Текст книги "Мальчик или девочка?"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Заседание комитета по чрезвычайной ситуации продолжалось до позднего вечера.
Давно утомленное солнце попрощалось с морем, сушей, горами и даже небом; давно перебравшая эля вобла в кувшине охрипла от непристойных песен про длинные хвосты раков и любвеобильных, но глупых лещей; давно Фрея, Аос и Фригг хватились своих благоверных и пришли к почти верному выводу насчет пива, рыбы и теплой компании – а мужчины все обсуждали, планировали и готовились, как в жизни своей не готовились ни к одному военному походу.
Когда Аос с мужем вернулись с прогулки по лесу, слуги как раз заканчивали сервировать ужин. Не спеша умывшись и переодевшись, чета конунгов спустилась в малый обеденный зал и расположилась друг напротив друга, не сводя друг с друга влюбленных взглядов.
– Подавайте! – крикнул Олаф через плечо, и в комнату, залом только притворявшуюся [12]12
Потому что, согласно этикету, у всех монархов Белого Света должно было быть несколько помещений для принятия пищи.
[Закрыть], один за другим стали входить поварята с подносами в руках и расставлять эстетично [13]13
Или хотя бы не облив никого соусом и не вывалив на колени картошку.
[Закрыть]свою ношу на почти белой и почти крахмальной скатерти [14]14
Да, процесс введения придворного этикета в Отряги – дело посложнее поиска Граупнера.
[Закрыть].
Аос озябшими руками взяла с тарелки теплый кусок хлеба и приложила к носу, втягивая головокружительный аромат.
– Ах… как хлебом свежим пахнет… – блаженно улыбаясь, закатила она глаза. – Только ради этого запаха стоило покинуть Хеймдалл. Обожаю его… так бы ничего целыми днями больше не ела – только этот хлеб… Тетушка Ингрид – просто волшебница у печи!
Тонкие пальцы богини деликатно отделили корку от мякиша – словно почистили апельсин, и только приготовились отправить нежную, чуть клейкую мякоть в рот, как были перехвачены сильными пальцами мужа.
– Корка… это… гораздо полезнее. Для здоровья. И для зубов, – краснея до корней волос и пряча взгляд, он осторожно вынул из щепоти супруги мякиш и вложил отложенную горбушку.
Аос удивленно приподняла брови и уставилась сначала на супруга, а после – на корку.
– Но я не хочу корку.
– Но… милая… она же… ее же… не выбрасывать же!
– Ты на завтрак подсунул мне корки, на обед – горбушку, и сейчас – опять!
– Но… я… не подсовывал… ты сама… тебе показалось…
– Нет, мне не показалось! И нет, я не хочу корку, я хочу мякиш!
– Но… посмотри… он… это… непропеченный сегодня, – конунг принялся яростно мять сероватую мякоть, словно имел против нее что-то личное, пока она не стала похожа на пластилин для дальтоников. – Смотри, как он липнет! И из него можно что попало слепить! Вот смотри – шарик! И колбаса! И… И вообще! Ты понимаешь, что нормальный мякиш так никогда… это… не липнет! А еще у него запах какой-то… противный!
– Хороший у него запах! – почти возмущенно воскликнула богиня, но Олаф, уже даже не покраснев, а побагровев от непонятных ей эмоций, потерянно втянул голову в плечи, закусил губу… и решительно отодвинул от нее нарезанный каравай.
И взялся за блюдо с мясом.
Старательно вытерев пальцы о штанину, он нежно прихватил два самых поджаристых куска и сложил супруге на тарелку.
Поймав ее взгляд и истолковав по-своему, он сконфузился еще больше, быстро переложил куски обратно на общее блюдо, взял со скатерти вилку, проткнул возвращенцев и переместил обратно на тарелку жены [15]15
Уронив на скатерть всего три раза.
[Закрыть].
– Вот. Это лучше. Оно… это… вкусное! Смотри, как пахнет!
На лице Аос отразилось непонимание.
– Отвратительно воняет, – обиженно насупилась она. – Меня мутит от одного его запаха.
Сочувственно скривившись, так, что даже жена перестала дуться, отряг быстро отставил мясо на другой конец стола, скользнул страдальческим взором по хлебу… и поставил перед Аос дубовую бадейку с солеными огурцами.
– Тогда вот, – опустив глаза, упрямо проговорил он. – Съешь.
– Это тоже для зубов полезно? – не удержалась богиня.
– Да. То есть, нет. То есть… ну… они просто вкусные… с мясом особенно…
Зажимая ладонью рот, Аос вскочила и побежала к двери.
Олаф, красный, как весь урожай помидоров Лукоморья за три года, подвинул огурцы, опустился на стул и угрюмо подпер кулаком подбородок.
– …И мало того, что все время свое дурацкое мясо с солеными огурцами и корками подсовывает, так еще и мармелад за завтраком не дал! И варенье за обедом! – едва не всхлипывая от обиды и непонимания, хлопала длинными рыжими ресницами Аос, и редкие теплые капли ползли по ее щекам. – Он меня разлюбил и хочет, чтобы я ушла!..
На этом плотина, тщательно возводимая в долине слез, прорвалась, и она уткнулась в плечо матушки Фригг и горько-прегорько заплакала.
– Да что ты, милочка, что ты, деточка, что ты себе в голову вбила, глупенькая наша, что ж он, совсем болван, такую лапушку разлюбить! – обняла жена Рагнарока сотрясающиеся от рыданий плечи богини любви и красоты. – Да быть такого не может!
– Не может! – нахмурившись, истово затрясла головой Фрея. – Скорее Старкад упадет в мир смертных, чем этот бесстыжий лопух разлюбит такую девушку!
– Он не лопух! И не бесстыжий! Он хоро-о-оший!.. – простонала Аос и ударилась в рыдания с удвоенной силой.
– Хороший, хороший, только не плачь, тебе сейчас вредно, маленькой вредно, деточка, не плачь, – заворковала богиня плодородия, гладя подругу по голове.
– А вот мне кажется… – задумчиво проговорила Волупта и умолкла, рассеянно обводя слепыми – но все видящими глазами уютную кухню Фригг.
Желаемого, впрочем, провидица добилась без усилий.
Все три богини моментально оторвались от своих дел – кто от страданий, кто от утешений, и выжидательно воззрились на нее.
– Что? – не дождавшись ответа, срывающимся шепотом спросила Аос. – Что тебе кажется, матушка Волупта?
– Что хитрит наш рыжик, – с выражением и с расстановкой произнесла прорицательница. – Вот только не знала я, что смертным ведомо обратное действие примет на богов.
– Погоди, – нахмурилась, размышляя, Фригг. – Ты хочешь сказать, что есть корки, мясо, соленые огурцы и не есть хлебный мякиш и сладкое?..
– К рождению… мальчика?! – не веря собственным выводам, потрясенно договорила за нее Фрея. – Подождите… где-то у нас дома была книга… про народные приметы… Сейчас, сейчас…
Богиня сосредоточилась, повела пухлыми руками, словно проводя по корешкам невидимых фолиантов на незримой полке…
– Вот!
…И у нее на коленях материализовался толстый том в зеленом сафьяновом переплете.
– Сейчас, сейчас… – снова пробормотала она, помахала нетерпеливо руками над книгой, и та привычно раскрылась на разделе с народными приметами.
– Читай! – в голос потребовали Волупта и Фригг.
Аос, за временным отсутствием голоса, горячо закивала в поддержку.
Но Фрея уже, не дожидаясь их просьб, скользила торопливым взглядом по строчкам, быстро переворачивая страницы.
Через пару минут изучение народного наследия было закончено.
– Точно! – вскинула она голову, прищурила глаза и обличительно уставилась на подружек. – Они! Приметы! И садом своим клянусь – твой конунг не случайно у тебя изо рта хлеба кусок вырывать стал! Вот только и впрямь не возьму в толк, откуда простому смертному…
– Простому смертному – неоткуда, – многозначительно проговорила Волупта. – А вот вашим муженькам и нашему молодому Верховному…
– Что? – расширились глаза богинь.
– Принюхайтесь-ка, девочки, – сверля фолиант пронзительно-голубым взором, посоветовала провидица.
Три головы мгновенно склонились к книге, три носа втянули запах… и сморщились.
– Фу! Эль!
– И вяленая вобла!
– И раки!
– И лещи, – словно завершая обвинительный приговор, изрекла Волупта. – А теперь скажи мне, дорогая, давно ли у вас на книжной полке хранится все это, и давно ли твой муженек вместо соланского и шантоньского пристрастился к элю с рыбой и раками?
Хоть будучи и не искусна в риторике, отличить риторический вопрос от экзистенциального Фрея могла на раз.
– Ах, это они… – прищурились зеленые очи богини плодородия. – Вот жуки! А мы-то… наивные… доверчивые…
– Мальчика им захотелось! – Фригг возмущенно уперла руки в бока.
– Нет, мальчик – это тоже хорошо, – не возражая, кивнула Волупта. – Но первенец должен быть девочкой.
– А может… если ему действительно так хочется мальчика?.. – робко заикнулась Аос, но прикусила язык под суровым взором Фреи.
– Мужчинам потакать нельзя! Сначала ему хочется первенца-мальчика, потом он пожелает, чтобы ты целыми днями сидела дома и ждала, когда он соизволит явиться, нагулявшись, после – чтобы подруги не приходили, а так недалеко и до многоженства!
– Многоженства?! – воспламененная последним аргументом, будто склад бересты – точным попадание молнии, Аос подскочила и решительно поджала губы. – Ну уж нет!
– И может, если бы он тебя по-настоящему любил, то согласился бы на девочку и без этих своих мужских фокусов? – свела над переносицей седые брови Волупта.
– В смысле… ты хочешь сказать… что потому, что он не хочет… а хочет… это значит?.. – в панике распахнулись глаза богини, а нежные ручки потянулись к сухой морщинистой руке старухи. – Скажи, что я должна делать?!
– Может, конечно, я и ошибаюсь… Бабай якорный этих мужчин разберет, чего им надо, – вздохнула прорицательница. – А что делать – Фрея знает.
– Сейчас, сейчас… – пробормотала богиня плодородия, перелистывая страницу за страницей. – Где-то только что я натыкалась на абсолютно верное средство…
Олаф открыл дверь в свои комнаты и остановился на пороге, точно уткнувшись в стену.
Обои, шторы, потолок, паркет, ковры на нем и даже фамильный комплект сундуков – всё было окрашено в радикально розовый цвет. Не тот бледно-розовый, что робко шепчет о тайных девичьих грезах в нежных закоулках дневничков. Нет. Это был розовый-воитель, розовый-агрессор, розовый-скандалист и бретер, который лез в глаза, не спрашивая разрешения и не интересуясь мнением их хозяина, прожигая своей яростной розовостью сетчатку до самого мозга и доводя до маразма, слабоумия или – как минимум – до временного помрачения сознания.
Ибо только этим можно объяснить то, что Олаф, не мешкая больше ни секунды, подошел к ближайшему окну и, бормоча что-то невнятное, дернул за портьеру, и она с грохотом полетела на пол [16]16
Вместе с гардиной.
[Закрыть].
За спиной раздался сдавленный вскрик жены.
Он обернулся, сделал несколько шагов, заглянул за розовую ширму – и ядовитая розовая муть рассеялась перед глазами [17]17
Не исключено, что ретировавшись в мозг.
[Закрыть]. Уже почти ничему не удивляясь, в знакомом углу, затянутом розовыми медвежьими шкурами, Олаф увидел розовый спил векового дуба, из которого была сделана их кровать, розовое покрывало [18]18
Поверх розового постельного белья, покоящегося на розовом матрасе, что-то подсказывало ему.
[Закрыть]– а на нем испуганную Аос в розовом домашнем платье [19]19
И с розовыми щеками.
[Закрыть].
И отчего-то вспомнил их первую встречу – в ее розовом будуаре розового замка…
Весь гнев его сразу улетучился, уступив место сочувствию.
– Ты, наверное, по дому скучаешь? – неуклюже пытаясь смять и спрятать за спину штору вместе с увязавшейся за ней гардиной, смущенно проговорил он.
– Я? – застигнутая врасплох вопросом, ожидала которого меньше всего, захлопала ресницами богиня. – Н-ну… да… вспоминаю иногда…
– Нет, ты не скрывай от меня, я ведь всё понимаю. У тебя дома ведь… уютненько было, да?.. Ты там всё так красиво устроила… всё такое… э-э-э… розовое… тоже… милое… очень… – выдавил отряг, и щеки его приобрели цвет поверженной портьеры: врать он толком никогда не умел.
– Да… очень похоже получилось, – вспоминая, кивнула богиня.
– Вот… я же понял… в гостях… то есть, дома хорошо… а дома… то есть, в другом доме… который тоже дом… теперь… твой… еще один… но… – он смолк, запутавшись в пословице, но уже через пару секунд тряхнул спутанной рыжей шевелюрой и нерешительно спросил:
– Но может, ты разрешишь мне постелить хотя бы один зеленый ковер? Или обратно сделаешь шторы… какого там они были цвета до того, как с ними сделала… вот такое? – он кивнул через плечо на портьеры, до которых не успел добраться. – Потому что среди этого… э-э-э… кхм… ну… я чувствую себя как еж в вывернутой наизнанку шкурке. Пожалуйста?
Аос задумалась. Главное, чтобы ковер и шторы были не синие, как предостерегала вторая половина приметы, касающаяся рождения мальчика. Нет, конечно, зеленый ковер посреди розовой спальни – это пытка особого рода, но вернуть на место желтые шторы ради любимого… который даже не стал ни возражать, ни спорить… хотя Волупта намекала на неблагоприятный исход…
И внезапно новая мысль – внешне абсолютно не связанная с первой, как это часто бывает у женщин, пришла ей в голову, а оттуда – сразу на язык:
– А скажи мне, как ты относишься к многоженству?
Отряг посмотрел на супругу, замершую в странном напряжении, вспомнил слова лукоморской царевны Серафимы о том, что хорошая шутка разряжает атмосферу, удлиняет жизнь и заменяет стакан грибов, и кривовато улыбнулся:
– Честно если, всегда завидовал шатт-аль-шейхскому калифу. У него жен больше сотни, и если одна… или двадцать одна покрасят свои комнатушки в розовый, то у него есть к кому уйти.
Прямо с кровати Аос не исчезла только чтобы не отказать себе в удовольствии хлопнуть дверью. И поэтому когда ошарашенный, потерянный Олаф выскочил вслед за ней в коридор, супруги его уже и след простыл.
Под развесистой клюквой в саду Мьёлнира, вокруг грубо сколоченного дубового стола собралось экстренное заседание мужского совета.
– …и ты говоришь, что розовым было все – даже ваша мебель? – в ужасе округляя глаза, говорил хозяин.
Конунг кивнул и продолжил:
– И я весь дворец кверху дном перевернул – ее и след простыл!
– А вот это нехорошо… – почесывая гладко выбритый подбородок, нахмурился Фрей.
Олаф снова кивнул уныло, соглашаясь на сто процентов, а бог преуспеяния тем временам продолжал:
– …потому что я и без книги уже помню, что окружить себя розовыми вещами – одно из самых действенных средств родить девочку. И противодействовать ему можно только покупкой и шитьем розового детского приданого [20]20
Потому что в этом случае в игру вступал всемирный закон подлости, одолеть который было не под силу ни одной примете.
[Закрыть]. Или перекрасить все в синий цвет.
– Терпеть не могу синий, – со странным выражением лица пробормотал отряг и уставился в стол.
Рагнарок перемену в настроении своего подопечного уловил сразу.
– Ты это чего, смертный? – подозрительно прищурился он. – Сдаться хочешь?
– Мужчины не сдаются! – сурово шлепнул ладонью по столешнице Мьёлнир.
– Да я понимаю… и если бы передо мне была стая варгов… или морские выползни… или хоть вся орда обоих Хелов… я бы и глазом не моргнул… вы все это знаете лучше меня. Но она же – моя жена! И если ей действительно так хочется дочку, то может…
– Ни-за-что! – Фрей непреклонно потряс толстым пальцем перед носом отряга. – Ни-ког-да! И-не-думай! Сначала ей первенца-дочь подавай, потом она пожелает, чтобы ты целыми днями сидел с ней дома, потом – чтобы друзья не приходили, а после и крестиком вышивать заставит!
Возможно, если бы конечной перспективой была вышивка гладью, Олаф и отнесся бы к этому философски, но крестиком…
– И может, если бы она тебя по-настоящему любила, то согласилась бы на мальчика и без этих своих женских штучек? – задумчиво подлил масла в огонь Рагнарок.
– То есть… то есть она… то есть может она меня и… Хель и преисподняя… И что же мне теперь делать? – чувствуя, что тяжелый камень на душе ничуть не полегчал, но вырос раза в два минимум и теперь точно вдавит его в землю по самые плечи, выдавил он.
– Может, конечно, я и ошибаюсь… – почесал в бороде старый бог. – Бабай якорный этих женщин разберет, чего им надо. А что тебе делать – Фрей сейчас скажет.
Рагнарок ободряюще хлопнул парня по плечу, Мьёлнир – по другому, а Фрей подмигнул лукаво и залистал зеленый фолиант.
– Помню, видел я там один простой, но верный рецептик…
Когда Олаф вернулся домой, Аос всё еще не было. Пожав плечами и отогнав от себя с дюжину самых дурных предчувствий и раз в десять больше унылых мыслей, он быстро сделал запланированное и уселся на подоконник – ждать.
Ждалось ему в таком положении ровно двадцать секунд.
Потом еще минуты три он расхаживал по комнате, спотыкаясь обо все, что не успевало убежать, и наконец, с видом решительным и отчаянным выбежал он сначала на кухню, потом на улицу, и стремительно зашагал прочь от дворца.
Путь его продолжался недолго и завершился в соседнем квартале в лавке зеленщика – поставщика двора его величества конунга Олафа Первого.
– Ваше величество, рады видеть вас собственной персоной! – растерявшись, но не очень от нежданного визита, хозяин проворно выскользнул из-за прилавка и поклонился. – Для моего скромного заведения это большая честь.
– И тебе привет, Орм, – рассеянно бросил отряг и заскользил вопросительным взглядом по расставленным корзинам, чашам, блюдам и подносам с самыми невероятными фруктами и овощами, привезенными со всего Белого Света.
Теперь, когда морское пиратство было отменено официальным указом молодого конунга [21]21
И несколькими точными, чтобы не сказать, точечными ударами молний со стороны Мьёлнира.
[Закрыть], и торговля с Отрягией возобновилась, в страну хлынул поток таких товаров, какие не снились и самым удачным грабителям.
В том числе и фруктов с овощами.
Растерянно и нерешительно оглядывал конунг чудеса сельского хозяйства всех цветов радуги и размеров, по названиям из которых он знал лишь яблоки, груши, клубнику, да полюбившиеся ему в Шатт-аль-Шейхе дыни.
– Чего изволит ваше величество? – сладко улыбаясь, коренастый лысый зеленщик в изумрудном лесогорском кафтане сделал широкий жест рукой, с гордостью указывая на румяные и не очень дары природы: – Есть свежие киви, виноград, инжир, бананы, лимоны, арбузы, имеются в наличии также…
Олаф, чувствуя, что у него в глазах начинает рябить от всего этого продуктового разнообразия, помотал головой и сдался:
– Персики. У тебя есть персики, Орм?
– Конечно, ваше величество! – просиял лавочник. – Самые спелые, самые нежные, пушок на них – как на девичьей щечке, залюбуетесь! Сейчас, погодите минутку…
И под недоуменное конунговское «Пушок?..» Орм проворно заскочил за прилавок, снял с полки небольшую корзинку и довольно водрузил перед клиентом.
– Вот, прошу! Все – как на подбор! Один к одному! Шедевры искусства матушки-приро…
– Ты чего мне притащил? – непонимающе сморгнул отряг. – Я ж тебе сказал – персики! Смотри ведь, чего хватаешь!
– А… э-э-э… – зеленщик прикусил язык на полуслове и тупо уставился на свой товар. – А-а-а… ваше величество шутить изволили?
– То есть? – конунг почувствовал, что теперь снова его очередь недоумевать.
– То есть… – Орм замялся, не зная, как бы поделикатней объяснить монарху своей державы, что то, что он ему принес, и есть персики, с какой бы стороны и кто на них ни посмотрел.
– Нету персиков – так и скажи, – грубовато буркнул Олаф и стал уже поворачиваться, чтобы уйти, но тут дверь лавки распахнулась, и в нее переваливающейся утиной походкой [22]22
Походкой очень довольной своей жизнью утки, надо сказать.
[Закрыть]вплыла жена мастера гильдии корабелов фру Торхильда.
– Ваше величество, какая встреча, и где, как это неожиданно, расскажу своему супругу – не поверит! – и тут же, без остановки и запинки: – Ах, Орм, какая прелесть, какие чудесные персики, как давно их у тебя не было! Хотя ноябрь на улице, чего уж жаловаться… Дай-ка я выберу штучек пять порумяней!
– Персики?..
Олаф уставился на круглые, желто-красные пушистые мячики размеров с кулак фру Торхильды.
– Это – персики? – недоверчиво переспросил он.
– Ну да, ваше величество, – несколько обиженно подтвердил хозяин. – Разве я мог бы над вами так глупо шутить?
– А это… такие… оранжевые… с коркой… тогда что?
– Это апельсины! – расцвел зеленщик и для вещественного подтверждения своих слов потянулся за подносом на самой верхней полке.
Но когда он вернулся, то конунга в лавке уже не было.
Вместе с ним, похоже, ушли из кучки и три персика, оставив вместо себя на прилавке золотую монету.
– Его величество сказал, что сдачи не надо, – растерянно пожимая обтянутыми расписной хорохорской шалью плечами, проговорила фру Торхильда.
– Я ж говорю – шутник… – улыбнулся хозяин и мысленно записал два недостающих золотых в пассив короне.
Когда Олаф вернулся, Аос укладывалась спать. Розовое покрывало было убрано с кровати и сложено на не менее розовый дубовый сундук, розовая ночная рубашка с розовыми кружевами надета, и розовое одеяло откинуто.
Посреди комнаты жутковатым прямоугольником, похожим на свежескошенный газон, лежал зеленый ковер. На окнах сошлись, отсекая лунный свет, желтые шторы.
– Спокойной ночи, – не поднимая глаз, проговорила богиня, юркнула под одеяло…
И вскочила.
– Ай! Что там?!
– Что – где?! – топор из новой коллекции оказался в кулаке отряга быстрее вскрика.
– Под матрасом! – растерянно моргая, Аос ткнула пальцем в притворявшуюся безобидной и ровной кровать.
– А-а-а… что там? – медленно ставя топор к стене, неуверенно промямлил юный конунг.
Богиня была женщиной, и умела отличать риторические вопросы от экзистенциальных, когда хотела.
Прищурившись в адрес стушевавшегося вдруг супруга, она откинула матрас и победно уткнула руки в бока:
– Я так и знала!
Неяркий свет ночника блеснул на остро отточенном лезвии огромного боевого топора.
– Это ты! Ты подложил! Ты или твои сообщники! И все потому, что… что… что…
– Милая, это я, да, но только потому… – Олаф бросился к разворошенной постели, неловким движением задел подушку, роняя – и из-под нее на пол выпал гребень, перевязанный розовым бантиком.
Отряг поднял его и, держа на расстоянии вытянутой руки, точно кусачую зверюшку, жалко взглянул на жену.
– Это вы. Ты и твои подружки. Я знаю. Это примета. И розовое – примета тоже. И головой на юг. Вы сами говорили. И все только потому, что ты… что вы… что они…
– И твой топор – примета тоже! Я тоже всё знаю! Всё!..
Голос богини сорвался, она обессилено опустилась на кровать и уткнулась в ладони, давясь слезами.
Олаф вынести мог все. Холод, голод, усталость, боль, морских выползней и бешеных варгов, но женские слезы – особенно слезы Аос, его любимой, единственной, родной и ненаглядной Аос – перевернули ему душу.
– Милая… дорогая… прости… прости меня… прости нас… – хлопнулся он на колени перед ней, обнял за что попало под руку, притянул к себе и зашептал сбивчивые растерянные слова, почти не соображая, что говорит – но чувствуя, что ничего иного он никогда сказать и не мог. – Прости меня, солнышко мое, я такой дурак… Если ты хочешь девочку… и вправду очень хочешь… то я клянусь, что не буду больше… и их не буду слушать… ну подумаешь, девочка… пусть будет девочка… девочка ведь тоже человек… смешной такой… с косичками… с бантиками розовыми опять же… в платьишке… на тебя похожая… Ты знаешь… девочка – это не так уж и плохо, если разобраться… и я ее буду очень сильно любить… как тебя… потому что ты – самая лучшая на всем Белом Свете… только прости болвана… пожалуйста…
И под нежный, наполненный м укой этой недели речитатив супруга рваные горестные всхлипы Аос сначала чуть стихли, а потом перешли в такие же тихие неровные слова:
– Нет… нет… это ты меня прости… мы первые начали… мы не должны были… не поговорив с тобой… Я ведь знала… как ты хочешь мальчика… и все равно… все равно… их послушалась… и сама тоже… потом… и всё… Миленький мой… любимый мой… прости меня… я не должна была… я эгоистка… я ду-у-у-у-ура-а-а-а-а!..
– Нет, ты самая умная, самая хорошая, самая заботливая, самая-пресамая… у меня просто слов нет, какая ты! А я – валенок лукоморский необразованный…
– Ну и что… все равно ты лучше всех…
Отчаянно хлюпая носом и вытирая глаза одной рукой, богиня махнула другой – и комнаты их приобрели первоначальный вид, всё, кроме зеленого ковра, который она сегодня купила для мужа на базаре.
– Так… лучше? – еле слышно прошептала она.
– Лучше… – не видя ничего, кроме жены, так же неслышно ответил отряг. [23]23
Что такое жить под одной крышей с подарком любимой женщины, вызывающим идиосинкразию, ему еще предстояло выяснить.
[Закрыть]
Он поднялся, Аос обняла его, руки ее скользнули по его бедрам… и уперлись во что-то твердое.
– Это… еще одна примета? – сквозь слезы улыбнулась она.
– Нет, – тихо гыгыкнул Олаф и выудил из кармана штанов три пушистых красно-розовых шара. – Ты, кажется, хотела персики?..
Июльское солнце только успело выглянуть из-за горизонта, как тут же жара, стоявшая вторую неделю, проснулась – словно и не уходила на ночной отдых, потянулась и дохнула сухим горячим воздухом, напоенным ароматами лесов и лугов.
И едва первые лучи светила дотронулись до крыши дворца, как утреннюю тишину прорезали два крика – женский и – несколько секунд спустя – энергичный и здоровый детский.
– Ну, кто, кто, кто, кто?.. – Олаф нервно вскочил с бордюра, приподнялся на цыпочки и вытянул шею, словно так можно было увидеть, что происходит в их с Аос комнате на втором этаже.
– Кто-кто… – без особого запала попытался пошутить Фрей, но, поймав взгляд молодого отца, стушевался и пожал плечами. – Кого Судьба послала.
– Ребенок, вот кто, – торжественно проговорил Рагнарок, щелкнул пальцами, и перед отрягом и группой поддержки на мостовой появился двадцатилитровый бочонок эля и четыре кружки. – Человек.
– Я не… – закачали одновременно головой Олаф, Фрей и Мьёлнир, но взглянули на открытое окно спальни четы конунгов, вздохнули и потянулись наливать.
За пришествие на Белый Свет нового человека, хотя еще пока и ребенка, выпить эля стоило даже двум непьющим и одному гурману.
Четыре кружки сдвинулись с глухим стуком, фонтаном выхлестывая белую пену на руки и одежду, четыре головы склонились, касаясь лбами, как требовал того ритуал…
– Ну, за ребенка, – выдохнул Рагнарок. – За человека.
Двери парадного распахнулись только тогда, когда бочонок уже почти опустел, а теплая компания всерьез раздумывала, позвать ли новый или пойти на штурм подозрительно долго не сообщавшего вестей женского царства.
– Кто?.. – роняя кружку, подскочил отряг, впиваясь красными от бессонницы глазами в лицо прорицательницы – и в маленький продолговатый сверток у нее на руках.
– Девочка, – ласково улыбаясь, проговорила Волупта.
Физиономия конунга вытянулась на мгновение, но тут слабая улыбка тронула его губы.
– Де-евочка… – нараспев, словно чудн ое имя, проговорил он, склоняя голову набок. – Девочка – это хорошо…
Створка двери за спиной предсказательницы чуть скрипнула, приоткрылась, пропуская на крыльцо богиню плодородия…
А на руках у нее покоился, мирно посапывая, еще один такой же сверток.
– А это?.. – захлопал глазами Олаф.
– А это мальчик, – бархатистым контральто сообщила Фрея.
– Мальчик! – все утра Белого Света расцвели в один миг на усыпанной веснушками физиономии конунга. – Мальчик!!!..
Створка скрипнула еще раз, и к подругам присоединилась дородная и гордая Фригг.
С еще тремя белыми свертками в могучих надежных руках.
– А… а… а?.. – не зная, что подумать, поделать, а самое главное, сказать, Олаф разинул рот и вытаращил глаза. – А?..
Фригг усмехнулась изумлению и растерянности отряга и размеренно произнесла:
– А это еще один мальчик и две девочки.
– А?.. – так и не обретший дара речи конунг вытянул шею, заглядывая в полутемный холл за спинами женщин.
– Пока всё! – расхохоталась неожиданно молодым и звонким смехом прорицательница. – А тебе мало?
– Не-е-е-е-е-ет!!! – нашел, наконец-то, хотя бы одно из потерянных слов отряг и бросился обнимать всех и сразу – неистово, жарко, бестолково.
А меж тем сыскались и другие потерявшиеся – и из могучей груди вырвалось оглушительно-счастливое:
– Ао-о-о-о-о-ос!!! Я тебя люблю-у-у-у-у-у!!!..
Волупта, смеясь и осторожно прижимая к груди свою драгоценную ношу, ловко вывернулась из радостных объятий, нашла взглядом глупо улыбавшихся в сторонке богов и подмигнула:
– А девочек все равно больше!
