Текст книги "Голая правда"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Светлана Успенская
Голая правда

Глава 1
ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ ИЮНЯ

День быстро разгорался, полуденное горячее солнце обдавало жаром из-за гребней темных домов; в мареве выхлопных газов становилось тяжело дышать – сказывался удушливый микроклимат московского центра. Тени деревьев были коротки и не спасали от жара, который дрожащими волнами поднимался от нагретого асфальта. Жалюзи магазинов опустились, внутри завыли кондиционеры, струящие прохладный воздух.

Мария Федоровна, приходящая домработница актрисы Евгении Шиловской, уже подходила к дому, волоча за собой тяжелую сумку на колесиках, нещадно скрипящую на выбоинах тротуара, когда ее внимание, истомленное ежедневным однообразием, привлекла странная долговязая фигура в синем спортивном костюме, перебегавшая улицу перед плотным строем машин.

Этот нелепый человек, размахивая неимоверно длинными руками, бросился наперерез дымящему черными выхлопами «КамАЗу», выворачивавшему из-за угла на большой скорости. Раздался визг тормозов, гудки, кто-то охнул, засвистел милиционер на перекрестке. Грузовик резко дернулся и застыл многотонной махиной над распростертым телом.

«Что там такое?» – заинтересовалась Мария Федоровна и, скрипя тележкой, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, заспешила к месту дорожно-транспортного происшествия.

Прохожие, оглядываясь, замедлили свой бег, из подворотни вынырнула стайка полуголых загорелых пацанов. С криком: «Айда, позырим! Там человека задавили!» – они брызнули глазеть бесплатное представление.

Черный строгий «сааб» застыл слева от «КамАЗа», на его капоте виднелась глубокая вмятина, по лобовому стеклу побежали тонкие змейки трещин. Бледный водитель стоял около машины. Пассажир «сааба» – вальяжный мордатый мужчина – наклонился над телом пострадавшего. Гаишник колдовал над бедолагой в синем костюме, широко разбросавшим длинные руки по мостовой.

– Жив ли? – вслух заволновалась Мария Федоровна и приподнялась на цыпочки: высокий кузов грузовика заслонял ей картину.

– Что же «скорая» не едет? – возмущалась крупная женщина в соломенной шляпе, похожей на гриб.

Толпа зевак все увеличивалась. К окнам домов приникли любопытные лица, бледнеющие в темных окнах, как размытые пятна.

– Я видел собственными глазами, он из этого двора выскочил и как кинется!.. – объяснял всем зевакам словоохотливый старичок апоплексического вида с палочкой наперевес. Он указал на двор, куда направлялась Мария Федоровна.

Тут Мария Федоровна не выдержала.

– Я здесь живу, в этом доме, – активно вступила она в обсуждение. – Не из наших ли жильцов кто? Не такой мужчина, с усами?

– Нет, парень, совсем молодой, без усов.

– Я видела, он ка-ак бросится… – делилась впечатлениями дама в соломенной шляпке. – А я ка-ак вскрикнула!

Между тем на широкой улице мгновенно образовалась ревущая автомобильными гудками пробка. Милиционер отошел от тела и теперь руководил движением. Вдалеке раздался вой сирены – это спешила «скорая». Прижавшись к «КамАЗу», она резко затормозила, и из салона посыпались люди в белых халатах.

– Не спешат, однако, наши медики, – саркастически заметил словоохотливый старичок. – Семнадцать минут. Я засекал по часам. В двенадцать четырнадцать это произошло, могу засвидетельствовать…

Автомобильная пробка дымила сизой гарью, зеваки стояли плотной стеной. Люди в белых халатах закончили хлопотать вокруг лежащего на горячем асфальте тела. Пострадавшего погрузили на носилки и затолкали в салон «скорой».

– Жив ли? – волновалась Мария Федоровна.

– Жив! Жив! – эхом пронеслось по толпе, плотно облепившей тротуар и край мостовой.

Завывая сиреной и мигая синим проблесковым маячком, «скорая» уехала. Толпа постепенно стала рассасываться. Вскоре на улице не осталось любопытных. Словоохотливый старичок застучал палочкой в направлении прохладного сквера, где его давно поджидали истомившиеся партнеры по партии в домино.

Взволнованная случившимся событием, Мария Федоровна тяжело вздохнула и, обливаясь липким потом, засеменила в направлении своего дома, скрипя несмазанными колесиками тележки.

«Кто же это был?» – Этот вопрос сильно занимал Марию Федоровну. «Не из нашего ли дома? Эх, не смогла я разглядеть его», – сожалела она, сжигаемая неудовлетворенным любопытством.

Тяжело ступая, она подрулила к детской площадке, яркой раскраской качелей выделявшейся посреди двора, и, вытерев со лба выступившие крупные прозрачные капли, рухнула на скамейку, с блаженством вытянув налившиеся свинцовой тяжестью ноги в стоптанных доперестроечных ботинках фасона «прощай, молодость».

На скамейке, в тени раскидистых кустов сирени, ее поджидали Эвелина Ивановна из пятнадцатой, даже в жару кутающаяся в толстый пуховый платок, и Порфирьевна из пятьдесят второй – эти старушки составляли костяк дворового самосознания.

– Я сейчас видела, как человека задавили, – запыхавшись, выдохнула Мария Федоровна, довольная возможностью обсудить последние новости со своими приятельницами.

– А мы слышали, сирена выла. Я еще Порфирьевне говорю, не то случилось что… – подняла седые выщипанные бровки Эвелина Ивановна. – Надо же, сбили! Конечно, носятся как черти угорелые… А кого сбили?

– Да вот, тоже… Не видела я, но говорят, из нашего двора выбежал, парень такой высокий, мосластый, в синем спортивном костюме… Я вот думаю, у нас вроде таких нет…

– В синем, спортивном? – Ниточки седых бровей полезли еще выше. – Порфирьевна, не тот ли это…

– Да-да, отсюда, из вашего подъезда он и выходил, я его хорошо разглядела, – подхватила Порфирьевна. – Мы с Эвелиной почту из ящика доставали, когда он мимо прошмыгнул. Не из наших жильцов он. Может, чей-то гость?

Околоподъездный совет, взволнованный своей непосредственной причастностью к событиям, задумался. Еще минут десять, отдыхая от марш-броска по магазинам, Мария Федоровна обсуждала личность неустановленного юноши, а затем, кряхтя, тяжело поднялась и со вздохом произнесла:

– Пойду я, обед готовить пора… Как там моя мадама, встала ли, не знаю… – И, волоча за собой осточертевшую тележку, она вошла в гулкий полумрак подъезда и стала, кряхтя и тяжело вздыхая, подниматься по высоким ступеням старинной прохладной лестницы. Лифт, как всегда, не работал.

Достигнув четвертого этажа, Мария Федоровна облегченно выдохнула – самая тяжелая часть дня заканчивалась. Она пошарила рукой в кармане сумки, нащупала массивную связку ключей и, выудив ее, подошла к двери. При первом же легком прикосновении тяжелая дверь поддалась и с легким скрипом отворилась – она была незаперта.

Мария Федоровна побледнела. По спине побежали мурашки, ужас на несколько секунд лишил ее возможности действовать – неужели она забыла закрыть дверь? Конечно, Евгения Викторовна должна быть дома, но если, по своей привычке поздно вставать, она спала, а кто-то пробрался в квартиру? На слабеющих ногах, тревожимая дурными предчувствиями, Мария Федоровна вошла в широкий холл.

Послышался шорох. Женщина вздрогнула, ее нервы напряглись до предела. Из ванной, лениво потягиваясь и щуря желтые щелочки наглых глаз, вышел дымчато-серый кот Бакс. Он разинул зубастую пасть и стал обнюхивать сумку, чуя волнующую близость парной телятины.

– Ух, напугал, – облегченно выдохнула Мария Федоровна, опускаясь на стул и стягивая ботинки.

Слава Богу, кажется, ничего не произошло, все на своих местах. Она просто забыла уходя запереть дверь, но кажется, Евгения Викторовна ничего не заметила… Она, скорее всего, еще спит.

Стянув ботинки, женщина мимоходом погладила кота, ступая босыми ступнями по паркету, бесшумно подошла к двери спальни и прислушалась. В спальне было тихо, только на кухне капала из неплотно прикрытого крана вода.

– Спит, – облегченно выдохнула Мария Федоровна и легонько толкнула дверь – пора будить хозяйку. – Женечка, уже час дня, – осторожно пропела она, заглядывая в щель полутемной комнаты.

В ответ она не услышала ни сонного ворочанья, ни вздохов просыпающегося человека.

– Женечка, – ласково проговорила домработница и, осторожно ступая, подошла к окну, чтобы раздвинуть плотные портьеры. – Вы просили разбудить пораньше, я приготовлю вам ванну…

Полуденный свет, затененный колеблющейся листвой старых раскидистых тополей, ворвался в тихий сумрак уютной спальни. Мария Федоровна обернулась, изгибая лиловые губы в приторной улыбке. Но в ту же секунду улыбка сползла с ее лица, как растаявший грим, выпученные глаза раскрылись, поднятые руки упали вдоль тела – на пушистом ковре около широкой кровати с пеной черных скомканных простыней лежало тело молодой женщины в прозрачной розовой сорочке.

Черная змейка запекшейся крови застыла, сбегая от виска по мертвенно-белой щеке к углу серого рта. Остекленелые глаза неподвижно смотрели в пол, обнаженные ноги смутно белели на темном ковре, рука тонула в длинном ворсе, а светлые волосы, сбившись в спутанный ком, сливались с причудливым восточным узором.

– Евгения Викторовна… – выдавила из себя Мария Федоровна. Ее руки лихорадочно шарили по стене в поисках выключателя, потом потянулись к сердцу, ослабевшие ноги подогнулись, в голове помутилось, и смутные очертания лежавшей на ковре женщины стали двоиться, троиться, расплываться, пока не исчезли совсем в навалившейся на глаза черной бездне.

В комнату, медленно перебирая лапами, вошел дымчатый кот.

Глава 2
ЖАРКИЙ ВЕЧЕР

Бригаду медиков и оперативно-следственную группу, прибывшую к вечеру на место происшествия, вызвала массажистка Шиловской. Она явилась около двух часов, чтобы провести очередной сеанс противоцеллюлитного массажа.

Обнаружив дверь квартиры открытой и, миновав кота, благополучно распотрошившего сумку со снедью, она наткнулась на два женских тела. Массажистка, будучи девушкой хладнокровной и решительной, не растерялась, вызвала «скорую» и милицию, до приезда которой просидела на кухне, нервно кусая губы и поглядывая на наручные часики – визит к следующей клиентке откладывался, и непредвиденная задержка, кажется, волновала ее больше всего. Московский бомонд не любит неаккуратности, даже если она вызвана чрезвычайными обстоятельствами.

Первой приехала «скорая». Едва тронув запястье актрисы, врач с видом равнодушной обреченности махнул рукой и занялся домработницей, лежавшей на ковре рядышком со своей хозяйкой. Мария Федоровна была жива, хотя и смотрела бессмысленно в потолок, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Констатировав обширный инсульт, ее на носилках отнесли в машину и отправили в больницу. Зрелище «убиенной» приятельницы и ее бледное лицо с закатившимися глазами вызвали шок околоподъездных старушек, не далее чем час назад наблюдавших ее живой и здоровой.

Приехала милиция. Массажистку отпустили, расспросив и запротоколировав ее показания. Потом начался осмотр квартиры. В понятые, естественно, попали Эвелина Ивановна из пятнадцатой и Клавдия Порфирьевна из пятьдесят второй.

То и дело охая и поминая имя Божие всуе, они рассказывали многочисленные подробности сегодняшнего дня, неожиданно богатого происшествиями. Старушек выслушали, не вникая в их взволнованные речи, и оперативная группа приступила к осмотру квартиры.

В воздухе носился запах химических реактивов. Он казался резче и приторнее в квартире, добела раскаленной солнцем. Пол был посыпан черным порошком, над ним колдовал эксперт-криминалист, и понятых гоняли из угла в угол, чтобы они не затаптывали следы. Шарахавшиеся из стороны в сторону старушки под конец нашли приют в уголке, откуда тихо блестели бесцветными слезящимися глазами.

Старший следователь райотдела милиции майор Буркин, белобрысый мужчина лет тридцати пяти, тщательно разделяя слова и подчеркивая паузой запятые, диктовал протокол осмотра квартиры молодому человеку в гражданском, который, примостившись на краешке роскошной кровати, писал. Папка лежала у него на коленях.

– Тело обнаружено на полу головой к окну, ногами к дверям, между трюмо и кроватью…

Щуплый младший лейтенант Шушарин, то и дело утирая со лба испарину, фотографировал спальню. Фотоаппарат щелкал, ослепляя режущими глаз голубоватыми вспышками.

В комнате суетился еще один сотрудник – сгорбленный, в очках – эксперт Харченко. Обмахивая кисточкой с порошком все мало-мальски пригодные для исследования поверхности, он приближал к ним нос, близоруко всматривался, щуря глаза, потом аккуратно наклеивал полоску клейкой ленты и снимал ее уже с серыми разводами.

Совершалась ежедневная монотонная работа, за которой не мог наблюдать труп женщины, все еще пристально глядевшей куда-то мертвыми глазами из-под неплотно сомкнутых век, оперенных длинными ресницами. Мужчинам, давно уже привыкшим к грязным и неприятным моментам в своей работе, было немного не по себе – в комнате как будто витал чей-то дух, безмолвно надзирающий за вторжением в свою обитель чужих людей…

У Буркина пересохло горло. Он остановился, прокашлялся и с удовольствием закурил. Когда его монотонный голос замолк, все почувствовали облегчение от наступившей тишины. В молчании стали слышны городские звуки – урчание машин, лай запертой собаки, говор голосов у подъезда.

– Ну и жара сегодня, – ища поддержки у коллег, пробормотал Харченко.

– Да-а, хорошо, что еще труп свежий, а не недельной давности, не то мы бы тут задохнулись, – поддержал разговор младший лейтенант Шушарин. На самом деле ему было очень жутко, он первый раз участвовал в выезде на место происшествия, к тому же на квартиру известной актрисы, да еще и только что убитой.

– Это точно, – вступил в беседу Буркин.

– А я ее, мужики, недавно по «ящику» видел, – сообщил Шушарин, кивком указывая на Шиловскую. – Какой-то фильм был… Бодяга такая! Кажется, что-то про мафию. Она там любовницу главаря играла. Ее в конце фильма тоже убили… Мне еще жена говорит: смотри-ка, звезда – ни один фильм без нее уже не обходится. А я еще подумал: хороша же она из себя, картинка!..

– Ну и что, я тоже ее видел по телику, – громко, чтобы разогнать застоявшуюся тишину, сказал Харченко. – И в театре несколько раз…

– Не думал я, что увижу ее так близко, – кивнул Шушарин на распростертое тело. – Жалко, да? Молодая…

– Ладно трепаться, поехали дальше, – оборвал его Буркин и забубнил снова: – Обнаружены: пустая упаковка пантропанола, стакан с бесцветной жидкостью, вероятно с водой, незапечатанное письмо, женский гребень, пульт от телевизора…

…Вечерело. Низкое солнце заглядывало в окно, и кружевная тень высоких тополей уже не защищала от его прямых розоватых лучей. Раскаленный красный шар цеплялся одним краем за почерневшие крыши домов, пронизывая лучами всю комнату насквозь.

– Ну что, есть «пальчики»? – негромко спросил Шушарин, присаживаясь на краешек кровати с резными спинками в причудливых деревянных завитушках.

– Есть, – пробормотал Харченко, собирая кусочки липкой ленты. – Есть и «пальчики», и следочки, и микрочастицы… Да боюсь, что все это только убитой и ее матери…

– Домработницы, – поправил Шушарин.

– Какая разница…

– Принципиальная. Если бы это была ее мать, то подозрение на нее отмелось бы почти автоматически, – бойко затараторил Шушарин, с удовольствием выкладывая все свои соображения. – Плюс сердечный приступ…

– Инсульт…

– Какая разница… А домработницу будут основательно проверять.

– Можно подумать, что редко матери убивают своих дочек, – скептически заметил Буркин. – Да сплошь и рядом… Выпьют поллитру на двоих и давай друг друга лупцевать.

– Не так уж редко, – согласился Шушарин. – Но не таких знаменитых. Не хочешь ли ты сказать, что хозяйка с домработницей сначала нализались, а потом начали выяснять отношения?

– Кто их знает… По крайней мере, на месте преступления нашли мертвую хозяйку и полумертвую домработницу… – Буркин заглянул в бумаги. – Тюрину. И только сам Господь Бог пока знает, кто кого довел до состояния нестояния…

– Да, на ограбление не похоже, – встрял в разговор Харченко. – Кажется, все вещи целы.

Щелкнув зажигалкой, Буркин раскурил новую сигарету. Маленькая комнатка стала наполняться клубами сизого дыма. Он медленно поднимался к потолку, резко выделяясь расплывающимися волокнами в ярком свете закатного солнца.

– Согласитесь, что все-таки не похоже, чтобы здесь хозяйничали обыкновенные домушники, – не унимался младший лейтенант, – иначе все было бы вверх дном. Удар нанесен… – Шушарин склонился над убитой. – Острым предметом, но не ножом. В висок. Что и послужило причиной смерти…

– Торопишься, – саркастически усмехнулся Буркин, вытянув губы трубочкой и выпуская аккуратные колечки дыма. – Это вскрытие покажет, каким предметом… И что послужило причиной смерти… Рану до дна не разглядишь.

– Все равно, сразу исключается самоубийство и…

– Ну и быстр ты, парень. – Харченко неодобрительно покачал головой. – Прямо Шерлок Холмс…

Он медленно прошелся вдоль стен и, остановившись у картины в золоченой раме, сказал с восхищением, задрав голову:

– Эй, будет вам спорить. Смотрите, какие картинки странные развешаны… Как в галерее!

Буркин не тронулся с места, а лейтенант подскочил и, задрав голову, впился в нее изучающим взглядом.

– Ни черта непонятно, – через минуту внимательного рассматривания буркнул он, пожимая плечами. – Так посмотришь, вроде голая баба… Лежит… А вот так посмотришь, уже другая баба… Но уже вроде бы стоит…

– Ну так чего ж тебе еще надо? В том-то нынешнее искусство и состоит – пару-тройку дам изобразить в непонятном ракурсе и на стенку повесить… По мне, так лучше уж из «Пентхауса» вырезать.

Буркин, заинтересовавшись, подошел к ним.

– И где ты здесь голых женщин разглядел, не понимаю, – поразился он. – Я вижу дерево, сучья голые, листья, и еще черт-те чего на ветвях накручено, как будто змея обвилась… Похоже, сюжет на библейскую тему. Черт с ней, с этой картиной… Пора закругляться, – озабоченно пробормотал он, взглянув на часы.

– Это Дали, – уверенно сказал Харченко. – Подлинник небось. Они, артистки, такие, им только подлинники дарят. Это тебе не репродукции из «Пентхауса»… Постой, постой… А что означает эта дырочка? Глаз змеи как будто. Надо же, как натурально сделано! Искусство!

Сосредоточенно нахмурив брови, Буркин снял картину. За ней в стене оказалось аккуратное круглое отверстие.

– Ба-а, да здесь стреляли! – воскликнул Харченко.

Через несколько минут активных поисков удалось обнаружить еще одно пулевое отверстие – в самом углу, за кушеткой. От любопытных глаз его прикрывал пышный плед с кистями.

– Вот так дела, – задумчиво протянул Буркин. – Да здесь была стрельба… Значит, кто-то должен был слышать звук выстрелов…

– А я все думаю, за что ее убили… – не унимался Шушарин. – Вот бы мне поручили расследование. Уж я бы докопался… Молодая, красивая, знаменитая… Из-за чего?

– Любовь! – мечтательно сказал Харченко. – Из-за любви, как пить дать!

– Деньги! – категорически заметил Шушарин. – Кому сейчас эта ваша любовь нужна, когда кругом полно секса. Сейчас всем не хватает денег, а любовь – вторичный продукт. Она не является предметом первой необходимости… Но странно, выстрелы были, а на теле нет пулевых ранений…

В сумерках осмотр квартиры закончился. Понятые подписались под протоколами и удалились, робко шушукаясь между собой.

Оперативники стали собираться – их работа подходила к концу. Харченко складывал свой объемистый чемодан. Буркин набрал номер телефона и снова вызвал машину – труповозку.

– Выехали, ждите, – противным пронзительным голосом сказала дежурная.

Оставалось дожидаться приезда машины, чтобы потом опечатать квартиру и сдать найденные материалы.

Вскоре в прихожей послышались громкие голоса, и в комнату ввалились санитары с носилками.

– Ну, наконец-то, – с облегчением выдохнул Буркин. – Что-то вы, ребята, не торопитесь…

– Да у нас вызовов сегодня – во! Зашиваемся, – устало сообщил дюжий санитар с помятым лицом, лоснящимся от пота. – Жара! Тепловые удары – раз, два и капут!

Фигуры в зеленоватых халатах засуетились над трупом женщины.

– Молодая… Да никак это Шиловская, знаменитая артистка! – раздался возглас, когда безжизненное, окоченевшее тело перекладывали на носилки. – Жене сегодня расскажу, вот удивится! Она от нее без ума.

Когда санитары увезли тело, в комнате стало как будто легче дышать. Как будто ушел какой-то человек, который, несмотря на то, что все время молчал, своим молчанием стеснял других.

– Да, завтра газеты завоют, – заметил Шушарин. – Наплетут невесть чего. Может, даже обвинят во всем чеченских боевиков. Это сейчас модно.

– Хватит трепаться, давай собирай манатки. Мы и так тут слишком долго провозились.

Буркин с шуршанием сворачивал бумажный пакет, где лежали стакан, расческа с волосами, пульт от телевизора, письмо и другие мелочи, обнаруженные по ходу дела. Каждая из этих вещей могла стать важным доказательством.

– Письмецо. – У Шушарина азартным блеском загорелись глаза. – Давайте глянем, а?

Письмо, сложенный вчетверо квадратик обыкновенной клетчатой бумаги, осторожно развернули, и лейтенант вперился взглядом в косые строчки.

Через минуту Буркин сложил листок и молча сунул его в пакет, где уже покоились упаковка от таблеток, пульт и расческа.

– А ты говорил, острый предмет!.. Причина смерти установлена!.. – передразнил его Буркин, сосредоточенно массируя переносицу.

Лейтенант посмотрел на следы мела и темное пятно на ковре. В наступивших сумерках пятно крови, впитавшейся в длинный пушистый ворс, выглядело больше и отчетливее, а белый след, очерчивавший тело, напоминал контур бегущего человека.

– Ну кто бы мог подумать, – бормотал лейтенант себе под нос. – Не могла же она сама… И к тому же выстрелы…

– Пошли, ребята, – сказал Буркин. – Хватит тут торчать!

В ноги Шушарину ткнулся пушистый черный кот, преданно задирая усатую морду.

– Надо его соседям отдать… – пробормотал лейтенант, и кот отправился на лестничную клетку.

Дверь квартиры захлопнулась. Белая полоска бумаги легла поверх замка, как бы перечеркивая все, что до сих пор происходило здесь. Печать закрыла некогда гостеприимно распахнутые двери. Пройдя через скопление граждан около подъезда, оперативники сели в машину, и, выпустив в воздух сизые клубы дыма, милицейский «уазик» отъехал от крыльца. Толпа, весь вечер подпиравшая стены дома, занимаясь активным обсуждением происшествия, стала постепенно редеть и рассасываться.

На город навалилась душная ночь, сияющая мириадами крупных, горящих ледяным блеском звезд, которые путались в телевизионных антеннах на крышах домов и в кронах деревьев с пыльной листвой. Одна из них уселась прямехонько на шпиль Останкинской телебашни и подмигивала городу по азбуке Морзе, отсвечивая розоватыми габаритными огнями. Выкатилась огромная тревожная луна и, усмехаясь одним углом темного рта, уставилась прямо в окна. На нее наползала брюхатая пухлая туча, вдалеке погромыхивала гроза, проходя стороной.

Кот Бакс отправился жить к соседям. А взволнованная событиями Эвелина Ивановна выпила на ночь рюмочку валокордина и заснула младенчески невинным сном под аккомпанемент дождя, барабанившего по жестяным карнизам, как будто нервные пальцы пианиста выстукивали ритм известной мелодии.

Остывшее тело актрисы Евгении Шиловской покоилось в морге, бесчувственное ко всем краскам и звукам подлунного мира.