Текст книги "Склонюсь (СИ)"
Автор книги: Светлана Ланге
Соавторы: Ирина Токарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Думать забудь, – отрезал отец, поднимаясь с табурета, – выбрось из головы этот бред сивой кобылы. Ни в какой Кнаупангр, ни к каким людям ты не пойдешь.
– Почему? – ядовито осведомилась дочь, улыбка, расцветшая на ее бледном лице, была улыбкой гадюки. – Уж не ты ли мне запретишь, папочка? Вот бы посмотреть на это…
Отец заходил вдоль избушки, от потрескивающего, постреливающего искорками очага к неплотно прикрытой, свистящей сквозняками двери и обратно. Котенок на коленях у Скидди, прижав к голове ушки, следил за ним горящими угольками глаз, выгибал спинку и шипел.
– Нет, запретить, не запрещу, – отец остановился перед Скидди, ткнул в нее заскорузлым пальцем, – но кое-что напомню. Поселок Гранвик, где тебе довелось пожить, прежде чем я забрал тебя и спрятал здесь, в лесной избушке. Напомню твою мать. Не забыла, Скидди, что сделали с ней люди из Гранвика, объевшись хлеба со спорыньей? Помнишь, как орали? Ведьма! Уродина! Смерть ей! Как вытащили из дома за волосы и принялись закидывать камнями на глазах у тебя, пятилетней девочки. Как жрец добил ее булыжником, вышиб мозги, хотя она просила пощадить. Молила сохранить жизнь ради дочки. Нет, они бы не пожалели и тебя, тоже бы прикончили, если бы тебе не достало ума сбежать, пока все внимание убийц было приковано к жертве.
– Мне больше не пять лет, – Скидди, лаская котенка, почесала у него за ушком, заставив его мелодично мурлыкать, – я убегать не стану. Тем более мать моя была человеком, в этом заключалась ее слабость. А я, благодаря тебе и твоей крови, не совсем человек. Что ж, вижу, не хочешь идти со мной. Дело твое.
Она встала, спихнув котенка на пол, стряхнула шерсть с подола черного, как перья вороны.
– Тебе не впервой так поступать. Мать мою ты тоже оставил, хотя мог сразу увести с собой, спрятать. Знал ведь, что с ребенком, вроде меня, ей светит одна перспектива – злое слово и камень.
Отец ответил ей раненым взглядом.
– Жестокая ты, Скидди.
– Со мной никогда никто, включая тебя, отец, не нянькался. Добра в жизни я видела столько же, сколько полярная ночь родит тепла и света. С чего же мне быть милой и ласковой?
– Думаешь, на сей раз люди хорошо к тебе отнесутся?
– Я не за хорошим отношением иду, – она посмотрела ему прямо в глаза, не таясь, – я иду за мужчиной. Как ты вышел восемнадцать лет назад из недр горы Нюр и отыскал мою мать, так и я хочу найти себе пару. Тело мое здоровое и живое, оно просит ласк, оно готово рожать, производить на свет потомство. В лесу я, самое большее, могу народить зверушку с рогами и хвостом, поскольку в женихах здесь одна нечисть ходит… Или считаешь, – она внимательнее к нему присмотрелась, – земные мужчины на меня не польстятся? Слишком гнусна для них твоя дочка, лесная уродица?
– Не смей, Скидди, так говорить о себе, – отец не выдержал ее взгляда, отвернулся к окну, стал смотреть в него, хотя увидеть хоть что-то сквозь растянутый на раме бычий пузырь было нереально. – Ты красива. Своей, особенной красотой. Беда в том, что люди не разглядят твоей красоты. Они видят самую малость из того, что возможно, видят бычий пузырь на окне, а не то, что за ним, боги не дали им способность заглядывать в суть существ и вещей.
– Ничего. Я как-нибудь переживу их слепоту. Ну, ты пойдешь со мной?...Поможешь?
Он повернулся к ней. Лоб его пробороздила глубокая морщина.
– Иди, приводи в порядок хозяйство, собирай вещички, выспись, завтра к закату выходим.
– Да что там собирать, – Скидди тепло ему улыбнулась, впервые с момента его появления в темной, затерянной в глубине лесов избушке, – у меня пара платьев, две накидки – их я мигом увяжу в узел, и козочка, ее я возьму на руки. Выходим сейчас, зачем ждать до завтра?
II
Чайка взмыла над поселением Кнаупангр, очертила круг над рыбацкими хижинами. Некоторые из крытых торфом крыш уже успели слегка подернуться травкой и радовали взор нежной, свежей зеленью. Теплый, текущий вверх от оттаявшей земли воздух подхватил птицу, понес, шумя в перьях хвоста и крыльев. Проносясь сквозь торжище, чайка миновала прилавки, на которых громоздились навалы всякой всячины, спикировала к тачке со свежей форелью и схватила когтями верхнюю рыбину.
– Ах ты, дрянь! – торговка, толстая тетка в подвернутой хламиде, стеганула птицу мокрой тряпкой, но промахнулась. Попала по обрамленной редкими сединами лысине. Ее обладатель, согбенный под тяжестью прожитых лет старичок, мирно изучал товар, держа на локте большую корзину с пухом и перьями. Получив плюху, он вытряхнул содержимое корзины на внушительный бюст торговки.
Чайка с добычей устремилась к фьорду, где над мачтами пришвартованных к пирсу баркасов кружили бакланы. Рыбина в когтях резко забилась, птица не удержала ее и упустила. Форель полетела вниз, шлепнулась на прилавок стоявшей в отдалении палатки. Девушки, рассматривавшие на нем товар, взвизгнув, отскочили.
– Ах! – воскликнула одна из них, белокурая красавица в плаще, отороченном по капюшону мехом морского котика, – рыба упала с неба! Прекрасная, жирная форель, вдобавок, живая! Ингрид, взгляни!
Вторая девушка, росточком пониже, одетая намного скромнее, но тоже очень хорошенькая, с заплетенными в две толстые косы каштановыми волосами, приблизилась. Взглянула на рыбину, затем на хозяйку прилавка.
– Тоже мне великое дело. Чайка уронила рыбу. Скидди бросит ее собакам, да, Скидди?
– Какие еще собаки? Зачем переводить добро?! – блондинка, предвкушая озорство, состроила хитрую гримаску, – Скидди сама ее съест. А что! Подходящий, по-моему, выйдет для нее завтрак. Съешь рыбу, Скидди, прямо здесь, при нас, и я, обещаю тебе, куплю … э-э-э…
Она покопалась в безделушках, которыми был плотно усыпан прилавок. Выудила из кучи дешевеньких колец и серег невзрачное оловянное ожерелье в виде разомкнутого кольца, украшенное редкими вставками из мутного янтаря.
–… Куплю у тебя вот это. Ну! Согласна?
– Брось, Астрид, не нужно, – одернула ее подруга.
– Да ладно! Бьюсь об заклад, Скидди обожает сырую рыбу, ей не впервой лакомиться чем-то подобным! Я ведь права?
– Ты хочешь что-то купить, Астрид? Или пришла поболтать о моих пристрастиях в еде? – спросила стоявшая за прилавком костлявая девушка с улыбкой, в которой не чувствовалась ни обида, ни обычное для торговцев заискивание перед клиентом, – я всегда рада пообщаться, но рыбу, извини, есть не буду, даже если ты скупишь все, чем я торгую.
– Тогда выкинь эту гадость, приберись на прилавке, – брезгливо покривила верхнюю губку Астрид, – о чем вообще мне с тобой болтать, оборванка? А продаешь ты, прости за искренность, сплошной мусор и хлам, который и в руки-то брать противно.
Она отшвырнула от себя ожерелье, словно это было таракан, отерла пальцы о рукав. Скидди подняла за жабры форель с прилавка.
– Зачем же ты тогда в который раз приходишь сюда, Астрид? Уволь, подобной красоты у меня и в помине нет, – она указала глазами на богатую подвеску, убранную самоцветами и чеканными брошами, перевитую серебряными шнурочками, что висела у Астрид на груди поверх плаща. – Если мой мусор и хлам тебе не по вкусу, держись от моей палатки подальше.
– Я сама решу, что мне делать и от кого держаться подальше, не указывай мне. Сюда я зашла с единственной целью. Спросить хочу. – Астрид высокомерно вскинула тонкие, будто нарисованные на чистом лбу брови, – Ты, что, имела дурость втюхаться в Ролло Асбьёрнсона? Стоит ему с друзьями заглянуть к кузнецу Ульвбрехту, ты тут как тут. Стоишь и глазки строишь. Балда. Я бы на твоем месте вовсе парням не показывалась, не пугала бы их.
Скидди, положив форель на пень для колки дров, большим кусок материи накрыла прилавок с неприглядным товаром, состоящим в основном из наихудшего качества украшений – брошей, фибул, серег, подвесок, заколок, и принадлежностей для шитья, выполненных грубо и кустарно. Прижала сверху ткань парой булыжников, чтобы ее не сносил ветер. Утаскивать в дом все это добро не было смысла – все равно ни один уважающий себя вор не польстится.
– Даже если из шкуры вон выпрыгнешь, ни один местный парень на тебя не взглянет, скелетина! – добавила Астрид, не дождавшись реакции. – Куда тебе до Ролло? Мой тебе совет, спрячься в коровнике и реже попадайся людям на глаза!
Скидди и в этот раз не ответила. Некоторое время рассматривала Астрид исследующим взглядом широко распахнутых глаз. Блондинка, пренебрежительно фыркнув, отвернулась.
– Раз так дела обстоят, – наконец, сказала хозяйка прилавка, когда уже ни Астрид, ни Ингрид от нее ответа не ожидали, – чего тебе волноваться, белокурая красавица? Не беспокойся обо мне. Ступай лучше на пристань, чую, едет там кое-кто по твою душу.
Захватив с пня форель, Скидди пересекла двор, отделявший прилавок, установленный у плетня, от кособокого, с подслеповатыми окнами и низким крыльцом дома. Ее черное платье растворилось в темноте квадратного дверного проема.
– Что она имела в виду? – взяла подругу за руку Ингрид, – Зачем велела идти к пристани? Кто сюда может ехать?
– Она бредит, как всегда! – Астрид плюнула на прилавок, схватила ком земли и запустила им в плохо проконопаченную стену дома, – гадкая лесная яга! Строит из себя загадку, а сама на деле сумасшедшая, да еще тупа как пробка. Фу. Перебросилась с ней парой слов, и кажется, будто в выгребной яме выкупалась.
– Не понимаю, чего тебе от нее надо? Ходишь, ругаешься. Она-то тебя не трогает. Зачем к ней прицепилась?
– Сама не знаю. Нечистый попутал. Бесит она меня, раздражает. Идем отсюда, Ингрид.
Схватив подругу, Астрид потащила ее прочь от стоявшего несколько в отдалении дома, где жили кузнец Ульвбрехт и его некрасивая, неразговорчивая дочка, объявившиеся в селении в конце прошлого месяца. Девушки повернули туда, где витали растравливающие аппетит ароматы жарящегося на кострах мяса, звучали песни, гремело оружие, которым ловко орудовали схватывавшиеся ради развлечения парни. За торжищем, за крестьянскими лачугами из дикого камня, на поле, что принадлежало отцу Астрид, хёвдингу Торгримму, вечером намечался тинг. Мужчины собирались обсудить планы летних рейдов. А после должно было состояться гуляние в честь ухода зимы.
– Как только у тебя достает смелости задирать Скидди? – Ингрид на ходу притулилась к подруге, – мне хватает разок взглянуть на нее, чтобы дух занялся, а ты с ней препираешься. Зря, Астрид. Нутром чую, ее бояться следует.
Девушки шли через торжище между киосками, с которых продавали одеяла, пледы, шпульки, деревянные бусы, нечесаную шерсть, плошки, зелень, вяленую рыбу и много чего другого.
– Мне бояться ободранной замухрышки? – хмыкнула Астрид, подбирая длинный край плаща, чтобы он не волочился по грязи, – Вот умора. Ей меня не застращать. Пусть хоть весь свой ужасный глаз проглядит.
– Этот глаз ее, – Ингрид придержала раскачивающийся на поясе кошелек, – словно головня в печи. Как она его только направит, начинает казаться, что вот-вот в тебе дырка прожжется. Да еще совсем не моргает им. Жуть… Заметила? Что о них с отцом только не болтают. Будто явились в прошлом месяце, не пойми откуда. Неизвестно какого рода, племени. Дольше одной зимы не живут на одном месте. Осень и зиму проводят в горах, отец Скидди плавит руду в горных болотах…
– Что в этом странного? – Астрид удивленно покосилась на лоток, с которого свежей форелью торговала толстуха, вся усыпанная пухом и перьями, – отец Скидди – кузнец. Кузнецы часто живут в горах.
– Мама говорит, обычный человек не может жить на торфяной пустоши, овеваемой северными ветрами. Там бродят медведи и злые, громадные волки со страшными пастями.
– Против медведя и волка помогает острога, Ингрид.
– А что ты скажешь о цвергах, подруга? – голос Ингрид понизился до испуганного шепота, – Эти карлы только и думают, как заполучить в жены человеческую девушку и народить с ней отвратительное потомство. Они строят козни, устраивают обвалы, воруют припасы и заманивают путников в длинные глубокие шахты под горами, где нападают всем скопом и закалывают жертву отравленными кинжалами. Еще есть ледяные и каменные тролли, поднимающиеся на узких тропах и перевалах прямо из-под земли. По верещатникам бродит Коричневый Человек Пустоши, и каждого, кто не успеет отгородиться от него потоком текучей воды, разрывает на куски и пожирает. Темные эльфы преследуют охотников страшными видениями, насылают на них болотную лихорадку. Ночами в голосе вьюги слышны вопли лапландских ведьм, дочек колдуньи Лоухи, известной людоедки. Среди скал Норрланда невозможно выжить, Астрид, если сам ты не нежить.
– Ух, нагнала страху, – рассмеявшись, Астрид перепрыгнула через лужу, – если скажешь, что Скидди тролличиха или еще какая-нибудь мегера, охотно поверю!
– Может и не тролличиха, – подруга поймала ее за плащ, – а может – кое-что похуже. Говорят, отец Скидди способен сунуть руку в огонь и держать ее так хоть час, хоть два, ничего ему не станется. И еще у Скидди есть чудесная белая козочка…
– Я видела козочку, – Астрид смерила подругу насмешливым взглядом, – ничего в ней чудесного, самая обыкновенная скотинка.
– Скажешь тоже, обыкновенная! У нее золотые рога и копытца! Это не простая коза, скорее всего оборотень. Оборотни служат ведьмам, знаешь?…
– Ты меня заморочила своими выдумками, – Астрид потянула Ингрид на глиняную дорогу, открывшуюся за торжищем, – Я больше не желаю говорить о Скидди. Гляди-ка лучше туда!
Девушка указала на утоптанную площадку слева от разбросанных по широкому полю фермерских домов, окруженную частоколом из камней и голых кустов. Обычно на ней, под древним раскидистым дубом, совершались сельские собрания. Сейчас там дрались парни.
– Свен Эриксон бьется с моим братом, – прокомментировала происходящее Астрид, – Снорри в детстве упал с лежанки, крепко приложился затылком о материнскую прялку, с тех пор часто болтает лишнего и выглядит, как шест для выделки шкур. Но это не мешает ему ловко орудовать щитом. Нет, ты только взгляни, Ингрид! Свен сейчас отхватит. Не жалко его тебе?
– С чего бы мне его жалеть?
– А с того, что он влюблен в тебя по уши. Страдает полгода. Это всем в поселке известно, ну, кроме тебя, может.
У них на глазах сухопарый, длинный боец проворно отбил щитом несколько атак плечистого, невысокого Свена Эриксона, вооруженного легким топориком. И ударил его по локтю так, что топорик вылетел за пределы круга. Не дав противнику опомниться, тощага крепко приложил его краем щита по подбородку. Свен полетел назад, залился кровью, хлынувшей из разбитого носа и губ. Товарищи подхватили его подмышки, оттерли подальше от Снорри, который заплясал, задергался, словно восставший из могилы скелет. Свен зверски ругался, вырывался у сдерживающих его ребят и явно жаждал возобновить драку.
– Эй, сестра! – крикнул Снорри, отбрасывая щит и разворачиваясь к девушкам. Рубашка и штаны на нем болтались пыльными, превращенными в живописную бахрому клочьями. – Откуда ты здесь взялась!
– Пришла приглядеть за тобой, и как вижу не зря! – отозвалась Астрид, – Ты похож на огородное страшилище, Снорри. Дома тебя ждет работа, забыл? Отец гоняет рабов и клянет последними словами своего дурня сына за то, что сбежал!
– Не говори ему, что я здесь, Астрид! Скажи, я на рыбалке или охоте. Он явится на тинг, отыщет меня и выдерет хлыстом перед всем поселком!
– Не скажу! Но что выдерет – в это не сомневайся! – Астрид шутливо погрозила брату, – спрячься, олух, и сиди тихо, как мышь под метлой. Потому что Виви, твоя жена, тоже тебя ищет. После того, как отец разберется с тобой при помощи хлыста, она обещалась взяться за оглоблю. Ты неделю не был дома.
Грянул взрыв смеха. От компании отделилась и двинулась к девушкам колоритная троица. Снорри и рядом с ним Свен, пытающийся остановить кровь из носа собственной скомканной рубахой. При виде третьего, темноволосого и смуглого, Астрид расцвела и засветилась, как заря.
– Ого, сестрица в один момент покрасивела, да так, что смотреть больно! – шепнул Свену Снорри, – Клянусь мозолями Локи, Ролло действует на нее словно магический эликсир. Эдаким манером она себя быстро выдаст.
Парни подошли. Ролло и Астрид молча впились друг в дружку жгучими взглядами. Свен Эриксон ненавязчиво таращился на Ингрид из-за нависающего соломенного чуба.
– Хорош, может, пожирать друг друга глазами, – Снорри длинно харкнул и сплюнул на шерсть пробегавшей мимо дворняжки, – нашли место. Дождись уж ночи, Ролло, я тебе ее как-нибудь выведу. Да и ты, Астрид, погаси свои фонарики – сплетни до отца дойдут, лиха не оберешься.
– Я тебя буду ждать там же, милая, у старого тиса, – проговорил тихо, но отчетливо Ролло, не смущаясь присутствием друзей, – хоть до самого утра не уйду. Только приди.
– Я приду, любимый, – шепнула Астрид с таким сильным чувством, что стоящая с ней рядом Ингрид по уши залилась краской от смущения. – Теперь, когда знаю, что ты будешь ждать, уснуть не смогу. Не попадайся на глаза моему отцу сегодня на тинге, пусть он о нас забудет.
– А посему нам бы не мешало прямо сейчас разойтись, – проворчал Снорри, влезая между Ролло и Астрид, – народ начинает поглядывать. Эриксон, ты тоже заканчивай лупиться без толку, Ингрид мысли читать не умеет. Назначь девушке свидание. Ролло, ты не против, если твой друг прогуляется с твоей милашкой-сестричкой?
– Против, – ответил Ролло, отрывая взгляд от Астрид и хмурясь. – Я против прогулок, Свен это знает. Ингрид не гулять надо, а работать. Ты чего не дома, сестра? Разве матери нечем помочь?
– Я с утра всю работу переделала, Ролло, – пролепетала все еще пунцовая Ингрид, – испекла хлеб, отвезла на тачке твой утренний улов на рынок, покормила птиц, прибралась. Мама меня отпустила, с ней сидит Гейра. Можно я схожу на пристань вместе с Астрид?
– Сходи. Только долго не будь.
– А вы куда направляетесь?
– К Ульвбрехту-кузнецу. Он ремонтирует для нас кое-какую амуницию. Надо узнать, все ли готово. И если готово, забрать.
– В кузницу идете? – оживилась Астрид, – будьте осторожны, мальчики. Как бы кого из вас кузнецова дочка не окрутила. Видали вы когда-нибудь красотку вроде нее? Она сегодня дома ошивается, имейте в виду, трудновато вам будет противиться ее чарам.
Астрид и Ингрид обменялись хохотками, взявшись за руки, побежали в сторону пристани. Парни посмотрели им в след.
– Не обижайся на меня, Свен, – Ролло положил руку другу на плечо, – я знаю, ты увлечен моей сестрой. Но подходить к ней запрещаю, пока точно не решишь жениться. Ингрид не из тех, с кем можно играть, а наигравшись, бросить. Вот уж как точно определишься…
– А вдруг я уже определился? – крепыш Свен тряхнул соломенной, подбритой на затылке шевелюрой и нарядился в окровавленную рубаху, – Но Ингрид в мою сторону и не повернется. Тебя боится.
Парни направились в противоположном пристани направлении, по тропинке, которая петляла между поросших горецом холмиков и вела к кузне, стоявшей почти у самой лесной опушки, неподалеку от разлившейся заводи речки Нид.
– Ты-то, Ролло, определился с женой? – поинтересовался Снорри, энергично скребя у себя за ухом, – Свену запрещаешь, а сам каждую ночь с моей сестрицей в лесу пропадаешь. Если нечаянно станется, что это просто забавы, что заигрался ты и не думаешь…
– Соображай, Снорри, о ком говоришь, – возмущенно прервал его тираду Ролло, – обо мне и Астрид. Я люблю твою сестру и женился бы на ней еще прошлой осенью, если бы в твоем папаше не взыграла свиная жадность. Ему понадобился богатый жених. Только я буду не я, если уступлю девушку хоть одному засранцу, будь он даже самим русским князем.
Скидди, забредя почти по пояс в прохладную воду реки, смотрела на фьорд, туда, где корабли покачивались на волнах у скатанного из омшелых бревен пирса. Ближе всех к ней стоял тринадцативесельный «Молот Тора» капитана Хауга Дьярви, за ним «Ночная кобылица» с резной головой коня на носу. Дальше большой «Северный Вепрь», которым командует Гуци Карасик. Рядом с «Вепрем» пришвартована еще большая по размеру «Щука» – флагман хёвдинга Торгримма, за «Щукой» «Окунь». Капитаном на нем служит вечно хмурый викинг, прозываемый Лесной Финн.
– Скидди! – позвал из дома отец. Стихли частые удары его молота по наковальне. – Иди домой!
Скидди утерлась мокрой ладонью, повернулась и пошла, расталкивая острыми коленями толщу вод, на берегу тщательно отжала подол. Прибрежная галька, переливавшаяся под солнцем, как чудная мозаика, колола ступни. На скотном дворе позади дома жевали сено овцы, толклись свиньи. Белая крошечная козочка терлась спинкой об ольховый забор. Скидди подобрала ее на руки, подула на скол, заметный на коротеньком острие рога.
«Обтрепалась моя Альв, придется самой подзолотить ей рожки и копытца, раз эльфов нет», – Скидди чмокнула козочку в выпуклый лоб. Прежде чем войти в дом, о камышовый коврик вытерла ноги.
– Что, отец? Я дома!
– Сходи на кухню, – отозвался из кузни отец, – там у тебя что-то подгорает.
На кухне Скидди разгребла угли в очаге, сняла со сковороды охапку влажной травы. Почищенная, выпотрошенная, нарезанная ровными кусочками форель была почти готова. Ее вкусный запах наполнил собой помещение. В соседней комнате кто-то громко восхитился. Голос принадлежал не отцу.
Засыпав сковороду углями, сняв и бросив на пол кожаные рукавицы, она подкралась к двери в кузню и заглянула внутрь. У отца были посетители. Трое парней. Один длинный и худой, потешный и плешивый, стоял у наковальни и наблюдал, как отец исправляет наносник шлема при помощи частых, аккуратных ударов молотком. Второй, загорелый, с пшеничными волосами, такими же бровями и светлой бородкой разглядывал развешанное на стенах оружие. При виде третьего Скидди покрылась липкой испариной.
Ролло. Он стоял у окна, заслоняя проем, и рассматривал кольчугу, набранную из мелких колец.
– Здорово сработал, кузнец! – сказал он, поднимая руки повыше, – она выглядит лучше, чем прежде.
– Пустяки, Ролло, работы на час, – ответил кузнец, стуча молотком, – сейчас закончу со шлемом, и можешь забирать свои вещички. Будь уверен, починенная мною броня в бою не подведет. Я делаю на совесть.
– Могу подтвердить, – заметил худой тип, голос у него звучал неприятно, скрипуче, – шлем кузнец чинит действительно на совесть. Зато о мечах, которые сейчас лицезреет Свен, того же самого не скажешь. Сплошь дрянь и халтура. Ты ковал, Ульвбрехт?
– Нет, – кузнец отложил молот, подкинул шлем, повертел его в пальцах, оценивая работу, – эти мечи и топоры остались от прежнего вашего кузнеца, я их развесил на стене потехи ради, кое-что мне принесли на заточку ваши людишки. Все здесь действительно дрянь, ты прав, Снорри. Скажу больше, ребятки, не обижайтесь, но ваши собственные мечи, уверен, недалеко ушли. Немногим лучше этого дерьма. Хотите, расскажу вам, что такое настоящий меч.
Ролло перестал изучать плетение колец на кольчуге и заинтересованно повернулся к кузнецу. Свен отошел от стены, приблизился к наковальне.
Ульвбрехт с миной художника стал полировать шлем смоченной в дубильной кислоте тряпочкой.
– Настоящие мечи куются не здесь, не вашими кузнецами, – заговорил он важно, – и даже рейнцы, изрядно поднаторевшие в искусстве ковки, далеки от истины ровно настолько, насколько далека от убранного ландышами брачного ложа старая распутница. Вам неоткуда взять правильную руду, да и плавильни, честно говоря, отнюдь не совершенны и не нагревают железо, как следует. Но это частности. Сердечник меча вы куете технически верно – из кусочков руды, многократно перекрученных и сваренных, затем оковываете мягкой сталью, поддающейся заточке, дрянной, на мой взгляд, сталью. Однако это было бы полбеды, если бы не охлаждать готовый меч в воде. Вода все портит.
– В чем же меч охлаждать? – спросил Свен.
– В кипящем масле или меду, – кузнец глянул на парня из-под насупленной лохматой брови, – во влажной глине. Змеином яде. Вражьей либо драконьей крови. И руны на клинке заговаривать не в абы какой день, а выбрать для этого подходящее время – лично я рекомендую Двенадцатую ночь, коей завершается праздник Йоль. В эту ночь воздух аж трещит от магии. Врата всех миров открыты, духи гуляют рождение нового годового цикла. Кого из них, самого пьяного и бестолкового, если повезет, можно заарканить и заковать в меч. Тогда уж с тем воином, что мечом владеет, сладу не будет…
– Плетешь, кузнец, – хрипло рассмеялся Снорри, – кипящий яд, драконья кровь, волшебство, открытые врата, духи. Зубы нам заговариваешь сказками, будто мы дети какие.
– Ну, сам смотри, – ухмыльнулся в густые усы Ульвбрехт, – сказки, так сказки. Как скажешь. Лови, Ролло!
Ролло поймал брошенный ему шлем, перекинул на сгиб локтя кольчугу.
– Превосходная работа, Ульвбрехт, – сказал он, примеряя шлем, – понравился мне твой рассказ про мечи. Заточишь мой, если принесу?
– Отчего не заточить? – кузнец вытер ладони и жилистые, сильные предплечья промасленной холстиной, – приноси, все сделаю, а то и укреплю его, отбалансирую. Будешь владеть более-менее приличным оружием.
– Закажи мастеру заодно наложение чар на лезвие, Ролло, – посоветовал скептически настроенный Снорри. – А лучше попроси выковать для себя новый меч, волшебный. Только не забудь поинтересоваться о плате. Вдруг она окажется непомерной. Скажем, попросит тебя кузнец жениться на своей дочке. Девочка – хозяйка на зависть, видно по тому, какая чистота царит в доме. Да и готовит, судя по запаху с кухни, отменно. Прямо-таки куча достоинств.
Скидди вздрогнула. Следя за Ролло, она не заметила, что доходяга повернулся и сверлит ее острыми, густо подведенными сажей глазами. Ролло тоже обернулся. Девушка почувствовала, что не может шевельнуться под его взглядом.
– Достоинств – куча, – повторил Снорри и поскреб грязными ногтями короткую бородку, – но тот, кто на ней оженится, совершит подвиг. Я бы не решился на него за все мечи мира, закаленные в драконьей крови.
– Нет ли у тебя забот на кухне, дочка? – мягко поинтересовался отец.
Скидди отрицательно мотнула головой, не в силах прервать установившийся с Ролло зрительный контакт. У ног ее почувствовалось шевеление. Альв притопала к хозяйке и теперь жалась к ее подолу, перебирая позолоченными копытцами. Белоснежная козочка была прелестна.
– Что это за диво дивное? – Снорри присел на корточки. Козочка мекнула, топнула ножкой, – продай ее мне, кузнец. Я сестрице подарю.
– Козу не получишь, – Ульвбрехт жестом велел Скидди уйти, но та не послушалась, не сдвинулась с места, не отвела взгляда от Ролло, – Коза принадлежит моей Скидди. Она любит Альв, как собственное дитя. Подыщи для сестры что-нибудь другое. Посмотри на нашем прилавке, там много мелочевки, которая нравится девчонкам.
– Имя-то какое – Альв. И рожки блестят, – Снорри пропустил мимо ушей совет о прилавке, почмокал, подзывая козочку, словно собаку. Та испуганно скосила круглый, как бусина, глаз. – Красивая козочка. Жаль о хозяйке того же самого не скажешь.
– Еще одно слово в адрес моей дочки, пацан, – зловеще, как буря в дымоходе, погудел кузнец, – и без увечий ты не обойдешься. Вали отсюда, покуда жив.
– Спокойно, кузнец, как мне выйти-то, когда двери занял прекрасный страж?
Скидди подхватила подол и убежала на кухню. Снорри, мерзко рассмеявшись, вышел следом.
– Прости его, Ульвбрехт, – попросил Свен Эриксон, – Снорри – неплохой парень, но у него не лады с головой с детства. Посмотри, как меня с утра отделал.
Кузнец не взглянул на юношу, подобрал кочергу, переворошил ей угли в треножнике.
– Дочь мою трогать, а тем более обижать никто не смеет.
– Я извинюсь перед ней, – быстро решил Ролло, передавая кольчугу и шлем Свену, поднял на руки Альв и вышел.
Домик кузнеца был отменно вычищен, даже вылизан, скотина и куры не бродили по комнатам, застеленным камышовыми циновками, пряно пахло травами, чесноком, гирляндами развешенном на стрехах. Свет проникал сквозь закрытые отполированным рогом оконца. На кухне, где он нашел Скидди, железная и глиняная посуда стояла ровными рядами на прибитых к стенам деревянных полках.
– Я принес тебе козочку, – Ролло не очень-то знал, как себя с ней вести.
Девушка торопливо поднялась ему на встречу от очага, перед которым сидела на корточках.
Выглядела она жалко. Миниатюрная, худенькая, как ребенок, с цыплячьей шейкой, мосластыми ключицами и острыми, выпирающими скулами, белесыми бровями, тонкогубым широким ртом. Правда, если приглядеться внимательнее, себя обнаруживал вполне приличный, аккуратный носик. Кожа на лице была очень бледной, восковой, словной ее никогда не касалось солнце, зато здоровой, без рябинок, язвочек и прыщей. Мышиного цвета волосы нечесаной гривой спадали на плечи и спину, в несколько прядей были вплетены привядшие клеверинки и цветочки зубчатки. Черное, словно печная сажа, похожее на балахон платье девушки с расширяющимися к низу рукавами, придавало ей сходство с вороненком. Словом, Скидди была никакой. Если бы не глаза, большие, миндалевидные, выразительные. Вернее выразительным был лишь один глаз, левый, мрачный, непроницаемо черный. Второй глаз был серым, почти белым, словно известняк, с острой, подвижной точечкой зрачка.
Она улыбнулась, протянула руки, чтобы взять у него козу.
– Спасибо.
Ролло шагнул навстречу. Их ладони соприкоснулись, когда она брала Альв. Юноше показалось, она задержала свои ледяные пальцы на его запястье дольше, чем нужно. Он против воли вздрогнул.
– Я хочу попросить тебя, – смотреть в ее пронизывающий до мозга черный глаз, который почти не моргал, было невозможно, – прости моего дурака друга, прости всех нас. Мы пришли в дом твоего отца, но повели себя невежливо.
– Прощаю, – ответила Скидди, наслаждаясь звуком его хрипловатого тенора, от которого мурашки бежали по коже. Ее потряхивало, по телу от горла до низа живота прокатывалась обжигающая волна. Она будто таяла живьем, – твоего друга я прощаю, Ролло Асбьёрнсон. А тебя мне прощать не за что.
– Хорошо, – он заметил, что пальцы девчонки, перебирающие шерстку козы, дрожат. Стал незаметно отступать к выходу, – в таком случае, я пойду, береги себя, Скидди.
– Подожди! – почти выкрикнула Скидди и моментально стушевалась, – останься у нас на обед. Я угощу тебя вкусной форелью. Если хочешь, пусть твои друзья тоже останутся.
Ролло набрал побольше воздуха в легкие. Нет, не то чтобы она была ему противна, но выносить ее общество ему давалось с трудом – внутренности сами собой съеживались и застывали, как холодец, против воли и без особой на то причины. Он панически подыскивал слова для отказа. В глубине направленного на него черного глаза скакали, кувыркались багровые чертики.
– Ты идешь, Ролло? – за окном замаячила лопоухая голова Снорри, – заканчивай гипнотизировать его, малышка, он тебя по любому не приласкает, не надейся. Ха-ха-ха! Выглядишь точь-в-точь утопленницей, небось, и на ощупь такая же, мокрая, скользкая и холодная! Кто еще бы проверил! Ха-ха-ха! На выход, Ролло! Сколько можно ждать?
