Текст книги "Ночь со звездой гламура"

Автор книги: Светлана Демидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Вы будете примерять меня к белым простыням? – понимающе усмехнулась она.

– Я не буду примерять, – сказал Руслан. – Я уже все решил.

Он помог Лене снять куртку, аккуратно повесил ее на стул, как на плечики, и открыл альбом с репродукциями картин Гойи.

– Предлагаю вот так. – И он протянул ей альбом, открытый на «Обнаженной махе».

– Она же кудря-я-вая… – протянула Лена.

– Мы не станем стремиться к излишнему копированию… Дело ведь не в этом. Просто будем пытаться приблизиться к шедевру. Не возражаете?

Лена без лишних слов стянула через голову джемпер и принялась стаскивать джинсы. Эта ее торопливость неприятно поразила видавшего виды фотографа, и он поспешил подать ей легкое белое кисейное платье, которое купил в одной комиссионке.

– Что это? – удивилась Лена, без всякого смущения стоя перед ним, как перед врачом, в маленьких трусиках и кружевном бюстгальтере.

Руслан открыл другую страницу альбома репродукций, показал одетую герцогиню Альбу и сказал:

– Сначала так…

– А-а-а… Хорошо. – Лена кивнула и сняла бюстгальтер.

Руслан зажмурился. Он не хотел смотреть на нее раньше времени. Чтобы Лена не увидела его странных ужимок, он сосредоточенно занялся фотоаппаратом.

– Я готова, – сказала она, и он вынужден был повернуть голову в ее сторону.

Молодая женщина лежала на постели, заведя руки за голову. Платье открывало ее ноги с узкими ступнями и поблескивающими перламутровым лаком ногтями. Ткань была полупрозрачной, и прекрасное тело, которое просвечивало сквозь нее, неожиданно взволновало Руслана так, как последнее время волновало только одно – его начальницы и любовницы Жанны Олеговны Успенской.

Фотограф Доренских взял себя в руки и профессионально сделал несколько снимков Лены в платье. Пора было переходить ко второму варианту, но он почему-то неожиданно для себя оробел, как неопытный юнец. Он еще копошился с фотоаппаратом, делая вид, что меняет объектив, когда модель спросила:

– Может быть, хватит в платье-то?

– Может быть, и хватит… – не своим голосом ответил он и перевел взгляд на Лену.

Она опять деловито кивнула и взялась пальцами за подол платья. У Доренских пересохло во рту, когда голова Лены скрылась в складках легкой ткани, а его взору предстала и чуть приподнявшаяся грудь, и темный треугольник между ног. Он, который по долгу службы видел такое количество обнаженных женщин, что, казалось бы, должен был привыкнуть к этому зрелищу как к чему-то рядовому и малоинтересному, совершенно растерялся.

Лена между тем откинула от себя платье и легла в позу герцогини Альбы. Руслан так и продолжал стоять перед ней застывшим истуканом. Его взгляд был настолько говорящим, что она вдруг поняла: он смотрит на нее вовсе не как бесстрастный фотограф, а как потрясенный мужчина. Ленина рука потянулась к только что отброшенному платью. Она накинула его на себя и, чуть дрогнув голосом, спросила:

– Что-то не так? Или вы изучаете… цвет кожи…

Это смущение так украсило ее, что Руслан понял: он не хочет делать фотографии. Никто не должен видеть Лену такой. Только он один. Только для него должно быть все это: белая постель с новым тонким бельем и прекрасная русоволосая женщина. Он подошел к ней, присел рядом и отобрал платье.

– В-вы будете насиловать меня в особо изощренной форме? – спросила она, напряженно вглядываясь в его глаза.

– Я… я не знаю, что мне делать… Ле-е-ена… – ответил он и провел дрожащими пальцами по ее груди.

Впервые в жизни он действительно не знал, как вести себя дальше, а потому продолжал нежно гладить рукой ее тело. Трудно сказать, сколько времени он так и просидел бы над ней, если бы Лена вдруг не приподнялась с ложа герцогини Альбы и не обняла его за шею. Она сама первой поцеловала Руслана, а потом уж и он не мог оторвать губ от новоявленной обнаженной махи. Затем они вместе, в четыре руки, сдирали с него одежду. Потом безжалостно измяли новую простыню так, что на ней уже никого нельзя было фотографировать.

* * *

– Может быть, все-таки дашь мне какой-нибудь совет? – спросила Инна, допивая молочный коктейль.

– Дойдешь до всего сама путем проб и ошибок, – хмуро ответила ей Лена.

– А если он не согласится?

– Слушай, Инка! Какое мне до этого дело?! Я, можно сказать, отдаю тебе в пользование красавца-мужчину, а ты хочешь, чтобы я тебя ему еще и прямо в постель положила?!

Разозлившись, Лена принялась яростно мять ложечкой в креманке шарики мороженого. Клубничный шарик размялся быстро, а желтый, ананасовый, почему-то мяться не хотел, постоянно отплывал от ложки, постепенно покрываясь розовыми разводами.

– Может быть, мне перекраситься, а, Лен?! – спросила Инна и потрогала пальцами каштановые пряди, набегающие на лоб и щеки.

– Как хочешь, – равнодушно произнесла Лена.

– Слушай, – не унималась подруга. – А он точно к тебе охладел?!

– Какая тебе разница?! В туалете «Жемчужины» ты требовала, чтобы я отдала его тебе немедленно.

– Ну… это сгоряча и под влиянием винных паров!

– Никак уже струхнула? – рассмеялась Лена.

– Представь, струхнула, – согласилась Инна. – У меня опыта в таких делах нет никакого. В моей жизни был всего один мужчина.

– Вот я никак и не пойму, как ты собираешься устраиваться с Антоновым.

Инна вздохнула, отпила несколько глотков коктейля из еще полного стакана подруги и сказала:

– Сейчас расскажу… Только не сердись, пожалуйста!

– Ну! – сразу встревожилась Лена.

– В общем, я скажу Евгению, что… ну… отпускаю его к тебе…

– Ко мне?

– А что?! Мы же уже говорили об этом! Ты не смогла мне возразить, когда я сказала, что он всю жизнь по тебе сохнет!

– Инна! Женька – хороший человек, но…

– Но что?! Да он для тебя все, что хочешь, сделает!

– Не надо, потому что и так уже… словом, у меня есть человек…

– Да ну?! Никак все-таки влюбилась?!!

– Не знаю…

– Как это не знаешь?

– Не поняла еще.

– Странно… А он кто?

– Так… Фотограф.

– Просто фотограф? И что он фотографирует?

– Всякое разное. Он в каком-то женском журнале работает. Называется, кажется… «Наташа».

Инна сморщила в раздумье нос и сказала:

– Нет. Не знаю такого. «Натали» – знаю, а «Наташу» нет…

– Может быть, он как раз и называется «Натали», – отмахнулась Лена. – Когда он мне представлялся, я особенно и не слушала его.

– Вот интересно! – рассмеялась Инна. – Сначала не слушала, а теперь ради него отказалась от такого шикарного мужчины, как Альберт! Нет! Ты точно отказалась?

Лена наконец справилась с желтым шариком, который подтаял и стал мягким. Она поддела ложечкой жидкую смесь клубничного мороженого с ананасным, отправила ее в рот и только потом сказала:

– Точно.

– Ну тогда я пойду? – Инна отодвинула от себя давно пустую креманку и встала из-за стола.

Лена кивнула, сосредоточенно доедая мороженое.

Они встретились с Инной в Ленин обеденный перерыв. Инна знала, где обычно перекусывала подруга, и действительно забежала в кафе «Забегай!», специально подгадав время. Лена очень удивилась, увидев в дверях кафе Антонову, с которой они не виделись и даже не разговаривали по телефону с момента памятного отдыха в «Жемчужине». Инна опять завела разговор об Альберте, и Лена решилась.

– У нас с ним все кончено, – сказала она подруге.

– Почему же не звонишь? – вскинулась та. – Ведь договорились же!

Лена не стала объяснять ей, что решила окончательно порвать с Бертом только сейчас, когда подруга ее об этом спросила. Хорошо, что обеденный перерыв короток, да и Инна очень спешила на урок английского с каким-то серьезным учеником, а потому можно было не вдаваться в подробности. Сейчас, с уходом Антоновой, та решимость, с которой Лена говорила ей о разрыве с Бертом, начала потихоньку испаряться. Она резко отодвинула от себя креманку с разноцветной жижей так и не доеденного мороженого и тряхнула головой. Да! Да! Да! Она все сделала правильно! Надо закончить отношения с Соколовским на той стадии, когда это еще можно сделать без особых душевных терзаний. Не стоит ждать того момента, когда она прилепится к этому мужчине так, что отодрать можно будет только с кровью. В любви он ей еще не признавался, но каждый раз говорил, что она ему очень нравится. Берт был нежен. Берт был трогателен. Но уж слишком красив… Иногда Лена смотрела на него, когда он засыпал на соседней подушке, не в силах отвести глаз. Не может быть, чтобы этот фантастический мужчина принадлежал ей. Конечно же, он и не принадлежит. Он просто временно увлекся ею, как новой женской особью, и только. Он насытится ею и отправится на поиски новых приключений. Такие мужчины не могут остановиться на какой-то одной женщине, потому что нужны другим. Они существуют в этом мире для того, чтобы на несколько мгновений превращать жизнь замурзанных Золушек в сказку, а потом бесследно исчезать. Таких, как Берт, невозможно представить на кухне, жарящим яичницу, или на дачной грядке со шлангом для поливки клубники, или проверяющим уроки у двоечника сына. Даже у телевизора, болеющим за «Зенит» или «Динамо», Лена его не представляла. Берт – мужчина-праздник. Его место в ресторанах, в отелях, на пляжах модных курортов и в объятиях прекраснейших женщин, которые не чета Лене. А она попраздновала с ним – и будет!

Лена брела из кафе на рабочее место и удивлялась сама себе. Кто бы знал, что она по собственной воле отказалась от удивительно красивого мужчины! Ее приятельницы по работе решили бы, что у нее напрочь съехала крыша. Но она знала, что делала. Несколько дней назад Лена уже видела Альберта с другой женщиной. И эта женщина вела себя так, что можно было подумать, будто она жена Соколовского. Собственно, вполне возможно, что он женат. Только непонятно, зачем надо было это скрывать от Лены. Она же с самого начала понимала, что их связь не будет длиться долго. Она была уверена, что абсолютно не привязана к нему, а он – к ней. А то, что Берта тянет на нежные разговоры после любовных утех, вообще неудивительно: оба ее мужа чуть ли не каждую ночь говорили ей о любви, а на следующий день могли встречаться сразу с двумя другими зазнобами.

Соколовский втюхал Лене, что несколько дней у него отнимут неотложные дела, а сам встречался с белобрысой красоткой. Лена не очень и расстроилась, когда увидела Берта с другой. Чего расстраиваться, если она все просчитала заранее. Она даже с небывалым злорадством решилась последовать его примеру. А что? Она ведь свободная женщина. Имеет право жить так, как ей хочется. Именно в тот день она согласилась пойти на выставку Руслана Доренских.

Глядя на прекрасные фотографии обнаженных женщин, Лена наливалась злостью и раздражением. Чертов фотограф специально привел ее к этим голым бабам, чтобы соблазнить своим искусством. Что ж! Пусть считает, что ему это удалось! Она закажет ему свой портрет. Ню! Конечно же, он не сможет отказаться, потому что именно на это и рассчитывает. И она его не разочарует. Пусть считает, что победил. Он никогда не догадается, что она решила воспользоваться поводом. Когда он сфотографирует ее обнаженной, после съемки будет уже так просто…

В общем, она собиралась обнимать его, чтобы не вспоминать о Берте.

Фотограф Руслан неожиданно оказался тоже ничего себе мужчиной. Тоже нежным и ласковым. Лена видела, что он восхищен ею. Но она на это уже никогда не купится. Все они восхищаются, когда находятся с ней в одной постели, а как только соскальзывают со смятых простынок, сразу бегут восхищаться другими. Когда Лена представляла, как Берт целует ту блондинку, то особенно крепко прижималась к фотографу. При этом она размышляла том, что надо срочно перестраиваться. Мужчины изменяют ей уже не в первый раз, а потому переживать по этому поводу глупо и бесперспективно. Надо принимать жизнь такой, какая она есть.

Кажется, Руслан несколько моложе Лены, но это не страшно. Она ведь не замуж за него собирается. Она будет спать с ним тогда, когда ей захочется. Не ему, а ей! Женщина и мужчина поменяются местами. Она, женщина, станет вести себя так, как обычно ведут себя мужчины.

А вот Инка – дурища! У нее было совершенно другое существование. Спокойное, тихое. Так нет! Захотелось африканских страстей испробовать! Решила сунуть свою невинную голову прямо в пасть льву… Пусть ей будет хуже…

Вспомнив подругу, Лена остановилась посреди тротуара. А Антонов! Инка собиралась ему предложить… Только этого еще не хватало! Хоть Лена и решилась начать новую жизнь, но не с двумя же мужчинами сразу. Для этого у нее все же кишка тонка. Она откажет Антонову сразу и бесповоротно.

Вечером этого же дня Евгений явился к Лене. Она подумала, что супруги Антоновы отбывают и прибывают к ней, как поезда к вокзалу. Один уехал, другой приехал. Приглашать Женю в комнату Лена не собиралась. Они все сейчас же решат прямо в коридорчике. Он такой маленький и неуютный, что в нем очень удобно принимать нежеланных гостей. Им как-то сразу делается понятно, что лучше всего побыстрей уйти.

Антонов, зная про это свойство Лениного коридорчика, на правах старого знакомого задерживаться в нем не стал, а сразу прошел в кухню, оставляя за собой мокрые следы и поблескивая дождинками на расстегнутой кожаной куртке. Он плюхнулся на табуретку у стола и без всяких предисловий выпалил:

– Выходи за меня замуж, Лена.

– А ты разве холост? – усмехнулась она.

– Мы с Инной разведемся.

Лена решила обратить дело в шутку и весело проговорила:

– Ну уж нет! Я не собираюсь донашивать за лучшей подругой ее старых мужей!

– Хорошо, не сказала: доедать объедки, – без всякой улыбки отозвался Евгений.

Улыбка угасла и на Ленином лице.

– Антоновы! Вы с ума посходили! – сказала она. – У вас же дочь! Вы о Дашке-то хоть подумали, прежде чем подобные фортели выкидывать?!

– Дашка уже взрослая. У нее уже любимый мальчик имеется. Денисом зовут. Ей не до нас.

Лена промолчала, не зная, что еще сказать. Зато Антонов знал. Он вскочил с табуретки и, подойдя очень близко к лучшей подруге своей жены, заговорил:

– Мы не о том говорим… Я очень хочу быть с тобой…

Его светлокожее лицо пошло красными пятнами, крылья носа задрожали. Он справился с волнением, которое все еще несколько кривило ему губы, и продолжил:

– Я как только увидел тебя первый раз… ну ты знаешь… когда Инка нас знакомила, я сразу понял, что все… что Инна – это не то… ошибка…

– Замолчи, Антонов! – выкрикнула Лена. – Даже если что-то тебе тогда и показалось, с тех пор семнадцать лет прошло!

– Время, конечно, прошло, но меня к тебе по-прежнему тянет… Да что там… Я давил в себе чувства к тебе все эти семнадцать лет… Или, если правильнее сказать… не давал прорваться им… что ли… А тогда, в юности, я не мог отменить свадьбу, потому что… не мог… и все! Я чувствовал бы себя негодяем… преступником… У Инки платье до полу, фата в коробочке, куча гостей в доме, а я вдруг – нате вам – до свидания… Я не мог… Не поверишь, я в нашу с Инкой брачную ночь о тебе думал. Целую ее, а представляю тебя… Уже кольцо на пальце, а я все еще размышлял, не сбежать ли мне из постели молодой жены к тебе!

– Я не приняла бы тебя, Евгений, – тихо сказала Лена.

– Да знаю я… Еще и поэтому не сбежал. Понимал, что не герой твоего романа… Но… Лен! Разве ты была счастлива со своими героями?!

– Не твое дело, – буркнула она.

– Мое! Если бы ты знала, как я мог бы…

И он протянул руку к ее щеке. Лена испуганно отпрянула. Антонов болезненно скривился.

– Неужели я до такой степени тебе противен? – спросил он.

Лене стало жаль его.

– Нет… конечно, не противен, – сказала она, – но ты муж моей подруги, и я не могу…

– Брось, ты прекрасно знаешь, что Инка совсем с ума сошла от твоего Соколовского.

Лена вздрогнула:

– Ты знаешь его фамилию?

Антонов смутился:

– Нет… то есть… да… то есть я где-то слышал… может быть, он тогда, в ресторане, представлялся… Словом, не помню… Какая разница… Главное, что Инка совсем сбрендила. Впрочем, ее можно понять.

– Да? – удивилась Лена.

– Конечно. Во-первых, я и сам влюбился бы в Альберта, если бы был женщиной. А во-вторых, в Инкиной жизни я первый и единственный мужчина. Она вышла замуж совсем юной. Не исключено, что приняла первый интерес к человеку противоположного пола за любовь, а теперь наконец в ней проснулась женщина, которая хочет настоящего чувства. Тогда, в юности, у нас сразу родилась Дашка. Начались пеленки, соски, горшки, кашки… Особенно и не до любви было… Да и потом то же самое: детский сад, бесконечные ангины, фигурное катание, английский, опять ангины… Потом жуткое безденежье… я на работе до ночи, Инна чуть не до двенадцати уроки на дому давала, а в выходные – свои классы в театры да в музеи вывозила. Если оглянуться назад, то нам с Инкой некогда было как следует и приласкать-то друг друга. Так что… я ее нисколько не осуждаю, я… боюсь за Инку… Альберту ведь не до нее, не так ли?

Лена не ответила. Она хотела сесть на табуретку, но Антонов прижал ее к стене кухни и заговорил еще более взволнованно:

– И ты ему нужна всего лишь на время! Неужели ты не понимаешь?!! Такие, как он, выжимают из женщин соки и бросают! Топчут ногами!! Уж я-то знаю!!

– И откуда же у тебя, примерного мужа, такие глубокие знания предмета? – зло спросила Лена, пытаясь оттолкнуть его от себя.

Он схватил ее за плечи твердыми одеревеневшими пальцами и, не отвечая на вопрос, тихо попросил:

– Ну… уступи мне, Ле-е-ена… Подари хотя бы одну ночь…

– Я не могу со всеми подряд, Женя, – невесело усмехнулась она.

– А ты и не со всеми. С Альбертом – как с любимым мужчиной, а со мной – в подарок… за многолетнюю преданность…

Лена напряглась изо всех сил и вырвалась из объятий Антонова.

– Уходи, – сказала она, с трудом сдерживая слезы.

Она не очень понимала, отчего ей опять хочется плакать. Может быть, оттого, что Берт где-то целуется с другой? Или оттого, что она самым отвратительным образом отдается Руслану назло Соколовскому? А может быть, ей жалко Инку с Женькой? Лена отвернулась к окну и принялась обрывать листья у кудрявой лечебной герани. Ее пряный аромат заполнил всю кухню, но Лена, стоя спиной к Антонову, никак не могла остановиться.

– Вот только не надо расстраиваться по этому поводу, – сказал Антонов, и Лена почувствовала на своей шее его горячие губы.

Она резко обернулась, чтобы ударить его куда придется, но он уже был в коридоре. От лязга замка входной двери, которая захлопнулась за Евгением, Лена вздрогнула. Покрытый яркой глазурью горшок с общипанной геранью упал на пол и разбился. Его хозяйка пнула ногой один из особо отвратительных осколков и разрыдалась в голос.

* * *

– Твоя новая баба тебя не любит, – заявила своему заместителю и совладельцу «Ягуара» Жанна Олеговна Успенская.

Альберт Соколовский продолжал молча курить сигарету, развалившись в том же самом неудобном кресле, в котором Жанна не так давно предлагала Руслану Доренских приударить за Еленой Кондрашовой.

– Я тебе это абсолютно точно говорю, – вынуждена была продолжить Жанна. – Она параллельно встречается с нашим фотографом!

– Похоже, что все женщины Санкт-Петербурга параллельно встречаются с нашим фотографом! – ответил Альберт, не глядя на главного редактора.

– Камешек в мой огород?

– В ваш общий питерский огород… в розарий… так сказать…

– Ты прекрасно знаешь, почему я иногда встречаюсь с Русланом, – очень тихо, без диктаторских нот главного редактора ответила Жанна.

– Меня совершенно не интересует, почему.

– Слушай, Алик!

– Не смей меня так называть!!! – взревел Соколовский.

– Но тебя именно так называла твоя мать.

– Вот именно! Это имя… умерло… вместе с моей матерью, поняла?!!

Жанна вышла из-за стола, встала перед Бертом, скрестив руки на груди, и сказала:

– Нет, не умерло… потому что я – еще жива!!

– Что тебе от меня нужно, Жанна? – с гримасой крайнего раздражения спросил Берт, яростно раздавив в пепельнице недокуренную сигарету.

– Тебя!!!

– Ты и так уже высосала из меня все соки!

– Еще много осталось!

– Жанна! Ведь все уже опробовано! Сколько можно?! Мы не будем счастливы вместе! И ты это знаешь!!!

Альберт выбрался из кресла и отошел к окну. Даже его спина выражала протест против того, что происходило в кабинете главного редактора журнала «Ягуар». Жанна тут же скакнула к нему, прижалась к его протестующей спине всем своим телом и самым задушевным тоном сказала:

– Это вовсе не факт, Алик… Переезжай ко мне, пожалуйста!!! Все теперь будет по-другому!

Поскольку он так и не ответил, Жанне опять пришлось говорить самой:

– А хочешь, продадим журнал и уедем?

– Куда? – глухо спросил Берт.

– Подальше от твоей Леночки…

Альберт обернулся к ней, взял ее за запястья, крепко сжал их и спросил:

– Скажи честно, Жанна, это ведь твоих… вот этих самых… ручек дело?

– Что именно?

– Сама знаешь! Ты подсунула Лене этого… своего любовника… Доренских?! – Берт отбросил от себя руки Жанны так резко, что она, покачнувшись, чуть не упала. Она еще раздумывала, что ему сказать, а он уже не нуждался в ее ответе. – Ну конечно! Как это я сразу не догадался?! Этот «раб лампы» выполняет все твои указания! Джинн по имени Руслан!!!

– Да! Да! Да! – крикнула Жанна. – Я попросила Руслана, чтобы он… но… Берт! Она могла бы послать его подальше, если бы любила тебя! А она не послала! Она с ним спит! А он делает ее фотографии, сам знаешь… какие…

– Врешь!!! – во всю силу своих легких гаркнул Соколовский.

– Хочешь посмотреть? – еле слышно спросила Жанна.

– Нет… – ответил он.

Жанна увидела, что на его лбу выступила испарина. Ей тоже сразу стало плохо. Неужели он так сильно влюбился в эту Кондрашову? Только не это…

– А ты все-таки посмотри, – сказала она и достала из стола фотографии.

Берт метнулся к столу и, стараясь изо всех сил не глядеть на изображение, начал рвать снимки на мелкие куски. Потом перевел бешеный взгляд на Жанну и произнес сквозь зубы:

– Ты дождешься, что я… придушу тебя…

Вместо того чтобы испугаться, женщина расхохоталась:

– Я буду жить вечно, Алик! Впрочем, нет! Вечно – это еще никому не удавалось. Я буду жить ровно столько, сколько можно будет… держать тебя на привязи… сам знаешь чем…

– Жанна! Ну зачем тебе это надо? Почему бы тебе не найти… другого мужика и не жить с ним нормальной человеческой жизнью?! Хотя бы с тем же Русланом?!

– Я тебя люблю!

– Это не любовь!

– А что же?!

– Сумасшествие, Жанна! Паранойя!!! Болезнь!!!

– Да!!! Я на всю жизнь больна тобой! – крикнула Жанна изо всех сил и жалко заплакала.

Берт не бросился ее утешать. Он вдруг улыбнулся и сказал:

– Жанка, я придумал, что делать! Напечатай в «Ягуаре» мою самую мерзкую (или, наоборот, самую хорошую) фотографию, а рядом – разгромную статью, в которой расскажешь преданным читателям все, что про меня знаешь. Спрос сразу превысит предложение! Может быть, тогда ты наконец успокоишься?!

Услышав это, Жанна сразу перестала плакать. Оглядев его уже не влюбленным, а ненавидящим взглядом, она процедила:

– Нет, милый мой! Я не стану ничего печатать в журнале. Ты же знаешь, что у меня есть более действенное средство! Да-да! Я расскажу обо всем твоей ненаглядной Леночке!

– Ты не сделаешь этого! – крикнул он, и глаза его побелели от гнева.

– Запросто!

– Зачем!!!

– Чтобы она знала, кто ты есть… на самом деле… Что получается, когда ты…

Не выдержав, Соколовский ударил Жанну по щеке. Ее голова мотнулась в сторону, а из глаз опять посыпались слезы. Очнувшись, Берт прижал ее голову к своей груди и быстро заговорил:

– Ну, прости, прости… Сил уже нет все это слушать… Зачем ей что-то рассказывать, если она и так меня не любит… Сама же говоришь… Если она… спит с Доренских… то какая разница, кто я есть на самом деле…

– Ты самый лучший, Алик, – захлебываясь слезами, проговорила Жанна, потом приподнялась на цыпочки и начала покрывать мелкими поцелуями лицо Соколовского. – Тебя одного люблю… Всю жизнь любила… Ну поцелуй же меня, милый мой… ненаглядный… счастье мое…

– Жа-а-анна… – скривился Берт. – Не стоит начинать все сначала…

– Стоит, стоит, – ответила она, ловкими пальцами расстегнула рубашку на его груди и приникла к ней губами.

Проснувшись утром следующего дня, Альберт с неприязнью оглядел лежащую рядом Жанну. Она спала, слегка запрокинув голову и приоткрыв рот. Даже в такой позе она была красива, натуральная блондинка с очень густыми волосами и такими же густыми белыми ресницами. Они, эти светлые ресницы, как она сама выражалась, были фишкой ее внешности. Жанна никогда их не красила. Она красила только губы. Очень ярко и вызывающе. Сейчас на ее губах остался лишь бордовый кантик. С этим кантиком и поблескивающими в щелке рта влажными зубами обнаженная женщина выглядела настолько чувственно, что Берт даже передернул плечами. Он поторопился укрыть Жанну одеялом и вышел в кухню ее большой трехкомнатной квартиры.

Оставив одну женщину, Альберт Соколовский тут же вспомнил о другой. Лена-а-а… Неужели Жанна права? Неужели она спит с Доренских? Если и не спит, то зачем-то позирует ему. Когда он рвал предложенные ему фотографии, изо всех сил старался не показать Жанне, что пытается их рассмотреть. И рассмотрел-таки. На них действительно была Лена. Ему ли ее не узнать…

Берт закашлялся, глотнув чересчур много дыма второй сигареты, которую закурил сразу вслед за первой. Откашлявшись, он отпил апельсинового сока из стоявшей рядом на столе початой пачки и задумался о том, что ему лучше всего сделать. Может быть, набить Руслану морду? Он представил, с каким наслаждением ее ему расквасит. В том, что расквасит именно он, сомневаться не приходится. Доренских уже как-то пытался провести с ним неравный бой за Жанну Олеговну. И хотя Берт без всякого сожаления мог подарить ему редакторшу «Ягуара», драться пришлось всерьез. Жанна потом чуть не выцарапала Руслану глазенки за эту драку. Две недели Берта нельзя было фотографировать, а старые фотографии журнал принципиально не печатал. Пришлось сочинять для постоянных читателей басню о его внеочередном отпуске по семейным обстоятельствам.

Помахать кулаками, конечно, можно, но даже самая яростная драка с фотографом не вернет Берту Лену. А может быть, все это блеф?! И фотографии вовсе не Ленины? Руслан большой мастер компьютерной обработки! И как же он, Альберт, сразу не догадался? Вот кретин! Надо было самым подробным образом рассмотреть фотографии! Он же знает ее тело! Он сразу понял бы, если Доренских просто приставил Ленино лицо к чужим формам! Нет… Все же он правильно сделал. Лучше не смотреть, потому что если…

Берт раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и опять передернул плечами. А может быть, рассказать Лене все как есть? Тогда не надо будет больше бояться Жанны. Неужели он ее и впрямь боится?! Конечно, боится… только не самой Жанны, а того, другого… страшного и унизительного и, одновременно, теплого и щемящего, что все время стоит за их спинами, что порой приходит к нему во сне и заставляет просыпаться со трудом переносимым чувством вины. Он в горячке предложил Жанне написать об этом статью в «Ягуаре», но, конечно же, никогда не позволит ей этого сделать. Он убьет ее, если она вынесет эту его вину, которой он мучается уже второй десяток лет, на суд читателей. Потому что если она вынесет, тогда… Тогда семьи у него никогда не будет. Ни с Леной и ни с какой другой женщиной. Впрочем, к черту других женщин! Ему хотелось бы быть с Леной! Но если она узнает… В общем, заколдованный круг, да и только! Как ни пытайся из него вырваться, возвращаешься все равно к исходной точке. Ему придется время от времени спать с Жанной, чтобы она держала язык за зубами. А Лена в это время будет с Доренских… От эдакой безысходности только стреляться, честное слово…

* * *

– Ма-а-а, я все-таки не понимаю, зачем ты так выкрасилась? – спросила Дашка, очередной раз неприязненно оглядев за завтраком материнскую стрижку интенсивно вороного цвета, и тут же обратилась за разъяснением к отцу: – Па-а-а, неужели тебе нравится?

– Да… вроде бы ничего… Для разнообразия можно и так походить, – булькнул из своего бокала с чаем Евгений Антонов.

– Нет! Черные волосы старят! – не сдавалась Даша.

– Тебе же всегда нравились волосы тети Лены, – отозвалась наконец Инна.

– У тети Лены волосы темно-русые!

– Ну… я же не могла из своего каштана сделать темно-русый цвет… Осветляться сначала надо было бы, да и вообще… сплошная морока…

– А зачем тебе понадобилось стать такой, как тетя Лена? – удивилась Дашка. – У тебя был красивый каштановый цвет! Многие такого специально краской добиваются, а у тебя – натуральный!

– Седина полезла, – тут же нашлась Инна, которая вообще-то не видела у себя еще ни одного седого волоса.

– Ерунда какая-то, – совершенно рассердилась Дашка и опять обратилась к отцу: – Знаешь, папа, я бы на твоем месте пригрозила ей разводом, если она немедленно не перекрасится обратно.

Евгений прожевал кусок бутерброда и, не глядя на дочь, ответил:

– А вдруг она обрадуется?

– Чему?

– Ну… тому, что можно развестись, не перекрашиваясь?

Дашка расхохоталась. Ей показалось, что отец очень удачно пошутил. Она вскочила из-за стола и чмокнула его в щеку. На пороге кухни девочка обернулась к матери и сказала:

– А с тобой не буду целоваться, пока не вернешь себе каштановый цвет!

После этого она помахала рукой обоим родителям и ушла в школу.

Некоторое время после ухода дочери Антоновы молчали, потом Евгений, отодвинув от себя бокал с недопитым чаем, спросил:

– Ну, и что же ты выбираешь: каштановый цвет или развод?

– Ленка сказала, что у нее с Альбертом все! – выпалила Инна. – Так что ты можешь подвалить к Кондрашовой. Она ведь мечта всей твоей жизни, не так ли?

– Да, она мне всегда нравилась, – согласился Евгений, – но примерно так же, как Дашке нравится Вадим Кудеяров.

– То есть? – не поняла Инна. – Кто это – Кудеяров?

– Тот молодой человек, чьими физиономиями заклеена вся Дашкина комната.

– А-а-а-а… певец… с «Фабрики звезд»…

– Вот именно! Дашка балдеет от этого Кудеярова, а встречается с одноклассником Денисом Максимовым. Так и я… Мне всегда нравилась Лена, но моя семья – это ты и Дашка! И я никогда не давал тебе повода…

– Брось! – зло оборвала его Инна. – Ты всегда смотрел на нее так, будто готов был съесть или…

– Или что?

– Сам знаешь, что…

– Ну хорошо… Признаюсь, что после того, как ты запала на этого Алика…

– Алика?!!

Антонов смешался:

– Ну… я подумал, что Альбертов вполне могут называть Аликами… Так короче…

– Ты же слышал, что Ленка звала его Бертом!

– Ну и что… Мне не нравится, когда с претензией на иностранщину… И вообще! Не об этом речь! Я начал говорить, что… В общем, я недавно предложил Лене: не знаю, как лучше сказать… свои чувства, что ли…

– Ну и?!

– Ну и ничего… Получил от ворот поворот. Так что, Инулька, не удастся тебе меня пристроить и тем самым развязать себе руки.

– Дурак ты, Антонов! – покачала головой Инна. – Будь мужчиной! Добивайся!