Текст книги "Трое на трое"

Автор книги: Сватоплук Зламаный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

6

В мастерскую «Стройэкса» они приехали на служебной машине с радиотелефоном. И теперь, выйдя за ворота, Яролим тотчас соединился с централью и распорядился немедленно установить постоянное наблюдение за Вацлавом Чижеком и Властой Хольцовой. Немедленно – и постоянно, вплоть до отмены.

Матейка ничего на это не возразил, позволив себе только спросить:

– Что означал твой намек на расхождения в показаниях?

– Во-первых, такие расхождения всегда возможны – эти болваны врут превентивно, полагая, что так безопаснее. И потом, это нечто вроде дымовой завесы. – Яролим хорошо знал, что психология и тактика допроса не является сильной стороной Ломикара. Матейка уверенно проникал во все головоломки хозяйственных преступлений, но на допросах, особенно импровизированных, когда ситуация резко меняется, действовал обычно слишком прямолинейно или упрямо придерживался наскоро составленной схемы. – Может, мы бьем мимо, а может, попали в яблочко. Не кажется ли тебе странным, что наш Чижек всего за несколько дней после освобождения успел повидаться с двумя своими сообщниками, а к третьему и не подступался?

– Поэтому ты и не спрашивал его больше о Покорном?

– Конечно.

Некоторое время Матейка молча вел машину.

– Чижек сумел бы сделать глушитель голыми руками, – пробормотал он потом себе под нос. – Только мне сдается, он не способен на такое продуманное действие. Тогда, в «Тойота-сервисе», никакой особенной изобретательности он не проявил, это было самое банальное воровство, какое только можно представить.

– Я не говорю о силе его мышления, – возразил Яролим. – А вот просидеть целый вечер в двух шагах от места убийства… Для этого нужны либо железные нервы – а он умеет собой владеть, все эти вспышки раздражения он наверняка просто имитировал, – либо сверхнормальная степень идиотизма, что у него, по твоему мнению, есть.

– Незаметно выскользнуть из «Медведя» и сбегать на Заводь он бы мог, – согласился Матейка, – но как согласовать элементарность мотива с изощренно смелым исполнением.

– Да, не очень-то это согласуется, – кивнул Яролим.

– Нет, мне по-прежнему не нравится этот Мыслик. Помнишь, что говорил Томек о его алиби?

«Интеллект иногда просто мешает, – молча рассуждал Яролим. – На месте Мыслика я не стал бы стрелять в своего противника по судебной тяжбе всего через несколько дней после приговора, а будь я Чижеком, не пошел бы сводить счеты с бывшим сообщником, едва выйдя из тюрьмы. Однако и Мыслик и Чижек подходят к делу по-своему, совсем не так, как я, и если мне не удастся проникнуть в их образ мышления, то трудность моей задачи возрастет вдвое, потому что я и понятия не буду иметь о том, где искать доказательства их вины или невиновности».

В криминальном отделе их уже ждал доктор Томек, жаждущий услышать о результатах поездки. Ознакомившись с ними (тем.. временем все трое поднялись в кабинет Матейки и пили кофе), он повторил свои предостережения:

– Итак, три свидетеля у Мыслика, у Чижека их уже целых пять плюс перепелочка… По-моему, господа, это называется перебор!

– Должен ли я понять вас так, – спросил Матейка, – что, по-вашему, Покорного убили Чижек с Мысликом вместе?

Его ирония ничуть не задела Томека.

– Сколько свидетелей есть у вас на вчерашний вечер? – оглянулся адвокат на Ломикара. – У меня, например, только собственная жена.

– А у меня и вовсе никого, – подхватил Яролим. – Если допрашивать Власту Хольцову, она наверняка подтвердит все, сказанное Чижеком. Мыслик тоже неуязвим. Считаю вопрос открытым только в отношении Марты Покорной.

В дверь постучали, вошел вахмистр с бланком служебного рапорта и подал его Матейке.

– А, черт!.. – вскричал тот, прочитав бумажку и бросив ее на стол. – Только этого мне не хватало! – добавил он с явным замешательством.

– В чем дело?

– Придется мне заняться своими делишками – минимум на час. Утром на Вышеградской станции сошли с рельсов вагоны, и, когда товары перегружали, обнаружили пропажу почти тридцати процентов груза южных фруктов.

– Отложить нельзя? – спросил Томек.

– Весьма сожалею, но нет. У нас уже была целая серия таких хищений, – укоризненным тоном пояснил Матейка, хотя все эти случаи безрезультатно расследовал он сам. – Правда, сообщения об этом поступали всегда только со станций назначения… Не съездишь со мной, Карл?

– А чего мне на каждой обедне поклоны бить? – возразил Яролим. – Что ж, сверчки, разойдемся на время по своим шесткам… Ты там пересчитывай бананы, а я попробую найти Власту Кольцову.

Весь облик Матейки выражал разочарование и опасения.

– Неужели ты так много ждешь от нее?

– Увидим. Но я организую и еще кое-что. – Яролим поднял телефонную трубку. – Если уж и это впустую…

Он едва успел сказать по телефону несколько слов, как Матейка одобрительно кивнул, оживившись некоторой надеждой. А вскоре и совершенно неосведомленный Томек начал догадываться, отчего настроение Матейки изменилось к лучшему. В кабинет вошел за распоряжениями сотрудник, и Томек с первого же взгляда оценил его способности.

Это был Вацлав Прохазка, признанный ас пражского сыска. В пятьдесят четыре года Прохазка все еще носил невысокое звание, которое, быть может, приличествовало бы регулировщику, много лет простоявшему на перекрестках, но никак не человеку с обширнейшей сыскной практикой. Однако Томека, прекрасно разбиравшегося в людях, малый чин Прохазки ничуть не обманул. Этот человек производил в высшей степени благоприятное впечатление. Неважно, что он не умел руководить следствием и никогда даже не пытался чего-либо достичь на этом поприще. Рапорты писать он не любил, отстукивал их на машинке двумя пальцами и, как правило, со множеством орфографических ошибок. Кое-кто считал, что он делает их умышленно, чтоб никому не приходило в голову возобновлять разговор о его повышении и переаттестации. Прохазка был абсолютно доволен своим уделом и ничего иного для себя не желал.

Его называли «экспертом по Праге», и при всей лестности такого звания оно далеко не охватывало всех его способностей. В качестве следователя он был бы в лучшем случае одним из многих середнячков. Зато в работе на местности никто с ним не мог сравниться. В Пльзени, в Пардубицах или, скажем, в Мельнике он бы, пожалуй, погорел; радиус его действий включал пространство от Грдлоржез до Велеславина и от Большой Хухли до Летнян[8]8
  Предместья Праги.


[Закрыть]. Тут он ориентировался лучше любого другого. Если и существовало в Праге такое место, где Прохазка еще не бывал, он моментально сумел бы приноровиться к новой среде и держался бы так естественно и уверенно, что все сочли бы его завсегдатаем и старым знакомым. Никто не подозревал, что этот неопределенного возраста человек, в спортивном костюме и всегда в самой модной обуви, превосходный рассказчик и непревзойденный питух, умеющий в несколько секунд приспособиться к обстановке международного отеля, и театральной гримерной, пивнушки угольщиков и раздевалки футболистов, винного погребка, излюбленного художниками, и молодежного клуба, пивной на заводской окраине и малостранского кафе, может иметь что-либо общее с Управлением общественной безопасности. Если б он искал славы где-нибудь вне среды пражских криминалистов, то мог бы стать знаменитым артистом. Ведь без большого актерского таланта невозможно десятки раз на дню менять свое поведение, манеры и речь, по десять раз кряду оказываться в различнейших компаниях и узнавать все, что нужно, да так, чтоб никто даже и не заметил, что этот питух, в сущности, почти не пьет, этот рассказчик, собственно, ничего не рассказывает, а только неуловимо и настойчиво направляет разговор туда, куда ему требуется.

Прохазка выслушал приказ проверить правдивость показаний Чижека о том, как он провел вчерашний вечер. «Эксперт по Праге» не сделал ни единой записи, в его глазах это было бы проявлением занудства бюрократа – актом чванства или беспомощности новичка; нет, он только кивнул. «Какой-то Чижек – пустяк дело!» – как бы говорил его молчаливый кивок. Еще сегодня он вернется с подробным донесением. Яролим и Матейка давно отучились сомневаться в том, что обещал Прохазка.

В игре против неизвестного противника они двинули самую сильную фигуру.

7

Доктор Томек был юрист до мозга костей, и ему в голову не пришло проситься съездить вместе с Яролимом к Власте Хольцовой. Однако за свою недолгую службу в уголовном розыске Яролим уже успел развить свою врожденную наблюдательность, и он угадал желание адвоката. Яролим понимал, чем рискует, беря на себя ответственность за участие в следствии постороннего лица, но сегодня все было не так, как всегда, – не каждый же день инспектор криминального отдела обнаруживает труп в машине, да еще в своей собственной.

– Вы не подниметесь со мной, пан доктор? – спросил он, подводя машину к тротуару на улице На луже. При этом он краем глаза покосился на угол, где парень лет двадцати, в джинсах, возился с мотором своей «Явы», тогда как другой, на вид несколько старше и в более строгом костюме, помогал первому советами. Наблюдение за Властой Хольцовой было хорошо обеспечено.

– Я бы не хотел причинять вам неприятности… – начал было Томек, но Яролим только плечами пожал:

– А без неприятностей скучно было бы жить…

На четвертом этаже дверь ему открыла стройная темноволосая женщина, которой никто не дал бы даже ее тридцати двух лет, и никто не поверил бы, что она уже дважды отсидела срок за «паразитический образ жизни», а тем более что она работает уборщицей, посвящая этому занятию четыре часа в день, исключительно ради возможности указать легальный источник средств к существованию. Тот, кто принял бы ее за двадцатилетнюю выпускницу театрального училища, придирчиво выбирающую режиссеров, предложивших ей главную роль в новом фильме, не проявил бы непростительного недостатка проницательности. Внешность Власты Хольцовой была безупречна. Только в произношении слышалась родная окраина. И за чистотой своей лексики она следила куда менее тщательно, чем за лаком ногтей. А уж об интонации она в жизни не задумывалась.

– Чем могу служить, господа?

– Не уделите ли вы нам немного времени? – И Яролим раскрыл перед ней свое удостоверение.

– Вам разве откажешь? – ответила она тоном, взятым напрокат из исторических фильмов третьего разряда. – Проходите…

Они вошли в ее гарсоньерку. Здесь, видимо, все до последних мелочей проектировал талантливый дизайнер. Позднее Яролим и Матейка признались друг другу, что сразу подумали об одном и том же: чем мог привлечь эту обаятельную, ухоженную и элегантную Власту апаш Чижек? Трудно было себе представить, чтоб такая женщина вообще согласилась появляться с Чижеком на людях.

– В котором часу звонил вам вчера Вацлав Чижек? – без всякого вступления спросил Яролим.

Он успел подметить, что в комнате нет ни одного предмета, который привнесла бы сюда сама Власта Хольцова. Ломикар, конечно, отверг бы вывод, который теперь позволил себе сделать Яролим: Хольцова предпочитает жить в обстановке безличной, как витрина мебельного магазина или гостиничный номер, чем рисковать испортить интерьер собственной безвкусицей и тем вызвать неблагоприятное впечатление у клиентов. Иными словами: уважение к авторитету, – и, видимо, к авторитету не только дизайнера, – к тому же строго деловой подход…

– Мне бы ваши заботы. – Власта улыбнулась улыбкой манекенщицы, выходящей на подмостки. – Где-то около восьми…

– Вы знали, что Чижек пойдет с работы не домой, а прямо к вам?

– Мы оба люди взрослые и независимые, – ответила она опять-таки тоном, каким, по ее мнению, отвечала бы оскорбленная принцесса.

Томек сидел в сторонке, и Яролим уловил его быстрый взгляд. Ему показалось, что в этом взгляде промелькнуло недовольство и нетерпение: «Начинай же допрашивать всерьез! Перед нами не какая-нибудь курочка, испуганная первым в ее жизни появлением полицейских, а в конце концов уголовница с весьма богатой практикой допросов!»

– Мы могли бы продолжать и в более неприятном помещении, пани Хольцова. Ведь, кроме баров «Эмбесси» и «Ялта», вам знакомы и другие здания в Праге.

Глаза не поддаются никаким чудесам косметики. И те, которые теперь уставились на Яролима, могли бы принадлежать не тридцатилетней, а шестидесятилетней женщине. Глаза, повидавшие уже очень многое, вынужденные вечно быть настороже да еще многое скрывать. Без всякого труда Яролим мог представить себе эти глаза прищуренными за прорезью пистолета или глядящими на человека, застреленного во дворе под машиной. На какой-то миг с лица Власты Хольцовой слетела хорошо отрепетированная светская улыбочка, но такую перемену мог бы зафиксировать только фотоаппарат с экспозицией меньшей одной сотой доли секунды.

– Я женщина трудящаяся. – Помимо улыбки, Власта надела еще броню из фраз. – А в бар «Эмбесси» доступ открыт любому, и вам и мне, – был бы человек прилично одет и умел бы себя вести, это вы, поди, знаете, коли бывали там.

– Слушайте, Хольцова, – Яролим заговорил традиционным тоном полицейских, – а ну-ка выкладывайте все, ясно? Говорил вам заранее Чижек, что пойдет с работы не прямо к вам?

– Мы обычно ходим вечером куда-нибудь покушать, – в благородной манере ответила она двум назойливым плебеям. – Вчера он был на работе, так что домой заглянуть не успел.

– И куда же вы ходите рубать? – Яролим решил разговаривать языком, прямо противоположным тому, в каком упражнялась она. – Сколько раз вы бывали «У Маленького медведя» на Ечной?

– Вчера впервые. Мы предпочитаем посещать рестораны. – Последние два слова она произнесла подчеркнуто; при иных обстоятельствах Яролима позабавила бы такая склонность к возвышенной речи. – Но, знаете ли, иной раз и такая простонародная обстановка бывает приятной, она как-то освежает, – закончила свою фразу Власта в точности так, как он и ожидал.

– В котором часу вы встретились в «Медведе»?

– Часов в девять.

– У Чижека не оказалось денег?

– Он их забыл дома – такое и с вами может случиться.

– У вас тут очень мило, – заметил Томек. – А я и понятия не имел, сколько может зарабатывать уборщица на половинной ставке.

– Я экономна, – возразила посетительница бара «Эмбесси».

«Пустая поездка, хотя и неизбежная», – сказал себе Яролим, вставая. Рано было делать какие-либо выводы, кроме одного: время, предшествовавшее обнаружению тела Покорного, убийца мог использовать для точного сговора с возможным сообщником, и разбить этот дуэт будет нелегко. Еще он рассудил, что попрощаться с Хольцовой успеет и в прихожей. Ему уже ясной становилась и роль Вацлава Чижека при Власте Хольцовой, оставалось уточнить одну деталь. Дверь из прихожей слева вела, видимо, в уборную и ванную. Справа, за занавеской, скрывалась ниша с кухонной плитой, но рядом с ней была еще какая-то дверь без ручки, она закрывалась только на ключ. Яролим открыл ее и заглянул: в тесной каморке стояло старое кресло, возле него помещалась полочка с лампой, несколькими бутылками и стопкой журналов. Литературный вкус, сказал потом Яролим Томеку, был у Марты Покорной и у Власты Хольцовой одинаковым.

– Это чулан, – нервничая, показала Хольцова.

– Простите, – Яролим улыбнулся как можно приятнее, – вы сказали чулан – я бы назвал это караулкой…

– Что вы имеете в виду?

– То, что слышали. Бросьте-ка лучше это занятие, Хольцова!

Она молча захлопнула за ними дверь, да еще ключ в замке повернула.

– Стало быть, Чижек-то у нее в сутенерах… – прошептал Томек.

– Ну да. Я все время думал – не прячет же она его в шкаф, когда клиентов принимает…

8

Пока Яролим с Томеком ездили еще раз в «Стройэкс» поговорить с инженером Коубой, Матейка не давал передышки ни себе, ни своим подчиненным. В «Стройэксе» все сошло гладко. Коуба подтвердил, что вчера вечером ему два раза звонил начальник отдела малой механизации, припомнил и время звонков, вполне совпадающее с тем, какое указал Павел Покорный. Коуба стал еще объяснять, о чем они говорили, хотя и Яролиму и Томеку техническая сторона их проблем была совершенно безразлична. Больше времени они потратили на церемонию прощания – надо было дать понять Коубе, что их визит никоим образом не должен навлечь подозрения на Павла Покорного. Оба знали, что посещение таких официальных лиц, как они, оставляет за собой некую тень, и приложили все усилия к тому, чтобы не повредить Покорному, и без того перенесшему внезапную тяжелую трагедию.

Едва ступив на порог криминального отдела, они заметили необычайное оживление. Матейка не упускал из виду расследование убийства. Он знал, что дорог каждый час, убийца может укрепить свое алиби, может скрыться, а то и, чего доброго, повторить преступление. Убийство – самое тяжкое злодеяние, и, значит, следствие по нему считается первоочередным. Но как раз сегодня авария на Вышеградском узле помогла разгадать загадку, над которой ломала голову дюжина районных отделений по всей республике – и Матейка не мог откладывать этого дела на завтра.

На Вышеградской станции Матейка ознакомился с размерами хищения, происшедшего вчера, и установил круг людей, среди которых можно было искать вора, а вернее воров, потому что ведь кто-то должен был вывезти украденное и кто-то осуществить продажу. К дознанию привлекли одиннадцать служащих Вышеградского железнодорожного узла, в том числе Яна Мыслика и двух участников вчерашних посиделок у телевизора. Алиби у этой троицы было, правда, самым надежным, но Матейка не мог рисковать. Наскоро составив схему допроса, он рассадил подозреваемых по одиннадцати комнатам, и одиннадцать сотрудников из его группы работали с ними теперь в полную силу. Сам Матейка принимал регулярно поступающие донесения о ходе допросов и в зависимости от расхождений в них давал своим помощникам дальнейшие указания.

Яролим и Томек чувствовали себя здесь чуть ли не лишними. Но почти одновременно с ними вернулся в отдел и Вацлав Прохазка, готовый доложить о своих успехах.

– Собрал все, что нужно, – самоуверенно заявил «эксперт по Праге». – Чижек вместе с неким Линтнером работал, по разрешению начальства, сверхурочно. Йозеф Линтнер живет на Вышеградской улице, двадцать восемь. Оба отметили уход с работы в шестнадцать сорок семь, на пятнадцатом трамвае поехали в центр. Чижек вышел у Черного пивовара.

Это пока подтверждало показания Чижека. Однако Прохазка сказал еще далеко не все.

– С остановки Чижек перешел через сквер к салону мод на другой стороне площади, рядом с поликлиникой. Там выставлен дамский костюм с оторочкой из норки, продажная модель стоит две тысячи восемьсот. Позавчера эту модель примеряла дамочка, приходившая вместе с Чижеком, брюнетка лет тридцати, размеры девяносто восемь, шестьдесят девять, восемьдесят восемь. Костюм сидел на ней идеально, Чижек оставил в задаток пятьсот крон. Вчера он должен был выкупить его, но явился с извинениями, что забыл деньги дома и обязательно внесет их сегодня. Костюм пока оставили за ним. Из салона мод он двинулся по Ечной, но дошел только до табачного киоска на углу Штепанской. Купил две пачки «Спарты», расплачиваясь, вытащил из бумажника сотенную купюру. В пивной «У Маленького медведя» взял на ужин зноемское жаркое из консервов и выпил девять кружек пива. Сидел за столом постоянных клиентов с неким Ржейгой, Безоушеком, Богатым, Труской и Тихачеком, которых все там давно знают. То ли Чижек в тюрьме отвык пить, то ли консервы были испорчены, только он поминутно бегал в нужник блевать. После семи часов он спохватился, что у него нет денег. Позвонил из автомата в коридоре своей приятельнице, та прибежала в девять. Одни считают, что она слишком хороша для Чижека, другие – что она «квалифицированная сексуальная поденщица», выражаясь изящно. Она выпила две рюмки вермута, ничего не съела. Ее описание подходит к той дамочке, которая примеряла костюм в салоне мод.

– Отлично, – сказал Матейка. – Не выходил ли Чижек надолго?

– Они говорили, что выходил часто. Смеялись еще над ним – мол, бегает чаще, чем обычные пивохлебы. Я торопился и не успел прощупать всех свидетелей, – извиняющимся тоном добавил Прохазка, словно сдавал недоделанную работу. – Их мнения на сей счет расходятся, но самое длительное его отсутствие не превышало четверти часа, или чуть больше. За столом, где сидят шестеро, отсутствие одного не так заметно.

– Не знаете случайно, во что был Чижек одет вчера? – спросил Матейка.

– Серые фланелевые брюки, синяя спортивная рубашка, желтая силоновая куртка без подкладки и внутренних карманов, – несколько задетый, ответил Прохазка.

– Портфель, сумка?..

– Ничего. Бумажник он клал в задний карман брюк, обе пачки сигарет держал в боковых карманах куртки. Да больше в них вряд ли что и влезет.

– Это значит, что пистолет он должен был засунуть за ремень брюк, а это крайне неудобно и неосторожно, – заметил Томек. – Да еще глушитель и отвертка – завинчивать обжимку. Можете вы себе представить, чтобы он ходил со всем этим по улице? Другими словами, он должен был спрятать эти вещи где-нибудь между Ечной и Заводью, смонтировать глушитель и вернуться не более чем через полчаса… Нет, господа, с этой версией лучше распрощаться сразу, как, по-вашему?

Зазвонил телефон, Матейка поднял трубку, долго внимательно слушал.

– Спасибо, сейчас приду. Пока продолжайте, я только сопоставлю это с показаниями остальных. – Он положил трубку.

По выражению его лица Яролим угадал, что произошло.

– Кто там раскололся?

– Еще никто, но Мыслик готов свалиться.

Вскоре они узнали все – и ничуть не удивились. По указанию Матейки допросы велись от несущественных деталей к сути. Однако уже с самого начала показания одиннадцати допрашиваемых не только расходились, но даже опровергали друг друга. Считанные единицы, обладающие феноменальной памятью, могли бы, организуя свое алиби, запомнить все мельчайшие подробности, о которых зашла бы речь на допросе. А тут вдруг именно те, чьи показания должны бы сходиться наиболее полным образом – участники сеанса телевидения в комнате Мыслика, – не только не имели единого мнения о том, кто в какой последовательности пришел, но даже не помнили, где кто из них сидел, все ли пили красное вино, или белое, а может, одни – одно, другие – другое; не могли припомнить ни марки вина, ни того, какой пробкой была заткнута бутылка, натуральной или пластмассовой. К завтрашнему-то они бы, возможно, лучше вызубрили, что отвечать, и следствие так и застряло бы на недоказанных подозрениях. Никто, конечно, не может быть осужден за то, что забыл, в каком кресле сидел, но, с другой стороны, любому, кому есть что скрывать, станет не по себе, если до него дойдет, что допрашивающий знает о различии между его показаниями и показаниями его сообщников и, стало быть, видит, что он лжет. Тогда он неизбежно подумает, что сообщники его сказали больше, и уже как-то сама собой мысль его обратится к последней надежде, к одному из смягчающих обстоятельств – к добровольному признанию.

– Пан Мыслик, – начал Яролим, когда гиганта ввели в кабинет Матейки, – вы, видимо, полагаете, что нас интересуют одни ваши бананы, не так ли?

– Не знаю я, – отвечал тот. – Я футбол смотрел.

– Вы ведь помните, мы приезжали к вам на станцию еще до этой злополучной аварии. Чем вы это объясните?

Даже такого, как Мыслик, не могла не озарить мысль, что шайку кто-то продал. И, судя по всему, такая мысль его озарила. Он утратил уверенность, бросил взгляд на зеркало на стене, не подозревая, что зеркало с другой стороны прозрачно, и перед ним в соседнем кабинете сидит Томек, смотрит и слушает, имея под рукой телефон на тот случай, если понадобится срочно подсказать нужное тому, кто ведет допрос. Пока что адвокат просто забавлялся, видя, как Мыслик гримасничает перед зеркалом, стараясь придать своему лицу убедительное выражение.

– А чего мне объяснять, пускай лошадь объясняет, у ней голова больше, – ответил наконец великан, воображая, что подкупит следователя своим юмором.

– Когда вы в последний раз видели Петра Покорного?

– Эту гниду?! – не удержался изобличенный папаша.

– А что вы скажете, если мы сообщим вам, что вчера вечером Петр Покорный был убит? В тот самый вечер, когда вы якобы смотрели футбол, а сами даже не знаете, что как раз, когда забивали первый гол, изображение пропало?

– Так, по-вашему, я его убил?! – еле выговорил здоровяк.

– Вы его не любили, – сказал Матейка тоном простого информатора, – ив момент убийства не находились в своей квартире. Установлено, что ваши приятели на сей счет лгут: каждый показывает иначе, чем другие. Желание убить Покорного из мести было, конечно, только у вас – у вас, которого в то время не было дома. Какой вывод сделали бы из этого вы сами? Хорошенько обдумайте свое положение и только после этого отвечайте!

В кабинете надолго воцарилась гробовая тишина. Глухо доносились шумы оживленной улицы. Мыслик оцепенело уставился на Яролима, который разыграл небольшую пантомиму: взял со стола Ломикара первую попавшуюся папку, стал листать страницы, время от времени слегка кивая головой, словно прочитал нечто интересное. Он рассудил, что интеллект Мыслика будет не в состоянии долго выдерживать такую нагрузку.

– Тогда я сознаюсь, ладно? – прохрипел тот.

– Только если сами хотите, мы-то без этого обойдемся, – сказал ему Яролим, поднимая глаза от папки. – С утра произошло столько любопытного, что у вас бы голова закружилась.

Зазвонил телефон, Матейка взял трубку.

– Нет, я просто так, – услышал он в трубке голос Томека, – я только хочу вас поздравить! Я четыре года бился, пока уложил его на лопатки. Но увы, кажется, вы промахнулись.

– Сейчас увидим… Спасибо, – ответил ему Матейка, многозначительно поглядывая на допрашиваемого.

Он положил трубку и равнодушно отвернулся к окну, чтобы дать Мыслику время взвесить значение непонятных для него слов «сейчас увидим, спасибо» – значение, которое толстяк пытался постигнуть всеми силами своего убогого разума.

– Ну так я сознаюсь, – вырвалось у Мыслика, словно молоко из прорванного пакета. – Это мы обворовывали вагоны. Еще с зимы. Только начал не я, я не сумел бы справиться с пломбами.

– Вы и вчера ограбили вагон?

– Ясное дело, – прямо-таки торжествующе заявил Мыслик. – Вагон стоял на восьмом пути с одиннадцати утра и… Потому мы и устроили этот вечерочек, да черт не дремал… И чего эти болваны не сказали мне, как было дело с первым голом?

– Нас теперь больше интересует Покорный, – холодно прервал его Матейка.

– Не думаете же вы, что я могу кого-то пристукнуть? Они должны подтвердить, что вчера мы вместе воровали!.. – Его испуганные глаза неуверенно перебегали с одного лица на другое. – Я все вам расскажу с самого начала, только…

Его прервал новый звонок. На сей раз Матейку запрашивали, желает ли он видеть только что поступивший из института судебной медицины протокол вскрытия. Яна Мыслика, убежденного, что звонили опять по его делу, отвели к тому, кто допрашивал его прежде.