Текст книги "Акула пера (сборник)"

Автор книги: Светлана Алешина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Между тем наш объект не стал задерживаться на крыльце. Он быстро спустился по ступенькам и шагнул за пределы освещенного фонарем места, сразу превратившись в безликий силуэт. Деловито, но легким шагом он завернул за угол и скрылся между домами.

Не успела я сообразить, что делать дальше, как в полосе света возникла долговязая фигура Виктора с камерой в руке и тоже исчезла за углом дома. Я колебалась ровно секунду, а потом сама выскочила из машины. Наверное, это был не слишком обдуманный поступок, но мне было уже невмоготу оставаться простым свидетелем таких захватывающих событий.

Свою ошибку я поняла слишком поздно, когда ничего нельзя было исправить. Хотя я старалась двигаться как можно тише, незнакомец, должно быть, уловил легкий скрип дверцы и звук моих шагов по асфальту. Он сразу насторожился.

Я видела его тень метрах в тридцати от себя – он стоял у выхода на тротуар, освещенный длинным фонарем, и, полуобернувшись, смотрел назад. Виктора я тоже видела – он старался вжаться в стену дома, чтобы остаться незамеченным, но, кажется, это ему не слишком удалось.

Незнакомец вдруг круто повернулся и решительно зашагал назад. Он направился прямо к Виктору, словно намеревался сообщить ему что-то важное. Я не видела выражения его лица, но по той собранности, что появилась в фигуре мужчины, можно было ожидать, что он готов к любым неожиданностям. Виктор, поняв, что его обнаружили, отделился от стены и тоже шагнул навстречу незнакомцу.

Именно в эту минуту я как-то особенно остро прочувствовала совет нашего Ромки захватить с собой какое-нибудь оружие. В подворотне ничего еще угрожающего не происходило, но скверные предчувствия уже овладели мной – и, не особенно соображая, что делаю, я метнулась назад к машине и схватила термос, в котором плескалось еще достаточно много кофе.

С термосом в руках я побежала через двор. Теперь не заметить меня было невозможно. Но, по-моему, это не слишком ухудшило ситуацию.

Незнакомец бросил быстрый взгляд в мою сторону и, почти вплотную приблизившись к Виктору, спросил нарочито равнодушным тоном:

– Ну что, парнишка, закурить у тебя найдется?

Назвать Виктора парнишкой мог только достаточно самоуверенный человек, не имеющий комплексов. Разумеется, его нисколько не интересовало в этот момент курево: он просто хотел выяснить, кто крадется за ним следом. В час ночи на такое мог решиться не всякий. Этот мужчина действительно не страдал отсутствием характера.

Неуловимым движением левой руки он вдруг выхватил из кармана зажигалку и поднес ее к лицу Виктора. На мгновение полыхнуло десятисантиметровое пламя, осветив нашего фотографа, и тут же погасло.

– Зачем камера? – вдруг быстро спросил из темноты незнакомец.

И я услышала, холодея от ужаса, звук удара. Мне показалось, что этот человек пытался выбить у Виктора камеру ногой. Удалось ли это ему, я не поняла.

– Что вы делаете? – отчаянно крикнула я и бросилась прямо в гущу событий. – Я сейчас милицию вызову!

Похоже, нападающего эта угроза даже успокоила. Он немедленно сделал еще один выпад ногой, а потом, слегка отпрянув назад, снова выхватил что-то из кармана. Я услышала сухой щелчок выскочившего лезвия.

Дальше все произошло удивительно синхронно: бандит с ножом в руке бросился на Виктора, тот – на бандита, а я – на них обоих с термосом в руках.

До этого я уже успела выдернуть из его горлышка широкую пробку, ощутив мимолетный сладковатый аромат кофе. Я надеялась, что напиток окажется еще достаточно горячим и, не раздумывая, выплеснула содержимое термоса, как мне казалось, в лицо человеку с ножом.

Он издал сдавленный крик и отшатнулся. Следом послышался глухой звук удара. Нож выпал из руки бандита и, чиркнув об асфальт, отскочил куда-то в сторону. Тогда, не теряя ни секунды, он вдруг бросился бежать – с удивительной для его комплекции прытью. Не успела я и глазом моргнуть, как он пересек мостовую и скрылся в подворотне на противоположной стороне улицы.

Виктор казался каким-то заторможенным. Отступив на шаг, он, наклонив голову, рылся в кармане. Я испугалась, что он ранен. Но голос его прозвучал неожиданно ясно и спокойно.

– Это что – кофе? – спросил он, доставая из кармана носовой платок.

– Кофе, – прошептала я, вертя в руках пустой термос.

– Я так и понял, – сказал Виктор, вытирая платком лицо.

– Боже, я тебя обожгла! – воскликнула я с ужасом.

– Он уже не очень горячий, – успокоил меня Виктор.

– Но все-таки я тебя ошпарила! – с отчаянием повторила я.

– Ему досталось больше, – невозмутимо заметил Виктор.

Он уже вытер лицо и теперь с сожалением смотрел в ту сторону, куда скрылся наш прыткий оппонент. Впрочем, и дураку было бы ясно, что рассчитывать больше не на что.

– Можно с чистой совестью ехать по домам, – заключил Виктор.

– Но ты не ранен? – с тревогой спросила я.

– Упаси бог! – сказал Виктор. – Вот аппаратура…

Неожиданно он наклонился и стал высматривать что-то на земле. Потом он сказал «ага» и попросил меня принести чистый пакет или платок. Я догадалась, что он нашел нож. Меня так и подмывало поискать где-то рядом пробку от термоса, но, подумав, я отказалась от этой затеи.

Мы поместили нож в полиэтиленовый пакет и вернулись в машину. Я зажгла верхний свет и с тревогой посмотрела на Виктора. Его лоб и левая щека были заметно краснее остальной части лица. Все-таки кофе еще не успел остыть.

– Ожог первой степени, – упавшим голосом констатировала я.

– Пустяки, – хладнокровно отреагировал Виктор и продемонстрировал мне видеокамеру, прокомментировав иронически: – Больших бабок стоит!

Я ахнула. Объектив аппарата был покрыт мелкими лучистыми трещинами.

– Но я его снял, – с удовлетворением сказал Виктор. – На ноже – пальцы. Можно идентифицировать.

Действительно, теперь у нас появлялась возможность выяснить личность этого человека. Если в прошлом он уже вступал в контакт с правоохранительными органами, его отпечатки пальцев и фотографии должны иметься у них в банке данных. А, судя по его ухваткам, это было более чем вероятно.

Виктор бросил камеру на заднее сиденье, потушил свет и завел мотор. Мы поехали. От пережитого волнения на меня вдруг напала неудержимая болтливость.

– Вот и верь после этого мужчинам, которые грозятся положить соперника одной левой! – с нервным смехом воскликнула я. – У тебя как раз левая рука была свободна – и каков итог? Видеокамера погибла, а если бы я не догадалась захватить с собой кофе, вообще неизвестно, чем бы все закончилось! Почему ты не вырубил его с первого же удара?

Я понимала, что болтаю глупости, но остановиться не могла: мне была нужна разрядка. Виктор тоже, наверное, понимал это и не мешал мне высказаться. Он только добродушно ухмылялся, внимательно глядя на дорогу, и молчал.

Только доставив меня до дому, он наконец открыл рот и сказал:

– Высплюсь – и из дома прямо в больницу! А ты вещдоки забирай с собой – займитесь ими завтра же. Ну, спокойной ночи!

Я взяла побитую камеру, нож и пакет с несъеденными бутербродами. Виктор тут же отъехал, а я поплелась к себе, вспоминая по дороге все, что мне было известно, про ожоги первой степени.

Глава 9

Ромка был мрачен, но с огромным трудом скрывал свое торжество.

– Я же сказал, чтобы вы взяли с собой оружие! – грубым голосом напомнил он мне.

– Если бы дело было в оружии! – смущенно сказала я. – Называется, последили! И все я виновата: черт меня дернул вылезти в самый неподходящий момент из машины! Но кто знал, что у этого типа такой тонкий слух?

– Зато у нас теперь имеется видеозапись и нож с отпечатками пальцев, – попытался утешить меня Сергей Иванович Кряжимский. – Я сейчас же отправляюсь с этим добром в криминалистическую лабораторию. Там у меня есть один старинный приятель, он нам поможет. Конечно, идентификация займет какое-то время – у них там полно работы. Но я постараюсь уговорить его сделать все побыстрее.

Маринка, которая слушала мой рассказ с широко открытыми глазами, наконец подала голос и потрясенно спросила:

– Постой, так я не поняла, ты облила Виктора моим кофе?! Разве тебе не известно, что ожоги головы наиболее опасны? Он, бедняжка, даже не вышел на работу! Ты что же – не видела, куда льешь?

– И без тебя тошно! – ответила я. – Не трави душу! Там было темно, а из термоса, как оказалось, очень трудно точно попасть в цель. Но я, между прочим, попала. А Виктор не вышел на работу просто потому, что собирался прямо из дома отправиться в больницу за фотографией Самойловой. И ожог у него не то чтобы сильный… Кофе уже был немного остывший… – не очень уверенно закончила я.

– Ага, такой остывший, что враг в панике бежал, – заметила Маринка. – И даже нож бросил!

– Нож у него Виктор выбил, – возразила я. – Кофе просто отвлек внимание. Наверное, у бандита от запаха закружилась голова.

– Тебе шуточки, а у меня двоюродный брат однажды ошпарился кофе, – сварливо сказала Маринка. – Я знаю, что это такое.

– Что ты-то теперь меня достаешь? – жалобно сказала я. – Кофе я разогрела часов в одиннадцать, а выплеснула его уже примерно в час ночи. Может быть, даже в половине второго… Это был уже не кипяток.

– Будем надеяться, – с сомнением произнесла Маринка.

Мне стало ясно, что придется теперь испытывать угрызения совести, по крайней мере до тех пор, пока я не увижу Виктора живым и здоровым. Тем более что самые молодые коллеги – Маринка и Ромка – косились на меня с такой обидой, будто я специально собиралась вывести нашего фотографа из строя. Согласна, может быть, идея с термосом была не особенно удачной, но хотела бы я посмотреть, что на моем месте стали бы делать эти умники.

– Ладно, мне точить лясы некогда, – сердито заявила я. – Сейчас отправляюсь на железнодорожный вокзал. Вчера нас с Виктором осенила одна блестящая мысль. Мы решили, что Самойлова должна работать кассиром. Ведь кассир узнает об отъезжающих из первых рук. И адреса узнать для нее – дело техники. В общем, теперь я хочу проверить эту догадку.

– А что, – одобрительно заметил Кряжимский, – версия интересная и, как я полагаю, далеко не беспочвенная… Глядишь, скоро вся преступная группа будет у нас как на ладони… Только мало этого! – вздохнул он. – Факты нужны, доказательства! Признание, наконец!

– Ничего, будет признание! – пообещала я. – Вот покажем Татьяне Михайловне видеозапись ее дружка, вот вспомнит ее Григорович – посмотрим, что она тогда запоет.

Кряжимский покачал головой.

– Ох, не говори гоп, пока не перепрыгнул! – сказал он. – Боюсь, эта Самойлова не такая простая штучка!.. Ладно, я ушел, Ольга Юрьевна!

В ответ на мое предложение подбросить его на машине Сергей Иванович замахал руками и заявил, что по такой погоде предпочитает пройтись пешком. Наверное, он был прав, но я была не в силах побороть искушение передвигаться по городу при минимуме собственных усилий.

Перед уходом я предупредила Маринку, чтобы любой, кто появится в мое отсутствие, непременно меня дожидался.

– А Виктор пусть сразу же печатает фотографии, – распорядилась я.

– Если он, бедняжка, будет в состоянии… – печально проговорила Маринка в ответ, словно окончательно вознамерилась довести меня до белого каления.

Я сердито хлопнула дверью и вышла на улицу. Было солнечно и ветрено. Из-за Волги медленно поднималось огромное облако, клубящееся и похожее на гору. Метеорологи обещали сегодня грозу.

Я села в машину и поехала на вокзал. Честно говоря, мне настолько нравилась мысль о том, что Самойлова работает кассиром, и я настолько с ней свыклась, что, если бы сейчас она не нашла подтверждения, я, наверное, испытала бы разочарование, как ребенок, оставшийся без новогоднего подарка.

Достаточно сказать, что, оказавшись на вокзале, я невольно окинула взором сидящих за стеклянными перегородками кассирш, словно ожидала увидеть среди них знакомое лицо Самойловой. Собственно говоря, даже если бы она там вдруг каким-то чудесным образом очутилась, заметить ее было бы непросто: ко всем окошечкам стояли солидные очереди изнывающих от духоты пассажиров. Курортный сезон был в разгаре, и всем хотелось уехать куда-нибудь подальше. Наверняка здесь были и такие, что оставляли квартиру без присмотра и сигнализации – на волю судьбы.

Я обратилась к диспетчеру по вокзалу и выяснила, с кем мне поговорить относительно интересующего меня вопроса. Диспетчер направил меня к старшему кассиру.

Ею оказалась властная дебелая женщина, крашеная блондинка, с такой выдающейся грудью, которую не мог охватить форменный голубой китель. У нее были такие проницательные и недобрые глаза, что я не рискнула воспользоваться какой-нибудь наспех придуманной легендой и начала с того, что предъявила свое редакционное удостоверение.

Старший кассир суровым взглядом несколько секунд изучала книжечку, а потом неожиданно улыбнулась, отчего сразу сделалась совсем не страшной и даже симпатичной.

– Е-мое! – сказала она с грубоватым изумлением. – Надо же! Вы пишете в «Свидетель»? Классная газета! Я ее все время покупаю… Надо же! Значит, Ольга Юрьевна? Очень приятно. А меня Алевтина Николаевна зовут… А вы к нам… – Она понимающе взглянула на меня. – Наверное, билетик хотите? На юг собрались – угадала?

– Не угадали, – ответила я с улыбкой. – На юг пока времени нет ездить.

– Значит, в Москву, – убежденно заявила Алевтина Николаевна. – Понимаю. Билетов на месяц вперед уже нет, но для вас сделаем!

– Спасибо, конечно, – заметила я. – Но вы меня неправильно поняли. Мне вообще не нужны билеты.

– Нет, серьезно? – спросила Алевтина Николаевна каким-то даже расстроенным тоном. – Обидно!.. А что же вам нужно?

– Понимаете, мы готовим материал для газеты, – объяснила я. – И нам понадобилась некоторая информация.

– О чем материал-то? – с хитрой усмешкой поинтересовалась старший кассир. – О злоупотреблениях на железной дороге? Этого у нас хватает! А где их сейчас нет, злоупотреблений? Мы одни, что ли? Жизнь сейчас такая…

– Ну что вы! – возразила я. – Железную дорогу мы не трогаем. Речь идет о некой дорожной аварии, в которой пострадала женщина.

Алевтина Николаевна проницательно посмотрела на меня и хлопнула ладонью по столу.

– Вы про Самойлову, что ли? – пораженно воскликнула она. – Надо же! Вот уж про кого, про кого… Или я опять ошибаюсь?

От радости у меня даже зазвенело в ушах, а рот расплылся в улыбке.

– Нет, кажется, не ошибаетесь! – весело сказала я. – Значит, Самойлова у вас работает?

– Работала, – деловито поправила меня Алевтина Николаевна. – В больнице сказали, что раньше чем через полгода она не восстановит трудоспособность. Так что мы на ее место уже приняли девочку…

– Но факт то, что Татьяна Михайловна Самойлова – ваша сотрудница? – уточнила я.

– Наша, – подтвердила Алевтина Николаевна. – Работница толковая, ничего не скажу. Касса у нее всегда сходилась, жалоб от клиентов не поступало… Всегда у нее все вась-вась было! Ну, а то, что характер у нее тяжелый, так, откровенно говоря, все мы не подарок!

– А характер, значит, у нее тяжелый? – спросила я.

– Ужасный! – хохотнула Алевтина Николаевна. – Между нами говоря, Самойлова – стерва, каких мало! – При этих словах она зачем-то оглянулась, а потом мелко перекрестилась и покаянно добавила: – Прости меня, господи, за такие слова! Только, понимаете, когда эта беда случилась, никто из девчонок в больницу идти не хотел! Всем она насолила! Ну, ясное дело, проверить все же пришлось – мы жребий бросали, кто пойдет… – Алевтина Николаевна вдруг посмотрела на меня с беспокойством и спросила: – А вы и об этом будете писать?

– Нет, писать я буду совсем о другом, – покачала я головой. – Скорее всего, железная дорога вообще останется, так сказать, за кадром…

– А вообще жалко! – застенчиво сказала Алевтина Николаевна. – Не говорю за себя, а про наших девчонок надо писать! Это же, посмотрите, в такой толкотне, в духоте – целыми днями! И ведь ошибиться нельзя, расслабиться нельзя! Это же буквально как минеры! Было бы приятно, если бы о них написали!

– Может быть, как-нибудь в другой раз! – вздохнула я и напомнила: – Но вообще-то у нашей газеты профиль – криминал. Мы ведь, Алевтина Николаевна, больше о плохих людях пишем, а не о хороших…

– А вот это зря! – нахмурилась она. – Я бы про плохих вообще не писала, чтобы нос не драли! Не заслужили они этого!

– Наверное, вы правы, – согласилась я. – Но, собственно, нос им задирать не с чего. Мы же их вроде разоблачаем, Алевтина Николаевна. В назидание, так сказать…

– Они же этого не понимают! – махнула рукой старший кассир. – Они это за честь считают. Вот и сейчас – что получается? Про Самойлову вы пишете, а остальным обидно.

– Так вы же сами сказали, что Татьяна Михайловна – отличный работник, – напомнила я.

– Я от своих слов не отказываюсь, – спохватилась Алевтина Николаевна. – А все-таки обидно! Самойлова – и в героях!

– Ну, это слишком сильно сказано, – возразила я. – Какой же Татьяна Михайловна герой? Она скорее уж жертва.

– Тоже верно, – покачала головой Алевтина Николаевна. – Не дай бог каждому. Хотя, руку на сердце положа, такой она человек, что нет ей сочувствия.

– Чем же она так насолила? – поинтересовалась я.

– Да как сказать? – замялась Алевтина Николаевна. – Так чтобы особенное что – этого не было. Все больше по мелочам. Ни с кем у нее контакта не было. Иногда, бывает, кому-нибудь из девчонок подмениться нужно. Ну, жизнь есть жизнь. К Самойловой просто не обращайся – наотрез! Или вот, например, деньги кому на день рождения собираем – она никогда ни копейки не даст. Вообще поставила себя как бы вне коллектива. Пытались с ней разговаривать, да куда там! Все законы знает – и не подступись.

– Понятно, – сказала я. – Но в больнице ее все-таки навещаете?

– Были девчонки, – смущенно подтвердила Алевтина Николаевна. – Но только один раз. Сказали – больше ни за что не пойдут. Так она их, значит, встретила. Тяжелый человек, одним словом!

– Ну а в личной жизни она как? – спросила я. – Что-то о ней знаете?

– Откуда? – сделала большие глаза Алевтина Николаевна. – Я же говорю, она всегда как бы в стороне. Рабочее время закончилось – и все. Ни в каких мероприятиях не участвовала, ничего… А вы сами-то с ней встречались?

– Да, приходилось, – коротко сказала я.

– Ну и как впечатление? – полюбопытствовала Алевтина Николаевна.

Я развела руками.

– То-то и оно! – торжествующе заключила моя собеседница. – Я и говорю, не стоит про таких в газету…

– Да у нас главный герой шофер, который ее сбил, – попыталась я оправдаться. – В том плане, что слишком много в последнее время наездов стало. Пора бить тревогу.

– Милиция куда смотрит?! – сурово возразила Алевтина Николаевна. – Прежде, бывало, на каждом углу милиционер стоял, и никаких наездов не было! Ни маньяков, ни убийств этих заказных…

Мне подумалось, что Алевтина Николаевна чересчур идеализирует прошлое, но спорить я с ней не стала. Поблагодарив за полученную информацию, я стала прощаться.

– И когда же читать про нашу Татьяну Михайловну в газете? – ревниво поинтересовалась Алевтина Николаевна.

– Скажу вам по секрету, – сжалилась я над ней, – вряд ли мы станем указывать подлинное имя Самойловой. Обозначим ее просто как гражданку С. Это если материал вообще пойдет в печать. Бывает, уже готовая статья отправляется в корзину…

На лице Алевтины Николаевны мелькнул лучик надежды. Перспектива с корзиной казалась ей гораздо заманчивее. Как правильно она сама выразилась – все мы не подарок. Расстались мы очень тепло, и мне было обещано, что в любое время года, как только мне приспичит, Алевтина Николаевна обеспечит меня любыми билетами в любом направлении.

В редакцию я мчалась как на крыльях – еще бы, такая удача! Теперь нужно было срочно пообщаться с адвокатом Григоровичем и продемонстрировать ему личность Татьяны Михайловны, не обезображенную синяками и ссадинами. А дальше можно будет побеседовать и с ней самой. Какой бы ни был у нее характер, однако возможность отправиться с больничной койки на нары должна произвести на нее впечатление.

Когда я возвратилась в редакцию, там были все, кроме Сергея Ивановича. Виктор сидел в приемной и с отсутствующим видом смотрел в окно. Выражение его лица мне не понравилось.

– Только не говори, что у Самойловой пропал паспорт, – сказала я, с тревогой ожидая ответа.

Виктор сумрачно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Паспорт действительно пропал, – ответил он. – Но это не самое худшее.

– А что же худшее? – спросила я.

– Самойлова умерла, – сказал Виктор.

Глава 10

Встретиться с Александром Михайловичем мне удалось только через два дня. Мне показалось, что он старательно избегает меня. Если раньше он появлялся словно из-под земли, стоило мне перешагнуть порог отделения, то теперь он неизменно оказывался то на операции, то на конференции, то на ковре у начальства.

Наконец мне это надоело, и я заняла позицию у дверей отделения с утра, намереваясь стоять здесь до тех пор, пока улыбчивый доктор не попадется мне на глаза. У меня было к нему несколько вопросов.

Неожиданная смерть Самойловой разрушила все наши планы. И лично мне она казалась уж слишком неожиданной. Конечно, я не специалист, но, когда мы с Татьяной Михайловной виделись в последний раз, она вовсе не собиралась умирать.

Виктор тоже не сообщил мне никаких подробностей. Он и сам их не знал. Когда он в печальное утро появился в больнице, все уже было кончено. С Виктором никто особенно и не разговаривал, а Александр Михайлович к нему вообще не вышел.

Все это выглядело достаточно странно, и мне хотелось собственными ушами услышать, как объясняет эту смерть лечащий врач. Но он был неуловим.

В итоге я как часовой торчала на лестничной площадке и предавалась невеселым размышлениям. Мимо меня то и дело сновали люди в белых халатах, а некоторые даже любезно сообщали, что видели Трофимова только что – фамилия Александра Михайловича оказалась Трофимов, – но дальше этого дело не двигалось. Я начинала подозревать, что мой знакомец намеренно пользуется черным ходом или каким-нибудь грузовым лифтом, лишь бы не попадаться мне на глаза. Заняться мне было нечем, и я раздумывала, что делать дальше. Теперь у нас ничего, кроме видеоизображения неизвестного мужика, не было. Мы даже не смогли бы доказать, что он имеет какое-то отношение к покойной. Да и его самого еще нужно было найти.

Григорович так и не увидел фотографии Самойловой. Правда, после наводящих вопросов он согласился, что, возможно, кассир, у которой он приобретал билеты на поезд, была похожа на Татьяну Михайловну – а возможно, и не была.

Одним словом, все в одночасье рассыпалось, точно карточный домик, и мы практически оказались в той же точке, откуда и начинали. Только теперь и вопросы задавать было некому. За исключением, пожалуй, симпатичного доктора, который уже не казался мне таким симпатичным. Теперь, стоя на лестнице, я думала о нем как об изворотливом и двуличном субъекте.

Но долго скрываться в таком учреждении, как больница, все-таки нельзя – это не секретный объект. Да и сам Александр Михайлович не мог удерживаться на одном уровне бдительности продолжительное время – у него были дела, да и, наверное, он не ожидал от меня такой настырности.

И наконец мое терпение было вознаграждено. Из дверей отделения появился Александр Михайлович собственной персоной – как всегда, подтянутый, бодрый, в безупречно чистом халате и белой шапочке. Пожалуй, неожиданностью было хмурое и озабоченное выражение его лица, безо всякого следа привычной улыбки и добродушия во взгляде.

Увидев меня, доктор на мгновение замер, но тут же взял себя в руки и, сухо поздоровавшись, наладился бежать куда-то дальше по коридору. Это можно было бы счесть выдающимся хамством, но меня в тот момент волновало совсем другое – у этого хамства был очень загадочный подтекст, и мне очень хотелось проникнуть в эту загадку.

Поэтому, нисколько не растерявшись, я шагнула вслед за Александром Михайловичем и решительно окликнула его. Немного поколебавшись, он все-таки остановился и, оглядываясь через плечо, недовольно сообщил, что ему некогда.

– Интересно получается, – сказала я, стараясь не давать воли эмоциям. – То вы ни на секунду от меня не отходите, за ручку поддерживаете, приглашаете в любое время дня и ночи, а тут такая резкая перемена! Вас случайно не подменили?

– Но мне действительно некогда, – сказал доктор, морщась, словно он не говорил, а жевал горькую таблетку. – Меня ждут на консультацию. Там тяжелый больной…

– Такой же тяжелый, как Самойлова? – спросила я.

– А что Самойлова? – с вызовом сказал Александр Михайлович.

– Я слышала, что она умерла, – ответила я.

– Да, к сожалению, – подтвердил доктор. – Медицина, увы, не всесильна.

– И все-таки хотелось бы узнать об обстоятельствах этой смерти подробнее, – сказала я. – Довольно неожиданная смерть, вы не находите? И для кого-то выгодная.

Александр Михайлович посмотрел на меня с раздражением. Сейчас у него были какие-то тусклые, без малейшей искры глаза.

– Я вас не понимаю, – резко сказал он. – Кому может быть выгодна смерть? А подробнее об этом рассказать можно, но ведь вы не специалист, вы и половины не поймете…

– А вы растолкуйте, – хладнокровно заметила я. – Вообще-то я понятливая. А кроме того, мне приходилось частенько сталкиваться в своей работе с судебными медиками, и я от них кое-чего нахваталась…

– Все равно, это долгий разговор, – мотнул головой Александр Михайлович. – А я спешу. Загляните ко мне часика в четыре! Или нет – лучше завтра, в это же время… – он отвел глаза в сторону.

– Э, нет! – категорически заявила я. – Не собираюсь бегать за вами, как собачка, дело очень серьезное, и я отношусь к нему также серьезно. Эта смерть вызывает у меня определенные сомнения, а ваше поведение только укрепляет меня в этих сомнениях.

– О каких сомнениях вы говорите? – сердито перебил меня Трофимов. – Вы профан в медицине. Отсюда и все ваши сомнения!

Его симпатичное лицо сложилось в напряженную злую гримасу, линия губ хищно изогнулась – и он стал похож на ощерившегося кота. Мне даже показалось, что на нем шерсть – пардон, волосы встали дыбом.

– Привыкли раздувать из всего сенсацию! – фыркнул мне в лицо Александр Михайлович. – Стыдно потом читать ваши бредни! Моя бы воля, я и на пушечный выстрел не подпускал бы журналистов к больнице!

Он был вне себя, но мне казалось, нажми на него сейчас посильнее – и доктор расклеится, раскиснет и гнев его превратится в истерику.

– Журналистов – что! – мечтательно протянула я. – Вот была бы у вас возможность не пускать сюда следователей!

Александр Михайлович внезапно умолк и с бессильной ненавистью уставился на меня. И следа былого интереса не было в его глазах. Теперь он видел во мне не привлекательную женщину, а мерзкое существо, отравляющее ему жизнь.

– Трудно все-таки с вами разговаривать! – вдруг почти жалобно сказал он. – Эти странные намеки… Скоропалительные домыслы… – Губы его прыгали, и доктору пришлось прилагать огромные усилия, чтобы говорить спокойно. – Ну, что вы хотите узнать? Как умерла Самойлова? Все очень просто. Слышали о таком явлении – жировая эмболия? Тромбоз глубоких вен. Она была уже в возрасте, сосуды уже не те… тем более множественные переломы… Оторвался тромб или жировая ткань попала в сосудистое русло – перекрыла сердечную артерию. Вот вам и внезапная смерть!

– Самойлова умерла внезапно? – спросила я.

– Да, это произошло внезапно! – резко сказал Александр Михайлович. – Помочь в таких случаях практически невозможно. Я сам дежурил в ту ночь. Были предприняты все необходимые меры…

– Вы дежурили в ту ночь? – удивилась я. – И в какое же время это случилось?

– Самойлова умерла под утро, – объяснил Трофимов. – Около пяти часов утра, если точнее…

– Вскрытие подтвердило ваш диагноз? – поинтересовалась я.

– Разумеется, – не моргнув глазом ответил Александр Михайлович.

– Где у вас морг? – спросила я. – Хотелось бы переговорить с патологоанатомом.

На лице Трофимова появилось выражение обреченности.

– Послушайте, что вам надо? – устало спросил он. – Чего вы добиваетесь? Здесь все чисто. Сенсации не будет.

– Я в этом не уверена, – возразила я. – Так как насчет патологоанатома?

– Послушайте, – терпеливо повторил он. – Мне приходится объяснять вам элементарные вещи. В исключительных случаях, когда диагноз абсолютно не вызывает сомнений, а родственники категорически отказываются от вскрытия, мы его не проводим. Теперь вам понятно? Родственники пожелали, чтобы Самойлову не вскрывали. Насколько я знаю, они уже забрали тело. Кажется, завтра похороны…

– Вот как? Первый раз слышу, что у Самойловой имеются родственники, – заметила я.

– У всех есть родственники, – сказал Трофимов. – Почему Самойлова должна быть исключением?

– И вы их видели? Разговаривали с ними? – спросила я.

– Видел и разговаривал.

– Можете назвать их фамилии, адреса?

– Зачем? По-моему, это было бы неэтично, – сказал Трофимов. – Да я и не помню…

– А вы напрягите память, – посоветовала я. – Потому что вспоминать вам все равно придется. Не сейчас, так в кабинете у следователя. Между прочим, я теряю здесь время не просто так, уважаемый доктор. Самойлова имела отношение к серьезным преступлениям, и так просто это дело не закончится. Вы еще пожалеете, что рискнули отдать тело Самойловой без вскрытия…

Кажется, я попала в самую больную точку. Лицо Александра Михайловича на глазах сделалось серым, и он уже не был похож на бодрого и спортивного молодого человека. Сейчас ему можно было дать лет сорок, не меньше.

– Мне не о чем жалеть, – как заклинание, проговорил он. – Я все делал правильно. Не ожидал от вас такого… – он не сумел подобрать слово и только обиженно махнул рукой. – А тело, если хотите знать, забрала племянница Самойловой. Она предъявила необходимые документы. Женщина лет тридцати. Ее еще немного чудно зовут… А, вот – Лилиана! А фамилию и адрес я действительно не запомнил – зачем они мне?

– В самом деле, зачем? – согласилась я. – Насколько я понимаю, вещи Самойловой, ее сумочку забрала все та же Лилиана?

– Вы правильно понимаете, – сказал Трофимов. – Естественно, при таких обстоятельствах я не мог выполнить своего обещания. Если ваш коллега на меня обиделся, передайте ему мои искренние извинения.

– Обязательно передам, – пообещала я.

– У вас больше нет вопросов, Ольга Юрьевна? – с некоторым облегчением проговорил Трофимов, ожидая, что я наконец оставлю его в покое. – Тогда я, с вашего позволения, пойду… И прошу, не судите о нашей работе предвзято, не ищите всюду халатность и злой умысел! Поверьте, мы не какие-то бездушные чудовища – и каждая смерть пациента уносит частичку и нашей жизни! Вам как филологу, наверно, известны слова Антона Павловича Чехова, что у врачей бывают такие минуты, каких не пожелаешь никому?..