчал седой.
– В смысле?.. – она уперла руки в боки. Левая задела о горлышко бутылки, торчащее из кармана, и Юлька вдруг почувствовала что краснеет – то ли от стеснения, то ли от злости. А женщина в норковой шубке подошла к ней и примирительно сказала:
– Юля, вы не обращай внимания. Дедушка Мечтабрь у нас добрый, просто сердится, что ты к нему не обращалась.
– Вот ещё! – фыркнул старик. – Как будто мне и без неё мало... У меня таких вон какой список!
Он достал из рукава свиток и, встряхнув, развернул его. Желтоватый пергамент упал на снег и покатился, продолжая разматываться. Юлька увидела, что он с двух сторон заполнен убористым почерком.
– Миллионы человек так, как ты, живут! – возмущенно сказал старик. – И не стыдно?
– Как – так? – ощетинилась Юлька. – Вы вообще о чём? Вроде не убивала никого, не воровала...
– Да я не об этом, – отмахнулся дед. Пергамент в его руках, как живой, начал сворачиваться в свиток. Юлька зажмурилась и замотала головой, отгоняя морок. Но когда снова посмотрела на свиток, увидела, что он по-прежнему сворачивается, шурша. И она опять ощутила себя персонажем какого-то розыгрыша.
***
– Садись давай, поговорим, – примирительно сказал дед и достал из воздуха роскошное бордовое кресло. Как раз вовремя – у Юльки от неожиданности ноги подкосились, так что она опустилась прямо на него. А старик продолжил: – Вот так-то лучше. А то знаю я, что ты собиралась сказать: мол, тороплюсь, извините... Глупо думать, девица, что мы тебя с кем-то перепутали. Видишь же, всё про тебя знаем. Да и ты нас знаешь. Ну-ка, напряги память!
Но ошарашенная Юлька только хлопала глазами.
– Мечтабрь, ну нельзя же так сразу!.. – хмыкнул высокий блондин в шортах и красной футболке с надписью «Спартак – чемпион». Он подошёл к гостье и поклонился, протягивая ей букет из одуванчиков: – Прими, красавица!
Юлька машинально взяла букет и сразу поняла, что цветы настоящие. Их мохнатые желтые головки пахли летом и травой, а из нежных ломких стеблей сочилось одуванчиковое молочко.
– Я Июнь, – сказал парень. – А это мои братья и сёстры. Сказку «Двенадцать месяцев» помнишь? В детстве твоей любимой была.
Она потрясённо обвела их взглядом. Точно, их двенадцать... Но так не бывает! И потом, среди них две женщины!
– Да, я Марта, – улыбнулась дама в белой шубке. – А это моя сестра, твоя тёзка. Но нас почему-то мужскими именами в народе зовут – Март и Июль. Дискриминация!
– Да, еще со времён Цезаря! – всплеснув загорелыми руками, пожаловалась Юля-июль.
– А я Январь! – нетерпеливо воскликнул мальчишка с крылышками. И принялся представлять остальных:
– Это Февраль, – он показал на задиру. И хитро улыбнулся: – В этом году он маленький, а вот когда год високосный...
– Ну ты, болтун! – выкрикнул задира. – Чего секреты выдаёшь?
–...он надевает валенки с каблуками, чтобы стать повыше! – договорил мальчишка, и с хохотом увернулся от снежка, брошенного в него задирой-братом. Тот, покраснев, смущенно глянул на Юльку. И ей вдруг захотелось поддержать его.
– А я люблю февраль, – призналась она. – Снежок, и весна близится. И можно на лыжах, на коньках кататься...
Удивительно, но этот разговор уже не казался ей чем-то бредовым, ненастоящим. Наоборот – она чувствовала себя среди них, как среди старых друзей. Которые и поймут, и в трудную минуту помогут... А ведь этим вечером она потому и сбежала из дома, что ей отчаянно не хватало такого вот дружеского тепла.
– Ну, с Мартой вы познакомились, а это Апрель, – продолжил мальчишка, показывая на парня в расстёгнутой куртке. – Видишь, под ним снег растаял? Он поэтому не встает и к тебе не подходит. Если встанет и пройдётся, вокруг костра всё в лужах будет, морозь потом... А кому в праздник работать охота?
– Просто некоторые ленятся свои обязанности выполнять, – беззлобно откликнулся Апрель. – Дед Мечтабрь и снега наметёт, и водоёмы заморозит – а наш Январёк живёт потом на всём готовеньком. Только на ёлки ходит, а вторую часть месяца хулиганит, морозы наколдовывает, чтобы детям школу отменяли! Но мы всё ему прощаем, ребёнок же. Хоть и ленивый – жуть!
– Да уж конечно, ленивый! – надулся мальчишка, но в глазах его плясали весёлые чёртики. – А кто на Рождество желания исполняет? Кто будущее предсказывает, когда девчата гадать садятся? И кто, в конце концов, мужикам на совесть давит, чтобы ёлки из домов выносили? Это только кажется, что их жёны заставляют, а на самом деле я!
– Да ладно, убедил! Эффективен и трудолюбив, – устало улыбнулся мужчина в деловом костюме.
– Вот, кстати, познакомься, это Май, – сказал мальчишка. – Такой же трудоголик, как и ты, Юля.
– А по-другому как? – устало вздохнув, спросил Май. – Людям к летним отпускам заработать надо побольше. А у меня – то праздники, то перемена погоды... Сам замучился.
– Нытик! – поддразнил Январь. И снова обратился к Юльке: – Июня и Юлю ты знаешь. А после них наши самые зажиточные идут: Август и Сентябрь.
– А мы и должны такими быть, – заявил Август, дородный мужчина в холщовой косоворотке и с корзинкой яблок в руке. – Мы за урожай отвечаем. Если не мы, то что народ зимой и весной на стол будет ставить? А у нас – и мяско, и картошечка, и грибочки... Правда, Сентябрь?
Тот, очень похожий на брата, важно кивнул и приподнял тряпицу над своей корзинкой. Оттуда высунула голову курица и несмело шагнула к костру. За ней вышла другая, третья... и вскоре уже целый выводок квохтал у Юлькиных ног.
– Обратно загоняй, хвастун! – велел седобородый дед. – Пересчитал ведь уже цыпляток, ещё по осени...
Сентябрь щёлкнул пальцами, и куры начали организованно залезать обратно в корзинку.
– Ты ещё с Октябрём не познакомилась, – мальчишка дёрнул Юльку за рукав, и показал на сорокалетнего мужчину в дождевике. Тот благодушно кивнул и, повернувшись к соседу, ткнул его локтем в бок:
– Ноябрь, просыпайся!
– Ась? – тот вскинул голову и, щурясь, посмотрел на Юльку. Поёжился, плотнее запахнул клетчатый плед, в который был укутан. Почесал макушку и предложил: – Сударыня, не хотите ли глинтвейна?
В его руках материализовалась исходящая паром кружка, и до Юльки долетел пряный винно-цитрусовый аромат. Но прежде, чем она успела ответить, Ноябрь клюнул носом и захрапел. Октябрь, зашелестев дождевиком, забрал у него кружку, и месяцы начали передавать её друг другу. Из рук Января она перекочевала к Юльке.
– Спасибо! – сказала она и отхлебнула горячего глинтвейна. Вмиг стало ещё уютнее, и она расслабленно вытянула ноги к костру.
– Ты, пожалуйста, не обижайся, что он заснул, – попросила Марта. – Работа у него такая, природа ведь к ноябрю окончательно засыпает, чтобы зиму пережить и к весне сил набраться. Но есть и побочный эффект – люди, как сонные мухи, ползают. Простужаются. Вот поэтому он для них пледы да тёплое питьё припасает.
– Я понимаю, – ответила Юлька. И обратилась к тому самому деду, который бурчал на неё, когда она только пришла: – А вы, получается, Декабрь? Только вас как-то по-другому здесь звали...
– Мечтабрь я! – старик важно огладил бороду. – Только не все это понимают. Кто понимает – тот в моё время кучу желаний загадывает. Мечтает, проще говоря. И мечты эти очень разные: кто похудеть к Новому году хочет, кто хомяка в банке, а кто – квартиру с видом на Кремль. А у кого ни мечты, ни желаний – для того я Декабрь. Но уж больно не люблю это имя! Не подходит оно мне. И людей, которые ничего не хотят – вот, как ты, к примеру – прямо скажу, тоже недолюбливаю!
Юлька аж задохнулась от возмущения.
– Это я-то ничего не хочу?! – воскликнула она. – Да я, может, больше всех мечтаю! И желаний у меня куча, только не исполняются!
– Ну как это – не исполняются! Обижаешь! – поджал губы Мечтабрь. – Возьми хоть сегодняшний день. Чего желала? Первое – чтобы по работе всё успеть. И ведь успела же!
– Нет, я джинглы забыла в эфир поставить! – возразила Юлька.
– Так то забыла. А если б вспомнила о них, да пожелала, чтобы они сегодня были расставлены, я бы ди-джею Саушкину велел тебе помочь.
Юлька удивлённо вздёрнула бровь – неужто так бывает?
– Да только так и бывает! У тех, кто не грузит на себя чужую работу, – с намёком сказал дед. – А следующее желание какое было, помнишь? Домой до боя курантов добраться. Сбылось же, добралась. А с джинглами этими – вообще позор, теперь желаешь завтра до работы добраться, чтобы это доделать. Я, конечно, исполню... Но получается, что это и есть твоё единственное новогоднее желание! Стыдно, девица!
Юлька открыла рот, чтобы возразить... но сказать было нечего. Она вдруг поняла, что Мечтабрь прав. Да, к стыду своему, она только этого и хотела...
– Ну вот, видишь! – покачал головой Мечтабрь и хлопнул рукой по мешку, на котором сидел. – А я ведь мог тебе отсюда что угодно достать. К примеру, премию, чтобы с подружкой на горнолыжный курорт смогла поехать. Только ты сама не захотела.
– Да я думала – какой курорт, завал на работе... – попыталась оправдаться Юлька.
– Ну, пожелала бы хоть на Новый год настроения хорошего, – развел руками Мечтабрь.
– Я желала...
Январь скорчил ей рожицу и запрыгал, тряся крылышками:
– Так надо было на антресоли лезть, за ёлкой и новогодними игрушками. Нарядила бы квартиру – оно бы и пришло. А ты что? «Доставать, убирать...» – передразнил он.
– Не лезь, когда старшие разговаривают, – осадил его Мечтабрь. – Но вообще малой прав, Юля. Ты пойми, даже крохотные желания – это важно. Если разобраться, жизнь ведь из маленьких радостей состоит. А они ведь, если разобраться, каждому доступны.
Юлька молчала. Думала о своей жизни: с тех пор, как закончила институт и переехала в этот город, только и делала, что неслась, как белка в колесе. Нашла квартиру, устроилась в рекламный отдел радиостанции. Карьеру решила сделать, взвалила на себя кучу обязанностей. Работала, да. Зарабатывала неплохо... Но времени на то, чтобы жить, совершенно не осталось.
– Сама всё усложнила, – заявил Мечтабрь, будто услышав её мысли. – Вот вспомни: ты квартиру пожелала, но не абы какую, а – цитирую – недорогую квартирку, можно без особого комфорта. Ну а у меня такие – только и есть, что на отшибе! Я же тоже выше головы не прыгну... Вот и получилось, что квартирка под заказ, но до работы полтора часа добираться. Итого три часа в день в транспорте проводишь. И хоть читала бы там, что ли – так нет же, дремлешь всю дорогу, потому что при твоей рабочей нагрузке восьми часов сна тебе не хватает.
– Но я же должна зарабатывать, чтобы...
– Чтобы что? – перебил Мечтабрь. – Давай-ка братья и сёстры мои тебе напомнят, на что ты заработать хотела. И какие обещания им дала.
– Я? Обещания?.. – удивилась Юлька.
– Сейчас сама вспомнишь. А братья и сёстры мои будут тебе подсказки давать. Январь, тебе слово.
***
Мальчишка только того и ждал – подскочил к Юльке и протянул ей металлическую пирамидку, грани которой были испещрены иероглифами. Такую же привозила ей из Египта начальница Ирма Мартемьяновна. Взяв пирамидку с ладошки Января, Юлька повертела её в руках:
– Эм-м-м... И что мне с ней делать?
– Вспоминать, что ты мне обещала! – хитро прищурился паренёк.
Юлька озадаченно потёрла висок. В голову ничего не приходило. А Январь приплясывал перед ней от нетерпения, и на его раскрасневшейся мордашке было такое выражение, будто он еле сдерживается, чтобы не подкинуть собеседнице новую подсказку. Белые крылышки за его спиной покачивались, и из-под них вылетали снежинки. А пирамидка согревала Юлькину руку...
– Поняла! – ахнула она. – Я же на прошлые январские хотела в Египет поехать! Так хотелось вырваться в тепло посреди зимы...
– Ну вот! – обрадовался Январь. – Молодец!
Но эта похвала не ободрила Юльку – наоборот, она почувствовала, что краснеет.
– Я не смогла поехать, потому что работать некому было, – попыталась оправдаться она.
– Жа-а-алко, – протянул Январь. – Я ведь в турагентстве скидку тебе приготовил. И отель такой классный подобрал, ух!
– Хвастунишка, – карие глаза задиры-Февраля лукаво блеснули
– И ничего я не хвастаюсь! Я правда старался! – мальчишка показал брату язык и спрятался за Юлькиной спиной. А Февраль шагнул к Юльке и вытащил из-за спины лыжи. Совсем новые, даже перехваченные у концов пластиковыми хомутиками. У Юльки дома были точно такие же, стояли в кладовке, и периодически падали с жутким грохотом, когда в эту кладовку просачивался любопытный Пушкин.
– Вижу, узнаёшь, – улыбнулся Февраль. – На, посмотри повнимательнее. Что это там наверху привязано?
Юлька встала на цыпочки, вытянула шею. На лыжах болтался ценник из магазина «Спортмастер».
– Ой, это же мои! – поняла она. – Но почему они здесь?
– А это обещание. Твоё – мне. – Февраль постучал по лыже согнутым пальцем.
– Точно, – вздохнула Юлька. – Я их как раз в начале месяца покупала, думала – буду бегать, воздухом дышать, это же такое удовольствие! С детства лыжи любила, но из-за работы...
Она осеклась, поняв, что и предыдущему братцу-месяцу говорила почти то же самое.
– Да, я тоже их люблю, – мечтательно закатил глаза Февраль. – Если б ты видела, какую лыжню я сделал в том году! Даже заставил руководство парка новые лампочки в фонари вкрутить – думал, хоть после работы, по вечерам, приходить будешь...
– Прости, – только и смогла сказать она. – Я... Я постараюсь в этом году.
Но говоря это, она уже понимала, что таких «постараюсь» он слышал от неё очень много. С тех пор, как повзрослела, только обещала себе такие вот маленькие радости. Но не делала. Потому что думала – время строить карьеру.
– Ты, Юля, и мне кое-что обещала, – улыбнулась Марта, протягивая ей сложенный лист бумаги. Это было приглашение в клуб, на вечеринку в честь восьмого марта. Юлька развернула его к костру, чтобы прочитать текст. Он начинался так: «Весна – лучшее время найти свою любовь». И она вспомнила, что несколько таких приглашений им на радио приносили владельцы этого клуба. Ди-джей Саушкин тогда разыграл штук десять среди радиослушателей, а два остались у них в рекламном отделе. И напарница предлагала Юльке сходить. А она тоже загорелась этой идеей. Думала – вдруг это возможность встретить хорошего парня, люди ведь где-то знакомятся. Ну, а потом...
– Марта, я тогда на работе задержалась. Как раз Бобриков явился со своими стихами, вот я и объясняла ему, что да как, – вздохнула Юлька, понимая, как глупо звучат эти слова.
– Бобрикову этому уши бы оборвать, – вмешался Апрель. – Приспичило же ему именно седьмого марта новую рекламу запускать! И ведь не посмотрел, что ты девушка, что женский праздник – это святое.
– Но он клиент...
– Ты ради них живёшь, что ли? Ты посмотри – стараешься ради них, советы даешь. А ведь советы – пустое дело. Им либо не следуют, либо выворачивают на свой лад, но потом всё равно обвиняют советчика. В первом случае за то, что был недостаточно убедителен. Во втором – за то, что убедил.
Юлька глянула на него исподлобья: а действительно, ведь все её попытки показать Бобрикову, что такое качественная реклама, оказались пустыми. Только зря сотрясала воздух...
