Текст книги "Друиды. Поэты, ученые, прорицатели"

Автор книги: Стюарт Пиготт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Рис. 28. Окруженная рвом ограда, содержащая ритуальные шахты. Фокс-Фурлонг, Лонг-Уиттенхем, Беркшир

Такая же шахта была обнаружена в Бозенсе (Сент-Ерт, Корнуолл) внутри квадратного земляного строения на вершине холма. Эти примеры датируются периодом от конца доримской фазы до IV века н. э. Основные наши знания о немецких раскопках связаны с Viereckschanze в Хольцхаузене (Бавария), где были найдены весьма примечательные материальные свидетельства кельтской культуры.

РИТУАЛЬНЫЕ ШАХТЫ

Земляная постройка в Хольцхаузене в плане представляет собой почти квадрат, около 300 футов в поперечнике, с единственным входом. Было обнаружено, что ему предшествовали две фазы существования оград с бревенчатым палисадом, с совпадающим периметром. В одном углу находится группа ям под столбы, которая была прямоугольным святилищем с колоннадой или крытой галереей. По внутреннему краю окружающей ограду насыпи были расположены три необычные ритуальные шахты, до 8 футов в диаметре и 120 футов глубиной. Наличие подобным же образом расположенных шахт известно в Германии и еще, по крайней мере, в трех других оградах типа Viereckschanze. Две ограды в Лонг-Уиттенхеме, до сих пор не сравнивающиеся с ними, но вполне сопоставимые, были размером 175х100 футов и 118х90 футов. И в каждой был «колодец» 8 футов глубиной, а третья ограда, угловой формы, окруженная рвом с шахтой в центре, имела 72 фута в поперечнике.

В уже упоминавшемся Бозенсе была шахта 36 футов глубиной, содержащая римские вотивные предметы. Этим шахтам сопутствуют весьма необычные «колодцы». Еще их называют похоронными колодцами или жертвенными ямами. Они романо-кельтского происхождения и были рассеяны по всей Галлии от Рейнской долины до Пиренеев и Атлантического побережья. В Германии ареал Viereckschanze и некоторые единичные шахты близ реки Одер и в Бельгии, а также в юго-восточной Британии соотносят с определенными романо-бриттскими храмами.

Рис. 29. Часть ритуальной шахты с вертикальной стойкой. Хольцхаузен, Бавария

Эти примеры не ограничиваются прямоугольными земляными постройками и их содержимым, которое включает в себя намеренно помешенные внутрь предметы (керамику, часто целые сосуды, кости людей и животных, деревянные фигурки) в примитивном римском стиле и такие экзотические вещи, как 12-футовый кипарисовый стержень (из Ле-Бернара в Вандее). Все это не позволяет считать их утилитарными колодцами. Даже если некоторые сначала были ими, потом, с течением времени, они приобрели определенно ритуальный характер. В Хольцхаузене шахты подчеркнуто не рассматриваются как колодцы. В одном из них, 25 футов глубиной, был найден деревянный шест, поставленный на дно вертикально. Почва вокруг него содержала вещество, которое было определено анализом как продукт распада органических веществ, таких, как кровь и плоть. Есть основание полагать, что некоторые из этих шахт ранее использовались как мусорные кучи или хранилища, в которые прятали что-то, чтобы потом забрать. Это вполне может служить альтернативным объяснением. Но видимо, чаще мы имеем дело с культовыми структурами, которые греки называли «ботрос», а римляне – «мундус», то есть ритуальными шахтами, связанными с богами потустороннего мира. К этой же концепции относятся «фависсы», то есть ямы, в которые помещались предметы, почитавшиеся священными благодаря их сакральному использованию, а также кости и пепел от жертвоприношений. Материальные свидетельства на территории первобытной Европы говорят о том, что эти шахты ведут свое происхождение с середины 2-го тысячелетия до н. э. Недавно было высказано предположение, что хорошо известная сцена на Гундеструпском котле (I в. до н. э.) изображает не ритуал утопления или погружения в сосуд, но помещение жертвы в священную шахту, а выдернутое с корнями дерево, которое несут воины на концах копий, может соответствовать кипарису в упоминавшейся выше вандейской шахте.

Рис. 30. Секции ритуальных шахт в Вандее. Показаны предметы, помешенные в них

ВОТИВНЫЕ ПРЕДМЕТЫ

Эти ритуальные шахты, часть которых могла какое-то время использоваться в качестве колодцев, связывает кельтский культ загробного «подземного» мира с водой и родниками. Мы имеем здесь дело с глубоко укоренившимися верованиями, все еще живущими в кельтском фольклоре. Их существование в древности подтверждается многочисленными находками, объяснить которые лучше всего может лишь их вотивное, то есть жертвенное, «посвящаемое чему-то» назначение. Их помещали в пруды, источники или естественные колодцы. Многочисленны примеры подобных находок, связанных с кельтским миром, и хотя некоторые из них могут быть истолкованы иначе, а именно как чисто бытовые («захоронки» в римских колодцах), целый ряд их является определенно вотивными. Так, относящийся ко II или III веку до н. э. клад из двух тысяч предметов, главным образом брошей и браслетов, найденный в котле у Гигантских родников под Дачевом в Чехословакии, несомненно, подтверждает это мнение. Так же обстоит дело с раскопками в Ла-Тене на озере Невшатель, или у Ллин-Керриг-Бах в Энгдесли, или находками котлов в озерах на юге Шотландии и, конечно, в Гундеструпе. У классических авторов мы находим свидетельства о галльских сокровищах, открытых напоказ, но нетронутых в туземных святилищах. Одно из них, Тулузский клад, был разграблен консулом Цепио в 106 году до н. э., по описанию Посидония, сокровище это находилось в священных приделах и прудах, причем вес его исчислялся приблизительно в 100000 фунтов золота и 110000 фунтов серебра. Григорий Турский в VI веке н. э. описывает галло-римский фестиваль на берегу озера в Севеннах, во время которого в воду бросали жертвенных животных и вотивные приношения. Такие ежегодные праздники продолжались там вплоть до 1868 года!

КОТЛЫ

Мастерство кельтских кузнецов позволило им изготавливать котлы, которые почитались священными сосудами в кельтском мире и за его пределами. Так, кимбры послали императору Августу в качестве торжественного дара «самый священный котел нашей страны». Описывая это событие, Страбон далее рассказывает о том, как приносили в жертву военнопленных, перерезая им горло над таким сосудом. Известен также приводимый в Бернской схолии отрывок из Лукана относительно галльских божеств, в котором рассказывается, как совершали жертвоприношения богу Тевтату: «человека погружали головой вперед в полную кадку, так что он задыхался». Видимо, изображение чего-то подобного мы видим на Гундеструпском котле. В романо-кельтском обиходе часто встречаются колодцы с вотивными приношениями (как, например, в Ковентинас-Уэллс (колодце Ковентина) у стены Адриана, где среди вотивных даров наличествуют человеческие черепа). Культ отрубленной головы связан в кельтских верованиях с колодцами, родниками и источниками.

СКУЛЬПТУРНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ

Мы уже касались вопроса о скульптурных изображениях людей или только человеческой головы. Эта традиция получила распространение в кельтском мире с VI века до н. э., вероятно, в результате греческого или этрусского влияния. Естественно, у каменных изваяний было больше шансов уцелеть. Мы видим примеры этого в находках в Хиршландене, Хольцерлингене или Пфальцфельде. То же доказывают голова из Мшецке-Жехровице, каменный человеко-вепрь из Эфинье (Марна) или более ранние высеченные из камня головы и нетипичных омфалоидных (почкообразных) камнях, вроде тех, что обнаружены в Туро или замке Стрейндж в Ирландии. Все они местного изготовления. Бронзовые изображения, такие, как сидящая на корточках фигура мужчины, частично литая, частично кованая (Бурэ, департамент Сены и Уазы), или голова из Тарба и многие другие, относятся к доримскому периоду.

В исключительных случаях сохранялись и деревянные фигурки, как, например, фигурка из района Женевского озера или серия фигур неустановленной даты с Британских островов. Подобные им фигуры были обнаружены на территории Галлии в шахте близ Орлеана, а также в Кот-д'Ор. Поразительная коллекция из почти двухсот деревянных скульптур была обнаружена в предположительно кельтском святилище близ истоков реки Сены. Она включает в себя изображения людей и животных, а также внутренних органов, причем эти последние, по всей вероятности, являются вотивными предметами или связаны с гаданиями, подобно этрусским обычаям.

Рис. 31. Деревянные фигурки из: а – Шеркока, графство Каван, Ирландия; б – Дагенхема, Эссекс; в – Баллахулиш, Арджилл, Шотландия; г – Тейнграса, Девон; д – Монбои, Орлеан

Кельтские религиозные скульптуры из дерева, доримских времен, видимо, были распространены гораздо шире, чем мы полагали ранее. Лукан в своем впечатляющем стихотворном описании кельтского святилища в лесах близ Массалы, оскверненного и разграбленного Цезарем, говорит именно о таких скульптурах: «… И много темных источников струило там свои воды, и рядом стояли белесые от времени угрюмолицые боги, грубо вырубленные из неотесанных древесных стволов».

Если отбросить эпитеты, картина, которую рисует Лукан, весьма убедительна. Он описывает «неметон», священное место в чаще темного страшного леса, где бьют священные родники и вода собирается в озерки, стоят деревянные фигуры божеств, вырубленных в кельтской традиции, примитивной и совершенно чуждой классической манере, требующей точного воспроизведения пропорций. Такие статуи вполне могли быть теми «множественными изображениями», которые видел Цезарь или его осведомители. Похоже, что Джилдас, говоря о Британии VI века н. э., видел и сожалел о более поздних кельтских скульптурах, возможно также деревянных, гротескных, негибких, свирепого вида.

В первой главе мы говорили о трудностях интерпретации лишь по надписям большого числа имен богов, галльских и, до некоторой степени, бриттских. Любопытно поэтому отметить, что имена бриттских надписей не повторяются на континенте, что свидетельствует не только о замкнутом характере бриттско-кельтской традиции (это, кстати, заметно на всей материальной культуре), но также об ошеломляющем количестве сельских божеств «местного значения» с местными именами. Однако по ним удалось восстановить контур ареала местных культов в Галлии в достаточно широком масштабе. Примером могут служить: культ трехголового бога, распространенный главным образом в долине Марны и на Кот-д'Ор, божество с колесом, часто встречающееся на Центральном горном массиве и на нижней Роне, или бог с молотом, популярный на среднем и верхнем течении Роны, культ которого, видимо, доходил до Сены и Рейнской области.

Ареал этот не совпадает с известными границами поселения кельтских племен, но вполне соотносится с ареалом культа «божественной пары», приписываемому эдуям. Другие иконографические типы были рассеяны по всей галльской территории, как то рогатый бог или двуликое божество, вроде Януса. Вообще, изучение иконографических и эпиграфических свидетельств говорит о невероятном разнообразии и узко местном характере кельтских божеств, а также о невозможности привести в систему то, что никогда в ней не нуждалось. Кельтам была чужда строгая иерархия пантеона, которую пытались навязать им римские авторы.

По мере усвоения римских художественных традиций резко возросло количество каменных скульптур, используемых в кельтской культуре для религиозных целей и в погребальных обрядах. Мы наблюдаем иконографию, сопровождаемую надписями с именем бога или упоминанием его атрибутов. Одновременно с освоением средиземноморских художественных приемов продолжала существовать местная традиция, особенно в части высечения из камня отрубленных голов, как в Британии или Ирландии. Хотя голова Антенокитиуса из Бенуэлла близ стены Адриана представляет собой не отдельное произведение, но отсеченный фрагмент статуи.

ПОГРЕБАЛЬНЫЕ ОБРЯДЫ

Существует еще один аспект археологического изучения кельтской религии, необычайно важный для нашего нынешнего исследования. Речь идет о выводах, которые можно сделать, анализируя характерные особенности погребений. Они отражают, с одной стороны, социальную стратификацию первобытной Европы, что нашло свое выражение в прихотливой вычурности и пышности погребений, которые соответствовали обычаям воинственного и аристократического класса, а с другой стороны, их содержание обнаруживает глубокую веру в буквальное понимание религиозной максимы «жизни после смерти».

Гробницы королей, могилы вождей и других знатных лиц вновь и вновь подтверждают, что мы имеем дело с обществами, так сказать, «героического типа», будь то бронзовые культуры в Уэссексе или Центральной Европе середины 2-го тысячелетия до н. э. или более современные и более высокоразвитые цивилизации в Китае во времена династии Шанг, а позднее у кельтов и скифов. Начиная с VII века до н. э. и до периода широкой «романизации» мы можем встретить подобные гробницы и в кельтском контексте. В могилах мужчин часто находят четырехколесные повозки и воинское снаряжение, свидетельствующие о том, что в загробном мире также будет сохранен и признан навечно их статус. В ряде могил непосредственно доримской бельгийской Британии заготовлена не только провизия для загробного пира вождя, но и двойные железные подставки для котла и амфоры, объем которых соответствует содержимому нескольких дюжин современных бутылок.

В следующей главе мы вернемся к их значению, когда станем рассматривать концепцию бессмертия, приписываемую кельтам классическими авторами. Здесь же только заметим, что в этом аспекте классические тексты подтверждают свидетельства археологов. Упомянутые обычаи, погребение закапыванием или сожжением, описаны в дошедшем до нас тексте завещаний романо-кельтского захоронения, найденного в районе племенных ареалов в Галлии (Верхняя Марна). Там умирающий приказывал сжечь его в ладье вместе со снаряжением для охоты на крупного зверя и дичь, а также и подробно описывал в своем наказе, как должен выглядеть его памятник. Классические авторы с удивлением отмечали такую буквальную веру в личное бессмертие. «Похороны, – пишет Цезарь, – в сравнении с уровнем жизни галлов слишком роскошны и дорогостоящи. Все, включая животных, которых покойный любил при жизни, предается огню вместе с ним». Рабы и нахлебники, продолжает он, также приносились в жертву, по крайней мере в период, предшествующий его кампаниям. Помпониус Мела в I веке н. э. повторяет то же самое, говоря о галлах: «Они сжигают или хоронят со своим мертвецом вещи, к которым он привык при жизни». Это же настроение отражают скульптуры на галло-римских гробницах, а именно сцены пиров, «в которых вокруг стола сидят люди, скопированные с живых». Это же изображено на саркофаге из Симплвельда, Батавия. (Однако скульптура там более низкого качества и явно местного изготовления.) К ней мы снова вернемся в следующей главе, где рассмотрим, какими представлял себе классический мир кельтскую веру в бессмертие.

ВЫВОДЫ: МИР ДРУИДОВ И ЕГО ИСТОКИ

Описывая мир древней Ирландии, Бинчи приходит к выводу, на основании ранних устных преданий, что он был «племенным, сельским и иерархическим». Это определение можно отнести ко всему доримскому кельтскому миру в целом, несмотря на то что Галлия накануне римского завоевания на беглый взгляд приближалась к образу жизни сельских областей Средиземноморья. Однако по сути своей это был еще первобытный мир, от которого народы Греции и Рима старательно уходили много столетий, всячески развивая свои цивилизации. Мир кельтов для них был чужд. Язык, образ мыслей, верования и обычаи, общественное устройство и шкала ценностей кельтов в представлении римлян и греков занимали то же место, что американские индейцы или ирландцы в представлениях елизаветинцев или шотландские горцы и полинезийцы с Таити в представлениях англичан XVIII столетия.

Некоторые варварские культурные обычаи долго существовали в Европе с северу от Альп. Одни из них действительно до некоторой степени восходят к грекам и римлянам и другим народам индоевропейской языковой группы. Не стоит нам претендовать на исключительное право обладания общественным устройством с избираемым правителем, советом старейшин или знати и собранием свободных людей. Такой порядок вроде бы существовал еще в древнем Шумере, так что для него не обязательно быть индоевропейцем. Хотя и такой расклад представляется вполне возможным. Деление на три класса в таком случае кажется вполне разумной концепцией. И разумеется, нет нужды приписывать это деление одним индоевропейцам, хотя ученые установили именно в данной языковой группе наличие терминов, обозначающих это явление: брамины, они же фламины и друиды; еквиты (всадники) и кшатрии; плебс (простолюдины) и вашьи. Эти термины существуют по всей Евразии от кельтской Ирландии до раннего Рима и говорящей на санскрите Индии. Кельтская традиция в Ирландии сохранила для нас нетронутыми архаизмы в языке, идеях и даже просодии, прототипы которых мы обнаруживаем в санскрите или хеттском. Таким образом, мы, по всей видимости, имеем здесь фрагменты общего наследия, истоки которого восходят ко 2-му тысячелетию до н. э.

Археологические свидетельства кельтских верований немедленно предстают перед нами, едва начинается сравнение с классическим миром (имеются в виду: «теменос» [1]  [1] Освященный круг.


[Закрыть], «ботрос» [2]  [2] Жертвенная яма.


[Закрыть] и «мундус» [3]  [3] Сакральный камень, закрывающий вход в пещеру.


[Закрыть]). Этот же архаизм заметен и в доисторической Европе, где памятники в Голориндже или Филфорде перекликаются с памятниками британского Хенджа конца 3-го или начала 2-го тысячелетия до н. э., так же как Олнэй и Либенице напоминают современные «курсус»-строения. Однако следует снова повторить, что нет никаких археологических свидетельств, позволяющих связать ритуалы раннежелезного века, в том числе друидов, со Стоунхенджем или другим подобным же круговым сооружением более раннего происхождения. А вот ритуальные шахты могут быть признаны параллельными и в Уилсфорде (Уилтшир), и в Суэнуике (Хантсшир), обе относятся ко второй половине 2-го тысячелетия до н. э. Суэнуик, с его вертикальным столбом и кровавыми останками, аналогичен находкам в Хольцхаузене.

Вот на таком культурном фоне, как мы описали в этой главе, следует рассматривать кельтскую религию, с ее бардами, волхвами и друидами. Было бы методически неправильно рассматривать комментарии классических авторов в отрыве от достоверной и связной антропологической картины общества, в котором они жили и о котором писали. Греки и римляне знали о кельтах много такого, о чем мы никогда не узнаем. Конечно, можно пожалеть, что до наших дней дошло слишком мало сведений, однако мы знаем о кельтах да и о самом классическом мире такие вещи, которые не могли быть известны Посидонию или Цезарю, не говоря уже о Дивициакусе.

Глава 3
ДРУИДЫ В КЛАССИЧЕСКИХ И НАРОДНЫХ ТЕКСТАХ

ГРЕЧЕСКИЕ И ЛАТИНСКИЕ ТЕКСТЫ

В первой главе мы уже кратко коснулись трудностей, изначально присущих нашему пониманию документальных источников, в которых встречаются упоминания о друидах. Возвращаясь к греческим и латинским текстам, чтобы рассмотреть их детально, первое, о чем следует помнить, это что здесь происходит столкновение, интеллектуальное и эмоциональное, людей цивилизованных с культурой гораздо более варварской. Греки дано осознали, что на северных границах известного им мира живут народы, отличающиеся не только чуждой культурой, вроде халдеев, персов или египтян, но вообще находящиеся на более низкой ступени технологического развития, социальной и политической организации. Европейские варварские народы той эпохи можно грубо разделить на две основные группы: скифы на северо-востоке и кельты на северо-западе. Иберы занимали далекий западный полуостров, а некоторое число безымянных племен, гипербореи в том числе, располагались за пределами скифской и кельтской территории. С момента основания колоний на Черном море, то есть с VII века до н. э., слухи замещаются прямыми контактами. На западе то же произошло с основанием Массалии (современный Марсель) около 600 года до н. э.

ПРИМИТИВИЗМ

В следующей главе мы увидим, как греческий опыт может быть признан параллельным тому, который приобрели европейцы при столкновении с примитивными народами, начиная с первого открытия Америки и до открытия островов южных морей во второй половине XVIII века. Ученые, занимающиеся изучением истории идей, исследовали эти и сравнимые с ними ситуации с Античности до наших дней, рассматривая их с точки зрения цивилизованных народов в сопоставлении с менее развитыми. Речь идет о концепции «примитивизма». Если мы начнем просматривать классические источники в поисках упоминания о друидах в этих терминах, мы сразу же обнаружим, что существуют два противоположных взгляда на вопрос о варварах, которые проходят через всю историю западной мысли. Миссис Чедвик в недавнем своем обсуждении этих источников делит их на две группы, различающиеся не только разным умонастроением по отношению к кельтам, но и хронологией источников. Раннюю группу она именует по главному классическому автору, писавшему о кельтах, а именно Посидонию, сирийскому греку из Апамеи (ок. 135-50 г. до н. э.). Посидониево отношение к кельтам часто недоброжелательно. Он ничуть не преуменьшает варварство их обычаев. Вторая, «александрийская» группа базируется на более поздних авторах, писавших в схоластической традиции Александрийской школы. Она представляет нам смягченное, более сочувственное и идеализированное описание. Любопытно, что, когда миссис Чедвик проводила это деление, ее не занимала история идей, как таковая. Тем не менее источники оценки друидов в свете «жесткого» и «мягкого» примитивизма она делит в соответствии с понятиями таких историков идей, как А. Лавджой и Г. Боас. В «жестком» примитивизме, обычно являющемся следствием близких контактов с менее цивилизованной культурой, оценка кельтского мира реалистична и часто далеко не лестная. Описания нравов и обычаев основываются на опыте общения с кельтами и подкреплены реальными фактами. В «мягком» примитивизме отдаленность по времени и месту от описываемого придает ему некое обаяние, а желаемые качества старательно отыскивают и идеализируют. Поэтому последовательность знания идет от «мягкого» взгляда к «жесткому», переходя от туманных слухов и рассказов путешественников к прямой колонизации и изучению варварских территорий. Таково же отношение классического мира к народам Причерноморья: она как бы переходит от ранних греческих представлений о «благородных скифах» к едким комментариям Овидия, проводящего свое изгнание среди древних фракийцев, гетов. И это несмотря на то, что греки с самого начала были знакомы с этими народами и получили знания о них из первых рук. В случае кельтов, и в частности друидов, свидетельствам Посидония, Цезаря и Тацита, несомненно, следует отдать предпочтение перед позднейшими авторами, знающих о кельтах понаслышке и стремящихся лишь найти подтверждение своим философским концепциям.

Было бы ненужным педантством настаивать на строгой приверженности той или другой традиции, ведь даже человека, на которого падает основная ответственность за самую раннюю информацию о друидах, Посидония, следует назвать «жестким» примитивистом с «мягкой» сердцевиной. Будучи прямым наблюдателем кельтского мира, он все же в своих работах отражал взгляды философов-стоиков, которые склонны были идеализировать примитивные народы. В античные времена его точку зрения признавали и принимали. Так использовавший его труды Атеней – который был, так сказать, «гастрологом», поскольку со вкусом описывал трапезы и питие в 200 году н. э., – ссылается на свой источник, как на «философа-стоика Посидония, описавшего в своих «Историях» многие народы и многие обычаи в соответствии со своими философскими убеждениями». А они, по мнению одного современного ученого, включали в себя веру в то, что «истинная добродетель политика состоит в возвращении человечества в состояние его доисторической невинности», и потому «изучение примитивных культур привело его к утверждению принципа: нынешнее состояние полуцивилизованных народов отражает первоначальное состояние культуры народов, ныне цивилизованных». Такой довольно пессимистический взгляд вел к тоске по более счастливым временам или более счастливым народам прошлых лет или живущих за пределами нашей цивилизации. Другой философ-стоик, римлянин Сенека, писал в I веке н. э., подводя итог высказываниям Посидония о примитивных народах (и эта фраза может быть признана ключевой в концепции «мягкого» примитивизма): «Посидоний полагает, что в веке, который мы называем золотым, руководство доверено было мудрым».

В первой главе мы бегло рассмотрели концепцию золотого века и видели, что его относили к весьма отдаленным времени и месту, соответствующим хронологическому и культурному примитивизму. Идея и само выражение о прошлом золотом веке восходит к Гесиоду, причем слово «золотой» могло относится и к людям, а не металлургии, как в названии веков медного и железного. У Гомера эта концепция частично относится к загробному райскому саду «на равнинах Елисейских на краю света», а частично к современным «благородным дикарям» с золотыми сердцами, которые обитают на или за северными пределами известного мира: «… гордые гиппомулги, пьющие молоко, и абиои, самые справедливые из людей».

Геродот в V веке до н. э. добавляет к этому перечислению аргиппов, живших к северу от скифов, добродетельных вегетарианцев и миротворцев, не имевших ни военных навыков, ни оружия. Столетие спустя Эфорус заставляет самих скифов играть идеализированную роль: «Они пьют кобылье молоко и превосходят справедливостью всех мужей». Эту репутацию они сохраняли и во времена Страбона, то есть в конце I века до н. э. «Мы считаем скифов, – пишет Страбон, – самыми справедливыми из всех людей, менее других склонными к лукавству, притом бережливыми и независимыми от других, как мы». Во многих умах утвердилось «представление о том, что вначале люди жили в простоте и добродетели, от которых мы горестно отказались, хотя они могут сохраняться среди народов отдаленных и малоизвестных».