Текст книги "Знаете, они классно играют"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Она наклонилась к мужу и произнесла многозначительным шепотом:

– Мы сейчас не в мире зрения и слуха, а в мире целостного восприятия. Смотри! – Она повела рукой, не указывая ни на что конкретно, но женщина, стоявшая у автомобильного салона, заметила этот жест и недоверчиво взглянула на нее.

– Смотри на что? – переспросил он. В голосе его опять слышалось раздражение, на этот раз, как она догадалась, вызванное тем, что он прекрасно понимал, о чем речь.

– Вон знак впереди! Мы въезжаем...

– О, замолчи, Мэри, – сказал он, резко заворачивая на стоянку в стороне от Мейн-стрит.

– Кларк! – взвизгнула она. – Что ты делаешь?

Он указал сквозь окно на заведение с несколько нетипичным названием: "Ресторан Рок-энд-Буги".

– Я хочу пить. Зайду туда и возьму огромную фляжку пепси. Тебе не нужно туда идти. Сиди здесь. Запри все двери, если хочешь.

– Кларк, пожалуйста, не ходи.

Он взглянул на нее так, что она пожалела о своем сравнении с "Сумеречной зоной: – не потому, что ошиблась, потому, что была права. Он на самом деле остановился не потомку, что хотел пить; он остановился потому, что этот странный городишко пугал и его. Насколько сильно, она не знала, но была уверена, что он не собирался туда идти, пока не уверил себя, что ни капельки не боится.

– Я только на минутку. Может, тебе пива принести?

Она расстегнула ремень безопасности.

– Вот чего я не хочу, так это оставаться одной.

Он одарил ее снисходительным взглядом – мол, так и знал, что ты тоже пойдешь.

– А еще я хочу дать тебе по заднице за то, что ты втянул нас в это дело, – закончила она, с удовольствием наблюдая, как снисходительность на его лице сменяется уязвленным удивлением. Обернувшись, она увидела двоих длинноволосых юнцов, стоявших на другой стороне улицы. Они пили пиво и рассматривали чужаков. Один из них был в помятом цилиндре. Подвешенная к нему на ленточке пластиковая гвоздика раскачивалась на ветру. Руки его приятеля были испещрены выцветшей татуировкой. Мэри они показались парнями того типа, которые сидят третий год в десятом классе, чтобы иметь побольше времени поразмыслить над тем, что лучше: торговать наркотиками или насиловать.

Как ни странно, их лица тоже показались ей знакомыми.

Они заметили ее взгляд. Тот, что в цилиндре, торжественно поднял руку и растопырил пальцы. Мэри испуганно отвела глаза и повернулась к Кларку:

– Давай напьемся и смотаемся отсюда.

– Конечно, – ответил он. – И не надо кричать на меня, Мэри. То есть я был прав и...

– Кларк, видишь двух парней на той стороне?

– Каких двух парней?

Когда она оглянулась. Тот, что в цилиндре, и Татуированный исчезли в дверях парикмахерской. Татуированный оглянулся через плечо и, хотя Мэри не была вполне в том уверена, подмигнул ей.

– Вот заходят в парикмахерскую. Видишь?

Кларк посмотрел в ту сторону, но увидел только, как закрылась дверь и от нее пошли солнечные зайчики.

– Вот заходят в парикмахерскую. Видишь?

Кларк посмотрел в ту сторону, но увидел только, как закрылась дверь и от нее пошли солнечные зайчики.

– В чем дело?

– Они мне показались знакомыми.

– Да ну?

– Ага. Но мне как-то трудно поверить, чтобы кто-то из моих знакомых переехал в Рок-н-Ролл-Рай, штат Орегон, и занял престижные, высокооплачиваемые должности уличных хулиганов.

Кларк рассмеялся и взял ее под руку.

– Пошли, – сказал он, и они направились в ресторан "Рок-энд-Буги".

Ресторан далеко не соответствовал страхам Мэри. Она ожидала увидеть какую-нибудь убогую забегаловку, вроде жалкой (и довольно грязной) столовки в Окридже, где они завтракали. Вошли же они в залитый солнечным светом, уютный небольшой зал в духе пятидесятых годов: стены выложены голубым кафелем, хромированные подносы, чистенькая дубовая дверь; под потолком лениво вращались деревянные лопасти вентиляторов. Две официантки в голубых ацетатных передниках, которые показались Мэри срисованными из тогдашних журналов, стояли в отделанном нержавеющей сталью проходе между залом и кухней. Одна была молодая – не больше двадцати, но явно потрепанного вида. Другая, невысокая женщина с копной завитых рыжих волос, обдала Мэри таким уничтожающим взглядом, что той стало не по себе... и вот еще что было в ней: уже второй раз за пару минут Мэри ощутила странную уверенность, что знает кое-кого в этом городе.

При их появлении зазвенел звонок над дверью. Официантки переглянулись.

– Привет, – сказала младшая. – Добро пожаловать.

– Не-а, пуская чуток подождут, – отрезала рыжая. – Мы ужасно заняты, не видите, что ли? – Она обвела руками зал, пустой, настолько может быть пуст зал ресторана в крохотном городке в перерыве между ленчем и обедом, и громко расхохоталась собственному остроумию, как и голос, смех у нее был низкий, надтреснутый и в понимании Мэри прочно связывался с виски и сигаретами. "Но мне же знаком этот голос, – подумала она. – Могу поклясться".

Она обернулась к Кларку и увидела, что он уставился на официанток, возобновивших болтовню между собой, словно зачарованный. Ей пришлось дернуть его за рукав, чтобы привлечь его внимание, и еще раз дернуть, когда он было направился к столам, теснившимся в левой половине зала. Она хотела, чтобы они сели у стойки. Она хотела, чтобы они выпили по стакану содовой и побыстрей убрались отсюда.

– В чем дело? – прошептала она.

– Ни в чем, – ответил он. – Догадываюсь.

– Ты что, язык проглотил?

– На какое-то время – да, – сказал он и, не успела она потребовать объяснений, направился к музыкальному автомату.

Мэри села у стойки.

– Сейчас займусь вами, мэм, – сказала молодая официантка и наклонилась, чтобы расслышать то, о чем ей говорила товарка с пропитым голосом. Присмотревшись, Мэри поняла, что на самом деле ей абсолютно неинтересно, что та ей говорит:

– Мэри, какой колоссальный автомат! – с восхищением воскликнул Кларк. – Тут все вещи пятидесятых! "Лунный свет"... "Сатиновая пятерка"... "Шеп" и "Липовый свет"... Лаверн Бейкер! Господи, Лаверн Бейкер поет "Твидл-ди"! Я этого с детства не слышал!

– Побереги денежки. Мы зашли только напиться, помнишь?

– Да, да.

Он последний раз взгляну на радиолу, раздраженно вздохну и уселся рядом с ней у стойки. Мэри вытянула меню из зажима между перечницей и солонкой, стараясь не замечать, как он нахмурился и выпятил губу. "Смотри, – говори он, не раскрывая рта (этому, как она открыла: можно научиться в длительном браке). – Я прорывался через пустыню, пока ты спала, убил бизона, сражался с индейцами, доставил тебя в целости и сохранности в этот маленький оазис, а что я получу в благодарность? Ты мне даже не разрешаешь послушать "Твидди" из автомата!"

"Ничего, – подумала она. – Мы скоро уйдем, так что ничего страшного".

Хороший совет. Она последовала ему, углубившись в меню. Оно соответствовало ацетатным передникам, неоновым часам, радиоле и общему убранству (которое с некоторой натяжкой можно было бы охарактеризовать как рибоп середины века). Пончики, естественно, назывались "Гончие". Чизбургер был не просто чизбургером, а "Чабби Чеккер", а двойной чузбургер "Большой боппер". Фирменным блюдом была пицца с начинкой: меню обещало "Там все, кроме Сэма Кука!"

– Класс, – сказала она. – Ла-ба-ду-ба-да!

– Что? – переспроси Кларк, но она покачала головой.

Подошла молодая официантка, доставая блокнот из ацетатного кормашка. Она одарила их улыбкой – вымученной, как показалось Мэри; женщина выглядела усталой и нездоровой. На верхней губе у нее было засохшее пятно от лихорадки, а слегка налитые кровью глаза беспрерывно бегали. Они останавливались, казалось, на всем, кроме клиентов.

– Что вам?

Кларк взял меню у Мэри. Она отобрала его назад и произнесла:

– Большую "пепси" и большое имбирное пиво. И пожалуйста, побыстрее.

– Вы обязательно должны попробовать вишневый пирог! – хриплым голосом вскричала рыжая. Молодая официантка вздрогнула при звуке этого голоса. Рик только что испек! Вы почувствуете, что умерли и вознеслись на небо! Она с ухмылкой подбоченилась. – Но вы и так в Раю, ну, вы понимаете, что я хочу сказать.

– Спасибо, – сказала Мэри, – но мы действительно спешим и...

– Конечно, а почему бы и нет? – раздумчиво произнес Кларк. – Два кусочка вишневого пирога.

Мэри лягнула его в лодыжку – больно, – но он, – казалось, не заметил этого. Он снова уставился на рыжую официантку, до боли стиснув зубы. Рыжая, несомненно, заметила это, но не подала виду. Она лениво взбила одной рукой свои немыслимые волосы.

– Две бутылки с собой, два пирога здесь, – повторила молодая официантка. Она опять нервно улыбнулась им, пока ее глаза изучали обручальное кольцо Мэри, сахарницу, вентилятор под потолком. – Пирог вам прямо сюда? – Она нагнулась и положила на стойку две салфетки и две вилки.

– В-вы... – начал Кларк, но Мэри твердо и быстро перебила его:

– Нет.

Хромированный поднос находился на дальнем конце стойки. Как только официантка направилась туда, Мэри прошипела:

– Зачем ты это делаешь, Кларк? Ты же знаешь, я хочу поскорее убраться отсюда!

– Эта официантка. Рыжая. Это же...

– Да перестань глазеть на нее! – злобно прошептала Мэри. – Ты как пацан, заглядывающий девочкам под юбки!

Он отвел взгляд... но с немалым усилием.

– Это же вылитая Джанис Джоплин, или я сумасшедший!

Пораженная, Мэри сова посмотрела на официантку. Та слегка повернулась в профиль, разговаривая с поваром на кухне, но Мэри видны были две трети ее лица, и этого оказалось достаточно. У нее как будто щелкнуло в голове, и лицо рыжей совместилось с лицом на пластинках, которые у нее хранились до сих пор. Это были пластинки в виниловых конвертах, выпущенные в том году, когда еще ни у кого не было переносных магнитофонов "сони", а компакт-диски воспринимались как чистая фантастика; пластинки, которые теперь уложены в картонный ящик из-под виски и пылятся где-то в углу чердака; пластинки с такими названиями, как "Большой брат и акционерная компания", "Дешевая дрожь" и "Жемчужина". И лицо Джанис Джопин – доброе, некрасивое лицо, которое очень быстро сделалось старым, огрубевшим и измученным. Кларк прав: лицо этой женщины – точная копия лица на тех старых пластинках.

Но было не только лицо: и Мэри ощутила, как в ее душу заползает ужас и сердце колотится в предчувствии опасности.

Был еще голос.

В памяти у нее всплыл леденящий душу, взмывающий вверх звук – почти вой – в начале песни "Кусочек моего сердца". Она наложила этот мрачный, пропитой выкрик на голос рыжей официантки, от которого несло виски и "Мальборо", как только что накладывала друг на друга лица, и поняла, что если официантка запоет эту песню, она запоет ее голосом умершей знаменитости из Техаса.

"Потому что она и есть умершая знаменитость из Техаса. Поздравляю, Мэри, тебе пришлось ждать до тридцати двух лет, но ты своего добилась увидела наконец свое первое привидение".

Она попробовала спорить с собой, пыталась убедить себя, что совпадение разных факторов, среди которых не последнее место занимал стресс от того, что они заблудились, заставило ее придавать слишком большое значение случайному сходству, но все эти рациональные соображения не могли состязаться с уверенностью, засевшей глубоко внутри: она видит призрак.

В ее теле происходили какие-то странные глубинные изменения. Биение сердца достигло уже галопа, и оно готово было взорваться, как марафонец на олимпийской жаре. От прилива адреналина мышцы живота напряглись, а в диафрагме сделалось тепло, как после глотка виски. Подмышки и виски увлажнились потом. Самым удивительным был свет, заливавший все – неон на циферблате часов, отделанный нержавеющей сталью проход на кухню, вращающиеся круги на лицевой панели музыкального автомата – так, что все казалось и призрачным и в то же время чересчур реальным. До нее доносилось жужжание вентилятора, рассекавшего лопастями воздух, слабый ритмичный звук, будто кто-то выбивал шелковую занавеску, запах мяса, жарящегося на невидимом вертеле в соседнем помещении. И в то же время было ощущение, что она вот-вот свалится с вертящегося стула на пол в глубоком обмороке.

"Возьми себя в руки, женщина! – строго приказала она себе. – У тебе приступ страха, вот и все, – никаких призраков, никаких гоблинов, никаких демонов. Просто старомодный приступ всеохватывающего ужаса, такое с тобой и раньше случалось перед экзаменами, в первый день работы в школе и когда ты первый раз выступала на родительском собрании. Ты знаешь, что это такое, и можешь с ним справиться. Никто тут не собирается падать в обморок, так что возьми себя в руки, слышишь?"

Она изо всех сил сжала пальцы на ногах, сосредоточившись на этом ощущении, пытаясь тем самым вернуться в реальным мир, подальше от ослепительного порога, за которым маячила потеря сознания.

"Дорогая, – голос Кларка откуда-то издалека, – с тобой все в порядке?"

– Да, конечно. – Ее собственный голос тоже слышался из далекой дали... но все равно, понимала она, ближе, чем если бы она попыталась заговорить еще пятнадцать секунд назад. Все еще сжимая пальцы ног, она взяла оставленную официанткой салфетку, чтобы рассмотреть ткань, – еще один способ вернуться в мир и справиться с панически, иррациональным (действительно иррациональным, правда же? – ясное дело!) чувством, которое с такой силой охватило ее. Она поднесла салфетку к лицу, чтобы вытереть пот, и увидела, что на обороте что-то написано прыгающим карандашом, который рвал бумагу в клочья. Мэри прочла написанное большими печатными буквами:

"УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА, ПОКА ЕЩЕ МОЖЕТЕ".

– Мэри, что это?

Официантка с лихорадкой на губе и бегающими, испуганными глазами возвращалась с пирогом. Мэри уронила салфетку на колени.

– Ничего, – спокойно произнесла она. Когда официантка расставляла тарелки, Мэри заставила себя заглянуть девушке в глаза.

– Спасибо, – сказала она.

– Не за что, – пробормотала та, лишь на краткий миг встретившись глазами Мэри, после чего снова бесцельно заскользила взглядом по залу.

– Решила все-таки попробовать пирог, я вижу, – говорил ее муж своим доводящим до бешенства тоном – мол, де, Кларку лучше знать. "Женщины! возглашал этот тон. – Господи, они же ничто. Их мало подвести к колодцу надо еще ткнуть носом, чтобы они начали пить. Такая работа. Трудно быть мужчиной, но я стараюсь изо всех сил.

– С виду ничего, – произнесла она, удивляясь своему ровному тону. Она широко улыбнулась ему, уверенная, что рыжая, похожая как две капли воды на Джанис Джоплин, бдительно следит за ними.

– Не могу успокоиться, как она похожа... – начал Кларк, но на этот раз Мэри пнула его в лодыжку как следует, без дураков. Он обиженно зашипел, глаза расширились, но прежде чем он раскрыл рот, она сунула ему в руку салфетку с нацарапанным призывом.

Он нагнулся. Взглянул туда. Она поймала себя на том, что молится, самым настоящим образом молится – впервые, наверное, за двадцать лет.

"Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы он понял, что это не шутка. Заставь его понять, что эта женщина не просто похожа на Джанис Джопин это и есть Джанис Джоплин, и я ужасно себя чувствую в этом городе, действительно ужасно".

Он поднял голову, и сердце у нее упало. На лице присутствовали растерянность и раздражение, но и только. Он раскрыл рот, собираясь заговорить... и раскрыл его так широко, словно кто-то убрал штифты, скреплявшие челюсти.

Мэри тоже повернулась в ту сторону. Повар в белоснежном халате и бумажной пилотке набекрень вышел из кухни и прислонился к кафельной стене, сложив руки на груди. Он разговаривал с рыжей, а молодая официантка наблюдала за ними со смесью ужаса и усталости.

"Если поскорее не уйти отсюда, останется только усталость, – подумала Мэри. – Или апатия".

Повар был немыслимым красавцем – таким, что Мэри даже не могла определить его возраст. Где-то от тридцати до сорока пяти, но точнее не могла. Он взглянул на них широко расставленными голубыми глазами в обрамлении роскошных густых ресниц, слегка улыбнулся и опять повернулся к рыжей. Он сказал что-то, вызвавшее у той короткий квакающий смешок.

– Господи, это де Рик Нельсон, – прошептал Кларк. – Не может быть, немыслимо, он же погиб в авиакатастрофе шесть или семь лет назад, но это так!

Мэри собиралась было возразить, что он ошибается, что это просто смешно, хотя сама никак не могла поверить, что рыжая официантка – это давно умершая блюзовая певица Джанис Джоплин. Не успела она открыть рот, как снова послышался щелчок – тот самый, знаменовавший переход туманного сходства в однозначное узнавание. Кларк первым назвал имя, потому что он был на девять лет старшее ее, он слушал радио и смотрел "Американские оркестры" по телевидению еще в те времена, когда Рик Нельсон был просто Рикки Нельсоном, и такие песни, как "Бибоп бэби": и "Одинокий город", были гвоздями сезона, а не пыльным старьем, которое немногие специализированные радиостанции время от времени прокручивают для седеющих детей послевоенного поколения. Кларк первым увидел это и, когда показал ей, она уже не могла сопротивляться очевидному.

Как сказала рыжеволосая официантка? "Вы обязательно должны попробовать вишневый пирог! Рик только что испек!"

Там, в нескольких метрах от них, жертва смертельной авиакатастрофы рассказывали анекдот – похабный, судя по выражению их лиц, – жертве злоупотребления наркотиками.

Рыжая откинула голову и разразилась своим будто ржавым смехом. Повар ухмылялся, у него появились приятные ямочки на полных щеках. А молодая официантка, та, что с лихорадкой на губе и с перепуганными глазами, смотрела на Кларка и Мэри, как бы спрашивая: "Вы на это смотрите? Вы это видите?"

Кларк все еще таращил глаза на повара и официантку с тревожным выражением изумленного узнавания; лицо у него вытянулось, словно в комнате смеха.

"Они это увидят, если уже не заметили, – думала Мэри, – и мы потерям всякий шанс выбраться из этого кошмара. Думаю, тебе пора принимать командование, детка, и побыстрее. Вопрос только: что ты собираешься делать?"

Она потянулась к его руке, обираясь сдавить ее, потом решила, что этим не закрыть его отвисшую челюсть. Вместо этого она ущипнула его за мошонку... изо всех сил. Кларк дернулся и так резко повернулся к ней, что она чуть не свалилась со стула.

– Я забыла бумажник в машине, – сказала она. Голос казался ей самой слишком тонким и слишком громким. – Сходи за ним, пожалуйста, Кларк.

Она пристально смотрела ему в глаза, растянув губы в улыбке. Где-то она читала – в каком-то паршивом женском журнальчике в парикмахерской, что, если живешь с одним и тем же мужчиной десять или двадцать лет, между вами устанавливается какое-то подобие телепатической связи. Такая связь, утверждалось в статье, может оказаться очень кстати, когда ваш дражайший вздумает привести босса домой, предварительно не позвонив, и вы захотите послать его в винный магазин за бутылочкой "Амаретто" или в универсам за сливками. Теперь она пыталась – всю себя вкладывая в это – передать ему нечто гораздо более важное.

"Иди, Кларк. Пожалуйста, иди. Даю тебе десять секунд, потом беги. И если ты не окажешься за рулем со вставленным ключом зажигания, я чувствую, нам тут придется очень хреново".

И в то же время другая, глубоко скрытая Мэри с робкой надеждой вопрошала: "Это все ведь сон, да? По-моему..."

Кларк внимательно вглядывался в нее глазами, увлажнившимися от боли, которую она ему причинила... но хотя бы не жаловался на это. Он мельком посмотрел на рыжеволосую и повара, увидел, что они поглощены разговором (теперь, похоже, она рассказывает анекдот), затем повернулся к ней.

– Наверно, упал под сиденье, – говорили она этим слишком тонким, слишком громким голосом, не давая ему вставить слово. – Знаешь, красный.

После недолгого молчания – ей оно показалось бесконечным – Кларк слегка кивнул.

– Ладно, – сказал он, и она мысленно благословила его за почти небрежный тон, – но посмотри, не трогая мой пирог, пока меня нет.

– Возвращайся, пока я не успела справиться со своим, и все будет в порядке, – сказала она и положила в рот кусочек пирога. Он оказался абсолютно безвкусным, но она улыбалась. Улыбалась, как "мисс Нью-Йорк королева яблок", каковой она когда-то была.

Кларк начал отодвигать стул, и тут откуда-то донеслись усиленные аппаратурой гитарные переборы – не аккорды, а просто треньканье. Кларк рванулся, и Мэри схватила его за руку, чтобы удержать. Сердце у нее, уже было успокоившееся, понеслось тем же отвратительным галопом.

Рыжеволосая, и повар, и даже молоденькая официантка – к счастью, ни на какую знаменитость не похожая, – лениво выглянули в витринное окно ресторана "Рок-энд-Буги".

– Не увлекайся, дорогой, – сказала рыжая. – Они просто настраиваются к вечернему концерту.

– Верно, – подтвердил повар. Он обратил на Мэри взгляд своих васильковых глаз. – У нас тут в городе почти каждый вечер концерт.

"Да, – подумала Мэри. – Конечно. Разумеется".

Со стороны мэрии докатился голос, одновременно бесцветный и божественный, и такой громкий, что зазвенели стекла. Мэри, которая в свое время перебывала на многих рок-концертах, сразу определила, что происходит: усталые долгогривые подсобники носятся по сцене перед тем, как погаснет свет, с ловким изяществом пробираясь сквозь джунгли усилителей и микрофонов, то и дело становясь на колени, чтобы соединить силовые кабели.

– Проверка! – заорал тот же голос. – Проверка – раз, проверка – раз, проверка – раз!

Опять перебор гитар, еще не совсем аккорд, но ближе к нему. Потом барабанная дробь. Быстрый рифф на трубе – отрывок из темы "Мгновенная карма" – в сопровождении легкого громыхания бонг. "СЕГОДНЯ КОНЦЕРТ" – было написано на лозунге, протянутом вдоль здания мэрии в духе Нормана Рокуэлла, а Мэри, выросшая в Элмайре, штат Нью-Йорк, с детства навидалась концертов на открытых площадках. Те концерты действительно были в стиле Нормана Рокуэлла: оркестр, одетый в форму добровольной пожарной охраны, потому что настоящая музыкантская форма была им не по карману), исполнял на ходу марши Соуза, слегка фальшивя, а местный "парикмахерский квартет" импровизировал на темы "Шенандоа": и "У меня девушка из Каламазу".

Она предположила, что концерты в Рок-н-Ролл-Рае мало похожи на эти детские представления, когда она с друзьями, зажигая бенгальские огни, бегала по улицам в сгущающихся сумерках.

– Пойду за твоим бумажником, – сказал он. – Ешь пирог.

– Спасибо, Кларк. – Она откусила еще кусочек безвкусного пирога и посмотрела, как он направляется к двери. Он шевствовал нарочито медленно, что при ее лихорадочном состоянии казалось глупым и даже отталкивающим. "Я понятия не имею, что нахожусь в одном помещении с парочкой знаменитых трупов, – казалось, говорила легкая, небрежная походка Кларка. – С чего бы мне волноваться?"

Ей подумалось, что здешние концерты на открытом воздухе больше напоминают Гойю, чем Рокуэлла.

"Поторопись! – захотелось крикнуть ей. – Забудь, что ты идешь по канату и мотай быстрее!"

В тот момент, когда Кларк взялся за ручку, зазвонил звонок, и дверь открылась, впуская еще двоих мертвых техасцев. Тот, что в темных очках, был Рой Орбисон. Тот, что в пенсне, – Бадди Холли.

"Свинопасы из Техаса", – перепугано подумала Мэри, ожидая, что они сейчас схватят ее мужа и уволокут куда-то.

– Извиняюсь, эр, – вежливо произнес тот, что в темных очках, и вместо того, чтобы хватать Кларка, отступил в сторону.

Кларк молча кивнул – говорить он, естественно, не мог, как поняла Мэри, – и вышел на улицу, "оставив ее здесь одну с мертвяками". Из этой мысли естественно вытекала следующая, еще более ужасная: "Кларк уедет сам, без нее. Вдруг она поверила, что так и будет. Не потому, что он так хочет, и не потому, что трус, – в такой ситуации нельзя говорить о смелости или трусости, и она полагала, что единственная причина, почему они не свалились в обмороке на пол, бессвязно лепеча и пуская слюну, не в том, что все происходило так быстро, а в том, что он просто не смог бы сделать ничего другого. То пресмыкающееся, притаившееся на самом донышке мозга, что отвечает за самосохранение, просто выползло бы из темноты своей норки и приняло бы командование на себя.

"Тебе пора уматывать отсюда, Мэри," – сказал внутренний голос, принадлежавший ее собственному пресмыкающемуся, и тон этого голоса напугал ее. Он был разумнее, чем ему полагалось в такой ситуации, но ей показалось, что разумная сдержанность в любой момент может уступить место воплям безумия.

Мэри сняла ногу с выступа под стойкой и опустили ее на пол, стараясь подготовить себя к бегству, но не успела она собраться с мыслями, как узкая рука опустилась ей на плечо и она увидела перед собой добродушное, улыбающееся лицо Бадди Холли.

Он умер в 1959 году, как ей запомнилось из фильма, в котором его играл Гэри Бьюзи. С тех пор прошло больше тридцати лет, однако Бадди Холли все еще походил на двадцатитрехлетнего недотепу, которому на вид можно дать и семнадцать; зрачки у него будто плавали за стеклами очков, а кадык подпрыгивал вверх-вниз, как обезьянка на палочке. На нем был уродливый клетчатый пиджак и галстук-тесемочка. На галстуке был зажим в виде огромной хромированной велосипедной вилки. Лицо и вкус неотесанного лоха, скажете вы, но в уголках рта скрывалось нечто слишком мудрое, даже заумное, а когда он крепко сжал ее плечо, она почувствовала плотные мозоли на подушечках пальцев – от гитары.

– Привет, чувишка, – сказал он; изо рта у него разило чесноком. Вдоль левого стекла очков зигзагом извивалась тоненькая, как волосок, трещинка. – Я тебя здесь раньше не видал.

Невероятно, но она продолжала подносить ко рту очередной кусочек пирога, хотя прежний вывалился обратно на тарелку. Более того, она ответила слабой вежливой улыбкой.

– Нет, – сказала она. Она интуитивно чувствовала, что нельзя дать понять этому человеку, что узнала его; тогда исчезнет даже ничтожный шанс, что им с Кларком удастся вырваться. – Мы с мужем просто... ну, проездом тут.

"А может, Кларк уже едет, отчаянно стараясь на превысить разрешенную скорость, вытирая пот с лица и то и дело переводя взгляд с зеркала на ветровое стекло и обратно? Неужели?"

Человек в клетчатом спортивном пиджаке ухмыльнулся, обнажая слишком большие и слишком острые зубы.

– Ага, я хорошо знаю, как это, – услышал свисток, а теперь собираетесь ловить кайф. Так, что ли?

– По-моему, это был свисток, – строго произнесла Мэри, отчего вновь вошедшие удивленно переглянулись, а потом громко расхохотались. Молодая официантка переводила с одного на другого взгляд испуганных, налитых кровью глаз.

– Не слабо, – заметил Бадди Холли. – Однако тебе с супругом стоило бы покантоваться тут. Хотя бы остаться на сегодняшний концерт. Тут у нас классное шоу, я тебе скажу. – Мэри вдруг сообразила, что глаз за треснувшим стеклом наполнен кровью. Когда Холли ухмыльнулся шире, скосив глаза, алая капелька вытекла у него из-под века и покатилась по щеке, словно слеза. – Точно, Рой?

– Да, мэм, – подтвердил тот, что в темных очках. – Пока не увидите, не поверите.

– Я верю, что это так, – тихо произнесла Мэри. Да, Кларк уехал. Теперь она была в этом уверена. Нашпигованный Гормонами Храбрец смылся, как заяц, и она полагала, что вскоре перепуганная девушка с лихорадкой на губе отведет ее в подсобку, где ее уже ожидают ацетатный передник с блокнотом для заказов.

– Об этом стоит написать домой, – гордо продолжал Холли. – Я имею в виду рассказать. – Капля крови скатилась с его лица и упала на сиденье, которое только что оставил Кларк. – Оставайся. Будешь довольна. – Он посмотрел на приятеля, ожидая поддержки.

Человек в темных очках стоял рядом с поваром и официантками; он обнял рыжую за талию, а та положила свою руку поверх его и улыбалась. Мэри заметила, что ногти коротких, некрасивых пальцев этой женщины обгрызена до краев. У Роя Орбисона в вырезе рубашки красовался мальтийский крест. Он кивнул и тоже расплылся в улыбке:

– С удовольствием примем вас, мэм, и не только на сегодня, расслабься и отдохни, как говорили у нас дома.

– Я спрошу мужа, – услышала она собственные слова, а про себя добавила: "Если, конечно, увижу его".

– Давай, дорогуша! – ободряюще сказал Холли. – Это будет в самый раз! – Затем, как ни странно, он напоследок еще раз сжал ей плечо и отошел в сторону, освободив ей путь к двери. Еще более странно – она как будто видела характерные радиатор и звезду "Мерседеса" за окном.

Бадди направился к своему приятелю Рою, подмигнул ему (вытекла еще одна кровавая слеза), потом подошел сзади к Джанис и ущипнул ее. Она возмущенно вскрикнула, при этом у нее изо рта полезли черви. В основном они попадали на пол, но некоторые застряли на нижней губе, непристойно подергиваясь.

Молодая официантка отвернулась с гримасой мрачного отвращения, заслонив лицо рукой. А для Мэри Уиллингем, которая вдруг сообразила, в какие страшные игры с ней играют, бегство из замысла превратилось в настоятельную необходимость. Она вскочила со стула и ринулась к двери.

– Эй! – завопила рыжая. – Эй, ты не заплатила за пирог! И за пепси тоже! Здесь тебе не благотворительная столовая, сука! Рик! Бадди! Держите ее!

Мэри ухватилась за дверную ручку, но она выскользнула у нее из пальцев. Сзади послышался топот ног. Она снова взялась за ручку, на этот раз сумела ее повернуть и так сильно распахнула дверь, что звонок сорвался. Узкая рука с твердыми мозолями на подушечках пальцев схватили ее за локоть. Теперь пальцы не просто давили, а впивались в кожу; она почувствовала, что нервы у нее на пределе – сначала боль тонкой струйкой разошлась от локтя вплоть до левой стороны челюсти, а потом рука онемела.

Она ткнула правым кулаком, словно крокетным молотком, в то, что показалось ей тонкой тазовой костью над пахом. Раздался сдавленный вопль значит, они чувствуют боль, мертвяки они там или нет, и хватка вокруг ее руки ослабла. Мэри рванулась и проскочила в дверь; волосы на ее голове встали дыбом, будто густая солнечная корона безысходного ужаса.

Глаза ее остановились на "Мерседесе", все еще стоявшем на улице. Она благословляла Кларка за то, что он остался. И, видимо, полностью уловил ее передачу; он сидел за рулем, а не рылся под сиденьем в поисках бумажника, и вставил ключ в замок зажигания "Принцессы" как раз в тот момент, когда она выскочила из ресторана "Рок-энд-Буги".

Парень в цилиндре с цветочком и его татуированный приятель снова стояли возле парикмахерской и бесстрастно наблюдали, как Мэри открывает правую дверь. Кажется, она узнала того, что в цилиндре: у нее были три пластинки группы "Линирд Скинирд", и она была почти уверена, что это Ронни Ван Зант. И сразу же поняла, как такой второй, с татуировкой: Дуэйн Олмен, мотоцикл которого врезался в тракторный прицеп двадцать лет назад. Он что-то достал из кармана джинсов и надкусил. Мэри нисколько не удивилась, сообразив, что это персик.