Текст книги "Белая Дама Треф"
Автор книги: Светлана Демидова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Жрать? Вам показалось, что я жрал?
– Это я так… к слову… – бросила ему Ирина, завела руки за спину, расстегнула замочек колье и бросила украшение Александру Ильичу на колено. Скользкая змейка не удержалась на нем и с легким шорохом скатилась на пол салона автомобиля. Ирина принялась расстегивать серьгу. Возможно, женщине хотелось разозлить Вербицкого, но он, рассмеявшись, сказал:
– Если станете продолжать в этом же духе, то вам придется ехать по городу голышом! Платье тоже принадлежит мне и, заметьте, даже белье под ним – мне Регина сказала, что пришлось ваше заменить! Вы можете швырнуть мне в лицо всю одежду, но боюсь, что… замерзнете… – И он рассмеялся уже в голос.
Ирина замерла с серьгой, которую успела вынуть из уха. Потом аккуратно положила ее на приборную панель, через минуту присоединила к ней вторую и зло сказала:
– Да, сейчас мне платье, конечно, не снять, но если вы думаете, что я буду его снимать при вас, а потом… ложиться с вами в постель из благодарности за проведенный вечер, то… то вы – глубоко ошибаетесь!
Вербицкий усмехнулся, куснул нижнюю губу и с непонятной женщине интонацией спросил:
– А с чего вы, Ирина, решили, что я собираюсь с вами… спать?
– А разве вы… сняли меня… для чего-то другого?
Александр Ильич не смог бы объяснить даже себе, что он собирался предложить женщине дальше. Он просто ехал себе и ехал от центра города в сторону Веселого поселка, где жила Ирина, а потому спросил:
– А вы сами-то на что, собственно, рассчитывали?
Женщина промолчала, и Вербицкий вынужден был повернуть к ней лицо. По щекам Ирины текли слезы. Александр Ильич этого никак не ожидал, а потому резко затормозил, чуть не выскочив на тротуар. Хорошо, время было уже очень позднее, и на нем не было прохожих. Шедшая за ними «девятка» как-то умудрилась вильнуть и, не задев их, пролететь мимо.
– А вот этого не надо… – сразу охрипшим голосом проговорил Вербицкий. – Не надо плакать… Слезы еще никому не помогали…
– Да что вы знаете о женских слезах! – выкрикнула ему Ирина и взялась за ручку дверцы. – Выпустите меня немедленно! Скажите, куда принести платье – и я принесу!
– Это ваше платье, Ирина. Я не ношу их… – попытался отшутиться Александр Ильич, но женщина не желала понимать шуток.
– Подарите своей… следующей… или этой… жене мебельщика! Она смотрела на меня так, будто я отобрала у нее весь ее именинный пирог!!! Вы спите со всеми, кто приглянется, так?
– Уж не ревнуете ли вы? – опять усмехнулся Вербицкий.
Ирина сразу затихла и перестала дергать дверцу машины.
– Нет… то есть не знаю… Я чувствую себя странно… как говорится, не в своей тарелке… мне плохо, но я ничего не могу объяснить. Отвезите меня домой, Александр Ильич.
Вербицкий кивнул и двинул машину дальше. Возле подъезда Ирины он остановился, подождал, пока она выпростает из салона длинный «хвост» вечернего платья, и осторожно спросил:
– Вы разрешите вам еще позвонить?
– Не знаю… – бросила она. – Звоните, только… в общем, я ничего не обещаю… – И женщина побежала к подъезду, путаясь в длинной юбке. Возле самой двери она чуть не упала, наступив на подол. Вербицкий рванул дверь, чтобы броситься ей на помощь, но Ирина уже справилась с этой неприятностью и, подобрав руками подол, скрылась в подъезде.
В состоянии полнейшего смятения банкир Александр Вербицкий ехал к себе домой. Он перебирал в памяти детали сегодняшнего вечера, и ему не нравилось абсолютно все. Во-первых, неприлично вела себя Ксения. Если даже Ирина заметила, что между ними была кое-какая связь, то это могли заметить и остальные. Нет… конечно, про эту былую связь и так все знали, но она давно закончилась, и Вербицкому не хотелось бы, чтобы Витька Рыбаков опять стал на него дуться. Во-вторых, Никита Прокофьев, страстный любитель брюнеток, почему-то явно запал на Ирину и даже не смог этого скрыть. Он даже не смотрел на нее в конце вечера чересчур демонстративно. В-третьих, Ирина Кардецкая, простая официанточка, как назвал ее все тот же Никита, повела себя нестандартно, то есть на мероприятие согласилась, а на выполнение неназванных словами обязательств почему-то – нет, да еще и порыдала напоследок.
Вербицкий вынужден был заставлять себя следить за дорогой, потому что мысли уводили его от нее в сторону. Хотелось прикрыть глаза и думать, думать… Чего он, в самом деле, хотел от официанточки? Неужели и впрямь собирался уложить ее в постель? Пожалуй, нет… Александр Ильич, как ни силился, не мог представить себя и Ирину, сплетенными в единый клубок страсти. Может быть, она и расплакалась, поскольку почувствовала, что он не хочет ее как женщину? Право, что за дело: выгулять женщину на вечеринке и отвезти домой, как дочку с детского праздника? Дочку… да… По возрасту она вполне годится ему в дочки. У них с… Галочкой вполне могла бы быть такая дочь… И он, Александр, и Галя… они оба были высоки ростом, светловолосы и светлоглазы. Если бы у них родилась дочь, она была бы похожа на Ирину. Но у них с Галочкой никогда не было детей! У Галочки… и без него… никогда не было детей!
Александр Ильич досадливо скривился. Ему показалось, что он наконец понял, что в сегодняшнем вечере было неправильно и отчего в его машине плакала белокурая красавица. Ирина, видимо, хотела ему понравиться как женщина и при определенной настойчивости с его стороны могла бы согласиться поехать на ночь к нему, а он… А он, кретин, сразу повез ее в сторону Веселого поселка… Но… такой ли уж он кретин? Может быть, все получилось именно так, как надо? Он, Александр Вербицкий, не смог бы спать с Ириной точно так же, как не смог бы этого делать с собственной дочерью! Ах, Галочка! Опять ты во всем виновата! Он не смог полюбить ни одну женщину, поскольку они не были похожи на его бывшую жену, но, видимо, не сможет и ту, которая ему ее напомнила! За что же Галочка загнала его в такой заколдованный круг? Неужели выхода из него так и не будет? Неужели простое человеческое счастье не написано на роду преуспевающего банкира Александра Вербицкого? Да за это немудреное счастье иметь рядом любимого человека он отказался бы и от своего главного детища – банка «Континенталь». Как бы выменять одно на другое?
Утром Александр Ильич неожиданно проснулся в очень хорошем настроении и соответственно с другими мыслями. Зачем он вечно пытается все усложнить, выверить, проанализировать и сделать вопреки тому, чего хочется? Ему повстречалась дивная женщина, несколько напоминающая бывшую жену. Она младше его лет на двадцать и годится в дочери, но на свете сколько угодно неравных в этом смысле браков. Женщины очень часто выходят замуж за мужчин много старше себя, которые уже добились в жизни определенного успеха и могут организовать им безбедную спокойную жизнь. Если Ирина Кардецкая согласится стать его женой, то она навсегда избавится от тяжелых подносов и работы до поздней ночи и из простой подавальщицы второсортной кафешки превратится в… банкиршу. Конечно, она опять взбрыкнет, если он скажет ей об этом прямо. Поэтому говорить он будет другое. А что? Ну… что-нибудь эдакое… про любовь?
Про любовь… Но сможет ли она поверить в его любовь после одного не лучшим образом проведенного вместе вечера? Не сможет… Значит, надо ее еще раз куда-нибудь пригласить. А куда? Такие чувствительные особы, как она, наверняка любят филармонию… А он, Александр, там сразу засыпает и может даже ненароком всхрапнуть. Была у него уже как-то одна любительница филармонии… Тогда, может быть, на какую-нибудь модную выставку? Нет… он совершенно не разбирается во всех этих новых течениях… Тогда… пожалуй… остается презентация новой коллекции питерской модельерши Аллочки Табачниковой! Какая женщина устоит перед приглашением на показ моделей одежды? Ирина наверняка не сможет отказаться! Надо только переговорить с Джексоном. Он с этой Аллочкой на короткой ноге.
Ирина Кардецкая устояла. Она запросто отказалась от презентации, мотивируя тем, что в этот вечер работает, а отпроситься никак не может, поскольку в этом месяце отпрашивалась дважды по семейным обстоятельствам.
В следующий раз Ирина отказалась от концерта самого модного певца современности Валерия Белая, потом от поездки на выходные в охотничий домик одного замечательного лесничества. Последний отказ Вербицкого добил окончательно, потому что он предложил женщине лазерное шоу на закрытии петергофских фонтанов. Все эти отказы говорили только об одном: самонадеянный старый идиот Вербицкий получил по носу от официантки кафе «У Петровича». Банкир крепко задумался: неужели он и впрямь уже вышел в тираж? Чтобы доказать себе, что он еще мужчина в самом соку, Вербицкий вызвал на дом двух девиц из самого престижного массажного салона и провел с ними в гульбе и блуде всю ночь. Наутро он встал с сильно помятой физиономией, плюнул в собственное отражение в зеркале, вытолкал взашей не в меру разоспавшихся девиц и поехал к Прокофьеву. Цель визита была одна: Александр Ильич хотел выяснить у записного бабника Никиты, чем и как он берет женщин.
Прокофьев встретил его с обнаженным волосатым торсом и очень удивленной физиономией. Поддерживая махровую простыню, которой были наскоро обмотаны его тощие чресла, Никита спросил в стиле растревоженного тинейджера:
– Ты че?!
– Поговорить надо, – скупо отозвался Вербицкий, отодвинул полуголого товарища в сторону и прошел в его гостиную, где без всяких церемоний опустился на диван и даже предложил ему его же собственное кресло.
Никита опустился на самый кончик, будто ему надо было срочно куда-то бежать и он присел на секунду только из уважения к боссу.
– У тебя что, баба? – догадался босс.
Прокофьев скромно кивнул.
– Ты окажешься в ее жарких объятиях тем быстрей, чем четче и понятней ответишь на мои вопросы.
Никита опять кивнул, как ученик, которого после решения последней задачки обещали отпустить из постылой школы на все четыре стороны.
– Так вот… – начал Вербицкий, и именно в это время за стенкой что-то грохнулось на пол и явно разбилось.
Мужчины в унисон вздрогнули, а в распахнувшиеся двери влетела женщина с короткими белокурыми волосами, перехваченными ярким обручем. Одной рукой она придерживала на груди яркий коротенький халатик, а в другой – держала за горлышко часть разбитой винной бутылки, с внутренней поверхности которой стекали на ковер и прямо на ее обнаженные ноги густые винные капли, красные, будто кровь.
– Никита… я… не хотела… – начала она и, увидев сумасшедшие глаза своего любовника, обернулась.
Александр Вербицкий встретился взглядом с Ириной Кардецкой. Он не смог произнести ни слова, а Ирина смогла.
– Теперь вам понятна причина моего отказа? – спросила она очень спокойным голосом.
Вербицкий кивнул ей точь-в-точь таким же образом, каким ему только что кивал полуголый Прокофьев.
– Объясни ему детали, Никита, – опять сказала женщина и отпустила полы халатика, будто для того, чтобы Александр Ильич мог обозреть тело, которое досталось другому. Вербицкий только вознамерился стыдливо отвести глаза, но Ирина, поглубже запахнувшись, уже скрылась за дверью.
Оставшиеся в комнате мужчины некоторое время молчали, сидя друг против друга. Наконец Никита разродился вопросом:
– Саша, тебе детали нужны?
Вербицкий в раздумье пожевал губами и ответил:
– Скорее, объяснения.
– Чего тут объяснять-то? – взвился вдруг Никита, вскочил с кресла, и махровая простыня упала на пол, обнажив не слишком привлекательную нижнюю часть компаньона Вербицкого.
Александр Ильич невольно улыбнулся и произнес:
– Вот скажи, Никитка, за что тебя бабы любят? Ты же страшный, как… я не знаю что… тощий, желтый, лысый, кривоногий, да еще и волосатый, как… орангутанг!
Прокофьев, еще не отойдя от шока, пожал тощими плечами, а потом все же сказал:
– Шут его знает! Может, за то, что я сам их люблю!
– Прямо так вот всех и любишь?!
– Ну… тех, кто находится в моей постели – обязательно!
– А потом?
– Потом?
– Ну да… когда из постели выскакивать приходится – продолжаешь любить?
Никита в раздумье почесал желтую залысину и ответил:
– Видишь ли, Саша… Мои женщины… они долго помнят, как я их… одаривал… как говорил комплименты, как любил… ну… в постели, а потому прощают все остальное…
– То, что ты их бросаешь?
– Я не бросаю. Я просто не женюсь на них, а если какая-нибудь опять захочет провести со мной ночь – я никогда не отказываю.
– Я начинается второй круг великой ночной любви?
– Ага, начинается…
– Ты – самый гнусный и циничный бабник из тех, с кем мне доводилось встречаться, – усмехнувшись, заявил Вербицкий.
Прокофьев широко улыбнулся, обнажив неровные, крупные, желтые, как залысины, зубы, сказал:
– И тем не менее эти самые бабы меня почему-то любят.
– Ирина – не баба! – резко бросил ему Вербицкий.
Никита тут же перестал улыбаться и очень серьезно сказал:
– Да, Ирина – не баба… Ирина – это Ирина…
– Что ты этим хочешь сказать, черт возьми!! – рявкнул Александр Ильич.
Прокофьев обернулся простыней, как римской тогой, и торжественно произнес:
– Кажется, я на ней женюсь, Саша.
– Чего-чего?! – Вербицкий посмотрел на него с ироничным прищуром. – Ты?! Женишься?! С какого перепугу?!
– Не с перепугу, а… кажется… по любви, в общем…
Александру хотелось еще сильнее прищуриться и уже не иронично, а как можно ядовитее повторить: «Чего-чего?!» – но вдруг он понял, что Прокофьев не шутит. У банкира тут же мелко задрожало колено больной ноги, и он вынужден был положить на него ладонь, чтобы успокоить его предательское трепыхание. Проглотив вязкий ком, который неизвестно откуда взялся у него во рту, Вербицкий проговорил жалким чужим голосом:
– Так она ж блондинка…
– Блондинка… – эхом отозвался Никита.
– А ты любишь брюнеток…
– Брюнеток…
– Так чего же вдруг поменял ориентацию?
– Кто его знает… Поменял, в общем… Говорю же – любовь… кажется…
– Так, может, только кажется? – схватился за соломинку Вербицкий.
Прокофьев поднял на него свои огромные вишневые глаза, и банкир вдруг понял, что только за них и можно влюбиться в Никиту. Понял, но принимать этого в сердце не хотел, а потому крикнул:
– Да ты посмотри на себя в зеркало, Никитка! Ты же чистое страшилище! Козлоногий сатир!
– Знаешь, Саша… Я ради Ирины готов был бы перекроить себя, наподобие Джексона… Хотел даже узнать адрес клиники, где Васька уродовался, но… В общем, все дело в том, что она… то есть Ирина, принимает меня в таком виде, в каком я вот тут перед тобой сижу… почти что голый и… действительно жутко страшный…
– Да в чем же дело, Никитка?! – с горечью воскликнул Александр Ильич. – Неужели я не замечаю, что давно воспринимаюсь женщинами ветхим стариком?!
– Да не в том дело, Саша! Ты до сих пор мужик – хоть куда! Ну… если и не Голливуд, то какая-нибудь наша киностудия – точно отдыхает…
– Тогда объясни, как так получилось, что ты увел у меня из-под носа женщину?
– Откуда я знаю! Может, все дело в том, что я как увидел ее в новом имидже у Ярушевичей, так сразу и влюбился! А ведь ты нет…
– Что «нет»?
– Ты ведь не влюбился?
– А кто ей этот новый имидж организовал? – ушел от ответа Вербицкий.
– Ты лучше ответь на мой вопрос, Александр Ильич: ты любишь Ирину?
– Я… я не знаю… возможно…
– Что и требовалось доказать. Некоторые женщины… такие, как Ирина… они чуткие… Им любовь подавай, а не содержание…
– А что с ней будет, когда ты ее бросишь, как бросал всех своих баб?! – опять взревел Вербицкий. – Она уже не девочка, и тылов у нее за спиной нет! Один сыночек – почти законченный наркоман чего стоит! И еще этот… который бармен Вадик, такой же гнусный бабник, как, собственно, и ты сам!
Никита усмехнулся и, пропустив мимо ушей бармена Вадика, спросил:
– А ты, выходит, хотел обеспечить ей тыл?
– Не вижу в этом ничего плохого!
– Плохого, конечно, ничего нет… Но я в дополнение к тылу, который тоже вполне могу обеспечить, буду еще и любить ее, Саша… сильно любить… И эту мою любовь она уже сейчас чувствует… А Вадику надо всего лишь пару раз дать в зубы – и всего делов…
– А я спросил, что будет, когда твоя так называемая любовь закончится?
– Она не закончится… Я ждал эту женщину всю жизнь… Может, потому и не женился…
– Как трогательно! Слезу вышибает! Прямо индийское кино!
– Думай что хочешь…
Вербицкий больше не сказал ничего, встал с дивана и, припадая на одну ногу сильнее, чем обычно, пошел к выходу.
– Мне освобождать кабинет в «Континентале»? – ударило его в спину.
– Дурррак! – пророкатал Александр Ильич и вышел из комнаты.
Положив руки на руль своей машины и не трогаясь с места, Вербицкий на некоторое время выпал из реальности. Он даже ни о чем особенном не думал. Так… летали в мозгу какие-то обрывки воспоминаний, видения, образы… И в конце концов из них, как из мозаичных кусочков или новомодных паззлов, сложился образ единственной женщины, которую одну только он и мог любить. Конечно, Никита прав. Он, Александр Вербицкий, не любил Ирину Кардецкую точно так же, как ни одну другую женщину до нее. С другими он проводил время, тешил свое тело, удовлетворяя сексуальный голод, но продолжал любить одну лишь свою жену Галочку, с которой, кстати говоря, и не разводился. Поскольку жениться ни на ком он не собирался, развод как юридическая процедура ему не требовался. Гале, видимо, тоже, поскольку за все годы разлуки она так и не дала о себе знать и развода ни разу не потребовала.
Вербицкий вспомнил, как сбежал из дома в одном костюмчике, в котором ходил все время после свадьбы, и со школьным портфелем в руках. Он впопыхах накидал в его нутро кучу всякого хлама, никогда не пригодившегося ему впоследствии, и отправился на железнодорожный вокзал. Денег в кармане хватило на билет до Ленинграда, куда Саша и отправился, намериваясь поступить в институт, как только подойдет время вступительных экзаменов, а пока немного подзаработать. Северный город – большой, и не может такого быть, чтобы в нем не оказалось места для одного Сашки Вербицкого и нигде не пригодились бы его крепкие молодые руки. А что до правой ноги… то она и не болит вовсе, да и прихрамывает он почти незаметно.
…Саша Вербицкий очень ждал рождения ребенка. Он очень любил свою жену Галочку и был уверен, что запросто полюбит и малыша, поскольку он – как бы ее часть. Когда пришло время везти Галю в роддом, Саша почти не испугался. Из жены, правда, вылилась какая-то вода, очень нелишняя в предстоящем мероприятии, но мать успокоила их обоих, сказав, что преждевременный отход вод – довольно частое явление, и многим женщинам приходится, как она выразилась, рожать всухую.
Сдав жену на руки медикам, Саша окончательно успокоился, с аппетитом навернул пару бутербродов с чаем и позвонил в справочное бюро, которое, разумеется, уже не работало из-за позднего часа. Мать велела ему ложиться спать, что сын тут же и сделал, и даже провел очень спокойную ночь. Утром Саша взялся за телефонную трубку. В то, что ему сказал вкрадчивый женский голос, он не поверил и прокричал на весь дом:
– Ерунда! Этого не может быть! Посмотрите хорошенько! Вы что-то перепутали!
– Хорошо, сейчас проверю, – не стала спорить женщина, пошелестела листами своей книги и уточнила:
– Вербицкая?
– Да!
– Галина Романовна?
– Да!
– Поступила в 22.15?
– Да-да! В начале одиннадцатого!
– Мне очень жаль, но я ничего не перепутала. К несчастью, ваша жена родила мертвого малыша.
Ее дальнейшие соболезнования Саша не желал слушать. Он с силой шмякнул трубкой об аппарат, ничего не стал объяснять матери, а, накинув на плечи куртку, побежал в роддом. Он растолкал всех стоящих у окошечка справочного бюро, почти просунул туда голову и крикнул во всю мощь своих молодых легких:
– Я не верю, что мой ребенок умер!! Вы просто не можете разобраться в своей бухгалтерии!! Дайте, я сам посмотрю!
Сашино лицо было настолько страшно, что испуганная регистраторша не посмела ему отказать. Она сразу поняла, кто он такой, нашла нужную страницу в своей амбарной книге и сунула ее под нос ошалевшему от горя молодому человеку.
Саша прочитал записи, сделанные фиолетовыми чернилами в графе «новорожденные». У всех женщин в этой графе был проставлен вес и рост. Против фамилии Вербицкой было написано – мертворожденный. Ее муж выронил книгу на стол и с трудом вытащил голову из узкого окошечка. Он обвел дикими глазам очередь в справочное бюро, в котором также принимали передачи для находящихся в роддоме женщин. Каждый стоящий в этой очереди автоматически прижал к груди мешочек с немудреными посылочками своим счастливым роженицам. Еще бы! Вдруг этот спятивший от горя папаша отнимет передачки или наведет через них какую-нибудь порчу на только что родившихся детей. Несчастья бывают заразительны…
Вербицкий же, еще раз окинув невидящим взором очередь, сомкнувшуюся в плотный жгут, вдруг бросился вверх по лестнице в святая святых роддома, куда был строго воспрещен вход всем, кроме сотрудников этого учреждения. Остановить его не мог никто. Даже самая мощная санитарка «родилки» тетя Дуся, бросившаяся грудью на защиту родного отделения, пушинкой отлетела от одного взмаха Сашиной руки и грузно осела прямо в ведро с грязной водой.
– Вы куда, молодой человек?! – остановил его немолодой плотный мужчина в белом халате и в смешной, похожей на поварскую, белой же шапочке.
– К жене!!! – крикнул Саша, пытаясь и его смести со своего пути, как тетю Дусю, но не тут-то было. Мужчина стоял неколебимо и загораживал собой практически весь проход.
– Зачем? – очень спокойно спросил врач, и его спокойствие подействовало на Вербицкого неожиданным образом: он как-то весь сжался, скривился и растерянно ответил:
– Понимаете, они врут, что ребенок мертвый… а этого никак не может быть…
– Пройдемте, – сказал мужчина в поварской шапочке и повел его к своему кабинету, на котором было написано «Санников П.В., завотделением».
И завотделением Санников потратил минут сорок на то, чтобы убедить молодого человека, что его жена, Вербицкая Галина Романовна, в самом деле родила мертвого ребенка. Последующие полчаса он употребил на уверения в том, что подобное случается довольно часто, и что убиваться не стоит, поскольку они с женой люди еще очень молодые, и дети у них непременно родятся в ближайшем же будущем.
Будущее Саше Вербицкому казалось весьма туманным. Он знал, как Галочка ждала этого ребенка, и был не в состоянии представить, как она пережила это сообщение.
– Я могу видеть жену? – спросил Саша.
– Нет, – жестко ответил заведующий отделением.
– Почему?
– Потому что неположено.
– Почему неположено?
– Потому что на вас, молодой человек, микробы и вирусы, а здесь находятся новорожденные дети.
Этот довод показался Вербицкому убедительным, он медленно поднялся со стула и старческой походкой, сильно припадая на больную ногу, поплелся к выходу из кабинета. Санников П.В. опередил его, резким жестом распахнул дверь и зычно крикнул в глубину пустынного коридора:
– Дуся!!! Проводи молодого человека, а то он как-то… не того…
Тетя Дуся, уже облаченная в свежий халат, мгновенно материализовалась из ниоткуда, как сказочное То – Не Знаю Что, и бережно подхватила бледного Сашу под локоток. Впоследствии Вербицкий никак не мог вспомнить, каким образом в то утро добрался из роддома домой. Зато он на всю жизнь запомнил тот день, когда Галочку выписали из этого славного медицинского учреждения. Он пошел ее встречать один, уговорив родственников с обеих сторон не вмешиваться. Саше казалось, что он, напялив на лицо маску взрослого, спокойного и уверенного в себе человека, сможет уговорить Галочку не отчаиваться словами завотделения Санникова В.П. Они с женой и в самом деле люди еще очень молодые, и все самое главное у них, конечно же, впереди. А о погибшем ребенке особо сокрушаться не стоит, потому как он мог бы впоследствии вырасти таким же гадом, каким был его гнусный папаша. А поскольку ребенку не удалось появиться на свет, то они с Галочкой могут начать все сначала в самом лучшем виде, учитывая, что последнее время их отношения были очень доверительными, нежными и… в некоторой степени… любовными. В той самой степени, в какой позволяли последние недели беременности.
Все нравоучительные и утешительные слова застряли у Вербицкого в горле, когда две медсестры под руки вывели к нему его жену, Галочку. Собственно, это была уже не Галочка, а жалкая голубоватая тень. Со сбившимся дыханием, с огромными полубезумными глазами и спутанными серыми волосами, разметавшимися по плечам, она живо напомнила выброшенную на берег дочь морского царя.
– Сашшшшшшша… – проговорила она, непомерно долго протянув несчастную «ш», и рухнула ему на грудь. Молодой муж подхватил Галочку на руки и отнес в загодя приглашенное и заранее оплаченное такси.
Три дня молодая женщина просидела в углу дивана, поджав ноги и уткнувшись лицом в колени. Она не плакала. Она ничего не говорила, разве что иногда поднимала серое старушечье лицо к мужу и произносила все время одно и то же: длинное и шипящее – Сашшшшша… Казалось, что вокруг Гали густился воздух, образуя пока еще прозрачную, но уже плотную сферу, сквозь которую не могли проникнуть ни утешения, ни вопросы, ни предложения. Мало того, от этой сферы, как от упругого мячика, отскакивал и разлетался в мелкие бесполезные брызги мощный поток Сашиной любви.
На четвертый день Галя встала с дивана и, не сказав никому ни слова, ушла к отцу и матери, оставив в доме мужа все подаренные ей вещи: мягкую и теплую котиковую шубку, белый пуховый платок, кокетливые ботиночки на меху, широкое платье беременной женщины и, главное (!) – золотое обручальное кольцо. С этим кольцом Саша бросился за женой. Ему казалось, что если он сумеет надеть его снова на Галин палец, то у них все еще будет хорошо.
Галя кольца не приняла и сухо попросила Вербицкого больше никогда ее не беспокоить. Саша походил вокруг да около дома жены примерно с месяц, а потом, отчаявшись, и сбежал в славный город Ленина, где велел себе забыть, что был когда-то женат, и никогда больше никого не спросил о судьбе своей жены – вычеркнул ее из жизни…
И вот теперь убеленный сединами бизнесмен и владелец банка «Континенталь» понял, что вычеркнуть Галину из жизни ему так и не удалось. Все женщины, которые не были на нее похожи, никогда не удостаивались его внимания. Те, которые напоминали ее хотя бы в мелочах, все равно были плохи, так как не дотягивали до высоко установленной планки его притязаний. И даже Ирина, почти что Галочка, все-таки не была его женой и никогда не смогла бы стать ею. Хорошо, что Никитка так всерьез увлекся этой милой женщиной, потому что сам он, Александр Ильич, непременно оставил бы ее. Он не смог бы полюбить ту, которая не была его бывшей одноклассницей Галочкой Хариной, а потом любимой женой – Галиной Вербицкой.
Придя к такому неутешительному выводу, Александр Ильич позвонил Прокофьеву и выдал ему кучу распоряжений на ближайшие недели две.
– А что, собственно, случилось? – Никита спросил это таким липким голосом, что Вербицкий догадался: Прокофьев сорвался на его звонок со сладкого ложа любви.
– Мне надо уехать на некоторое время.
– Куда? – задал естественный вопрос друг и компаньон.
– По личному делу, – не стал открываться ему Вербицкий.
– Надолго?
– Как получится…
– Билет заказать? Авиа? Поезд?
– Нет-нет! – поспешил отказаться от его услуг Александр Ильич. – Я сам… Я должен все сам…
Когда Никита отключился, Вербицкий задумался. Похоже, он все-таки решится войти в ту же воду еще раз. Да! Он в самое же ближайшее время поедет в Григорьевск! Конечно, это будет уже не та вода… то есть совсем другой город, но… Но он все же попытается отыскать в нем свою жену. Возможно, она уже превратилась в гадкую морщинистую старуху. Шестьдесят с гаком не красят женщин, особенно в заштатных городках, где нет ни профессиональных косметических салонов, ни магазинов элитной одежды. Ну и что? Он должен посмотреть ей в лицо и сказать, что она, гадкая морщинистая старуха, погубила его жизнь… Он, Александр Вербицкий, сделавший свою жизнь собственными руками, имеющий все, что только может позволить себе иметь человек в этой стране, абсолютно и непоправимо несчастен. Оказалось, что на самом деле человеку ничего не надо, кроме любви, которую не купишь даже за самые большие деньги.
– Вы что, меня преследуете? – услышал Александр Ильич, как только втиснулся в узкое купе обыкновенного поезда двальнего следования. Услыша знакомый голос, он, вздрогнув, резко обернулся. С противоположного диванчика на него с тревогой смотрела Ирина Кардецкая.
– Вы?! – только и сумел произнести он с величайшим удивлением.
– Представьте, я! – зло выпалила Ирина.
– А что вы тут делаете? – глупо спросил Вербицкий.
– Я тут сижу!
– Сидите…
– Да! Сижу и жду отправки поезда! А вот что вам тут надо?!
Александр Ильич открыл ящик для багажа, всунул в неопрятную емкость свой щегольской чемодан, опустил крышку и уселся на нее против Ирины.
– А я, как вам ни противно, тоже еду этим поездом.
– Зачем же вам ехать этим поездом?
– На какой были билеты, на тот и взял.
– Надо же! – всплеснула руками Ирина. – «Обаятельная буржуазия»… или как вас там… ездит в вонючих пассажирских поездах!
– В смысле? – удивился ее необъяснимой злости Вербицкий.
– В том смысле, что такие, как вы, летают на вертолетах, самолетах… например, частных авиалиний… в космических кораблях, наконец, но уж никак не в этом… – И она обвела руками убогое купе с задравшимся в углу пластиком и неработающим верхним освещением.
Александр Ильич наконец рассмеялся. Да, он захотел поехать в Григорьевск точно таким же образом, каким уехал из него в юности, и никакая обозленная Ирочка ему не помеха! Вообще-то ему уже приходилось два раза наезжать в родной город. На похороны. Сначала умер отец, а через год с небольшим – мама. Но Александр был только на кладбище да в родительском доме на поминках. Проводить в последний путь его родителей приходило мало народу, в основном такие же пожилые соседи по дому. Старики никому не нужны. Перестали небо коптить – и спасибо на этом. Завода, во главе которого когда-то стоял отец Александра Ильича, уже не существовало, а потому даже общественность Григорьевска не заметила тихой кончины бывшего директора бывшего главного предприятия города. Смерти его жены, которая всю жизнь была домохозяйкой, – тем более не заметил никто, кроме соседей по лестничной площадке. Уезжая в последний раз из Григорьевска, Вербицкий оставил кому надо деньги на памятники родителям и на уход за могилами. Теперь вот и пришла пора проверить, как люди выполнили взятые на себя обязательства.
– А с чего вы решили, Ирочка, что мы едем с вами в одно и то же место? До конечной станции, города Григорьевска, куча населенных пунктов.
