Текст книги "Замещающая (СИ)"

Автор книги: Sven Lindqvist

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Lindqvist J.A.
Замещающая

Замещающая

Когда раздался звонок, это был первый раз за двадцать два года, когда я услышал о Мэйте. Странное это чувство – взять трубку и услышать на другом конце кого-то, кого считал... ну если не мёртвым, то пропавшим. Тем, с кем уже не повстречаешься. Исчезнувшим.

"Привет. Это Мэтс. Мэтс Хелльберг"

"Мэт?"

"Да. Как дела?"

"Хорошо всё, хорошо. Как ты?"

Трёхсекундная пауза. За это время несколько разных сценариев успевают проскользнуть в моих мыслях. Я знаю, что что-то случилось осенью 1982-го. Что-то, что подразумевало, что Мэйт не сможет вернуться в школу. Больше я ничего не слышал. Что-то стряслось, и скорее всего эта проблема никуда не делась. И потому эта пауза заставляла меня чувствовать себя неловко.

"Мне нужно тебе кое-что рассказать. Мы можем встретиться?"

"Ну, даже не знаю..."

"Пожалуйста. Это важно. Ты единственный, кому я могу рассказать".

"О чём?"

Ещё одна пауза. Я посмотрел на часы. "Клиент всегда мёртв" начинался через пару минут, последний эпизод сезона, и я не собирался упустить ни секунды.

"Тебе никогда не был интересно, что произошло?"

"В смысле?"

"Со мной"

"Ну, вообще да, но..."

"Это не то, что ты думаешь. Даже близко не то, что ты можешь предположить. Мы можем встретиться?"

Осенью 82-го в классе стояла жаркая дискуссия, на тему того, что в действительности случилось. Мэйт убил человека, Мэт совсем съехал с катушек и угодил в психушку. После рождества его уже практически забыли. Жизнь шла дальше. Кажется, я размышлял о нём периодически, так как я был наиболее близок к нему, если вообще можно быть близким к кому-то вроде Мэта. Но даже я забыл про него. Как и все, повторял я себе.

И всё же совесть покалывала меня. Не за то, что я сделал или не сделал, когда нам было тринадцать, а за то, что забыл о нём. Поэтому я ответил: "Ок, да. Где и во сколько?"

"Сможешь заехать сюда завтра? Ко мне?"

"Где ты живёшь?"

Он назвал адрес квартиры в Роксте. Я сразу решил, что это жильё, организованное ему лечебницей. Как выяснилось, я был прав.

Было ровно двадцать минут десятого, так что я пропускал только титры. Но прежде чем мне удалось повесить трубку, Мэт спросил: "Слушай, у тебя сохранилась фотография с классом?"

"Какая?"

"Последняя. Шестой класс".

"Я не знаю. Может быть".

"А можешь поискать и принести с собой? Это важно".

"Ок"

Мы попрощались и повесили трубки.

Дэвид и Клэр курили гашиш, Нейта ожидала операция, а я не мог отвлечься от мысли о фотографии класса. Во-первых, где она, и сохранилась ли вообще? И, во-вторых, что в ней такого особенного?

Как только серия закончилась, я спустился в подвал и начал розыски по архивам моей жизни: трём коробок от бананов, наполненных фотографиями, письмами, журналами, видиолентами и всем тем барахлом, что начинает рано или поздно коллекционировать человек моего склада ума.

Я задержался немного на концертной программе "Black Celebration Tour" Depeche Mode. Страница за страницей тянулись бессмысленные идолы, которых я перерисовывал в свои школьные учебники. И фотография Мартина Гора, который был моей иконой. Жаль, что у меня не было вьющихся волос. Но всё это было в 85-86 годах. Я зарылся глубже.

Я провёл там целый час. Нашёл то, что искал, принёс фотографию наверх в квартиру, сел за кухонный стол и начал её изучать.

Ничего необычного на ней не было. Особое внимание я уделил Мэтсу. На нём была футболкка с Iron Maiden, его волосы были длиннее, чем у кого-либо из класса, включая девочек. На его запястье – шипованный браслет. Если смотреть на фотографию не зная ничего больше, то можно решить, что он был самым суровым членом класса.

С одной стороны, это было так. С другой – совсем иначе.

Он бы суров в своей неуязвимости. Никто не наезжал на него. Не потому, что он мог дать сдачи, он был тощий, худой как десятилетний ребёнок, но его как будто окружала аура, ощущение того, что он, не задумываясь, вырвет тебе глаза, если повздоришь с ним.

Ему было нечего терять.

На момент создания фотографии прошло два года после того, как его мать и старший брат погибли в автокатастрофе. Мэтс пропустил так много по школьной программе, что в итоге вынужден был остаться на второй год – так он и оказался в нашем классе. Его стиль, одежда, что он носил, на самом деле принадлежали его брату, Конни. Его отец не разбирал комнату Конни, просто на смог заставить себя это сделать, так что Мэтс мог получить из неё всё, что ему хотелось.

После аварии его отец скатился на дно. Я нечасто заходил к Мэтсу и помню его отца лишь как нечто постоянно сидящее в кресле. Нечто серое. Однажды я спросил Мэтса: "А чем вообще твой отец занимается?"

"Ничем. Ничем не занимается. Просто сидит дома".

Больше я вопросов не задавал. Но запомнил отца Мэтса главным образом как привидение в телесной форме. Человеческая масса, не более. Они вроде бы сводили кое-как концы с концами, но я тогда не уточнял. В двенадцать лет таким особым не интересуешься.

Я осмотрел фото класса. Мы стояли близко друг к другу на клочке газона около флагштока. Я не знал, что стало ни с кем из них. Я знал, как зовут каждого. Кроме учительницы. Она была замещающей, была с нами всего две недели и стояла слегка в стороне от класса, желая казаться непричастной.

Все эти имена. Бесцельно высеченные на коре моего мозга, чтобы не быть забытыми никогда. Как будто мы ещё жили в деревнях, где имена людей, с которыми ты ходил в школу, становятся именами тех, с кем ты работаешь, охотишься, на ком женишься, наконец. Но теперь всё иначе. Теперь это просто имена.

Ульрика Берггрен, Андреас Милтон, Томас Карлссон, Анита Кёйли.

Уехали, развеялись на все четыре стороны, забылись. Только имена остались. Нечего и говорить об этом. Так мы живём теперь: каждый должен подвинуться, чтобы уступить место кому-то новому. Постоянно.

Они такие, нижние слои вещей в старых коробках: там меланхолия, неопределённое чувство потери. Ты роешься внизу, и оно выплёскивается наверх.

На следующий день была пятница. Мы договорились, что я заеду к Мэтсу в шесть, и я не планировал там задерживаться. В девять утра в субботу должен был прийти Лабан. Лабан – это мой сын, ему десять, и он бывает у меня через выходные.

Он был причиной, почему я не был в восторге от идеи встретиться с Мэтом в пятницу. Я стараюсь, чтобы пятницы проходили радостно, стараюсь не впадать в уныние. Ни какой выпивки, никаких мрачных мыслей. Субботним утром я должен быть в лучшей форме, быть не хуже других пап-на-каждый-второй-выходной. Мне кажется, я неплохо справляюсь. Но я чувствовал, что Мэйт обременён чем-то, что могло легко напутаться и на меня, чего я не желал. И своих проблем хватает.

Так или иначе, я доехал на метро до Рокста и побродил вокруг среди многоэтажек, прежде чем найти нужный дом. Уже на этом этапе бремя начало тянуться к моим ногам. Есть нечто депрессивное в небольших многоэтажных районах. Просторные районы вроде Риссне другое дело, в их безумии есть что-то грандиозное, свой собственный мир. Но комки вроде того что в Рокста – просто уродливы.

На доске внизу у парадного входа фамилия Хелльберг встречалась дважды, но я догадался, что Мэйт был тем, чья фамилия была собрана из более свежих букв. Они выглядели новенькими с иголочки. Недолго, похоже, он успел тут прожить.

Мои подозрения подтвердились, когда я поднялся на лифте на пятый этаж. На почтовом ящике не было таблички, просто надпись от руки. Две надписи, если быть точным. Вторая гласила "рекламу не класть". Я позвонил, и дверь открылась в тот же момент, как будто он стоял и ждал за нею.

Я думал, он будет похожим на своего отца. Что он будет покрыт тленом до самых глаз. Но Мэт двинулся в своём падении (а по сути всё это было падением) другим путём. Он выглядел, как будто его опалили в печи.

Он подрос на пару сантиметров со школьных времён, но всё равно был низким. И худым, очень худым. Глаза были глубоко посаженными, скулы выступали, а на голове не было волос. Это описание на самом деле не передаёт того, что он выглядел достаточно хорошо в своей измождённости. Возможно, если я назову Майкла Стайпа, вокалиста R.E.M., это поможет. Толко представьте глаза поменьше и подбородок более округлым.

На его торсе висела снежно-белая футболка. Я говорю "висела", потому что именно так это и было. Футболка и чёрные джинсы выглядели так, будто их приложили друг к другу, по типу одежды вырезаемых из бумаги кукол. Дополнялось всё мощным запахом стирального порошка.

"Привет".

"Привет".

Он протянул руку, и я взял её. Рукопожатие было крепким и сухим.

"Заходи".

Квартира была похожа на его одежду. В ней была мебель и были лампы и всё что нужно, но ничто не выглядело уместным, если вы меня понимаете. Одно время я жил в Киста, и меня тогда пригласила к себе семья соседей, беженцы из Боснии. Им дали временное жильё, и эта временность была немного гнетущей. Мебель была подаренной или найденной или купленной по-дешёвке. Расставленной в пространстве. Чистой и аккуратной, но безжизненной. Просто как зал ожидания. Точно так же было в квартире Мэйта.

"Хочешь чаю?"

"Не откажусь".

"А какого?"

"Ой, не знаю. Просто обычного чаю".

"Может быть "Earl Grey"?

"Я не так много чая пью, так что я не..."

"Каркаде? Нормально?"

"Наверное".

Мэйт исчез на кухне, небольшом закутке, где всё сверкало. Я оглядел гостинную, и не мог отделаться от чувства, что – как бы это сказать? – Мэт пригласил меня вовсе не в своё жильё, а в квартиру, подготовленную специально для этого случая.

На стенах не было фотографий, только картинки с американскими индейцами, волками на закате и подобными сюжетами. Содержание книжного шкафа, казалось, попало сюда прямиком из магазина "Армии Спасения". "Семья Мускат" Зингера, "Код да Винчи" Дэна Брауна... книги, которые присутствуют всегда. Как что-то для фона из рекомендаций внутреннего дизайна от "Ikea". Расставлено без алфавитного порядка. Ощущение только усилилось, когда я нашёл ещё одну копию "Семьи Мускат" полкой ниже.

Когда Мэйт вернулся с чайником и чашками на подносе, я не мог не спросить: "Ты читал их?"

Мэт поставил поднос на чайный столик и посмотрел на книжный шкаф так, как будто только сейчас узнал о его существовании.

"Нет. Но подумал, что прочту. Со временем".

Чай был необычно, ярко красным. Запах был необычным тоже. Как и вкус. Он был горьким и цветочным одновременно. Мэйт наблюдал, как я подношу чашку к губам, и я подумал: он пытается меня отравить.

"У тебя нет сахара? Он немного горький".

"Сахар, нет. Извини. Нет сахара".

Я поставил отравленную чашу на стол и отклонился на спинку кресла. Было в Мэйте что-то такое, что не вдохновляло на светскую беседу, так что я спросил: "Так что ты хотел мне рассказать?"

"Ты нашёл фотографию?"

Я достал фотографию из кармана куртки в коридоре и положил её на чайный столик. Мэйт наклонился над ней и кивнул. Потом посидел какое-то время, вглядываясь в неё. Я опять сел. Когда показалось, что молчание длится уже слишком долго, я произнёс: "На кого же мы были похожи, а?"

"Мм...", Мэт указал на учительницу. "Помнишь её?"

"Нет, почти нет. Она, кажется, была замещающей".

"Заместетителем учителя, ага".

Мэйт встал и отошёл к проигрывателю – одной из тех башен из пластика, кнопок и диодов, что были у каждого в восьмидесятые; их теперь можно взять за сотню крон на блошиных рынках повсюду. Без CD-плеера. Из выдвижного ящика он достал увелечительное стекло, подошёл и вновь сел на место. Мэт направил стекло на фотографию, что-то бормоча про себя.

Мелькнули две мысли:

Первое – у него действительно что-то лежит в ящиках, это всё не было просто декорацией.

Второе – с ним всё ещё что-то совсем не в порядке.

Я потягивал свой чай, вкус которого оказался не таким уж и плохим, после того как отделаешься от первоначального шока. Мэйт отложил увелечительное стекло.

"Ок. То, что я хотел рассказать тебе, касается её", Мэйт указал на замещающую преподавательницу. "Ты помнишь, как её звали?"

"Нет. Я только помню, что... она включала нам какую-то музыку, да?"

Внезапно Мэт рассмеялся. Коротким и безрадостным смехом. Тут до меня дошло, что его замедленные движения, социальная неприспособленность и тихий, практически шепчущий голос были результатом того, что он был институциализован, или как это называется. Его просто заперли на долгое время, только и всего.

"Её звали Вера, а музыка, что она нам включала – The Wall. Ну помнишь, The Wall, Pink Floyd".

"А, точно. Хорошо, что ты напомнил. The Wall. Так и было".

Мэйт посмотрел мне в глаза.

"Ты это точно помнишь? Не утверждаешь это, только из-за того, что я так сказал?"

"Нет, я помню. Эта тема с ненужностью образования казалась мне немного странной, учитывая, что её включала учительница. Но к чему это сейчас?"

"Ты её помнишь?"

Я подвинул фото к себе и посмотрел на женщину на картинке. Её лицо было не больше ногтя моего мизинца, и я потянулся было к увелечительному стеклу, но Мэйт остановил меня.

"Нет. Не сейчас. Подожди, пока я тебе расскажу".

Я ничего не понял, но решил не заморачиваться. Я изучал картинку. У женщины на ней, Веры, было круглое лицо, которое могло бы быть красивым, если бы каждая часть его не было такой маленькой. Тонкие губы, маленькие глазки и прямой, тонкий нос. Как будто что-то сдвинуло их к середине лица на крохотное, но решающее расстояние, и теперь её выражение походило на искусно раскрашенный воздушный шарик. Тёмно-коричневые волосы сидели на голове как шлем. Да. Немецкий шлем из Второй Мировой. А кончики её волос завивались немножко, чем усиливали схожесть.

В моём сознании ожил этот образ, и я вспомнил неприятное ощущение. Как будто дурная аура окружала женщину, которая пришла на замену, когда наша учительница была в декрете.

"Ты помнишь?"

"Да. Помню. Было в ней что-то неприятное, припоминаю".

Мэйт кивнул.

"Да, хотя я этого не ощущал. Тогда. Наверное, помнишь, у меня дела в ту пору шли не очень. Отец умер кстати. Покончил с собой через шесть месяцев после того, как я... пропал".

"Соболезную".

"Это уже в прошлом. Я... могу это понять, в какой-то степени. Автомобиль, шланг пылесоса... Меня это не особо тронуло. Это было частью всего происходящего. Всё пропадёт. В любом случае. Эта замещающая. Вера. Я не придал ей значения, когда она появилась. Я сидел в основом в конце и жрал всякую всячину вроде жевательных конфет с щербетом внутри. Но потом, если ты понмишь, она сделала это. Уже на свой второй день она принесла в класс проигрыватель и сказала, что хочет включить нам кое-что".

"The Wall"

"Да. The Wall. А когда она нажала Play... как только эти первые аккорды, звуки гитары, эти слабенькие аккорды на гитаре, едва уловимое эхо, как будто они играют в большом зале... ты понишь песню? «Hey, you». Эти аккорды в начале? Что-то зацепило меня уже с начала. Что-то в звучании. А когда они начали петь..."

Мэйт посмотрел на меня, откашлсялся и начал петь: "Hey, you..."

И я вспомнил эту песню. Мэйт пел даже лучше чем в оригинале, и на моих руках встали волоски: Я должен получить этот альбом.

Мэйт продолжил. "Она была просто идеальна. Любовь с первого звука, как она есть. Iron Maiden и вся эта чушь – это совсем другая история, мне они никогда по-настоящему не нравились. А эти – наоборот. Они ударили в самую точку. Текст, да, но я думаю, в первую очередь – атмосфера. То, как она звучала. Это было мной, если понимаешь, о чём я. Это были звуки моей жизни".

"Это саундтрек к нашей жизни".

"Чего?"

"Ничего. Продолжай"

"И всё было так, как будто она играла это для меня. Может так и было, я не знаю. Но это было всё для меня, целиком. А потом, когда пошёл следующий – "Is there anybody out there?", это было... совершенно".

Мэйт откинулся назад в своём кресле и закрыл глаза. Я не мог понять к чему всё это, но слушание не напрягало. То, что я считал давно прошедшим, всколыхнулось и вернулось к жизни. Я мог видеть, как свет из окна падает на волосы Ульрики, сидящей впереди меня. Заколока в форме... божьей коровки. Да, божьей коровки. И запах ароматизированных ластиков.

Мэйт открыл глаза.

"Я хотел взять её на время. Но боялся спросить. Было так, будто... сейчас я думаю, что не хотел выставляться подобным образом. Просить о чём-то. Мне это не нравилось".

"Да. Ты был достаточно... замкнутым".

Мэйт проигнорировал мой комментарий.

"Но на следующий день произошло кое-что, что сделало вопрос возможным". Он указал на картинку. "Помнишь, у неё не было пальца?"

Не подумав, я посмотрел на картинку, чтобы проверить это утверждение, но Вера держала руки за спиной. Тем не менее, я припоминал. Мизинца на одной руке не было. Мы об этом болтали, но никто не спросил, что с ним случилось. Наверное, так было загадочней".

Я кивнул.

"Ок. На следующий день она попросила меня выйти к доске. Кажется, хотела, чтобы я написал какое-то слово на английском. Я был неплох в английском и, может быть, она хотела вдохновить меня или...", Мэйт встряхнул головой. "Нет, так мне думать не стоило. Не про неё. Но тогда я так думал. Короче. Когда я вышел к доске, и она протянула мне мел, я выронил его, и мы оба наклонились, чтобы поднять. И заметив, что она тоже наклоняется, я посмотрел вверх. И увидел... Знаешь, у неё волосы лежали плотно, но когда она склонилась, я смотрел с другой позиции... Я увидел, что у неё не было уха. С одной стороны".

"Не было уха".

"Не было. Только кожа на том месте, где оно должно быть. Не было времени разглядеть, на месте ли дырка... на месте ли слуховой канал, но в любом случае я чётко видел, что уха нет".

"Ты не рассказывал".

"Да. Я считал, что... что это мой секрет. Или наш с ней, если угодно. В конце дня я подошёл и спросил, могу ли одолжить кассету. The Wall. Эта ситуация с ухом давала мне право спросить. Я знаю почему, я об этом много думал, времени было предостаточно всё обудмать, но это неважно. Кроме того, думаю, ты понимаешь".

"Более менее".

Мэйт взглянул на меня, и что-то в его глазах изменилось.

"Как у тебя-то дела, кстати? Что с тобою жизнь сделала?"

Я пожал плечами и рассказал вкратце. Места работы, переезды туда-сюда, путешествия, годы с Хелен, Лабан. Подвёл итог как: "Ощущение такое, что всё это временное. Как будто ничего и не начиналось. Или наоборот, уже закончилось, а я и не заметил. Но я всё жив, да ещё есть Лабан".

"А что потом?"

"Потом?"

"Когда Лабан вырос?"

"Я... даже не знаю. Видеоигры всё лучше день ото дня".

"Не то чтоб серьёзное будущее".

"Вполне нормальное. У многих всё гораздо хуже".

Мэйт взглянул на меня и смотрел так долго, что я почувствовал себя неловко и спрятал лицо, поднеся чашку чая. Чай остыл и стал вкуснее, чем был горячим.

"Хорошо", произнёс он, наконец. "Тогда, думаю, ты... ты поймёшь".

"Пойму что?"

"То, что я собираюсь рассказать".

Мэйт сложил руки на коленях и поглядел на секунду в какую-то точку толи за стеной, толи внутри себя. Я ждал. Мэйта окружала такая беда, что это и бедой было не назвать. Это было скорее состоянием, местом, в котором он жил, как глубоководная рыба в чёрной пещере.

"Я взял кассету домой и слушал её снова и снова. У меня было такое кресло-мешок, знаешь, наполненный пластиковыми шариками, и я лежал на нём часами, вставая только чтобы перевернуть кассету. Первое ощущение так и не вернулось, но взамен я действительно полюбил эту музыку. Просто проникся содержанием. The Wall – она про общество и то, что оно делает с людьми, но в первую очередь, я считал её реквиемом по жизни, которая закончилась даже не начавшись".

"Я думал так же".

"Да, и мои мысли наверняка не были такими уж продвинутыми тогда, но... она о потере. И форма в полном соответствии с содержанием. А впрочем, забудь. На следующий день, я отнёс кассету обратно в школу, сказал, что думаю, что она... не помню, каким словом описал, но как бы то ни было, мне разрешили оставить её себе. Как я и мечтал. Так что следующий вечер тоже провёл на кресле-мешке. Мой отец был в ту пору полностью не в себе, если ты помнишь. Когда я хотел есть, я просто доставал деньги из его кошелька и шёл купить себе что-нибудь".

"В тот вечер я налил себе приличную рюмку виски, смешал его с "коллой" и пил, слушая кассету. Это было... Мне казалось, музыка от этого стала ещё прекрасней. Я дошёл до ванной и блеванул. А потом продолжал слушать".

"Ничего так жизнь. Для тринадцатилетнего".

"Да, но знаешь, пока всё это происходило, я просто чувствовал... кайф. Я думал, что понимал много того, о чём вы, детишки, и понятия не имели. Прискорбно, безусловно, но я был достаточно взрослым, чтобы сыграть пьесу для себя самого, понимаешь. Я видел себя чужими глазами. Да пофиг, сейчас дети и в тринадцать пьют".

"Но не в одиночку".

"Это да. Но мы сейчас не о моём паршивом воспитании говорим. На следующий день снова была школа, а я был в говно".

"Прости, Мэйт. Просто хочу спросить. Ты лежал в психушке?"

"В психушке, да, даже в разных. Долго лежал".

"Но я не понимаю... Прости, что говорю так, но... Я как-то думал, что ты окажешься... недалёким, скажем так. Но сейчас очевидно, что ты в более здравом уме, чем я".

"Многие пациенты психушек в здравом уме. В каких-то вещах. И совершено неадекватны в других. В жизни, например. Я на таблетках. На очень сильных таблетках".

"Значит, вся эта тема с ухом..."

Мэйт нахмурился и выглядел раздражённым.

"...Ничего с этим общего не имеет. Уха там не было. Может быть, не было никогда вообще. Я ещё до этого дойду. Можно продолжать?"

"Да, прости, конечно".

"Ок. В общем, на английском случилось то же самое. Она вызвала меня к доске написать слово "conscious", пока вы все работали по учебникам. Я взял мел, собрался писать и... я помню это, так как... Я знал слово "unconscious" и хотел спросить, то же ли это слово только без приставки "un". Разумеется это оно же, но в тот день у меня голова была как опилками набита... Так что вместо того чтобы спросить, я ткнул её в спину. Ну как бы, да, так не поступают с учителями обычно, но... Я ткнул её, чтобы она повернулась. И знаешь, что случилось?"

"Что?"

"Ничего".

"В смысле – ничего?"

"Ничего. Я ткнул её в спину, никакой реакции. Я ткнул её посильнее. Ничего".

"Может, она..."

"Вот и я так тоже подумал. Что она специально так".

Мэйт взглянул на фото.

"Ты говорил, что считал её немного... как ты там сказал... типа неприятной. Помнишь, почему тебе так казалось?"

"Нет, просто было такое чувство, полагаю".

"Она никогда нас не касалась. Ни разу. Обычно когда ученик сидит над заданием, а учитель подходит помочь... он может положить ладонь ребёнку на плечо, дотронуться до руки или волос, да что угодно... Но она никогда до нас не дотрагивалась, ты помнишь?"

Я обдумывал сказанное. Судя по всему, это была правда: я не мог вспомнить ни единого случая, когда Вера коснулась бы меня, но и ни одного случая, когда касался кто-то другой из учителей тоже. Разве что как Сундгрен, преподаватель музыки, схватил меня за затылок, когда я дёргал струны внутри пианино. Но это было совсем другое.

Я покивал головой, но выражение моего лица выдало Мэйту мои мысли.

"Понимаю. Ты не помнишь. Но я это заметил потому что, когда она сказала, что я могу одолжить кассету, я попытался немного сыграть во взрослого. И протянул свою руку, чтобы пожать руку её и сказать спасибо. Но она не взяла её. Просто сделала жест наподобие вот такого..."

"Это могло быть из-за отсутствующего пальца".

"Да, но отсутствовал он на левой руке".

"Ну и память".

"Я только и делал, что вспоминал о ней последние несколько лет. Ок. Когда она не отреагировала и во второй раз, я сделал вот так..."

Мэйт сделал отрывистое толкающие движение пальцем.

"Тук-тук-тук... и знаешь что... Её кожа... Она была совсем жёсткой. Не продавлилась нисколько, как бы я не тыкал. Жёстая, но не цельная. Понимаешь? Такое чувствуешь, когда стучишь по статуе например, в сравнение с листом фанеры. Разницу объяснить сложно, это как будто... вибрация в более тонком материале".

"И это был... более тонкий материал?"

"Да".

"И какой же?"

"Пластик".

"Пластик?"

Мэйт фыркнул, кончики его рта приподнялись в ухмылке.

"Я шучу. Понятия не имею, какой это к чёрту был материал. Просто он был жёстким и тонким".

Наступила тишина. Я мог слышать, как где-то глубоко внизу прогромыхал поезд метро. В комнате стемнело. Только белая футболка Мэйта оставалась чётко различимой. Я попытался представить себе это: человеческое существо из жёсткого, тонкого материала. И представил металл.

"То есть, она была по типу робота?"

Мэйт покачал головой, встал и отошёл в кухню. Когда вернулся, он нёс подсвечник-держатель с зажжёной свечой, и был вылитой иллюстрацией к какой-нибудь истории про призраков. Он поставил свечу на стол.

"Классическая параноя, ага? Роботы все кроме меня. Нет, тут речь не о том. Я понимаю, конечно понимаю, ты рисуешь образы в своём воображении. Но забудь робота. Давай вернёмся к рассказу? Я закончу историю, и всё станет понятней. Или не станет. Ок?"

"Ок, да"

"В конце концов, я смог заставить её повернуться. Я помахал рукой у неё перед глазами вот так, а она... она так забавно на меня посмотрела. Я написал слово на доске и всё. А. И ещё кое-что. Помнишь, что она кричала, когда звала нас в класс из коридора?"

Я покачал головой.

"Давай. Было бы здорово, если бы ты это сам вспомнил. Вот она выходит из класса к нам, валяющим дурака, она поднимает руку и кричит... Ты помнишь, что она кричала?"

Я закрыл глаза и попытался представить себе эту сцену. Да. Вот и мы. А вот она выходит. На ней какая-то яркая кофта с большими листьями, и она была...

Чёрт побери, она была у нас только неделю и она...

Я открыл глаза.

"Она никогда не меняла одежду. Только что пришло в голову. Она носила одно и тоже всю неделю пока была с нами. Не так ли?"

Мэйт улыбнулся. Ну или как ещё назвать то движение, что он изображал своим ртом.

"Ты уже близок. А помнишь ты, что она кричала?"

Я закрыл глаза снова. Большие листья. Волосы, уложенные подобно шлему. Он поднимает руку и кричит...

All you children... all you children... come in...

"Вспомнил! All you children! Come in! Welcome!"

"Именно".

"Ну да. И что с того?"

"Я ещё не закончил. В тот день я пошёл за ней после окончания уроков. Следил за ней. На расстоянии. Она жила недалеко от школы. В одном их старых жилых кварталов на Хольбергсгатан, за центром. Понимаешь, про который я? Хотя ладно. Я видел, как она вошла в дверь, сел на скамейку у детской площадки и стал ждать".

"А чего ты ждал?"

"Откуда мне знать? Не было лучшего занятия, скорее всего. Пока я там сидел, она вышло на балкон. С той точки, где я был... там было дерево между нами, ближе ко мне. Так что я мог видеть её, но она не видела меня. Она постояла на балконе несколько минут. Затем вернулась внутрь, а я остался там где был. Не знаю, наверное, я был увлечён какой-нибудь фантазией про слежку за объектом. Ты знаешь, я был..."

"Кружка кофе и пончик".

"Именно".

"Почему ты со мной не поговорил?"

Мэйт приподнял брови. Почему-то мои слова прозвучали очень огорчённо. Я отмахнулся, сказал ему продолжать. Он наклонился ближе".

"Я спрашивал тебя. Спрашивал, не хочешь ли ты пойти проследить за замещающей, сказал, что в ней было что-то таинственное, но у тебя была тренировка по хоккею в зале или ещё что-то".

"По гандболу".

"По гандболу. Без разницы. Я просидел там с четверть часа, когда она вышла из квартиры и куда-то направилась, и я залез к ней на балкон. По водосточной трубе".

"Ты же шутишь?"

"Нет. И к счастью... хотя это как посмотреть... она оставила балконную дверь открытой, так что я смог войти внутрь. И здесь, мне придётся извиниться за повторение сказанного мной же. Потому что, знаешь, что там было?"

"Не знаю".

"Ничего".

"Ничего?"

"Ничего".

"В смысле – ничего?"

"Ничего. Ни единого предмета. Пусто".

"То есть... у неё же была мебель и..."

"Нет. У неё не было ничего. Квартира была абсолютно пустой. Ни дивана, ни коврика, ни столов, ни телефона, ни телевизора. Ни единой вещи. Прямо как с картинки про только что сданные новостройки. Пустота".

"Кровать, значит..."

"Никакой кровати. Пустые стены, пустой пол, пустота между ними. Я зашёл в ванную, точнее то, что могло бы быть ванной, открыл встроенные шкафы. Всё пусто".

Тишина. Я пытался представить себе, как может кто-то жить в абсолютноо пустой квартире. Это невозможно.

"Но может, она просто проверяла квартиру, которую собиралась купить, или вроде того?"

"Возможный вариант. Но я тогда так не подумал".

"А что ты думал?"

"Ничего"

"Слишком много "ничего" для одной истории".

"Да. Но когда я был в ванной, услышал ключ во входной двери, и я... просто окаменел. Не мог пошевелиться. Просто стоял там. Слышал, как входная дверь открылась, закрылась. Я вроде понимал, что никаких объяснений и оправданий не выйдет, но... моя голова была совершенно пустой. Так что я просто стоял там. Дверь в гостиную была открыта..."

Мэйт остановился и оглядел свою собственную гостиную.

"Немного странно говорить о гостиной или спальной, когда в них нет мебели. Без мебели это только помещения, правда? Кухня, ванная – это другое, там есть уже что-то вмонтированное, но остальные комнаты становятся собой за счёт мебели, которую мы в них ставим".

"Так что, когда я говорю дверь между ванной и гостиной, я подразумеваю дверь из помещения меньшего в помещение большее. Но ты итак понимаешь".

Повисло непродолжительное молчание, пока я не спросил; "Что было дальше?"

"Догадайся".

"Ничего?"

"Ничего. Она вошла в гостиную. На ней была кофта с большими листьями. Она зашла и встала посреди комнаты спиной ко мне... и просто стояла. Посреди помещения. А я стоял в ванной, боясь пошевелиться, глядя ей в спину. Чувствовал как пот из подмышек стекает вниз по туловищу. Я был до смерти напуган. Не знаю почему, но было такое ощущение, что в моём горле застрял крик и пытается выбраться наружу. Было что-то жуткое в её спине... нет, не спине. А в мысли, что она может медленно повернуться и посмотреть мне в глаза. Я не мог ничего прочесть по её спине, по тому, как она стояла там, единственным осмысленным объяснением, что я находил, было, что она знала, что я там и просто... играла со мной.

"А крик... Я был уверен, что он вырвется, если она повернётся, потому что стоя там, не знаю почему, я всё больше убеждался, что если... если она повернётся... у неё не будет лица".

"Так мы и стояли. Было позднее лето, так что... Не знаю, сколько времени прошло, но на улице стало темнеть. Зажглись фонари за окном, а мы всё стояли. Я не мог пошевелиться. Каждый мускул моего тела оцепенел, и чем дольше я там стоял, тем сильнее была уверенность, что я не смогу двигаться никогда, а мои мысли... мои мысли... становились всё слабее и слабее тоже. Если представить, что мысли – это кто-то говорящий внутри твоей головы, то всё было тогда так, будто этот говорящий человек... захлёбывался. Или исчезал. Тонул в чём-то. Задыхался".

Назад к карточке книги "Замещающая (СИ)"