Текст книги "Тётушка Зубная Боль"

Автор книги: Сусанна Георгиевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сусанна Михайловна Георгиевская
Тётушка Зубная Боль

Глава первая. Сад тётушки Милэ

Всё было бы хорошо, всё было бы прямо-таки отлично, если бы по вечерам на землю не ложились тени.

Однако надо всё по порядку, с начала, с начала…

…Девочка Маша (она всего несколько дней как приехала с папой в Эстонию) всё время удивляется и вздыхает: ей уже пять лет, но никогда она не видала такого!

Вот он, сад около города Таллина, – очень маленький, но необыкновенный: места здесь нету, до которого не дотронулись бы руки тётушки Милэ́ – хозяйки.

Цветы, трава и деревья здесь, как и повсюду, растут из самой земли, но ещё вдобавок в горшках и кадках, как будто им не хватило места в саду. А где бы вы думали стоят горшки и кадки?

А на камнях!

Ну, а какие эти садовые камни? Вот то-то и оно! Не какие-нибудь обыкновенные, которые вечно лежали тут. Ничего подобного… Их собрала и приволокла в свой сад тётушка Милэ.

Она говорит, что камни, как и растения, – часть земли. Особенно северной. Особенно той, что близко от моря. Вот она и подумала, что они должны быть частью её небольшого сада.

В других садах, если в них густая поросль кустов, то между кустами – земля. Земля и земля. А здесь меж кустов – посыпанные жёлтым песком дорожки, такие узкие, что по ним не пройти.

В несколько шагов – садовый участок тётушки Милэ и совсем недалеко от города. А в нём… бассейн! Видали? Не такой, чтоб очень широкий и длинный, но в этом бассейне могли бы поплавать гуси. Да нет! Пожалуй, всё же не гуси, а гусенята. Но гусей здесь нет. Для кого же тогда?

Бассейн весь выложен камнем; когда идёт дождь, он наполняется водой, по его поверхности бьют дождевые капли: плюх-плюх, плях-плях.

Но и это ещё не всё.

Посредине сада стоит камин.

Может, вы и внутри домов никогда не видывали каминов? Ведь говорят, они бывали только в старых-старых домах. Когда на улицах становилось холодно, в каминах горел огонь.

А тут – никаких тебе стен: сад как сад, и вдруг посредине сада – камин… Зачем?..

Когда тётя Милэ разводила по вечерам огонь, пламя в камине казалось не красным, а беловатым, потому что ночи здесь белые.

Говорят, такие ночи бывают только на Севере. Они приходят, когда наступает лето. Не темнеет над землёй небо, хотя солнце куда-то всё же закатывается.

Светлое, как огромная серая простыня, висит над землёю небо. И нет в нём звёзд, и нет полумесяца. Нет и тьмы, про которую говорят: на землю спустилась ночь. Ночь-то ночь, только белая – вот как здесь её называют!

Поэтому не становится красным огонь в камине у тётушки Милэ. Он белый – не спорит с темнотой. А она сидит и любуется на огонь – Маша сама видала.

За изгородью сада тёти Милэ – дорога!.. По ней спокойно и величаво катит на велосипеде трубочист, через плечо у него перекинута лестница. Человек в саже – весь с головы до пят: ведь это он проверяет тягу в каминах и печах.

Когда он проезжает мимо дома тётушки Милэ, она всегда его окликает и чем-нибудь потчует.

Была она женщина добрая и угощала всех, кого ни попало: хоть мальчика, а хоть девочку.

У неё в буфете и на столе всегда очень много мармелада, и недорогих вафель, и слив, и яблок. Некоторые сливы и яблоки прямо из сада – ведь на яблонях (как оно и положено) растут яблоки: белый налив, ранет и антоновка.

Но вот чудеса! Если ты возьмёшь ненароком с тарелки яблоко, совершенно похожее на другое, то иногда вместо терпкого его вкуса во рту окажется что-то похожее на рассыпчатое тесто. С привкусом миндаля. Чудеса, да и только! Верно?

А тётя Милэ, чтоб было ещё чудесней, хохочет и говорит: «Мар-ци-пан!»

Вот и думай что хочешь! А?..

Глава вторая. Длинная тень

Маша с папой приехали из Москвы. В Москве Машин папа работает на фабрике «Красный Октябрь» – на той знаменитой фабрике, где делают шоколады и мармелады. Его прислали в Таллин на фабрику «Калев», где тоже делают шоколады и мармелады, чтоб он поглядел, нельзя ли чему-нибудь дельному научиться на фабрике «Калев».

И вот они прибыли в Таллин и поселились у хорошей знакомой папы – тёти Милэ, в её пригородном домишке.

Папа у Маши был молодой, удалой, весёлый. Ещё бы! Ему хорошо жилось: каждый день он, сколько ему угодно, наедался шоколаду и мармеладу.

Так и жили они втроём: отец – что ни день, он ездил в город, Маша – она гуляла в саду под присмотром тёти Милэ, а тётя Милэ – у неё был отпуск – с утра до вечера поливала кусты и грядки.

Хорошо ещё, что в соседнем доме жил человек, которого звали Ганс. Гансу минуло семь лет, и Маше было с кем слово сказать. Его папа был русский, а мама – эстонка, поэтому он умел говорить и по-русски и по-эстонски. Мальчик приехал на лето в гости к своему деду. Дед был очень умный, солидный дедушка. Но и Ганс был неглупый мальчик. Он хорошо читал, считал и придумывал разные разности. И разные разности рассказывал ему дедушка. А Ганс их отлично запоминал. Ганс и сам умел хорошо рассказывать сказки, а Маша отлично умела слушать.

Она совсем не мешала тёте Милэ.

Тётя Милэ и Маша ходили вдоль грядок и улыбались друг другу – молча, не говоря ни слова…

Тётя Милэ совершенно особенная, удивительная – вся золотая: волосы ярко-рыжие, щёки и нос в веснушках, таких, как будто на носу и щеках у неё очень много маленьких солнц. Когда она улыбалась, становилось видно, что у неё два красивых передних золотых зуба. Маше очень хотелось бы иметь хоть один такой блестящий, золотой зуб. Но ничего не поделаешь, у неё и вообще то не было никаких передних зубов: молочные зубы у Маши выпали. Выпали, и не видно было, чтобы взамен прорезался хотя бы один золотенький.

А тётя Милэ улыбалась почти всегда. Ещё бы! Ведь у неё такой расчудесный сад! Одно только огорчало её: она никак не могла объясниться с Машей. Ведь тётя Милэ эстонка – она говорила и пела по-своему, по-эстонски, а Маша русская – она понимала только по-русски.

Поэтому если тёте Милэ, например, хотелось сказать ей: «Маша, иди-ка в дом и пей молоко», – она кричала: «Ганс! Ганс!»

Из соседнего дома сейчас же выходил умный Ганс. Он останавливался у изгороди.

– Маша, тётя Милэ велела, чтобы ты пошла в дом и выпила молока.

– Маша, – сказал он однажды шёпотом, – ты видела? Нет, погляди, погляди… Вот он, вот!.. Теневой человек у изгороди.

– Какой ещё такой теневой человек?

И вдруг Маша сама увидела…

От большого дерева, что на той стороне проезжей дороги, когда садилось солнце, осторожненько отделилась тень. Очень длинная!.. Высокая, узкая…

Был ветер – ветки дерева едва приметно раскачивались, и получалось, что человек закутан в плащ. Плащ шевелится. А зубы у человека подвязаны были большим носовым платком. Кончики носового платка – словно уши у зайца.

Никто почему-то не обращал на него внимания. Странные люди взрослые. Им бы только работать, кататься в автобусах, троллейбусах и загорать.

Теневой человек опирался локтем об изгородь… Вот он, вот!.. На голове у него большущая шляпа, накидка вздувается на остроконечных плечах. Бедняга подпирает свободной рукой раздутую щёку…

– А ты слышала, Маша, что он сказал? – шёпотом спросил Ганс.

– Нет, – ответила Маша. – А чего он такое сказал?

– «Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!» – ответил Ганс.

– Это что ж?.. По-эстонски?

– Не по-эстонски. По-сказочному… Но я понимаю… Я понял всё! Он бормочет: «Тётушка Зубная Боль!.. Гу-гу! Сжалься, сжалься, тётушка Зубная Боль!..»

…Ганс и Маша стояли по разные стороны изгороди. Мальчик смотрел на Машу сквозь прутья высокой изгороди голубыми блестящими смеющимися глазами.

– Слышишь, он опять говорит: «Грамапутра, гу-гу, грамапутра, гу-гу!» – «Тётка-а Зубная Боль! Пожалей, пожалей меня, тётка Зубная Боль!» Мне его очень жалко! – вздохнул потихоньку Ганс. – И подумать только, как у него развезло щёку! Мой дедушка говорил, что это от сырости болят зубы. А ещё они очень болят от сладкого.

– Мне его тоже жалко! – сказала Маша. – Так жалко, так жалко! Бедняга! Ганс, а Ганс… Ну, а ещё чего говорил твой дедушка?

– Ого-го! – отвечал ей Ганс. – Дедушка, он – ого-го-го! Он много, много чего говорит. Он мне рассказал про эту тётушку, про Зубную Боль.

Глава третья. Сказочник Андерсен, тётушка Зубная Боль и дедушка Ганса с острова Саарема

Совершенно ясно, что раз у дедушки Ганса был внук, он ему рассказывал сказки. Дедушка Ганса не какой-нибудь обыкновенный дедушка – каменотёс; он родился в Эстонии, на острове Саарема, где до сих пор живут мельницы. Очень старые мельницы, крылья которых отбрасывают длинные тени на землю: волшебные тени, если хотите знать.

А ещё на этом острове живут рыбаки.

Все они хорошо поют и чудесно умеют рассказывать сказки. Такой уж это особенный остров – остров Саарема, на котором родился дедушка. Ткни там пальцем в любого человека – и можешь быть уверен, он хорошо поёт. И знает множество сказок.

Вот и дедушка Ганса знал множество замечательных сказок.

И раз у него был внук, он ему, как всякий хороший дедушка, что ни вечер, рассказывал сказки.

Это он, например, рассказал Гансу про Андерсена…

Ганса-Христиана Андерсена. Не слыхали? Не может такого быть!

Андерсен – главный на свете сказочник: это он сочинил про утёнка, который стал лебедем, про Дюймовочку и про игрушечного солдатика.

– И вот один раз, – рассказывал Маше Ганс, – когда Андерсен был в Италии, очень тёплой стране, где нету печек – не веришь? – шёл дождь. Шёл и шёл. День, другой, третий… И вот, понимаешь, знаменитый сказочник сильно озяб. До того озяб, что у него разболелись зубы.

Андерсен вернулся к себе домой и написал сказку про бедного студента-поэта и про страшную тётушку Зубную Боль.

Андерсен догадался – ты понимаешь, Маша? – ну, в общем, он сочинил, что тётка Зубная Боль днём очень добрая и хорошая тётушка. Всех вокруг она угощает сладким. А от этого, понимаешь, как следует портятся зубы!.. И как будто у этой добренькой тётушки взрослый племянник – студент.

И вот один раз племянник лёг спать, а уснуть не может: зубы, зубы болят!

И вдруг он видит, что посредине комнаты сидит тощая, злая тётка, очень похожая на его дорогую тётушку…

Она сидит, тихонько играет на скрипке и тонко, тонко поёт: «Пусть у тебя как следует разболятся зубы! Я уморю тебя. Ты меня попомнишь! Когда у человека зубы болят, ему не до радостей, не до сказок, не до стихов. Это я – тётка Зубная Боль. Я сильнее всего на свете…» Так, понимаешь, тихо и страшно пела она!

– Очень страшно! – сказала Маша.

– А её племянник, ну, этот студент, он ве-есь скорчился и даже заплакал от зубной боли. Но он не сдался, взял и тихонечко убежал. Но с тех пор у него всё время зубы болят. Вот и всё, Маша.

– То есть как это всё?! А дальше? – растопырив от удивления пальцы, спросила она.

– А дальше – нету. Сказано всё! Дед объяснил, что Андерсен потерял конец этой сказки.

– Так где ж её конец? И что стало с бедным племянником? – расширив глаза и глядя на Ганса, спросила Маша.

– Не знаю, – грустно ответил Ганс. – Дед мне столько всего рассказывал: про утёнка, про пароход, который оброс ракушками, про путешествия и про разные страны… А про это не рассказал. Только то и сказал, что у сказки нету конца… Маша, а Маша!.. Он, наверно, хочет, чтоб я догадался сам?

Глава четвертая. Час теней

В предвечерний час, когда над землёй стояло светлое небо без солнца, к садовым участкам, где жили Маша и Ганс, каждый день подходил тот самый – вы помните? – удивительный человек. Человек кособочился и был тощий до невозможности. Щека, как всегда, у него подвязана и раздута.

Он появлялся в тот час, когда с моря, которое неподалёку, дул лёгкий солёный ветер… И ничего удивительного в этом не было, что на человеке всегда развевался плащ.

– Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!

И Ганс догадался: это тот самый тёткин племянник!

– Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!..

И вдруг человек начинал потихоньку светлеть. Словно бы растворялся в белёсой ночи.

Загорались окна в домах, блеск их живого тёплого света пронизывал белизну сумерек. Но хоть ночь и не наступала, хотя вечер был вроде бы ненастоящий, это был всё же вечер, час сказок – так заколдованно и удивительно всё выглядело кругом.

Ложились спать в лесу муравьи, ложились спать бабочки – они знали: хоть белый вечер, а всё же – вечер.

Вслед за вечером приходила ночь, всё такая же светлая. Но это был час, когда люди спят, а вокруг оживают сказки.

– Нам надо ему помочь – разыскать эту тётку Зубную Боль! – громким шёпотом сказал однажды Ганс Маше (ведь он был догадливый мальчик, к тому же внук сказочника). – Нельзя спокойно глядеть на то, как мучается человек… У него флюс. Ты же видишь, как у него ужасно раздуло щёку.

– Раздуло, – покорно сказала Маша.

Ребята шептались, а на дорогах сада уже лежали легчайшие тени от изгороди; каждый горшок с цветами нашёл своего короткого двойника, словно брата, который прятался целый день. Стал отчётливо слышен шум моря. А раз начинался прилив, это значило, что поднялся ветер. От деревьев в лесу, напротив проезжей дороги, отделились длиннющие тени – колеблющиеся, прозрачные.

И опять, опять подошёл человек в большущей шапке к саду тёти Милэ. Он опёрся плечом об изгородь, заслонил ладонью опухшую щёку, повязанную платком. И видно было, и можно было легко догадаться, что он просит детей о помощи.

– Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!..

Из дома вышла тётя Милэ. Взяла огромную лейку и обошла сад. Неужели она одна ничего не слышит?

– Нет, мы должны найти эту тётку Зубную Боль! – решительно сказал Ганс.

– Мы её найдём! Вот увидишь, увидишь!.. – подумав, сказала Маша.

– Ночью я догадался, – ответил Ганс, – что тётка Зубная Боль живёт в этом городе, в Таллине! Поняла? Поэтому он сюда и приходит.

– Конечно! – ответила Маша. – А раз она здесь, мы найдём её и спасём племянника. Ладно, Ганс?

Глава пятая. Взбитые сливки

Сегодня утром окончился отпуск у тёти Милэ. Она надела свой синий комбинезон, уселась на мотоцикл и укатила в город – работать.

Не успело облако пыли рассеяться за её мотоциклом, как двое тут же вышли на улицу – каждый из калитки своего сада. Ганс и Маша взялись за руки и пошли. Началось путешествие – дети отправились в погоню за тётушкой Зубной Болью.

– Она, конечно, живёт там, где сладкое, – тихим шёпотом говорил Ганс.

– Хорошо, – отвечала Маша. – Мой папа тоже работает там, где сладкое.

– Я знаю, куда идти, – шёпотом продолжал Ганс. – Я помню, в городе есть один очень хороший коффик.

– Что за коффик?

– Кафе по-русски… Там много сладкого. Мы были два раза с мамой и дедушкой. Если надо, так мы обойдём весь Таллин! Если надо… Устала?

– А знаешь что? В буфете у тёти Милэ тоже много разного сладкого…

Ганс ответил сурово:

– Ты, кажется, хочешь домой? На словах смелая, а на деле – трус!.. Так выходит, по-твоему? Пожалуйста, я не держу тебя, возвращайся!

Но стоило Маше только представить себе, как она одна вернётся на дачу и будет гулять по участку, где нет сегодня даже тёти Милэ, – и она поняла, что не выдержит одиночества. Маша не знала, что означает это большое слово. Она чувствовала его. Одиночество – это значит не будет Ганса.

– А мы найдём дорогу назад? – тихонько спросила Маша. – Может, нам разбросать камешки?

– Ты забываешь, Мария, что мне уже минуло восемь лет! Ты со мною не пропадёшь. Вот, гляди – кошелёк! В случае чего мы доедем назад в трамвае… Мы даже можем, если захочется, съесть по два эскимо или взбитые сливки.

– Он, наверно, ел много взбитых сливок?

– Кто?

– Теневой человек! Племянник!

– Ладно. Меньше слов – больше дела!

Вперёд!.. И только вперёд!

Не стало видно калитки дачи тёти Милэ и розового куста у забора. Далеко ушли. Впереди – дорога и солнце. Позади – дорога и солнце.

Увидев это, Маша вздохнула и даже споткнулась.

– Мария, или ты возьмёшь себя в руки, или я тебя отстраню!.. – сказал Ганс.

Мальчик захлебнулся и не договорил. Лицо его выразило решимость.

Вперёд!.. Вперёд!..

Они шли молча. Плавился под ногами асфальт проезжей дороги. Всё вокруг как будто бы пожелтело от зноя. Ни один человек не пускался в дальнее странствие в этот час. Даже туристы и те купались. Лежали и загорали на берегу.

Вперёд!.. Ни шагу назад!..

По левую руку Ганса и Маши показалась гора. А на горе – дом. А стены дома из чего бы вы думали? Из стекла. И что бы, вы думали, было написано на стеклянном доме? Большими буквами: РЕСТОРАН.

– Первый привал, – сказал Ганс. – В ресторане бывает сладкое. Мы сейчас обследуем. Может быть, тётушка Зубная Боль притаилась там?

– Ладно, – кивнула Маша.

Вверх, всё вверх, вверх… Энергичней, живее.

В свете солнца блестит, горит и сияет здание большого нового ресторана – гордости города. Ресторан весь стеклянный. Стеклянные у него не только стены и потолок, даже внутри решительно всё стеклянное. Сквозь стёкла сияет море. Оно ложится на пол короткими волнами.

В ресторане стоит человек. В белой куртке. Волосы у него длинные, как у женщины.

Ганс останавливается и подозрительно смотрит на человека. Маша толкает Ганса в бок и настороженно говорит:

– Здравствуйте.

– Ага-а-а, – просияв, отвечает им человек, – я догадался! Вам хочется взбитых сливок. Пройдите в соседний зал.

– Сразу предложил нам сладкое. Может, это тётка Зубная Боль?

– Тише! Надо это проверить! – строго говорит Ганс.

Человек в белом провёл их в соседний зал… А в этом зале не было потолка. Потолком было небо. А посредине неба стояло солнце. А на полу, там, где отсветы солнца, – столы. А сбоку от каждого столика был камин! И в каждом камине жарко пылали угли, совершенно так же, как по вечерам в камине в саду у тёти Милэ. Когда Ганс и Маша сели к столу, человек принёс им по огромной порции взбитых сливок.

– Прикажете рассчитаться?

– Прикажем, – ответил Ганс. И достал десятку. Ему её на Новый год подарил папа. Она лежала, красиво сложенная, в кожаном кошельке, который ему подарил дедушка.

– Вы… вы дяденька? Или тётенька? – вежливо осведомилась Маша.

– Чего-о-о?

– Не обижайтесь, пожалуйста, – ответил Ганс. – Волосы у вас длинные… А нам всё это очень важно. Мы… Мы ищем тётушку Зубную Боль!

– А разве бывают такие тётки? – искренне удивился дяденька в белой крахмальной куртке. Он даже вытаращил глаза, покачал головой, тряхнул своими женскими, длинными волосами и захохотал громким басом.

ОН… Не она. По выражению лица это сейчас же сделалось видно. Ганс догадался. Всё же он не какой-нибудь обыкновенный мальчик, он – внук дедушки с острова Саарема.

Глава шестая. На выставке

На той же горе, в большом парке, – куда там участок тёти Милэ! – раскинулись павильоны. У входа – стол. У стола – кассирша. Над ней стеклянные буквы: «Выставка».

– А есть у вас что-нибудь сладкое? – спрашивает Маша.

– Как не быть. У нас изобилие сладкого. Но его даже трогать нельзя, ребята. Предупреждаю. Посмотреть – и всё. Павильон номер пять. Не забудете? Не заблудитесь?

На крышке от шоколадной коробки – бабушка. Она держит в руке чулок. В чулке две блестящие спицы. На крышке от другой коробки – дед. Он держит пивную кружку, в кружке пенится пиво. Пена от пива – серебряная. Бабка с дедкой в костюмах всех цветов радуги – красных, жёлтых, сиреневых. Рядом всё те же коробки, только без крышек, а в них конфеты из шоколада. Каждая шоколадина завёрнута в разноцветные бумажки – фантики.

Поглядишь – и поймёшь, что у каждой из шоколадинок своё выражение шоколадного личика. Каждая говорит своим шоколадным голосом. Они умеют, должно быть, по-всякому разговаривать с любой девочкой, любым мальчиком. Им выковали самые разные шоколадные голоса: квадратные, круглые, продолговатые, гладкие и пупырчатые.

«Я самая красивая на земле шоколадка. В самой пёстрой обёртке. И самая вкусная. Не веришь? Съешь! Я самая лучшая на земле шоколадка, завёрнутая в блестященькую бумагу, она зовётся фольгой. В моей фольге и небо и море! Видали? Вот она я».

Витрина, ещё витрина… Халва, пастила, нуга…

Под стёклами – корзиночки и корзины, сплетённые из лыка и жёлтой бумаги в золотых звёздах. Внутри – красивые, жёлто-белые, сливовые помадки. Каждая помадка одета в платье, усыпанное золотыми точками.

Монеты из шоколада. Клад обернутых в золотую и серебряную фольгу шоколадных больших монет!

Ганс и Маша, крепко взявшись за руки, мечутся туда и сюда. Уже в третий раз они обошли комнату, но не знают, у какой бы им витрины остановиться. Над каждой витриной – лампа. Стекло светло-серое, дымчатое: в него как будто бы впаян дым. Застыл – и не шевелится.

– Что это такое? – шёпотом говорит Маша. Она никогда не видела таких ламп.

Недолго думавши, растопырив толстые пальчики, она выдёргивает руку из руки Ганса, пододвигает стул, вскарабкивается на стул… Низковато… Маша становится на носки, тянет руку всё выше, выше и – дотянулась!.. Осторожно и бережно она гладит дымчатое стекло.

Дотронулась до застывшего дыма разок, другой… Стекло! Настоящее. Живое. Прозрачное. Только внутри будто дым…

«Я не сладкое – я стекло!» – тихонько сказала лампа.

«Ещё бы! Я знаю, – ответила Маша. – До сладкого здесь дотрагиваться нельзя».

«Ты так думаешь?» – удивилась лампа. Удивилась. Обиделась. И упала.

Падая, она тихо запела свою короткую песню: кляк-кляк… И сразу рассыпалась. Осколки лежат у Машиных ног. И всё. Маша даже рот раскрыла.

К ребятам сейчас же подошёл молодой человек в белейшем халате, с синей, очень красивой бляхой. На ней написано: № 5.

– Что это значит, дети? В какое вы меня ставите положение? Я – экскурсовод. Что было бы, если б все, кто приходит на выставку, начали разбивать лампы?

Дети молчат. А что скажешь?.. У их ног и на самом деле осколки разбитой лампы.

И вдруг экскурсовод как будто бы даже пожалел Машу. Она была такой маленькой. Он её поднял на руки и сказал:

– Не волнуйся, детка. Ты помнишь свой адрес? Где твои папа и мама? Сейчас мы составим акт, ты пойдёшь домой.

– Дяденька, – наклонившись к самому его уху, очень тихо сказала она, – я не пойду домой… Мне нельзя. Мы ищем тётку Зубную Боль. Вы здесь самый главный? Вы главный, да? Так скажите, пожалуйста, есть здесь тётка Зубная Боль?

– Не понимаю, – ответил экскурсовод. – При чём здесь тётка? Ты гуляла, девочка, с тёткой?

– Нет. Мы, понимаете, дядя, мы ищем… Ищем тётушку Зубную Боль! Она там, где бывает сладкое. Вы её не видали?

– Понятия не имею! Какая такая тётка?

– Мария, молчи! – очень строго приказал Ганс. – А вы сейчас же, сейчас же поставьте её на место!

– Чего ты буйствуешь? – удивился экскурсовод. – Твоя Мария, она, по-моему, не стеклянная! Это вы разбили отличную лампу, а я твою Марию не разобью.

– Всё равно. Она вам не дочь! Сейчас же поставьте её на место!

– Ну и ну! – удивился экскурсовод. И, растерявшись, поставил Машу на пол, рядом с сердитым Гансом.

Пока ребята пререкались с экскурсоводом, их окружила большая толпа.

– В чём дело? Что стряслось? – спрашивали люди один у другого.

– А ничего такого. Эти ребята, они, понимаете ли, разбили вот эту лампу… Вон осколки. Видите? На полу…

Все внимательно и удивлённо рассматривали осколки.

А Ганс между тем схватил Машу за руку и нырнул вместе с ней в толпу.

Скорей!.. Скорей!..

Вот уж и ветер свистит в ушах. Далеко позади, на горе, осталась выставка, экскурсовод, разбитая лампа.

– Куда, однако, девались дети? – спрашивает бедняга экскурсовод. – Ведь только что они стояли тут! Я ещё поставил на пол возле себя ту толстую девочку в красном платье…

Перед Гансом и Машей шоссе. По шоссе скользят легковички, проносятся грузовики.

На другой стороне от дороги море – шумит, шумит…

Ребята пересекают дорогу, останавливаются возле бегущих автобусов.

– Ганс, а Ганс!.. Ну, а где же тётка Зубная Боль?

– Там её не было. Сейчас мы пойдём в тот коффик, где я бывал с дедушкой. Если б ты только знала, сколько там сладкого!..