Текст книги "Будь проклята страсть"

Автор книги: Стивен Коултер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Ги представил всех друг другу. Рошгюд держался любезно и выглядел очень довольным.

   – Может, сразу и поедем? – предложил он. – У Тортони после семи часов всегда скучно, не так ли?

   – Э... да.

Девушки, судя по виду, были готовы удивляться.

   – Мы решили пообедать в кафе «Англе», – сказал Рошгюд с непринуждённым видом светского человека.

Девушки были сражены.

   – Может, вы предпочитаете какое-нибудь другое? – спросил Ги, беря Марию-Луизу за руку.

   – Нет, нет. В «Англе».

Девушка радостно улыбнулась. О таком быстром успехе она и не мечтала.

   – Отлично. Посыльный, фиакр!

До угла улицы Мариво было близко, но Рошгюд сказал, что им нужно подъехать. Они вошли в обитый красным плюшем вестибюль с толстыми красными портьерами, слащавыми картинами, люстрами с множеством хрустальных подвесок, отсвечивающими зеркалами в позолоченных рамах, сверкающим красным деревом и мягкими коврами Савонри[32]32
  Ковры Савонри – старинные ковры, изготовленные на мануфактуре Савонри.


[Закрыть]. Официанты носились в четыре зала, расположенных в цокольном этаже, и обратно. Высокий серьёзный Эрнест с мефистофелевскими бровями поклонился.

   – Отдельный кабинет, месье Рошгюд? Пожалуйста.

И повёл всех четверых наверх.

   – Как замечательно! – воскликнула Леони. – Отдельный кабинет – только для нас?

Там в ведёрке охлаждалось шампанское, у блестящего стола суетились официанты. В дальнем конце кабинета была вторая дверь, ведущая в отдельную секцию.

   – Дорогая, – сказал Рошгюд, – здесь, возможно, вершилась история.

   – А любовь – несомненно, – сказал Ги.

   – О!

Однако, несмотря на притворное возмущение, девушки казались довольными.

   – Очень может быть, что в соседнем кабинете находится какой-нибудь эрцгерцог.

   – Не Баденге? – спросила Мария-Луиза.

Это было насмешливое прозвище императора Наполеона III[33]33
  Наполеон III – Шарль Луи Наполеон Бопапарт(1808—1873) – французский император с 1852 по 1870 г., сын падчерицы Наполеона I Гортензии Богарне и его брата Луи. Находясь до 1848 г. в изгнании, вёл жизнь политического авантюриста. В 1836 г. (г. Страсбург) и в 1840 г: (г. Булонь) предпринимал попытки захвата власти во Франции. В 1840 г. был приговорён правительством Июльской монархии к пожизненному заключению в крепости Гам, откуда в 1846 г. бежал в Бельгию, поменявшись одеждой с каменщиком Баденге. Опираясь на недовольство народа режимом Второй Республики, добился в 1848 г. избрания себя президентом Франции. В 1852 г. был провозглашён императором. Ускорила крах империи Наполеона 111 франко-прусская война 1870—1871 гг. Оказавшись вместе с частью французских войск пленённым пруссаками при Седане (2 сент. 1870 г.), Наполеон III в результате революции 4 сентября 1870 г. был низложен с престола.


[Закрыть].

Рошгюд покосился на дверь, потом негромко произнёс:

   – У него есть свой адрес.

Обе девушки захихикали. Ги усадил Марию-Луизу на диванчик рядом с собой. Она слегка раскраснелась, он ощущал тепло её бедра.

   – А это что за пятнышки?

Он наклонился к ней, но девушка со смехом отстранилась.

   – История, но не география, – сказала она.

Ужин был превосходным. Рошгюд заказал двухквартовую бутылку шампанского. Он находился в приподнятом настроении, рассказал множество скандальных светских сплетен и после того, как Леони оказала наигранное сопротивление, стал подолгу целовать её, едва уходили официанты. Когда подали коньяк, потребовал итальянского певца, которого уже слушал, и тот пел трагические песни в такой комичной манере, что все смеялись до слёз. Проводив его, Ги запер дверь. Теперь официанты могли войти только в том случае, если их вызовут звонком.

Мария-Луиза выглядела покладистой. У неё были прекрасные плечи. Она замечала взгляды Ги в своё декольте, но не пыталась пресечь их. Он взял её за талию, повёл к дальней двери, и она безропотно вошла туда.

Там были кушетка, зеркало, умывальник за ширмой. Когда закрылась дверь, Мария-Луиза начала сопротивляться, видимо из упрямства. Ги поцеловал её в шею и распахнул платье, почти обнажив груди; она вывернулась, он снова схватил её, и оба повалились на кушетку. Она корчила Ги смешные гримасы, стискивала зубы и неистово вырывалась. То, что она дурачилась, раззадорило Ги ещё больше. Он стиснул её запястья и стянул платье с одного плеча. Обнажилась прекрасная полная грудь, но девушка вырвала руку и вцепилась ему в волосы.

Не обращая на это внимания, Ги поднялся и задрал ей юбку до талии. Она выпустила его волосы – но было поздно. Он втиснул колено ей между ног, она напрягла в последнем усилии мышцы бёдер, потом внезапно сдалась, ухватила Ги за шею и притянула его лицо к своим губам. Одной рукой он раздел её до конца. Она без стеснения прижала его к себе и впилась ногтями ему в спину.

   – Ги!..

Мария-Луиза так задвигала вверх-вниз бёдрами, что Ги решил – опыт у неё большой, она всё больше и больше входила в неистовство, наконец сказала: «Всё. Хватит, хватит» – и оттолкнула его, тяжело, удовлетворённо дыша.

Из-за двери послышался глухой стук, затем смешок. Мария-Луиза не шевелилась. Ги зажёг сигарету и, развалясь, стал курить. По ту строну перегородки послышалось ещё несколько глухих ударов, потом надолго наступила тишина. Ги очень хотелось пить, он клял себя, что не догадался прихватить бутылку и стаканы; ему было понятно, что выходить, пока Рошгюд не подаст голос, нельзя.

Мария-Луиза шевельнулась, посмотрела на него, протянула руку:

   – Ги... Иди ко мне.

И движением ноги отбросила юбку, которую он одёрнул. Страсть её была пылкой, она выгибалась, притягивала его за плечи к себе. Потом они полежали, словно после долгого бега, и внезапно принялись неудержимо смеяться, безо всякого повода, просто радуясь жизни.

Снаружи на улице было тихо. Лишь проехал случайный фиакр.

   – Месье, купите мне зáмок?

   – Вместе с имением, дорогая.

Наконец они решили, что хватит терпеть жажду, подняли шум, чтобы предупредить Леони и Рошгюда, потарахтели дверной ручкой и вышли. Рошгюд с широкой улыбкой нетвёрдым шагом расхаживал по комнате, Леони торопливо пудрилась.

   – Шампанского, ради всего святого, – сказал Рошгюд.

   – Где звонок?

Рошгюд распахнул дверь:

   – Гарсон, шампанского!

Ушли они, когда уже светало. Сонные официанты на лестнице кланялись как заведённые. Другие посетители ещё не разошлись. Из одной комнаты негромко доносилось пение; из-за двери слышался женский смех и звон стаканов. Рошгюд и Ги, чувствующие себя юными повесами, важно вышли, исполненные гордости. Девушек они высадили из фиакра на бульваре Малерб с туманными обещаниями новой встречи, потом расстались сами. Рошгюд сказал, что поедет в фиакре домой. Ги решил прогуляться и встретить наступление дня. Он помахал рукой и пошёл по сереющей улице Рояль.

С Сены тянул лёгкий ветерок. Перед ним лежала площадь Согласия с мерцающими на её громадном, таинственном просторе несколькими газовыми фонарями. Ги перешёл её и свернул на Елисейские поля. Людей там почти не было. Окружённые деревьями кафешантаны давно закрылись. Уже стало светло, и Ги увидел возле них бродяг и оборванных детей, они рылись в отбросах, оставленных толпой накануне вечером. На двух стульях лежал пьяный – босиком; кто-то стащил его ботинки и носки. Подальше, у Дворца Промышленности, шарманщик, стоя на коленях у бровки тротуара, точил нож.

Миновав Театр теней, Ги сел на скамейку. Свет лился сквозь проем Триумфальной арки на самой высокой точке широкого покатого проспекта. Утро было чудесное. Вниз по склону с резким лязгом ехала, приближаясь к юноше, щегольская коляска, правил ею кучер в синей с золотом ливрее, позади сидела женщина в большой шляпе с плюмажем. Ги не мог как следует разглядеть её, потому что она куталась от утренней свежести в шарф, но, когда коляска, замедляя ход, поравнялась с ним, он заметил, что глаза у женщины сильно накрашены.

Кучер, проехав ещё несколько метров, свернул к воротам особняка под номером 25. Ги, повернувшись, наблюдал. Коляска остановилась у закрытой двустворчатой двери. Женщина повернула голову и взглянула на него. Оба они, разделённые несколькими метрами тротуара, замерли, глядя друг на друга. Потом лакей открыл дверь, и женщина отвернулась. Ги стало любопытно, кто же эта красавица.

Лакей открыл одну створку двери и пытался открыть вторую, которую, очевидно, заело. Подошёл кучер и стал ему помогать. Створка не поддавалась. Женщина сидела неподвижно, глядя на их усилия, потом раздражённо вылезла из коляски, бросив быстрый взгляд на Ги, прошла мимо дёргающих створку мужчин и скрылась в доме.

Ги смотрел на кучера и лакея. Взгляд его привлекло что-то поблескивающее возле коляски. Он подошёл. То была брошь с бриллиантами в зелёной эмали; видимо, она упала с платья женщины, когда та вылезала. Ги подобрал её и пошёл следом за владелицей. Из вестибюля он поднялся по ступеням, вошёл в застеклённую дверь и остановился, разглядывая окружающую роскошь – инкрустированный мраморный пол, массивную винтовую лестницу, расписной потолок, гобелены и громадную хрустальную люстру.

Прибежавший лакей, мимо которого он прошёл, окликнул его:

   – Месье! Месье! Госпожа маркиза не...

Когда Ги повернулся к нему, отворилась дверь одной из комнат, и эта женщина вышла. Увидев Ги, замерла. Теперь она была без пальто и без шарфа, в сером шёлковом платье с пурпурными блестками. Ей было около тридцати пяти лет; на её смуглом широкоскулом лице сверкали изумительные тёмные глаза, с шеи свисало ожерелье из чёрных жемчужин, на руке красовалось несколько браслетов с крупными бриллиантами.

Лакей исчез. Ги поклонился и протянул брошь.

   – Простите, что не поручил доложить о себе. Эту вещь я нашёл на тротуаре. Думаю, обронили её вы.

   – Спасибо.

Женщина едва взглянула на брошь. Смерила взглядом молодого человека, но не подошла к нему. Ги стоял с брошью в протянутой руке, чувствуя себя довольно глупо. Видя, что женщина остаётся неподвижной, огляделся и положил брошь на стоявший поблизости столик. Внезапно поведение этой особы показалось ему нелепым. Он подумал, что ей хочется выглядеть величественной, показать себя идеалом женской красоты. «А она не идеал. Слишком маленького роста, прежде всего».

   – Как вас зовут? – спросила женщина.

   – Ги де Мопассан, мадам.

Молодой человек поклонился снова.

Она чуть заметно улыбнулась.

   – Вы молоды. Ваши друзья, пожалуй, сочли бы, что вы находитесь в опасном положении, месье де Мопассан.

   – В красоте всегда кроется какая-то опасность, мадам.

Судя по всему, ответ позабавил женщину, и Ги невольно ощутил её привлекательность.

   – Скажите, – спросила она, – почему вы сидели на той скамейке?

   – На Елисейских полях? – Вопрос показался ему странным. Он пожал плечами. – Безо всякой особой причины. Проходил мимо и сел. Разве...

   – Нет, нет, ничего. – Помолчав, женщина вновь мимолётно улыбнулась. – Это принесёт вам удачу в жизни.

   – Могу ли и я задать вам вопрос? – спросил Ги.

   – Задавайте.

   – С кем имею честь разговаривать?

   – С маркизой де Пайва. – Голос её был холоден. – Спасибо, что вернули брошь.

Ги оставалось только уйти. Он поклонился и вышел из дома в распахнутую перед ним лакеем дверь. Мимо как раз проезжала коляска.

Так вот кто эта женщина! Маркиза Пайва – одна из самых известных кокоток. Ги запрокинул голову и радостно засмеялся. Рошгюд и другие студенты постоянно сплетничали о ней. Полагали, что она имеет такой доход от своих любовников, как иные европейские принцы и герцоги от своих владений. Ему стало любопытно, из чьей постели она возвращалась домой. Маркиза Пайва!

Ги шёл по Елисейским полям, довольный этой встречей. Почему бы не навестить Флобера? Мадам де Мопассан писала, что он живёт в своей квартире на улице Мурильо. Флобера позабавит его встреча с Пайвой. Время для визита было ещё раннее, поэтому на площади Звезды Ги свернул по авеню Императрис к Буа де Булонь и позавтракал в кафе-молочной, где подавали свежие яйца, домашние булочки и козье молоко. Когда на обратном пути он дошёл до авеню де ла Рейн Гортенз, на улицах уже царила суета. Ги свернул на улицу Мурильо, нашёл нужный номер и вошёл в дом. Эмили, служанка Флобера, проводила его в уютную бело-золотистую гостиную, выходящую окнами на парк Монсо.

   – Чёрт возьми, юный повеса! – Из соседней комнаты вышел Флобер, закутанный в старый халат коричневого цвета, похожий на монашескую рясу, и в шлёпанцах. – Стало быть, приехал беспутствовать в Париж? – Блестя глазами, он пожал Ги руку. – Как тебе нравится этот город?

   – Э-э... м-м... я обедал в кафе «Англе». И только что познакомился с маркизой де Пайва.

   – Боже Всемогущий! Всего несколько дней в Париже и уже дружен с Пайвой. – Флобер распахнул дверь и крикнул: – Эмили! Принеси нам кофе!

Потом с неподражаемо смешной улыбкой повернулся к молодому человеку и заговорил снова:

   – Я ведь знал её ещё Терезой Вийюань, женой низкорослого француза-портного, с которым она познакомилась в Москве – правда, в Вене бросила его. В Париж она приехала, дай припомнить, в сорок восьмом году. Сказала нам с Теофилем Готье[34]34
  Готье Теофиль (1811 —1872) – французский писатель и историк, сын наполеоновского офицера, участник парижских литературно-художественных кружков конца Реставрации, отличавшийся необычностью своих поступков и суждений.


[Закрыть]: «Господа, Париж – единственное место, где может преуспеть умная женщина».

Хозяин и гость весело переглянулись.

   – В те дни она очень нуждалась, – сказал Флобер и грузно опустился в заскрипевшее кресло. – Чтобы не голодать, ей приходилось сходиться со случайными мужчинами. Но она знала, что нужно делать. – Он подмигнул. – Тереза побывала в гареме одного турецкого паши в Константинополе.

   – Она удивила меня, – сказал Ги. – Спросила, почему я сидел на той скамейке, а потом сказала, что это принесёт мне удачу.

   – О, так ведь на этой скамье она познакомилась с Эрцем, – сказал Флобер. – Сидела, размышляя о том, что уже долго не ела и, возможно, ещё долго не будет. Тут к ней подсел Анри Эрц, уже известный пианист. Они разговорились, и Эрц взял её в любовницы. Она растранжирила его деньги, но он ввёл её в общество, и потом уже Тереза не оглядывалась назад. Она чуть ли не у меня на глазах вышла замуж за этого португальца де Пайву! Мы шутили по этому поводу, проезжая по Елисейским полям. Я сказал: «Тереза, значит, польская евреечка стала португальской маркизой?» Она ответила: «Гюстав, видишь вон ту скамейку? На ней я познакомилась с Эрцем – это мой талисман. Я выстрою напротив неё самый красивый дом на Елисейских полях – и не важно, во сколько миллионов это обойдётся».

   – Я видел только вход, – сказал Ги.

   – Лестницу из оникса! Тереза попросила Ожье[35]35
  Ожье Эмиль (1820—1889) – французский драматург, член Французской Академии, один из создателей т.н. «школы здравого смысла», выступавшей против романтизма.


[Закрыть] написать стихи, чтобы выгравировать их на нижней ступеньке. Он прислал две строчки:

 
Порок, как и добродетель,
Имеет свои ступени.
 

Оба засмеялись, и тут Эмили принесла кофе.

   – Наверху у неё ванна из чистого серебра, – продолжал Флобер. – А когда за позолоченную кровать ей назначили цену пятьдесят тысяч франков, она закричала: «Пусть будет сто тысяч! Хотите, чтобы у меня завелись блохи?»

   – На простушку она не похожа, – сказал Ги.

   – Бедняга она, – ответил Флобер. – Стала надутой, самодовольной. Вознамерилась заняться политикой. Сейчас запускает когти в немецкого графа, Гвидо Хенкеля. Он – обладатель ста миллионов золотом и уже купил ей громадное поместье в Понтшартене, принадлежавшее раньше Осмондам. Оно таких размеров, что там проложен канал, копия большого версальского. – Флобер шумно отхлебнул кофе. – А раньше Тереза была очень занятной. Помню, за ней ухаживал этот франт Ласаль. Истратил на неё целое состояние безо всякого... скажем, ощутимого результата, в конце концов у него осталось всего десять тысяч. Она сказала: «Хорошо, приносите их завтра. Подожжём деньги, и пока они будут гореть, я буду вашей».

   – Ну и чем всё кончилось? – спросил Ги.

Флобер отпил ещё кофе.

   – Когда Ласаль приехал, Тереза лежала на диване в тонком неглиже – видит Бог, несколько лет назад она была красавицей. Взяла десять тысяч, бросила на стоявший рядом столик и поднесла к ним спичку. Потом позволила неглиже распахнуться. Ласаль при виде горящих денег разволновался и от страха, что у него мало времени, ничего не смог сделать!

   – Великолепно.

   – Тереза со смехом поднялась. Замечательная была девочка. Она догадывалась, что произойдёт. Это была её хитрость. Ласаль вышел из себя и потом, когда эта история стала известна, принялся утверждать, что те деньги были фальшивыми. Но они были самыми настоящими!

Флобер хлопнул себя по бедру, рассказ о том случае развеселил его.

   – Превосходно, а? – Внезапно он подскочил. – Ступай, ступай, юноша. – И добродушно махнул Ги рукой. – Мне надо работать.

Потом обнял молодого человека.

   – Приходи завтра, сынок.

Ги, посмеиваясь, вышел. Париж! На свете нет города, подобного ему!

Сквозь щели в ставнях пробивался первый утренний свет. Кто-то застучал в дверь ногой.

   – Мопассан!

   – Он оглох, чёрт возьми.

   – Иду, иду.

Ги зажёг лампу и открыл дверь. За нею оказались Рошгюд и ещё один однокурсник, Александр Дюваль; под пальто у них были фраки.

   – Послушай, Мопассан, – сказал Рошгюд, когда они вошли. – Нам нужна твоя помощь. Мы полагаемся на тебя. Знаешь Марту де Вер? Ну нет, так нет. Это кокотка, славная девочка.

   – Очень славная, – прибавил Дюваль.

   – Она поссорилась с Люсиль Жанвьон из-за клиента. Люсиль тоже кокотка.

   – И тоже чертовски славная, – сказал Дюваль.

   – Замолчи, дай мне досказать. (Дюваль сконфузился.) Они решили драться на дуэли и попросили нас устроить её. Мы устроили. Встречаются они в Буа – через тридцать минут.

   – Со шпагами?

   – Нет, дружище, с кнутами.

   – Вот это да!

   – Они хотят исполосовать друг друга. Дело в том, что я – распорядитель поединка. Дюваль, главный секундант Марты, мы попросили Робера Фоше быть его помощником. У Жанвьон свои секунданты. Но Фоше в последнюю минуту подвёл нас, отказался ехать. Нужно, чтобы ты его заменил.

   – Но Дюваль может и сам позаботиться о кокотке, – сказал Ги. – Разве нет?

   – Дорогой мой, – сказал Рошгюд, – Дюваль может позаботиться о половине парижских потаскух. Но пойми, если не проводить всё по правилам, то будут серьёзные неприятности. Едешь?

   – Ладно.

Это походило на шутку.

   – Молодчина. Только пошевеливайся.

Ги быстро оделся, и они вышли. На улице дожидалось ландо. Они усадили Рошгюда в первый же фиакр, поскольку не должны были приезжать вместе, и отправились за мадемуазель де Вер. Жила она на очень фешенебельной улице Комартен, рядом с Бульваром. Ги остался ждать, а Дюваль сходил за ней – зрелой белокурой девицей с голубыми глазами. Она раздела Мопассана взглядом и сказала:

   – Здравствуйте, очень рада.

На ней были юбка для верховой езды, жакетка и шляпка.

   – Я тоже очень рад, мадемуазель.

Ги нашёл её очаровательной. Ехали они быстро. Сидевшая между молодыми людьми де Вер без умолку болтала, поносила Жанвьон и грозилась захлестать её до смерти. Ги показалось, что девица слегка навеселе; она прижималась к нему плечом, и он смотрел, как соблазнительно подрагивают под жакеткой её груди в такт движению ландо. Из болтовни де Вер ему стало понятно, что кокотки поссорились из-за богатого румынского графа, которого каждая считала своей собственностью. И теперь собирались свести счёты.

   – Она мнит, что не уступает мне классом, – сказала де Вер. – Претенциозная сучка. Я живу, можно сказать, по соседству с принцем де Саганом!

Буа де Булонь был прохладным, зелёным, безлюдным. Они обогнули озеро, и Дюваль направил кучера по узкой дороге с такой непринуждённостью, что Ги улыбнулся. Местом встречи была небольшая, почти круглая поляна. Остальные уже приехали; Рошгюд разговаривал с тремя молодыми людьми, Жанвьон чуть поодаль курила сигарету, похлопывая по ноге хлыстом для верховой езды. Она была пониже де Вер, черноглазой, с чёлкой и лёгким пушком над полными губами. «О таких говорят – с огоньком», – подумал Ги. Обе девицы сверкали друг на друга глазами.

Рошгюд подозвал к себе главных секундантов. Они поговорили посреди поляны, обсудили правила, потом каждый пошёл к своей дуэлянтке. Дюваль протянул де Вер хлыст.

   – Ты знаешь, какие правила мы установили. Я тебе их повторю.

   – Не трудись.

Она выхватила у него хлыст, и тут Ги увидел, что Рошгюд быстро идёт к Жанвьон. Та бросила хлыст и размахивала кучерским кнутом.

   – Я выхлещу глаза этой суке, располосую её...

   – Господи, где она его взяла? – спросил Ги.

   – Не знаю. Видимо, привезла с собой.

Но когда Рошгюд стал спорить с Жанвьон и её секундантами, де Вер дёрнула Дюваля за руку.

   – Принеси мне кнут кучера ландо. Ступай.

Дюваль заколебался.

   – Ступай!

Де Вер была вне себя. Дюваль побежал к ландо, а она крикнула Рошгюду:

   – Согласна, согласна. Эта сучка не сможет попасть кнутом даже по мачте.

Рошгюд подошёл к ней. Она схватила его за лацкан пальто.

   – Послушай, малыш. Ты всё устроил. Отлично. Но если мы решим драться кнутами, а не хлыстами, ты не будешь ничего иметь против, понятно?

Рошгюд поглядел на неё и пожал плечами.

Он взял кучерский кнут у Дюваля, подошёл к Жанвьон, взял её кнут, положил их на траву так, что вытянутые ремни соприкасались. Потом отступил и произнёс: «Готово». Когда он сосчитал до трёх, обе девицы взяли по кнуту и завели их назад.

Марта де Вер сразу же стала атаковать и совершила ошибку. Она быстро хлестнула несколько раз, но противница её отскочила, так что удары пришлись по воздуху, а сама де Вер, опустив руку, замешкалась. Жанвьон шагнула вперёд и сильно огрела её по плечам.

Де Вер зажмурилась от боли, однако не издала ни звука. Быстро переложила кнут из правой руки в левую и, хотя Жанвьон отступила, задела её кончиком по шее.

Видимо, Жанвьон была менее сдержанной, потому что, раскрасневшись, принялась неистово стегать. Де Вер отскочила в сторону и, когда Жанвьон слегка подалась вперёд, хлестнула наотмашь, рассекла жакет противницы и оставила рубец на подбородке. Жанвьон случайно хлестнула де Вер по бедру и, пока та отступала, сильно ударила её ещё раз по плечам и рассекла край жакетки. Потом ремни кнутов переплелись; де Вер высвободила свой и, прежде чем Жанвьон успела опомниться, ожгла её по лицу.

Жанвьон содрогнулась, зашаталась, выставила вперёд руку, но продолжала обороняться, размахивая кнутом. Де Вер приблизилась и хлестнула её по корпусу. У той распахнулся жакет, обнажив полную грудь. Закрываясь рукой, она пригнулась и, когда кнут де Вер просвистел над её головой, сильно хлестнула наотмашь де Вер по щеке. И обе продолжали осыпать друг друга ударами.

   – Стойте!

Рошгюд бросился вперёд, чтобы разнять их. Трость он держал вытянутой перед собой. Ремень кнута Жанвьон обвился вокруг неё, и трость вылетела у него из руки.

   – Уйди, не мешай, – выдохнула ему де Вер. Рубец на её щеке кровоточил.

Кончик её кнута чиркнул по обнажённым грудям Жанвьон. Та всхлипнула от боли и повернулась боком к нападающей. Тут де Вер совершила ещё одну ошибку. Она взяла кнут в обе руки, не догадываясь, что тем самым сократит дальность ударов. Жанвьон позволила ей дважды хлестнуть по воздуху и бросилась вперёд. Ремень её кнута с силой обвился вокруг шеи де Вер и задел щёку. Та скривилась, ловя ртом воздух, вскинула одну руку к лицу, а из другой выпустила кнутовище. Жанвьон хлестнула её ещё раз и ещё. Де Вер опустилась на одно колено, казалось, вот-вот упадёт, однако двумя последними ударами вслепую дважды попала Жанвьон по лицу и вынудила её остановиться.

Когда обе, тяжело дыша и сверкая глазами, опустили кнуты, Рошгюд, Дюваль и другой секундант подбежали и обезоружили их. Молодой врач, приехавший с секундантом Жанвьон, смазал йодом раны и перевязал. Дюваль повёз де Вер обратно на улицу Комартен.

Ги поехал домой вместе с Рошгюдом в фиакре. По пути сказал:

– На месте румынского графа я был бы любезен с обеими красотками!

Перед началом летних каникул Ги явился к Флоберу засвидетельствовать своё почтение. Когда он вошёл в гостиную, там сидел широкоплечий мужчина лет пятидесяти в кричащем клетчатом костюме со спускающейся веером на грудь бородой. Флобер представил бородача как Арсена Уссе[36]36
  Уссе Арсен (1815—1896) – французский писатель, был связан с Теофилем Готье и Жераром де Нерваль. Выступал во многих жанрах, в т.ч. писал для театра. Автор множества романов.


[Закрыть], и после того как оба гостя обменялись несколькими фразами, бородач вернулся к разговору, прерванному появлением Ги, – он приглашал Флобера на вечеринку, которую устраивал через три дня. Карие глаза на его красивом лице блестели.

   – Дорогой друг, ты же знаешь, сколько людей собирается на эти празднества. Я не отправлял ни единого приглашения. Не знаю и половины тех людей, что придут, но с ними будет весело. Все в масках. Это очаровательно. Это придаёт пикантности, вольности.

Флобер широко улыбнулся.

   – Но знатные буржуа именно потому и явятся! – продолжал гость. – Они знают, что найдут там аристократок, кокоток и немного неприличия.

   – Аристократок панели?

   – Отчасти. С маской на лице можно позволить себе что угодно, ничем не рискуя. Надеюсь, дорогой друг, ты придёшь.

   – Нет-нет. – Флобер со смехом покачал головой. – Это заманчиво, но я просто старый провинциальный буржуа. Подобные развлечения вот для этого молодого человека. – Он указал на Ги. – Если пригласишь его, он не откажется.

   – Ну, разумеется, – обратился Уссе к Ги. – В ближайший вторник.

Следующие три дня Ги переполняло радостное предвкушение. Празднования Уссе пользовались широкой известностью. На каждом из них около тысячи гостей наводняли два его стоящих рядом особняка, один в ренессансном стиле, другой в мавританском, на авеню Фридланд. На несколько часов они становились центром интриг и волокитства для доброй половины выдающихся людей Второй империи.

Вечером, когда Ги подъехал в фиакре, во всех окнах ярко горел свет. Толпа на тротуаре наблюдала за подъезжающими, полиция пыталась бороться с массой мешавших проезду экипажей. Ги расплатился с кучером и вошёл, надевая маску.

В большом вестибюле уже толпились гости, стоял шум. Негры в тюрбанах и блестящих костюмах от Тьеполо[37]37
  Тьеполо Джованни (1896—1770) – известный итальянский художник и декоратор.


[Закрыть] принимали пальто, меха и накидки. За серыми с позолотой дверями Уссе в окружении толпы целовал руки, приветствовал вновь прибывших в масках, смеялся. Ярко горели люстры. Сквозь шум голосов и восклицаний едва слышались ритмы музыки. Восхищенный этой сценой Ги замер. Он никогда ещё не видел такого великолепия. Анфилада открытых комнат сверкала зеркалами, люстрами и драгоценной мебелью. На стенах висели картины мастеров эпохи Возрождения и великолепные гобелены, в севрских вазах красовались цветы, и повсюду среди чёрных и розово-лиловых мужских фраков виднелись обнажённые женские плечи, шеи, белые руки, зазывно улыбающиеся губы и блестящие из-под масок глаза. Ги стало любопытно, много ли женщин приехало без кавалеров.

Он перевёл взгляд на галерею по другую сторону комнаты и направился туда. Вокруг паланкина, который охранял голый до пояса мавр, стояла куча людей. Ги стал наблюдать. В паланкин по очереди входили парочки. Как только они оказывались внутри, мавр задёргивал занавеску – на минуту, потом стучал по крыше, и парочка вынуждена была выходить. Ги подошёл к девушке в маске, стоявшей, улыбаясь, с краю толпы.

   – Мадам, мадемуазель, окажите мне честь!

Та засмеялась ему в лицо:

   – Нет.

Но когда он поклонился, она схватила его за руку.

   – Да.

Они дождались своей очереди – и нырнули в тесный интерьер паланкина. Ги сразу же обнял девушку и поцеловал, она сперва пыталась вырваться, потом, покуда поцелуй длился, постепенно стала податливой и прижала юношу к себе. Тело её было тёплым.

Мавр нанёс два сильных удара по крыше. Ги с девушкой разжали объятия и вышли, смеясь и разглядывая друг друга. Девушка быстро юркнула в толпу. Ги последовал за ней и настиг её у лестницы.

   – Не убегайте.

Девушка с улыбкой ответила:

   – По-моему, это опасно.

   – Так и должно быть.

Девушка была привлекательной: невысокой, стройной, с овальным лицом и высокой грудью. Не вульгарной.

   – Оставаться в одиночестве тоже опасно. – Он взял её за руку. – К тому же время от времени нужно менять кавалеров.

Девушка казалась довольной и не вырывалась. Кто-то поблизости сказал:

   – Наверху танцы.

Молодой человек взял ладонь девушки в свою руку.

   – Пойдёмте!

   – Как вас зовут?

   – Ги. А вас?

   – Лилиан.

   – Вы мне очень нравитесь.

Подняться по лестнице оказалось трудно. Ступеньки были заняты массой обнажённых плеч, пышных кружевных юбок – люди тесно сидели там модным «каскадом». Ниже изысканных чёрных масок сверкали ожерелья. На лицах некоторых пар отражалось волнение и нерешительность; ощущалось трепетное предвкушение желанной и немного пугающей борьбы.

«Каскадёры» ставили себе целью не пускать никого наверх. Мужчины, осторожно переступавшие через великолепные плечи, внезапно падали, исчезая под кружевами и муслином. Делая вид, будто нащупывают ступеньку, они забирались женщинам под юбки и щекотали им ноги – вся лестница оглашалась восклицаниями и смехом. Один невысокий человек дважды добирался доверху, но его спускали оттуда, передавая с рук на руки. Он был вне себя. Ги один раз упал, но ухватился за балясину. Когда он поднялся наверх, Лилиан ждала его.

Шума в коридоре, ведущем в соседний особняк, было меньше. Поблизости слышалась музыка.

   – Послушайте, – сказала Лилиан, – это кадриль.

Они устремились в первый же бальный зал, нашли партнёров и протанцевали три кадрили подряд. Потом выпили в буфете розового шампанского, и Ги увлёк Лилиан в тёмную нишу. Они стояли, прижавшись друг к другу. Он поцеловал её.

   – Нет, Ги. Не надо.

Он положил ладонь, ей под грудь и поцеловал в декольте.

   – Не надо, дорогой. Пожалуйста.

Но пока его губы касались её груди, она не двигалась с места. С лестницы послышался новый хор воплей – ещё кто-то против своей воли оказался внизу. Внезапно Лилиан потрепала Ги по щеке и вырвалась. Он настиг её на балконе. Она повернулась к нему и выпятила губы.

   – Это обещание? – спросил Ги.

   – Вы не знаете, кто я.

   – Это оберегает вас от всего, кроме наслаждения.

   – В таком случае – да.

   – Лилиан!

Он коснулся её руки.

   – Мой муж смотрит.

Ги опустил руку. Она рассмеялась. Десять минут спустя, по пути в соседний особняк, он потерял её из виду. Потанцевал, слегка пофлиртовал с двумя юными девушками; но им недоставало живости Лилиан. Затем после полуночи нашёл её снова.

   – Я искала вас, — сказала она. По голосу легко было догадаться, что это ложь.

К ним подошёл Уссе, подозвал официанта с шампанским и, когда бокалы были наполнены, взял молодых людей под руки и повёл между танцующими.

   – А, Вьель-Кастель! Хоть его могу узнать!

Барон де Вьель-Кастель, остроглазый сплетник при императорском дворе и блестящий вельможа, не надевал маски, потому что был слишком хорошо известен или слишком тщеславен (поскольку сам император, не имевший надежды остаться неузнанным, иногда прятал под нею лицо).

Когда они подошли, де Вьель-Кастель разговаривал с улыбавшейся девушкой в крошечной шёлковой маске и платье с соблазнительно низким вырезом. Он по-отцовски потрепал её за подбородок.

   – Кто вы, милое дитя?

   – Это секрет, барон, – ответила та «детским» голоском, кокетливо глядя на него.

   – Так, – сказал Вьель-Кастель. – Вы меня знаете. Он поднял руку к левой груди девушки, взвесил её на ладони, несколько раз сжал двумя пальцами.

   – Вы уверены, что мы уже... э... не обедали вместе?

   – Этого не было, барон, – очень спокойно ответила та.

   – Ну что ж, малышка... – Он последний раз сжал её грудь и опустил руку. – Надо будет устроить это как-нибудь на днях, а?

И, переведя взгляд на другую девушку, пошёл дальше.

   – Говорят, он пишет обо всех мемуары, – сказала Лилиан.

Уссе резко обернулся к ней.

   – А вам откуда это известно?

   – Тише, – сказала она. – Потанцуйте со мной. Отдав свои бокалы Ги, они закружились в быстром вальсе. Он следил за ними с лёгкой ревностью. Лилиан волновала его. Кто она, шикарная кокотка или нет? Уссе привёл её обратно, откланялся и поспешил за маршалом Канробером[38]38
  Канробер Франсуа Сертен (1809—1895) – маршал Франции. Учился в Сен-Сир. Участвовал в завоевании Алжира. В армии Наполеона Бонапарта был генералом. После войны 1870 г. участвовал в обороне Сен-Прива-ля-Монтань, но капитулировал и был заключён в тюрьму. Во времена Третьей Республики был одним из руководителей бонапартистской партии.


[Закрыть], которого только что узнал в одном из гостей.