Текст книги "Самураи. Военная история"

Автор книги: Стивен Тернбулл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Японцы двинулись на юг, ни корейцы, ни их китайские союзники их уже не тревожили. Единственными военными действиями, которые имели место, было взятие крепости Чинчжу, и то лишь ради того, чтобы удовлетворить жажду мести Хидэёси, поскольку под этой крепостью потерпела неудачу седьмая дивизия Мори Тэрумото. Сконцентрировав такое количество войск на юге, японцы могли предпринять массированную атаку под командованием Като Киёмаса, который очень хотел поскорее взять крепость и тем самым разозлить корейцев и сорвать мирные переговоры, которых он так боялся. Однако упорное сопротивление гарнизона, который сбрасывал камни на головы штурмовых отрядов, заставило его прибегнуть к одному нововведению в области осадной техники. Собрав несколько сот сырых шкур и высушив их на огне до твердого состояния, он велел покрыть ими четыре прочных повозки с покатыми крышами. Эти повозки, названные камэ-но коса, или вагоны-черепахи, были подведены под стены крепости. Пока аркебузиры вели огонь по тем, кто стоял на стенах, солдаты под прикрытием вагонов – черепах стали подкапываться под их основание. Камни выпадали из кладки, и, когда образовалась достаточно большая брешь, свежие войска бросились туда и быстро взяли замок штурмом.

После этого предприятия дивизия Кониси рассредоточилась по нескольким укрепленным лагерям вдоль южного берега, а большая часть остальных войск, участвовавших в кампании, была выведена, и начались долгие переговоры о мире. Они тянулись целых четыре года, а японские войска тем временем оставались в своих лагерях в Корее. Выдвигались условия, охотно принимались, затем столь же легко нарушались, а Кониси метался между Японией и Кореей как главный уполномоченный Хидэёси по переговорам. Даже силы природы сыграли свою роль в затягивании переговоров: сильное землетрясение разрушило большую часть административных зданий в Киото, и китайское посольство, которое прибыло 21 октября 1596 г., пришлось разместить в одном из крыльев замка Осака. Встреча, которая так долго откладывалась, была проведена со всем великолепием и блеском. Китайцы привезли с собой письмо, которое, как уверял Кониси, содержало готовность удовлетворить все требования Хидэёси. Хидэёси, однако, принял их далеко не благосклонно, и когда дело дошло до той части письма, где содержалось требование снести все японские укрепления и вывести оставшиеся войска, он так разгневался, «что от его головы пошел пар». По ходу этого спектакля ему нанесли еще одно оскорбление: Хидэёси получил в подарок корону и мантию, которые, как он думал, присланы в знак признания его императором Китая. Однако истинное значение этого дара стало очевидно, когда была зачитана инвеститурная грамота: «...посему мы возводим вас, – говорилось в ней, – в достоинство правителя... Японии!» Хидэёси пришел в полную ярость и послал за Кониси, чтобы обезглавить его на месте. Кониси клялся, что невиновен, и, учитывая его военные заслуги, был прощен. Послам немедленно указали на дверь.

19 марта 1597 г. был издан приказ о подготовке второй экспедиции в Корею. Что очередная попытка завоевать эту страну после провала первой едва ли имеет много шансов на успех, было очевидно каждому, кроме Хидэёси, который стал быстро терять контроль над своим рассудком. Это было совершенно бессмысленное предприятие, и единственным оправданием ему была овладевшая Хидэёси жажда мести. Тем не менее недостатка в добровольцах, желавших командовать новой экспедицией, не было, и эта честь выпала всегда готовому Като Киёмаса, а флотом назначен был командовать Кониси Юкинага. Адмирал Ли дал японцам суровый урок, и они на этот раз постарались вооружить пушками все свои суда. Верховное командование армией должен был осуществлять молодой самурай по имени Кобаякава Хидэаки, приемный сын Кобаякава Такакагэ и племянник Хидэёси. Августейшее покровительство обеспечило ему столь высокое назначение в нежном возрасте двадцати лет. Курода Ёситака, отец Нагамаса, был отправлен вместе с ним, чтобы присматривать за молодым человеком. Это назначение, естественно, вызвало большую зависть у других командиров, особенно у некоего Исида Мицунари, в прошлом, во время первого вторжения, офицера штаба Укита Хидэиэ. Он не теряя времени обвинил молодого командующего в некомпетентности и, как только вторжение началось, стал подмечать все его ошибки.

Вместе с гарнизоном, уже стоявшим в Корее, численность высадившихся японских войск составляла 149 000 человек: пять дивизий с Кюсю, две с Сикоку и две, Мори и Укита, с Хонсю. Может показаться странным, что второй экспедиции вообще удалось высадиться; дело, однако, в том, что корейский флот был уже не тем, что в 1592 г. Даже доблестный адмирал Ли Сунсин не смог устоять против махинаций своих коллег, и его сместил с должности коварный Вон-Гюн, который сам занял пост главнокомандующего. Японцы без труда разбили Вон-Гюна, когда столкнулись с его флотом у острова Кочжедо в августе 1597 г. Корейский наместник провинции вызвал Вон-Гюна и велел его выпороть. Но это лишь побудило того искать утешения в пьянстве, и другим командирам не удавалось заставить его хоть что – нибудь предпринять. Он сошел на берег, где, сидя под сосной, пьяный, затуманенным взором смотрел на уничтожение корейского флота. Заметив отсутствие адмирала Ли, японцы атаковали с большим рвением, беря на абордаж каждое корейское судно, с которым сближались. Набэсима Кацусигэ, семнадцатилетний самурай, сын одного из товарищей по оружию Като Киёмаса, писал, что картина уничтожения такого множества корейских судов превосходила «даже любование цветением вишни в Ёсино». Было потоплено сто шестьдесят корейских кораблей, и вторая армия вторжения высадилась в Корее с той же легкостью, что и первая в 1592 г.

Для Като Киёмаса высадка в Корее была оправданием его мнения, что такой вариант, как мирные переговоры, вообще не следует рассматривать. Но ему пришлось отказаться от стремительного наступления на север, поскольку китайцы уже послали свою армию в южную Корею, и против одного из ее подразделений Като Киёмаса первым делом и направил свои силы. Китайцы засели в хорошо укрепленном городке Намвон, окруженном каменной стеной четырех или более метров высотой. Когда один из его командиров перехватил колонну, шедшую на помощь гарнизону, Като повел свою армию на Намвон и осадил город. Кониси, который командовал флотом, подошел к берегу и высадил подкрепления в устье реки Сем, на которой стоит Намвон.

Приготовления к обороне были сделаны по всем правилам китайской военной науки. По стенам поставили высокие башни, а сухой ров шириной в сто метров был усеян обрубками стволов с торчащими вверх сучьями. После нескольких отчаянных стычек японцы захватили ров, а затем применили одну из тех военных уловок, которые так превосходно удавались Като Киёмаса. Множество людей было послано на рисовые поля, которые крестьяне засеяли в надежде на мир. Срезав зеленые сочные стебли, они связали огромное количество снопов, приготовили штурмовые лестницы и стали ждать ночи. В темноте, в полной тишине, они подошли к той части стены, которая возвышалась на 7 метров и потому плохо охранялась, и стали возводить платформу из снопов. К тому времени, когда их уловка открылась, платформа была уже достаточно высокой, а когда поднялась тревога и аркебузиры начали обстреливать стены, снопы стали наваливать с бешеной скоростью, и куча рисовых стеблей, прочных и огнеупорных, дошла до уровня верха. Сотни самураев ворвались в крепость и перебили весь гарнизон. В первый раз японцы получили возможность исполнить приказ Хидэёси, изданный перед их отправкой в Корею, что командирам следует представлять наглядные доказательства, как они выполняют свой долг. Они соответственно бросились отсекать головы у павших защитников, число которых достигло 3 726. Головы офицеров и носы рядовых солдат засыпали солью и известью и в бочках отправили Хидэёси.

Японцы двинулись на Сеул, но уже в дороге они узнали новость, которая привела их в ужас – адмирал Ли Сунсин вернулся! Вскоре коммуникации были вновь нарушены – как раз тогда, когда они уже были всего в семнадцати милях от Сеула. Их продвижение замедлилось. Была уже середина октября, и поскольку приближалась суровая корейская зима, командиры решили отойти под прикрытие укрепленных лагерей на юге и возобновить наступление весной. Когда они подошли к крепостям, тут же был отдан приказ дополнительно укрепить их, поскольку один из китайских полководцев решил как можно скорее закончить войну, предприняв массированную атаку на японские позиции и сбросив японцев в море. Полководец Ян Хо воздвиг алтарь, в присутствии своих воинов принес жертвы, чтобы умилостивить духов Неба и Земли, и помолился за победу над захватчиками. Затем он проверил наличие необходимых припасов и отдал приказ начать общее наступление на Ульсан, известный японцам как Урусан, самый восточный из всех японских фортов. Это укрепление удерживала дивизия Като Киёмаса, оно имело прочные внешние и внутренние стены, а своей южной стороной форт выходил к морю. Военные операции, которые до того охватывали обширные территории, теперь сосредоточились в одной точке, в тридцати пяти милях от Пусана. Армия союзников, подкрепленная 40 000 китайских солдат, подошла, чтобы приступить к осаде, но слишком поздно, чтобы перехватить Асано Юкинага, который успел пройти в крепость со своими людьми.

В начале января 1598 г. китайская армия неожиданно начала штурм замка. Небольшой отряд, очевидно в качестве отвлекающего маневра, попытался взобраться на стену, но был отбит аркебузным огнем и отступил. Увидев это, японцы непредусмотрительно открыли ворота и бросились преследовать врага, думая, что это всего лишь корейцы. Отойдя на некоторое расстояние, они обнаружили, что их окружила 80-тысячная китайская армия. Только немногим участникам вылазки удалось с боем прорваться назад к стенам крепости. Они понесли большие потери, что сократило гарнизон до 5 000 человек.

На следующий день в китайском лагере вновь затрубили раковины войны, и осажденных оглушили вопли осаждающих, которые в полном составе бросились на приступ. Несколько атак было отбито, но китайцам удалось проделать брешь в стене, и гарнизону пришлось отступить во внутренние укрепления. На следующее утро японцы были разбужены дождем стрел, и сражение возобновилось. Несмотря на сильный холод, самураи так вспотели, что пот замерзал на их доспехах. Взобравшись на гору трупов своих соотечественников, китайцы пытались проломить ворота, а японцы продолжали обстреливать их со стен из мушкетов. В феврале китайцы вновь были отбиты, а часовые соскребали иней со шлемов. Некоторые японские самураи заметили, что их наплечники продолжают соскальзывать, несмотря на то, что их постоянно подгоняли. Дело в том, что их плоть исхудала настолько, что стали видны кости, а ноги стали тонкими, как стебли бамбука. Один воин, сняв шлем и маску, обнаружил лицо столь исхудавшее и сморщенное, что, казалось, он стал похож на одного из тех голодных демонов из потустороннего мира, которых так часто изображали в храмах на его родине.

К концу февраля китайский командующий, который до того рассматривал штурм крепости Урусан как дело незначительное, попытался начать переговоры. Японцы отклонили все предложения и воспользовались коротким перерывом, чтобы разжечь костры из сломанных стрел и насладиться обедом из горячей конины, срезанной с трупов их лошадей. Следующий день был тихим, но очень холодным, и многие истощенные самураи, которые уселись погреться на солнечной стороне башен, были затем найдены замерзшими насмерть. К голоду прибавилась пытка жаждой. Поскольку в крепости не было воды, японцы делали ночные вылазки и приносили воду из горных расщелин, но теперь осаждавшие воспрепятствовали этому. Солдаты, сражавшиеся днем, ночью выбирались наружу и лизали раны павших и даже втайне ели сырое мясо, срезанное с трупов китайцев. Они жевали бумагу, ставили ловушки на мышей и ели их; пренебрегая стрелами часовых, обыскивали одежду убитых врагов в поисках случайного зернышка сушеного риса. Однажды ночью китайцам удалось за-хватить сто человек из гарнизона, бродивших подобно призракам среди трупов павших. Блокада была полной, и каждый день голод и холод собирали свой урожай.

Со временем известия об этом дошли до других японских командиров, которые спешно собрали войска, чтобы снять осаду с Урусана. Курода, Хатисука и Набэсима выступили с войском в 50 000 человек и прибыли как раз в момент, когда начинался новый приступ. Без колебания они ударили в тыл китайским войскам, и в то же время флот Кониси прорвал блокаду Ли Сунсина, чтобы доставить осажденным припасы. На этом кончились страдания доблестных защитников, которые столько времени продержались без еды и питья, не считая талого снега. С ощущением, будто они воскресли из мертвых, они сняли свои доспехи. Для командовавших защитой Урусана, Като Киёмаса и Асано Юкинага, это стало личным триумфом. Несколько дней спустя Асано написал восторженное письмо отцу, Асано Нагамаса, ветерану кампании 1592 г. В нем он подчеркивал превосходство японского оружия, поскольку, хотя корейцы и китайцы и вооружили теперь некоторые свои части аркебузами, преимущество все же оставалось на стороне японцев:

«Когда войска отправятся [в Корею] из провинции Каи, пусть возьмут как можно больше ружей, поскольку никакого другого снаряжения не требуется. Дайте строгий приказ, чтобы все люди, даже самураи, имели ружья».

С наступлением весны китайцы получили новые подкрепления, и Кониси стал советовать оставить форты и сконцентрировать войска в Пусане. Но Хидэёси не желал об этом слышать. Он, однако, отозвал большую часть армии, оставив дивизию с Кюсю и еще несколько отрядов охранять лагеря, против которых китайцы предпринимали бесплодные атаки в течение всего лета. Один из этих лагерей удерживал клан Симадзу во главе с Симадзу Ёсихиро. До сих пор это семейство сколь-либо заметно не отличилось в войне, хотя Ёсихиро и потерял старшего сына Хисаясу в 1593 г., но теперь им выпала честь участвовать в последнем сражении корейской войны на суше. То была битва при Сочоне, 30 октября 1598 г. Как и в сражении при Пёкчжэ, противники встретились лицом к лицу. Китайцы понесли большие потери. В ответ на требование Хидэёси представить доказательства воины Сацума отрезали уши у 38 700 вражеских голов, засолили их и послали в Киото. Там их захоронили в насыпи, известной как «Мими-дзука», или «гробница ушей» – ужасный памятник ужасной войне. Вскоре после этой битвы до Кореи дошло известие о смерти Тоётоми Хидэёси, который скончался 18 сентября. С его смертью развеялась мечта об империи, уже ставшая кошмаром, и в японских лагерях в Корее повсюду радостно приветствовали приказ об отправке домой.

Но война еще не кончилась, оставался последний раунд, так как японцам еще предстояла эвакуация остававшихся в Корее войск. Чтобы обеспечить безопасное отступление, известие о смерти Хидэёси держали в строгом секрете от корейцев, чтобы они не предприняли нападение во время погрузки войск. Но корейские шпионы в Японии вскоре узнали о намерениях японцев, и когда Кониси выходил из пролива Ноньян 16 декабря 1598 г., до него вдруг донесся звук пушечного выстрела. Вскоре он встретил отряд судов Симадзу, который вышел со своей базы на острове Сучон и столкнулся с кораблями адмирала Ли, жаждавшего нанести последний удар по уходящему врагу. Атака началась в полночь, и теперь сражение было в самом разгаре. Воины Симадзу дрались отчаяно, им удалось взять на абордаж корабль первого помощника адмирала и убить его командира. Адмирал Ли подоспел на помощь, но в этот самый момент пуля поразила его под мышку, и он упал. «Пусть никто не видит, это может повлиять на ход сражения», – сказал он стоявшему рядом моряку. Его прикрыли щитом и не стали никого извещать о его гибели. Японцы отступили. Симадзу вышли из боя с пятьюдесятью кораблями, а Кониси воспользовался сумятицей битвы и прорвался в открытое море. «Но, как только стало известно о гибели их Великого Адмирала, скорбные возгласы как корейцев, так и китайцев разнеслись далеко над океаном». Так погиб адмирал Ли – в тот самый момент, когда последний самурай покидал Корею.

На этом закончилась корейская война, кампания уникальная в военной истории Японии, единственный случай, когда энергия самураев была направлена на агрессивные действия против соседней страны. Она началась как первый этап грандиозного проекта, целью которого было завоевание Китая, но в результате не принесла никакой территориальной, финансовой или политической выгоды. В Японии ее образно нарекли «кампанией с головой дракона и хвостом змеи». Иначе говоря, ее начали очень энергично, но постепенно энергия японцев иссякла. Тем не менее она оказала большое влияние на последующие поколения, особенно когда в Японии строились планы создания новой азиатской империи, а успех самураев на корейской земле считали «цветком, достойным украсить японскую историю». Прежде чем циничный читатель осудит такой взгляд на войну, превратившую Корею в пустыню, ему стоит сравнить его с распространенным в Англии отношением к походам Генриха V во Францию и вспомнить, что в истории Японии корейская война была единственным случаем заморской агрессии за шестьсот лет. Более того, вторжение китайцев в конце 1592 г. было для Кореи почти таким же бедствием, как и высадка японцев. Когда китайцы перешли через Ялу, корейцы уже готовы были перейти от обороны к наступлению; можно предположить, что если бы китайцы не явились, чтобы разделить с корейской армией ее и без того скудные запасы, Корея к тому времени могла бы превратиться в один огромный военный лагерь. Тогда освобождение северной Кореи стало бы лишь вопросом времени. Но получилось так, что Корея подверглась разграблению со стороны обеих наций и беспомощно наблюдала, как две великих державы сражаются на ее земле – далеко не последний раз в корейской истории. К тому же, когда в 1598 г. японцы ушли с Корейского полуострова, китайцы оставили там гарнизон в 34 000 человек, что едва ли способствовало возрождению Кореи.

Для Кореи война обернулась трагедией. Вся страна стала полем битвы, и помощи ждать было неоткуда. Города и села лежали в руинах, повсюду бродили голодные беженцы и шайки разбойников, а коррумпированные чиновники набивали карманы, пользуясь всеобщим смятением.

Война нанесла удар и по минскому Китаю. У китайского правительства к началу войны и без того хватало внутренних проблем, а проведение кампании в Корее обошлось ему очень недешево. Только для второй корейской экспедиции ки – тайской армии потребовалось 118 000 зажигательных стрел, 41 тонна пороха, а также мечи, фураж и рис. Это не просто истощило ресурсы нации: поскольку большая часть войск была переброшена из северного Китая, защита его границ была ослаблена, что в конечном счете привело к завоеванию Китая маньчжурами.

И для Японии эта война была неудачной. Кампания провалилась, поскольку Хидэёси не смог понять, что для достижения успеха на суше необходимо преобладание на море. Вопрос был не в создании более совершенных кораблей и не во взаимодействии армии и флота – что, кстати, было достигнуто перед отправкой второй экспедиции. Необходимо было запереть или полностью уничтожить вражеский флот, прежде чем высаживать в Корее хотя бы одного самурая. Если бы это было сделано в то время, когда Вон – Гюн еще командовал корейским флотом, весь ход кампании мог быть иным. Но подобные идеи в корне противоречили традиционному япон-скому взгляду на корабль как на плавучую платформу для солдат, и ни Хидэёси, ни его командиры не имели опыта, который позволил бы им думать иначе. Так что предоставим читателю возможность гадать, что было бы, если бы второй эшелон армии вторжения высадился и двинулся на Китай.

Что же получила от всего этого Япония? С точки зрения военной и политической – ничего. Привезли домой немалую добычу, включая такие странные предметы, как камни для строительства замков и садовые деревья. Самым неожиданным результатом корейской войны и наиболее долговечным ее памятником стал переезд в Японию десятков корейских гончаров. Благодаря пристрастию японцев к чайной церемонии их привезли в Японию, чтобы они продолжали там заниматься своим ремеслом. С ними, без исключения, хорошо обращались, некоторые из них вступили в смешанные браки, другие сохранили чистоту корейской крови и чисто корейский стиль керамики. Жестокая корейская война имела по крайней мере одно мирное последствие.