Текст книги "А я леплю горбатого"

Автор книги: Светлана Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Вообще-то, вводя в обиход прямо-таки детский способ примирения, я с самого начала не верила в успех предприятия и воспринимала все это как игру. Но потом, как-то сама собой, детсадовская привычка прижилась и стала почти единственным способом избежания серьезных конфликтов между взрослыми людьми.

Я молча сидела в кресле и ждала, когда моих сотрудников захлестнет волна сознательности.

– Оль, он меня весь день достает, – жалобно начала Марина. – Не успел Ярослав мне позвонить, так он его уже пижоном обзывает.

«Пижон и есть», – безапелляционно подтверждала ее слова невозмутимая физиономия Виктора.

То, что ему Сосновский с первого взгляда не понравился, мне уже и так было ясно. Но, как оказалось, Маринка все же не зря настояла, чтобы мы обязательно взяли ее с собой на редакционное задание, – хоть встреча с депутатом и не состоялась, зато с интересным мужчиной она все-таки познакомилась. Наша секретарша прямо растаяла, когда увидела высокого красавца, который очень толково объяснил нам все подробности неприятного происшествия с его шефом. Конечно, я тоже обратила внимание, как он гордился своей картинной внешностью, постоянно смотрелся в зеркало, поправлял галстук и расчесывал роскошную шевелюру.

«Но не виноват же человек в том, что красив, – снисходительно подумала я. – Конечно, вполне возможно, внутри он – пустой, как пробка. Но все-таки свои обязанности он выполнял хорошо и аккуратно, поэтому абсолютным дураком его нельзя назвать».

Впрочем, причины сегодняшних разногласий коллег я видела не в самой внешности ни в чем не повинного секретаря, а в том, что он уж очень понравился нашей Мариночке. Впрочем, нашу секретаршу тоже не стыдно людям показать. Конечно, ревностью здесь и не пахло – просто мы все старались заботиться друг о друге, поэтому скорее всего Виктор просто решил пощадить чувства влюбленной Мариночки в том случае, если Ярослав не оправдает ее надежд. «Но не таким же образом», – подумала я про себя.

Как люди взрослые, мы не нуждались в обязательном проговаривании вслух всех этих деталей, поэтому и Маринке, и Виктору было достаточно и моего строгого приказа в ближайшее время никаких ссор и склок не устраивать.

– Нам сейчас важно написать статью и разобраться в деле со смертью депутата, – наставительно произнесла я приговор над склоненными головами провинившихся коллег. – Запомните, против его секретаря мы ничего не имеем. Так что давайте жить дружно и заниматься работой.

– Ольга Юрьевна, я вот подумал про находку Виктора… – показался из-за двери Кряжимский, который, похоже, только что обнаружил мое отсутствие в кабинете. – Может быть, сам Владимирцев расчесался перед тем, как принять душ?

Я задумалась: мы как-то сразу свыклись с мыслью, что найденные Виктором в ванной черные волосы – неоспоримая улика, которая поможет нам обнаружить след преступления и вычислить кого-нибудь. Но врач же определил причину смерти – «сердечный приступ»…

– Исключено, – вдруг прервала Маринка мои умозаключения, начинающие выстраиваться в логическом порядке. – Убитый был блондином.

«Ничего себе!» – вздрогнула я, как от выстрела, и, обернувшись к ней, спросила:

– И как ты об этом догадалась?

– Так ведь по всей квартире фотографии развешаны этой Инги с каким-то мужчиной. Ясное дело, с чужим дядей никто не будет так часто сниматься, тем более обвешивать его изображениями стены собственного дома, – с удовольствием объяснила мне наблюдательная секретарша.

Логика была железная: я и сама заметила обилие фотографий, но воедино это все как-то не связала.

– Выходит, Виктор действительно нашел улику, – подвел итог Кряжимский. – Но это не значит, что в квартире Владимирцевых на самом деле был убийца, спровоцировавший сердечный приступ. Может быть, просто к нему в отсутствие жены приходила… хм, женщина. Потом ушла, он закрыл дверь и спокойно пошел в ванную, где, собственно говоря, и произошла трагедия.

Честно говоря, пока никакой женщины-брюнетки, кроме Елены Кавериной, я не знала. «Она красива, умна, легко вхожа в дом… – строила я свои рассуждения, но вдруг осеклась: – Это уже из репертуара Виктора. Что ж теперь, если она красивая, так обязательно – убийца, хотя бы потенциальная, на основе одной-единственной косвенной улики?»

Хм, что-то слишком часто в последнее время в моей жизни находил отражение пресловутый закон Мебиуса, со странной постоянностью возвращающий меня на то же самое место, откуда я старалась уйти. Едва я пыталась отступить от шаблона, искусственно навязанного нашим фотографом, как подсознательно отрабатывала этот вариант развития действия снова и снова. Нет, такой поворот дела допустить было просто нельзя, поэтому я решила переключиться на что-нибудь другое.

– Скажи, ты специально вылил на себя горячий кофе, чтобы только попасть в ванную?

Виктор в ответ неопределенно пожал плечами. Из этого жеста я могла сделать единственный вывод: для достижения цели все средства хороши. Даже в ущерб собственным штанам. Спрашивать, сфотографировал ли он место происшествия, я даже не стала, только спросила:

– Фотографии с уликами скоро будут готовы? Когда у нас на руках будут веские доказательства, милиции от расследования дела уже не отвертеться.

– Улики? – удивилась, в свою очередь, Маринка. – Разве их было много?

Вопросы обоймой летели в спину фотографу, который уже ушел заниматься своей непосредственной работой. Зато через час мы смогли собраться в моем кабинете в том же составе и продолжить начатый разговор.

– Видимо, улики все-таки были. Первым делом – эти самые волосы на раковине. Наверное, кто-то там расчесывался, и они случайно упали. Виктор аккуратно их в пакетик упаковал, поскольку тоже успел заметить, что погибший депутат был блондином, – начала я распутывать логическую цепочку.

– Очень хорошо, что Виктор обратил внимание и на эти провода, вроде бы совершенно ненужные, – поддержал меня Кряжимский. – Здесь видно, что из-под ванны они подходят прямо к крану душа. Кстати, почему ты обратил на них внимание? – повернулся Сергей Иванович к фотографу.

– Пыль, – последовал короткий ответ.

То, что у всех обычных людей, особенно в отсутствие жен, под самой ванной всегда пылища, мы знали не понаслышке. Но даже на фотографиях было прекрасно видно – под ванной Владимирцевых пыль была аккуратно вытерта.

Я удивилась такой мужской наблюдательности и лихорадочно начала вспоминать, когда сама в последний раз заглядывала под ванную. Чувствуя себя жуткой неряхой, в этот момент я так ничего и не смогла придумать в свое оправдание. Впрочем, Виктор на мои терзания совершенно никакого внимания не обратил.

– Конечно, на месте некогда было разбираться, – обратился Кряжимский к Виктору, – но теперь, в спокойной обстановке, желательно подумать об этих проводах серьезно.

Все это время я продолжала с любопытством рассматривать два черных волоса – нашу единственную пока еще улику, которая наводила на определенные мысли.

– Как вы думаете, Кавериной они подойдут? – наконец спросила я то, о чем все думали, но никто не решался открыто высказать вслух.

Полиэтиленовый пакет с минуту путешествовал из рук в руки. Задача осложнялась еще и тем, что полиэтилен преломлял свет, поэтому тонкие волосы видны не так четко. Когда очередь дошла до Кряжимского, мое сердце тревожно сжалось: конечно, профессионализма ему не занимать, но в этом вопросе я не могла ручаться за его непредвзятость.

– По-моему, у Елены Николаевны волосы тоньше по фактуре, – спокойно заметил он, и у меня отлегло от сердца.

– Кстати, они немного другого цвета, – вдруг поняла я, пристально оглядев волоски со всех сторон. – При всем моем уважении, господа, она – не натуральная, а крашеная брюнетка, – торжественно произнесла я, ставя точку в этом вопросе.

Я даже обрадовалась, что именно мне выпала честь докопаться до истины: в познаниях по окраске волос я была не слишком сильна. Впрочем, любая женщина согласилась бы со мной – цвет нашей находки был совершенно натуральным. Тем более что у Кавериной вдобавок ко всему волосы были тонкие и пушистые – это я запомнила, а этот – жесткий и немного покороче.

– Отпадает? – переспросил Виктор, явно намекая на непричастность Елены Прекрасной к преступлению.

– Однозначно, – в тон ему ответила я и для пущей убедительности кивнула.

– Никаких важных улик у нас нет, – напомнил Кряжимский. – Кроме того, у нее – депутатская неприкосновенность, которая действует до тех пор, пока не будут найдены абсолютные и неоспоримые доказательства ее участия в уголовном деле. Кстати, с остальными депутатами нам в этом отношении тоже будет трудновато: обычного подозреваемого можно сразу трясти, а этих ни в коем случае нельзя трогать, пока веских улик и причин для ареста нет.

– Но вопрос остается в силе: какая женщина была в квартире? – гнула эту линию Маринка.

– «Шерше ля фам», как обычно, – усмехнулась я и приуныла: все так хорошо шло, и вот снова возвращаемся на исходную позицию.

* * *

После непродолжительного, но плодотворного общения у каждого из сотрудников редакции газеты «Свидетель» появилось широкое поле для раздумий. Кряжимский молча ушел в свой кабинет с тем самым пакетом, в котором хранилась наша улика. Виктор уединился в святая святых – своей фотолаборатории, чтобы проявить уже отснятые кадры пленки. Только Мариночка осталась на рабочем месте в абсолютном бездействии.

Точнее, это была только видимость безделья, на самом деле она успела рассортировать почту, сварить свежий кофе и приступить к неизменному времяпрепровождению всех секретарш – телефонному разговору. Конечно, может быть, стоило сделать ей выговор за перегруженную линию, но беседовать с кем бы то ни было мне сейчас не хотелось, так что легкомысленная Маринка даже оказала нам услугу, заняв хотя бы один телефон. Кроме того, после великолепного кофе, которым она не преминула поделиться со всеми сотрудниками редакции, мы просто не в состоянии были на нее сердиться за что бы то ни было. Кстати, она сама прекрасно это знала и пользовалась этим напропалую.

Я тоже сидела в полном одиночестве перед компом и бессмысленным взглядом смотрела на экран. Собранных сведений оказалось не так-то много, чтобы написать приличную статью. К тому же дело осложнялось кое-какими неясными моментами: при обнаружении улик все дело смотрелось в новом свете.

Конечно, я понимаю, люди смертны, они болеют и умирают. Но в данном случае явно не все чисто – не мог же просто так, без всяких причин, умереть человек, еще вчера здоровый, бодрый и полный сил, к тому же занимающий довольно видное место в иерархии Думы. Ставить под сомнение слова Инги Владимирцевой насчет здоровья ее мужа я не решилась, но проверить эти сведения у докторов все же было необходимо. «Кстати, надо спросить об этом и у Ярослава», – вспомнила я еще об одном действующем лице нашей пьесы.

Уже несколько раз прокручивая в голове телефонный разговор с Владимирцевым, я с каждым разом все более убеждалась: он был настроен по отношению к нам очень дружелюбно и серьезно. Впрочем, как человек деловой, он скорее всего не должен был переволноваться до такой степени, чтобы скончаться от сердечного приступа буквально через несколько минут после нашей с ним последней беседы. «Ну, в самом деле, не стал бы он нервничать так из-за встречи с нами до того, как отдал богу душу, – рассуждала я. – Не мы же, в самом деле, его так напугали». «А кто?» – сразу возник следующий вопрос. Ответить на него я пока не была готова, но все же подумать над этим стоило. На все сто процентов я была уверена, что в ближайшие планы Владимирцева совершенно не входила собственная смерть, по крайней мере сегодня. Сомневаться в серьезности его намерений по отношению к нашей редакции я не могла: вряд ли Каверина ставила перед ним такую задачу. К тому же никакой авторитет не заставил бы депутата разговаривать с журналистами против его воли, значит, кому-то другому эта предстоящая встреча с представителями прессы очень не нравилась.

«Но кому?» – опять спросила я себя. Ведь, по нашим сведениям, даже личный секретарь Владимирцева не был поставлен в известность о ней. «И что же такого не должен был рассказывать нам Геннадий Георгиевич, если его, допустим, так оперативно убрали недоброжелатели?» – подумала я и сама удивилась. Оказывается, в мыслях я уже давно смирилась с тем, что все-таки смерть Владимирцева не была случайной и естественной.

– Марина, попроси зайти ко мне Кряжимского, – нажала я кнопку селектора.

– Все-таки решила статью написать? – сразу же заинтересовалась секретарша. – Вот и я так думаю – не каждый же день депутаты умирают от сердечных приступов. Слушай, Оль, можно же написать сенсационную статью на основе журналистского расследования! – восхищенно тараторила она, пока я пыталась вставить хоть одно слово в ее монолог. – Да мы такую операцию проведем!..

Окончательно поняв, что Мариночка в своих мечтах унеслась уже далеко, я отключила селекторную связь. Наверное, по характерному звуку она все поняла, поскольку немедленно дверь моего кабинета распахнулась и я увидела… Нет, не Кряжимского.

– Эврика! – почти по слогам произнес Виктор, вываливая на мой стол кучу еще влажных, только что отпечатанных снимков.

– Это что? – уставилась я на него, перебирая фотографии, на которых мне не было понятно совершенно ничего: человеческих лиц не видно, а предметы выглядели как-то странно для далекого от техники человека.

– Очень интересно, – склонился Кряжимский над столом. – Насколько я понимаю, это ванная комната? И электрические провода? Очень занимательно… – бормотал он, перекладывая снимки.

Маринка тоже очутилась рядом и изо всех сил старалась рассмотреть, что же все-таки изображено на загадочных фотографиях. Мы с нею удивленно переглянулись.

– Объясните, наконец, что здесь происходит! – потребовала я на правах главного редактора. – Нам надо радоваться или огорчаться?

– Не знаю, – пожал плечами Кряжимский. – Но нечто подобное я ожидал увидеть. Кстати, немедленно звоню Елене Николаевне, чтобы сообщить о новых фактах, а Виктор вам все расскажет. Мы должны поторопиться, пока официальные власти не решили смерть депутата заретушировать, – быстро сказал он, увидев мое готовое сорваться возражение.

– Ольга Юрьевна, момент исторический, – произнесла Марина с пафосом, прекрасно зная, что я такие маневры терпеть не могу. – Владимирцев вряд ли умер по естественным причинам. Скорее всего ему в этом очень помогли.

– Интересно знать, кто и как? – скептически спросила я, устраиваясь на любимом подоконнике Виктора.

– Пока не знаю, кто, – это еще предстоит выяснить, а вот как – сказать проще простого: скорее всего с помощью электрического разряда, – пояснила наша секретарша, переглядываясь с Виктором, хранившим молчание.

Увидев полнейшее недоумение на наших лицах, Виктор его нарушил и начал было объяснять строение какой-то электрической цепи, которое мы с Маринкой должны твердо знать еще с восьмого класса. Честно говоря, стало еще хуже. Я совсем уж было отчаялась что-либо понять среди всех этих «непосредственных контактов» и «коротких замыканий», как эту очень познавательную лекцию по основам электромеханики прервал телефонный звонок. Мариночка хотела было возразить что-то Виктору по поводу «замкнутой цепи», но по моему вмиг изменившемуся лицу оба сразу поняли серьезность момента и напряженно замолчали.

– Да, конечно, сейчас как раз все в сборе. Да, ждем вас, – вежливо сказала я и положила трубку. – Допрыгались, нами заинтересовались правоохранительные органы, – сообщила я без энтузиазма.

Вообще-то само собой разумелось, что утаивать от милиции результаты нашего расследования мы не собирались и по гражданским принципам даже не могли. Но к визиту следователя в наш скромный офис мы как-то морально не подготовились, поэтому известие о том, что «к нам едет ревизор», повергло всех если не в шок, то в дурное расположение духа.

Все мои сотрудники, получив строгий приказ на своих местах дожидаться особых указаний, в унынии разбрелись по кабинетам и стали изображать видимость работы. Впрочем, Мариночка это делала естественнее других – уже через десять минут к нам пожаловал начавший седеть майор милиции Данильченко, и секретарша проводила его в мой кабинет.

* * *

– Да поймите, Сергей Анатольевич, мы только собирались взять интервью у депутата Владимирцева, и время у нас заранее было назначено, – в десятый раз пыталась я втолковать милиционеру цель нашего посещения офиса на улице Чернышевского.

Впрочем, еще десять минут назад я поняла бесполезность этого мероприятия – майор просто отказывался понимать человеческую речь и только требовал с меня и остальных сотрудников редакции подписку о неразглашении результатов следствия и о невыезде из города. Собственно говоря, против этого мы не возражали, но бравый служитель закона смотрел на нас так, будто мы были закоренелыми уголовниками и попались в очередной раз на «мокрухе».

Как только все формальности были соблюдены и майор удалился восвояси, ворча себе под нос что-то об отсутствии у нас гражданской сознательности, мы вздохнули с облегчением. На самом деле не каждый день приходится выслушивать в свой адрес обвинения во всех смертных грехах. А этот служитель Фемиды вообще заявил, будто мы с самого начала мешаем следствию и на нас органы внутренних дел обратят особое внимание. Когда я предъявила ему кое-какие фотографии, из тех, что успел сделать Виктор, майор заявил: «Не ваше дело».

– Да о какой гражданской сознательности может идти речь, если таким типам ведение следствия доверяется! Да еще и подписку о неразглашении взял! Мы бы рады были что-нибудь сказать, так он мне слова не дал вставить! – негодовала Марина, которой Данильченко и в самом деле не дал рта раскрыть, о чем она сейчас бурно горевала.

Переубеждать секретаршу в наши планы не входило, но при общем согласии мы решили провести собственное журналистское расследование. Тем более что подозрения Виктора подтвердились на все сто процентов: Владимирцев действительно умер не от сердечного приступа, а от разряда электрического тока – милиция обнаружила провода, заснятые нашим фотографом в ванной комнате депутата, и следы прохождения тока на ступнях ног убитого.

Конечно, с сегодняшнего дня милиция и нас не собиралась оставлять без внимания, ведь когда журналисты появляются на месте происшествия, да еще и находят что-то интересное, они автоматически попадают в число подозреваемых. Тем более никто, кроме жены покойного, депутата Елены Прекрасной и сотрудников нашей редакции, вообще не предполагал, что смерть Владимирцева наступила не по естественным причинам. Поэтому просто необходимо было предпринять активные действия для восстановления собственной репутации и поимки настоящего преступника. А для этого мы располагали и опытными кадрами, и желанием работать.

Глава 3

Помня о том, что при любой запутанной жизненной ситуации французы прежде всего рекомендуют искать женщину, мы этому совету и вняли. Первой женщиной, которая пришла на ум всем сразу, являлась Инга, жена покойного. По наведенным справкам, в случае гибели мужа именно она получала все его наследство: машину, дачу, квартиру, которая уже была оформлена как совместная собственность. Впрочем, иначе и быть не могло – Геннадий Георгиевич был единственным ребенком в семье, а родители его успели умереть.

Прекрасно понимая, что в мировой практике встречались случаи, когда преступления совершались и по более ничтожному поводу, меркантильных интересов мы все-таки не исключали. Зато себя из списка подозреваемых вычеркнули раз и навсегда. «Если уж милиции так хочется, пусть доказывает нашу вину», – рассудили мы и решили пока забыть о собственных неприятностях.

Честно говоря, мне Инга очень понравилась, но коллеги начали бурно протестовать против личных симпатий и антипатий. Я успела предложить им несколько примеров: почему бы тогда с самого начала не подозревать Елену, от которой тоже все в восторге, или какую-нибудь другую, абстрактную женщину?

– Ольга Юрьевна, Кавериной смерть депутата менее выгодна, чем его собственной жене, – рассудил Кряжимский. – Хотя я согласен: этот вариант тоже надо проверить, если не оправдается первый.

На этом мы и порешили. К тому же у нас всех вызвала некоторое недоумение неожиданная простуда Инги, которая случилась в далеком поселке на краю области.

– Почему бы ей не заболеть на день раньше или позже? – язвительно поинтересовалась Марина.

– Давайте не будем раньше времени делать негативные выводы, – предупредила я. – Виктор сейчас отправится на автовокзал и выяснит, выезжала ли сегодня из Романовки гражданка Владимирцева. Насколько я знаю, на всех автобусных станциях сейчас фиксируются фамилии пассажиров, потому что в стоимость билета входит и плата за страховку от несчастных случаев. Поэтому сейчас водители почти не берут по пути безбилетных пассажиров.

– Кстати, если она значится в списках, желательно найти и свидетелей ее присутствия в данном автобусе, – напомнил Кряжимский. – Скорее всего Романовка – не стотысячный мегаполис, и многие жители, наверное, знают друг друга в лицо.

Маринка собралась было запротестовать против такого распределения ролей, но я напомнила ей, что Виктор при всей своей неразговорчивости всегда достигает цели и добывает нужные сведения любым путем. Секретарше пришлось согласиться, вспомнив горячий кофе в гостях у Владимирцевых.

– Сергей Иванович, вам тоже не придется сидеть на месте, – повернулась я к Кряжимскому. – Желательно, чтобы вы сопровождали меня к Инге Владимирцевой, которую я хочу навестить еще раз и уже сегодня. Наша задача осложняется тем, что она уже подозревает неестественную смерть мужа, вернее, не верит ни в какую болезнь сердца с самого начала, – напомнила я. – Но все-таки желательно с ней поговорить.

Я уже приготовилась к длительной обороне, если вдруг Маринка запротестует против такого распределения ролей. Но, видимо, почувствовав металл в моем голосе, она не произнесла ни единого слова и только глубоким вздохом выдала свое разочарование. Оставлять офис закрытым мне не хотелось даже в праздничный день: как показал опыт сегодняшнего утра, враги не дремлят даже в Рождество.

Стараясь не перекладывать на плечи Сергея Ивановича все проблемы «Свидетеля», я сама набрала номер сотового Елены Кавериной. Уже через секунду она ответила на звонок, и я попросила ее о повторной аудиенции в доме Владимирцевых:

– …Если это возможно.

– Одну минуту, – попросила она, видимо, спрашивая подругу о самочувствии. – …Да, приезжайте.

Получив разрешение, мы не стали задерживаться и отправились каждый по своим делам. Оставлять Марине строгие наказы фиксировать телефонные звонки и приход клиентов не было надобности – в наше отсутствие она выполняла свои обязанности всегда добросовестно.

Чтобы не терять времени зря, уже в машине я достала блокнот, в который незаметно от Мариночки переписала координаты ее нового кавалера Ярослава Сосновского.

– Ярослав Всеволодович? Вас беспокоят из газеты «Свидетель», – сразу же представилась я. – Можно прямо сейчас задать вам несколько вопросов?

Уже через несколько минут я получила довольно исчерпывающую информацию о жене депутата Владимирцева. «Итак, несколько замкнута, предпочитает общаться только с родственниками да двумя-тремя близкими подругами, хотя светские отношения с коллегами мужа и их женами поддерживает регулярно, – читала я свои стенографические записи. – С Еленой Кавериной дружит очень давно, наверное, со студенческих лет. Очень скромная, без малейших признаков помпезности, Инга отказалась от охраны и продолжает работать в обычной городской школе преподавателем русского языка и литературы».

– Хм, случай небывалый в мировой практике, – усмехнулся Кряжимский, как только я ввела его в курс дела. – Обычно у депутатов либо секретарши на первом плане, либо толстые курицы, которые имеют несчастье иметь штамп в паспорте и общих детей от этих самых народных избранников.

Да, Инга действительно не вписывалась в стандартный джентльменский набор депутата: красивая, умная, она еще являлась вполне законной женой Владимирцева! Впрочем, это ни ей, ни мужу ни в коей мере не вредило.

В подъезде нас встретил тот же самый охранник, но на этот раз он не стал чинить препятствий и после формального осмотра документов быстро пропустил в квартиру нашу малочисленную на этот раз делегацию. Соседи Владимирцевых, которым неожиданно срочно понадобилось сходить за хлебом, вынести мусорное ведро, в очередной раз вывести на прогулку собаку, проводили нас любопытными взглядами.

– Добрый день, – поздоровалась я с Еленой Прекрасной и едва удержалась, чтобы не сказать вслух – несмотря на вечное женское соперничество, – какая она красивая и милая. «Чепуха какая-то, – отмахнулась я, вспомнив свои недавние размышления о ее причастности к смерти Геннадия Владимирцева. – Такая женщина просто не может быть причастна к чему-то грязному и порочному».

Вспоминая институтский курс все той же греческой мифологии, я знала, что еще в пятом веке до нашей эры мужчины научились ценить женскую красоту. И не только троянский царевич Парис, подаривший Елене яблоко с надписью «Прекраснейшая». Как раз его-то, может быть, и на свете-то никогда не было. А вот обыкновенные люди из плоти и крови были уверены, что прекрасное тело обязательно обладает красивой душой и не может заключать в себе злых помыслов.

Вообще-то я не очень-то подвержена подобным умозаключениям, которые в реальной жизни до добра не доводят, – может, у древних греков чистая душа с красивым телом и неразделимы, но у нас в Тарасове такое сплошь и рядом происходит. Впрочем, в случае с Еленой Прекрасной – Кавериной я почему-то больше доверяла собственной интуиции и… древним грекам.

– Елена Николаевна, я бы сначала хотела поговорить с вами наедине, – попросила я, не доходя до гостиной. И сразу поняла, что моя просьба хозяйку не удивила. Сдержанным жестом показав Сергею Ивановичу оставаться в комнате, я последовала за Кавериной, открывавшей передо мной дверь кухни.

– Похоже, на бедную Ингу свалилась не только смерть мужа, но и подозрение в убийстве, – усмехнулась она, предлагая мне присесть.

– С чего вы взяли? – удивилась я: было довольно странно слышать эти слова от человека, которому я еще толком и ситуацию не успела объяснить.

Впрочем, ясновидящей Каверина не была.

– Сразу после вашего ухода вернулись милиционеры, перерыли весь дом и предъявили Инге обвинение, – сообщила Елена, с трудом подбирая слова. – Конечно, на бумаге пока ничего не оформили, и я хотела ее к себе забрать на пару дней, но эти… ее под домашний арест посадили. Будто не понимают люди, что ей теперь находиться в этой квартире очень нелегко. Да она сейчас от одной только мысли о своей причастности чуть в обморок не падает! А убийца из нее совершенно никакой – чуть что, она от собственной тени шарахается!

Мне ли не понять этого – вот почему и хотелось уберечь Владимирцеву от лишних переживаний. Я и затеяла-то весь этот разговор с ее подругой, чтобы лишний раз не травмировать Ингу воспоминаниями пережитого сегодня ужаса, – в конце концов, не часто находишь в ванной труп собственного мужа.

Но интересно было и другое: «С какой стати правоохранительные органы вдруг заинтересовались Ингой после нашего ухода?.. После нашего ухода… Ну конечно! Это же мы сами с журналистскими удостоверениями и натолкнули их на подобные мысли», – поняла я.

– Естественно, в нашей стране милиция бегает по следам репортеров, а не наоборот, – усмехнулась Елена, подтверждая мою догадку. – Конечно, я пыталась им объяснить, что именно с моей подачи Геннадий хотел встретиться с вами, но они все поняли совершенно по-другому: якобы вы уже что-то разнюхали и теперь хотите сделать сенсацию, выставив милиционеров дураками… Коими они на самом деле и являются, – совсем тихо закончила свою тираду Каверина.

– Выходит, именно мы заварили эту кашу, – констатировала я.

– Да нет, им ведь все равно нужен козел отпущения, так что за Ингу они бы принялись рано или поздно – других-то на горизонте нет, – обреченно махнула рукой Елена. – Вот только если еще вы.

Собственно говоря, лично нам эти подозрения были, как говорит один мой знакомый, «параллельно», а вот Ингу становилось жаль все больше и больше. С утра ударившись в тему древности, я вспомнила имевший место исторический факт убийства Цезаря. «Тогда, между прочим, нравы были совсем другие, – вздохнула я. – Жена Цезаря осталась вне подозрений. Несмотря ни на что». Жена Владимирцева, к сожалению, пока не только подозревалась, но почти обвинялась в убийстве собственного мужа. Впрочем, наверное, потому, что в памяти еще был жив эпизод недавнего российского прошлого, когда жена убила мужа-генерала.

«Зачем же думать, что все женщины не только мужеубийцы, но и дилетантки, повторяющие чужие сценарии? – возмутилась я отсутствию у следователя даже зачатка воображения. – Неужели Инга, человек образованный, не нашла бы другого способа убить собственного мужа? Если в классике не нашла бы похожего, то почитала бы нашу газету – примеров предостаточно. Наверняка отыскала бы для себя что-нибудь полезное и не столь примитивное, как появление в собственной квартире, когда труп убиенного мужа еще не остыл. Да и милицию вызывать в таком положении было верхом неосмотрительности…»

Но времени для сентенций и сожалений у меня сейчас просто не было. Впрочем, предлагать Владимирцевой криминальное досье нашей газеты не имело смысла – надо было срочно выручать ее из создавшейся по нашей милости ситуации. Как это сделать, я пока не знала, но очень надеялась на помощь Кряжимского и Виктора. Но пока от них не было вестей, мне приходилось действовать в одиночку:

– Елена Николаевна, наверное, вы в курсе, что подозрения должны иметь под собой какую-то реальную почву. Скажите, Инга действительно только сегодня приехала из этой своей Романовки?

– Да, конечно, – живо откликнулась она. – Можете даже проверить ее билет. Но я вам и так могу сказать, что доехать до Тарасова из этой богом забытой глуши практически невозможно: автобусы ходят очень редко и по какому-то одному им понятному расписанию. Этот райцентр от нашего города чуть ли не на триста километров отдален, так что Владимирцевы туда не очень часто выбираются.

– Только на праздники, – подсказала я.

– Вот именно. Инга уехала еще второго, так что пятого должна была вернуться – она даже обратный билет себе сразу взяла. Но заболела, и, конечно, Наталья Николаевна никуда ее не пустила: кто же с температурой родную дочь в дорогу отправит? – задала вопрос Елена, но ответа на него не требовалось: и ежу понятно – никто!