Текст книги "Томминокеры"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Она держалась за одну мысль на этой дороге, на девятом шоссе, и ее фамилия будет написана на почтовом ящике...

К счастью, дорога была пустынной. Хэвен еще спал в лучах утреннего солнца. 90% всего загородного движения было перекрыто, и это было хорошо для Энн, чью машину сильно бросало из стороны в сторону, левые колеса поднимали клубы пыли с одной стороны обочины, правые – с другой стороны. Не заметив, она сбила указатель поворота.

Молодой Эшли увидел ее приближение и убрал свой велосипед на осмотрительное расстояние от дороги и находился на северном пастбище до тех пор, пока не проехал Джастин Хард.

(женщина, это женщина, а я не могу слышать ее, я только чувствую ее боль).

Сотни голосов ответили ему, успокаивая.

(мы знаем, Эшли, все нормально).

Эшли усмехнулся, по-детски обнажая десны.

15

Ее желудок взбунтовался.

Ей удалось высунуться в окно и заглушить двигатель, перед тем как ее вывернуло наизнанку. Болела голова, но она привыкла к этой боли. Ее рвало утренним завтраком. Скорей всего это было отравление. Ее отравили. Она повисла на окно полуоткрытой двери, склонившись наружу; она смогла выпрямиться и захлопнуть дверцу. Голова была затуманена, и она подумала, что это был завтрак – к головной боли она привыкла, но ее никогда не рвало. Завтрак в ресторане в этом рассаднике клопов, который называется самым лучшим отелем Бангора. Эта сволочь ее отравила. Я, должно быть, умираю, я чувствую себя так, как будто я должна умереть. Но если я не умру, я затаскаю их по судам, я дойду вплоть до верховного суда США. Если я выживу, я сделаю так, что они пожалеют, что их матери встретились с их отцами.

Наверное, эта мысль помогла Энн настолько, что она опять начала движение. Она ползла по улице со скоростью 35 миль в час и искала почтовый ящик с надписью Андерсон. Ужасная мысль пришла ей в голову, а что если Бобби не написала свое имя на почтовом ящике. Эта не такая уж сумасшедшая мысль, если хорошенько вдуматься. Она могла думать, что Сисси появится, а этот маленький бесхребетный карлик всегда боялся ее. Она была не в форме, чтобы по пути останавливаться около каждой фермы и спрашивать Бобби. Судя по разговору (с тем ослом по телефону), она не могла рассчитывать на помощь деревенских соседей Бобби.

Ну вот наконец: Р.Андерсон. И за этим место, которое она видела только на фото. Местечко дяди Франка. Ферма старого Гарика. На въезде был припаркован синий грузовик. С местом было все в порядке, но что-то было со светом. Она ясно осознала это впервые, когда приблизилась к въезду. Вместо чувства триумфа, которое она ожидала в этот момент, – триумфа хищника, преуспевшего загнать свою жертву, она ощутила чувство замешательства, неуверенности и, хотя она даже не смогла понять, из-за чего это чувство пришло, оно было до такой степени незнакомо, что она почувствовала легкий страх.

Свет.

Что-то было не так со светом.

Это осознание привело ее к пониманию того, что стали возникать другие вопросы. Ей показалось, что ее платье потемнело под ее рукой.

Ее рука лежала между ног. Там было влажно, она различала слабый запах аммиака в машине. Он был различим там некоторое время, но ее сознание столкнулось с ним только сейчас.

Я обмочилась. Я обмочилась и находилась в этой дерьмовой машине достаточно долго, чтобы пересохнуть (и свет, Энн).

Что-то было не так со светом. Это был свет заката.

О, нет – 9.30 в...

Это был свет заката, не было сомнений. Она чувствовала себя лучше, после того, как ее вырвало, и теперь она понимала почему. Ответ был прямо здесь, так же как запах пота под ее платьем или высохшей мочи. Время, прошедшее между тем, как она закрыла дверь и тронула машину вновь, были не какие-то там минуты с секундами – это были часы, часы, которые она провела в это жаркое лето в печи машины. Она лежала в смертельном ужасе, и если бы она не использовала эйр-кондишн, то она испеклась бы как новогодняя индейка. Ее гортань, такая же плохая, как и ее зубы, воспалилась от спертого автомобильного воздуха. Но глядя на ферму широко раскрытыми покрасневшими глазами, она вдруг поняла, что речь идет о ее физическом выживании. Она должна была ехать с четырьмя открытыми окнами. Иначе...

Это вызывало иную мысль. Она провела день на гране смерти, припаркованная на обочине дороги, и никто даже не подумал остановиться и проверить, что она здесь делает. Никто не проехал по девятому шоссе в это время. Когда они видели ее в беде, они не затормозили, а продолжали ехать как ни в чем не бывало.

Что это за город?

И снова – это невыразимое ощущение в желудке, словно горячая кислота. В это время она узнала это чувство: это был страх. Тогда она схватила его за, горло и убила его. Брат этого страха опять может появиться и, если это произойдет, она убьет и его...

Она въехала во двор.

16

Энн встречала Джима Гарденера прежде лишь дважды, но она никогда не забывала его лица. Даже она узнала великого поэта, она думала, что смогла бы его учуять за сорок ярдов по ветру в обыкновенный тихий прохладный день. Он сидел на перилах балкона в тенниске и голубых джинсах с открытой бутылкой виски в руке. Он имел трех или четырехдневную щетину. Глаза его были воспалены. Хотя Энн не знала этого и не хотела интересоваться, Гарденер был в этом состоянии ни много ни мало уже два дня. Все его благородство и решительность угасли после обнаружения собачьей шерсти на жакете Бобби.

Он смотрел на машину в палисаднике (обойдя почтовый ящик, медленно пройдя мимо) пьяным мутным взглядом изумления. Он смотрел на выходящую женщину, которая шаталась и держалась за открытую дверь в течение минуты.

Ничего себе, подумал Гарденер. Это птица, это самолет, это экстра-сука, которая летит быстрее дурной вести, от которой начинаются колики у слабонервных членов семьи.

Энн рывком закрыла дверь машины. Она постояла там немного, важно бросив длинную тень, и Гарденер почувствовал знакомое ощущение. Она выглядела, как Рон Каммингс, когда Рон был пьян в стельку и мучительно решал, как бы ему пересечь комнату.

Энн проделала свой путь через палисадник, пройдя сбоку от грузовика Бобби. Миновав грузовик, она достигла балконных перил. Она взглянула вверх и определила по свету, что уже семь часов.

Гарденер подумал, что женщина выглядела пожилой и не имеющей определенного возраста. Она к тому же выглядела злой, он думал – желтой и ядовито-черной с тяжелым грузом зла, то было одновременно износ снаружи и разъедание изнутри.

Он взял виски и выпил эту гадость. Затем заткнул горлышко бутылки.

– Привет Сисси. Добро пожаловать в Хэвен. Говоря честно, я пожелал бы тебе покинуть этот город так быстро, как ты сможешь.

17

Она сделала два шага, затем, споткнувшись, упала на колено. Гарденер убрал руку. Она не заметила это.

– Где Бобби?

– Ты не можешь выглядеть так хорошо, – сказал Гарденер. – Хэвен влияет на людей в эти дни.

– Все нормально, – сказала она, взбираясь на ступеньку. Она стояла над ним тяжело дыша.

– Где она?

Гарденер кивнул по направлению к дому. Послышалось шипение воды через одно из окон.

– Душ. Мы работали в лесу целый день, там было ох.., офигительно жарко. Бобби верит, что под душем можно смыть грязь. – Гарденер снова поднял бутылку. – А я верю в простое средство дезинфекции. Короче и приятнее.

– Ты воняешь, как дохлая свинья, – высказалась Энн и прошла мимо него по направлению к дому.

– Хотя мой нос не такой чувствительный, сердце мое, ты имеешь хоть и слабый, но весьма заметный аромат, – сказал Гарденер. – А что об этом аромате говорят французы? Eau de Oiss?

Она повернулась к нему, издав хрип. Люди – жители Ютики по крайней мере никогда так с ней не разговаривали. Никогда. Конечно, они знали ре. Великий поэт, конечно, мог судить о ней с высоты своего опыта: праздник у хэвенского населения. А он был пьян.

– Ну, – сказал Гарденер, слегка удивленный и встревоженный ее взглядом. Это после твоего прихода в воздухе разлился этот аромат.

– Да, я... – сказала она медленно.

– Может быть, нам следует начать сначала? – сказал он с пьяной учтивостью.

– Что начать сначала? Ты великий поэт. И ты пьяница, который едва не застрелил свою жену. Мне больше нечего тебе сказать. Я пришла из-за Бобби.

Хороший выстрел, относительно его жены. Она увидела, как застыло его лицо, увидела, как его руки вцепились в горлышко бутылки. Он стоял, будто бы забыв, где он находится. Она ему сладко улыбнулась. Эта тупая болтовня с ней закончилась и, как бы плохо она себя ни чувствовала, она все равно была на коне.

В это время стих шум воды. И – возможно это было только предчувствие – у Гарденера было чувство, что Бобби его слышит.

– Ты всегда поступала так, будто делала операцию без наркоза. Я полагаю, что у меня никогда не было более грубого хирургического вмешательства.

– Может быть.

– Почему теперь? После всех этих лет. Почему ты выбрала этот день?

– Не твое дело.

– Бобби – мое дело.

Они уставились друг на друга. Она сверлила его взглядом. Она ждала, что он опустит глаза. Он не опустил. Ей стало ясно, что, если она, не сказав ничего, пойдет в дом, он, возможно, сделает попытку удержать ее. Это не принесло бы ему ничего хорошего, но это было проще, чем ответить на его вопрос. Какая разница, что делать?

– Я пришла забрать ее домой.

Снова молчание. Никаких сверчков.

– Разреши дать тебе один совет, сестра Энн.

– Пощади меня. Никаких конфеток от незнакомцев, никаких советов от пьяных.

– Сделай так, как я тебе сказал, когда ты вышла из машины.

Уходи. Просто уйди. Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.

Что-то было в его глазах, что-то необычно честное, что заставило вернуться старый холодок и невысказанное смущение. Она была брошена на целый день в своей машине на обочине дороги. Что же за народ в этом городе?

Затем в Энн все всколыхнулось и подавило последние капли сомнения. Если она хотела того, если она думала, что это именно так, то это должно было быть так; итак, это есть, это было, есть и будет. Аллилуйя. Аминь.

– О'кей, дружок, – сказала она. – Ты дал мне совет, я отплачу той же монетой. Я прихожу в эту лачугу, и две минуты спустя какой-то большой кусок дерьма начинает демонстрировать свое остроумие. Я полагаю, что тебе надо прогуляться, если ты не хочешь быть размазанным. Посиди где-нибудь на скале и посмотри закат солнца, и попробуй подумать о рифмах или делай так, как там делают великие поэты, когда они наблюдают закат солнца. Но ты хочешь выбросить из головы все, что произошло в этом доме, неважно что. Это между Бобби и мной, если ты встанешь на моем пути, я размажу тебя по стенке.

– В Хэвене ты скорее размазня, чем размазывательница.

– Хорошо. Это то, что я хотела дать тебе понять, – сказала Энн и двинулась к двери.

Гарденер попытался последовать за ней.

– Энн... Сисси... Бобби не такая. Она...

– Прогуляйся, мужичок, – сказала Энн и вошла.

18

Окна были открыты, так как тени были короткие. Время от времени дуновения легкого ветерка шевелили, вытягивали шторы в открытое окно. Когда это случалось, они были похожи на паруса корабля.

Энн хмыкнула и наморщила нос. Фу! Место пахло, похоже, на обезьяний питомник. От великого поэта это она ожидала бы, но не от своей сестры. Это место было похоже на свинарник.

– Привет, Сисси.

Она обернулась. Бобби возникла в момент, как призрак. Энн почувствовала стук сердца в груди, потому что было что-то странное в ее фигуре, что-то не правильное.

Затем она увидела белое пятно на халате ее сестры; послышался звук капающей воды, и она поняла, что Бобби только что вышла из душа. Она была вся обнаженная под халатом. Хорошо. Но ее удовольствие было не таким огромным, как могло бы быть. Ее тревога осталась, ее впечатления были какими-то не правильными от фигуры, стоящей в дверном проеме.

Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.

– Папочка умер, – сказала она. Напряжение в ее глазах достигло предела. Бобби осталась смутной фигурой в дверном проеме, который сообщался с жилой комнатой, – она полагала с ванной комнатой.

– Я знаю. Ньют Берринджер звонил и сказал мне. Что-то было в ее голосе. Что-то существенно непохожее, вызывающее смутные мысли о фигуре. Она не вскрикнула от испуга. В первый раз в жизни Бобби не вскрикнула, увидев ее.

– Мы похороним тебя вместе с ним. Твоя мать умрет, если ты не возвратишься домой, Бобби. Она выжидала паузу для Бобби. Стояла тишина.

Ради Христа иди, куда я тебе скажу, ты маленькая трусиха. Энн... Бобби не такая...

– Она спускалась вниз и сломала себе бедро.

– Правда? – Спросила Бобби безразлично.

– Ты поедешь домой, Бобби, вместе со мной. – Она хотела выразить силу, испугать ее своим резким голосом.

– О, у тебя новые зубы, – сказала Бобби. – Конечно! Я не подумала об этом. Вот почему ты доехала.

– Бобби, выйди ко мне, я хочу тебя видеть!

– И ты тоже хочешь меня? – ее голос звучал странно дразняще. – Я удивлена.

– Кончай ебать мне мозги, Бобби. – Ее голос срывался.

– Что я слышу! – сказала Бобби. – Я никогда не думала, что услышу от тебя похожее, Энн. После стольких лет разлуки – и сразу так.., все вы одинаковы. Ну ладно. Если ты настаиваешь. Если ты настаиваешь, то хорошо. Просто прелестно.

Она не могла ее видеть. Внезапно Энн не захотелось ничего делать, а захотелось убежать и не останавливаться до тех пор, пока не окажется далеко от этого мрачного места и этого городка, где они проводят все свои смутные дни. Но было слишком поздно. Она увидела неясное движение руки ее младшей сестры, в этот момент с тихим шуршанием халат легко упал. Душ смыл косметику. Боббины голова и шея были желеобразного вида. Ее грудь опухла, выперев наружу, и как будто срослась в единое образование состоящее из обнаженного мяса. Энн посмотрела на органы, вызывающие тошноту, ни на что не похожие человеческие органы – это были водянистые округлости, кажущиеся молодыми.

За ее лбом она увидела дрожащий мешочек мозга. Бобби оскалила зубы.

– Добро пожаловать в Хэвен, Энн, – сказала она.

Энн отступила, чувствуя себя как в кошмарном сне. Она пыталась закричать, но не было воздуха.

Промежность Бобби была покрыта ненормально густыми волосами, щупальца, как у морского осьминога, тянулись из ее влагалища.., по крайней мере, места, где раньше было ее влагалище. Энн не знала, осталось оно там или уже нет. Глубокой долины, которая заменяла ей промежность, было достаточно. Эти щупальца казались направленными на нее.., тянулись к ней.

Нагая Бобби начала приближаться к ней, Энн закричала, отступив назад, но споткнулась о скамеечку для ног.

– Нет, – она прошептала и попробовала отползти. – Нет, Бобби нет.

– Хорошо, что ты здесь, – сказала Бобби улыбнувшись. – Я не рассчитывала на тебя, но, я думаю, мы найдем занятие для тебя. Места, как они сказали, пока еще есть.

– Бобби..., – она справлялась с первым ужасом и затем ощутила, как щупальце тронуло ее плоть. Она вздрогнула, снова отступив назад. Бедра Бобби сделали толкательные движения, похожие на непристойную пародию на совокупление.

Глава 2

ГАРДЕНЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПРОГУЛКУ

1

Гарденер последовал совету Энн и пошел прогуляться. Он прошел фактически весь путь до корабля в лесу. Впервые он оказался здесь совсем один, думал он, и вскоре, должно быть, совсем стемнеет. Он чувствовал смутный страх, как ребенок, проходящий мимо дома, где, по разговорам, обещают привидения. А здесь есть призраки? Призраки Томминокеров прошлого? Или сами настоящие Томминокеры все еще здесь, может быть, временно ожившие существа, подобные быстро замороженному кофе, которые только и ждут, как бы оттаять? Да и кто же они, наконец?

Он сел на землю возле пристройки, глядя на корабль. Через некоторое время взошла луна и осветила поверхность корабля, сделав ее еще более призрачно-серебряной. Это было странно, но тем не менее очень красиво.

Что же происходит здесь кругом?

Я не хочу знать.

Все здесь кажется неясным сном...

Я не хочу знать.

Ну-ка, тише! Что за шорох в пустоте?

Быть поосторожней в этой темноте...Рон

Он вскинул бутыль и жадно выпил. Потом отставил ее в сторону, перевернулся на живот и лег трясущейся головой на руки. Так он и уснул, среди леса рядом с изящным круглым выступом корабля.

Он проспал там всю ночь.

Утром на земле лежали два зуба. Вот чем я расплатился за то, что спал слишком близко к нему, подумал он тупо, но по крайней мере утешало одно – у него совсем не болела голова, хотя он выдул почти часть большой бутыли шотландского виски. Он заметил перед этим, что помимо всего прочего корабль или та перемена в атмосфере, которую производил корабль в очень близкой области, обеспечивала защиту от похмелья.

Ему не хотелось, чтобы его зубы так и оставались просто валяться там. Повинуясь какому-то смутному побуждению, он забросал их грязью. Сделав это, он снова подумал: Играть роль Гамлета – это роскошь, которую ты больше не можешь позволить себе, Гард. Если ты не пойдешь в том или ином направлении, то очень скоро – назавтра или около того, я думаю, – ты будешь не способен ни на что, кроме как маршировать в одном строю со всеми остальными.

Он взглянул на корабль, размышляя о той глубокой лощине, которая уходила в глубину от его гладкого, незапятнанного бака, и снова подумал: Мы скоро залезем в люк, если люк существует... А что потом?

Он предпочел отправиться домой, чем искать ответ на этот вопрос.

2

"Гатлас" уехал.

– Где ты был прошлой ночью? – спросила Бобби Гарденера.

– Я спал в лесу.

– Ты выпил, правда? – спросила Бобби на удивление мягко. Ее лицо снова было темным от грима. Последние несколько дней Бобби носила блузки, которые выглядели странно свободными и мешковатыми, этим утром он понял почему. Ее грудь толстела. Груди ее стали казаться не отдельными, а неким единым целым. Это напоминало Гарденеру качков-культуристов.

– Не так чтобы очень. Пару рюмок пропустил и все. Сегодня утром никакого похмелья. И никаких комариных укусов. – Он поднял руки, потемневшие от загара сверху, и белые и казавшиеся странно уязвимыми с тыльной стороны.

– В любое другое лето, я проснулся бы утром таким искусанным комарами, что не мог бы открыть глаза. Но теперь они исчезли вместе с укусами. И зверями, фактически, Роберта, это, кажется, отпугивает всех, кроме таких дураков, как мы.

– Ты изменил свое мнение, Гард?

– Ты спрашиваешь меня об этом уже какой раз, ты не замечала? Бобби не ответила.

– Ты слышала новости по радио вчера? – он знал, что она не слышала. Бобби не смотрела, не слушала и не думала ни о чем, кроме корабля. Поэтому ее отрицательный кивок не был удивителен.

– Сосредоточение войск в Ливии. Ожесточение боев в Ливане. Передвижения американских войск. Русские все больше и больше кричат о СОИ. Мы все еще сидим на пороховой бочке. Ничегошеньки не изменилось с 1945-го. А потом ты обнаруживаешь на своем заднем дворе "Бога из машины", а теперь ты все время допытываешься, не изменил ли я своего мнения об этом.

– Ты изменил?

– Нет, – сказал Гарденер, не будучи уверен – врет он или говорит правду, но он был весьма рад, что Бобби не может прочитать его мысли.

Полно, не может ли? Я думаю, что может. Не полностью, но больше, чем месяц назад.., все больше и больше с каждым днем. Из-за того, что ты сейчас тоже "превращаешься". Изменил свое мнение? Вот так штука; ты не можешь, мать твою, составить свое мнение!

Бобби пропустила это мимо ушей или сделала вид, что пропустила. Она повернулась к куче инструментов, сваленных в углу веранды. Она пропустила, накладывая грим как раз пониже правого уха, и Гарденер увидел, что это было такое же пятно, какое оставляют многие мужчины когда бреются. Он осознал с таинственным отсутствием удивления, что мог смотреть внутрь Бобби – ее кожа изменилась, стала какой-то полупрозрачной, желеобразной, Бобби потолстела, стала короче за последние несколько дней, и перемены, происходившие с ней, все ускорялись.

О, мой Бог, – подумал он, объятый ужасом, с горькой усмешкой, – так вот, что происходит, когда ты превращаешься в Томминокера? Ты становишься похожим на кого-то, кто попал в область радиоактивного загрязнения после утечки в атомном реакторе?

Бобби, нагнувшись и подняв инструменты, быстро обернулась и взглянула на Гарденера; лицо ее было настороженным.

– Что?

– Я сказал "Пошевеливайся, ленивая дурочка", – отчетливо произнес Гарденер, и это настороженное недоумение на ее лице превратилось в вымученную улыбку.

– О'кей. В таком случае, помоги мне с инструментами. Нет, разумеется, жертвы жесткого гамма-излучения не становились прозрачными, как Клод Рэйн в "Человеке-невидимке". И они не начинали уменьшаться в росте, тогда как их тела искажались и толстели. Но, вообще-то, они, вероятно, теряют зубы, их волосы выпадают – другими словами, в обоих случаях происходит некое физическое "превращение".

Он снова подумал: "Встречайте нового босса. Такого, как старый босс".

Бобби снова пристально смотрела на него. Я выбегаю из маневрирующей комнаты, отлично. И быстро.

– Что ты сказал, Гард?

– Я сказал, пошли, босс. Помедлив, Бобби кивнула.

– Да, – сказала она, – уже рассвело.

Они выехали на раскопки на "Томкэте". Он не летел по воздуху, как тот велосипед мальчика в фильме "Инопланетянин", трактору Бобби никогда кинематографично не парить на фоне луны, на высоте сотен футов над крышами. Но он тихо и споро двигался в 18 дюймах от земли, большие колеса вращались медленно, как останавливающиеся пропеллеры.

Это сглаживало езду. Гард вел машину, Бобби стояла за ним на скобе.

– Твоя сестра ушла? – спросил Гард. Кричать не было нужды. Мотор "Томкэта" работал с тихим, едва слышным мурлыканьем.

– Да, – сказала Бобби, – ушла.

Ты все еще не умеешь врать, Бобби. И я думаю – действительно думаю, – что я слышал ее визг. Как раз перед тем, как я отрубился, уйдя в лес, я думаю, что слышал визг. Что же могло заставить такую суку, как Сисси, испустить такой вопль? Насколько плохим это должно было быть?

Ответ прост: очень плохим.

– Она сроду не была из тех, кто красиво уходит, – сказала Бобби. – Или дает кому-нибудь возможность быть красивым, если может как-то повлиять на это. Она пришла, чтобы забрать меня домой, понимаешь... Посмотри-ка на этот обрубок дерева, Гард: он довольно высокий. – Гарденер, насколько возможно, переключил рычаг коробки передач. "Томкэт" поднялся еще на три дюйма, едва не задев верхушку пня. Миновав его, он ослабил руку и "Томкэт" вернулся на прежнюю высоту – 18 дюймов над землей.

– Да, она как раз пришла со своим буром и киркой, – сказала Бобби с вялой усмешкой. – Было время, когда она могла забрать и меня тоже. Ну а теперь, она никогда не сможет.

Гарденер почувствовал холод. Есть много вариантов, как можно истолковать это замечание, не так ли?

– Я по-прежнему удивлен, что тебе понадобился лишь один вечер, чтобы убедить ее, – сказал Гарденер.

– Я просто стерла часть грима. Когда она увидела, что было под ним, она завизжала и так быстро исчезла, словно у нее ракеты были привязаны к ногам. Это была действительно милая шутка.

Это было правдоподобно. Настолько правдоподобно, что соблазн поверить этому был почти непреодолим. Если только не обходить простой факт, что обсуждаемая леди не могла никуда уйти, тем более в спешке, без посторонней помощи.

Нет, – подумал Гарденер. – Никуда она не уходила. Единственный вопрос убила ли ты ее или она в том проклятом ангаре с Питером.

– Как долго продолжаются физические изменения, Бобби? – спросил Гарденер.

– Еще недолго, – сказала Бобби, и Гарденер еще раз подумал, что Бобби никогда не могла придумать большей чепухи. – Ну вот мы и приехали. Припаркуй его возле пристройки.

3

На следующий вечер они рано закончили работу – все еще стояла жара, и никто из них не чувствовал в себе сил продолжать, пока не погас последний луч. Они возвратились в дом, разложили по тарелкам еду и даже немного поели. Помыв посуду, Гарденер сказал, что он намеревается прогуляться.

– Вот как? – Бобби смотрела на него с настороженностью, которая была основой ее реакций. – Мне кажется, что ты достаточно сегодня повкалывал.

– Солнце сейчас садится, – легко сказал Гарденер. – Сейчас прохладнее. Нет мошкары. И... – он невинно посмотрел на Бобби. – Если я выйду на веранду, я наверняка возьму бутылку. Если возьму бутылку, то наверняка выпью. Если же я предприму данную прогулку и вернусь домой усталым, может быть, я смогу свалиться в постель хотя бы один раз трезвым.

Все это было в достаточной степени правдиво.., но в этом гнездилась другая истина, как одна китайская коробочка внутри другой. Гарденер смотрел на Бобби и ждал, наблюдая, не станет ли она охотиться за этой внутренней коробочкой.

– Она не стала.

– Хорошо, – сказала она. – Но знаешь ли, мне все равно, сколько ты выпьешь, Гард. Я твоя подруга, а не жена.

– Нет, тебе, конечно, все равно, сколько я выпью – ведь ты вполне облегчила мне задачу – напиваться, сколько захочу. Потому что это нейтрализует меня.

Он шел по девятому шоссе мимо фермы Джастина Харда, добравшись до Ниста Роад, свернул налево и пошел вперед бодрым шагом, легко помахивая руками. Труд последнего месяца закалил его так, что он с трудом мог поверить – не так давно даже такая прогулка в две мили вызвала бы дрожь в ставших резиновых ногах.

Все же, как странно! Ни криков козодоев, встречающих надвигающиеся сумерки, ни лая собак. Большая часть окон в домах были темными, в нескольких освещенных окнах, мимо некоторых он прошел, он не заметил мерцания телевизоров.

Кому нужен повторный показ Барни Миллера, когда и самому можно превратиться? – подумал Гарденер.

К тому времени, как он добрался до указателя "Дорога заканчивается через 200 ярдов", уже почти полностью стемнело, но взошла луна и ночь стала очень светлой. В конце дороги он увидел ржавую, прошитую пулями табличку "Вход воспрещен", висевшую на тяжелой цепи, протянутой между двумя столбами.

Гард перелез через цепь и пошел дальше и вскоре остановился у забросанной глубокой ямы. Лунный свет делал ее заросшие сорняками стенки белыми, как кость. Тишина была такая, что у Гарденера начало покалывать в затылке.

Что его сюда привело? Он полагал, что его собственное "превращение" что-то он извлек из мыслей Бобби, даже не отдавая себе в этом отчета. Это должно было быть так, ибо что бы ни привело его сюда, это было гораздо сильнее, чем просто предчувствие.

Слева на фоне непотревоженной белизны виднелся глубокий след. Гарденер забрался в яму, под ногами хрустело. Он стал копать гравий, где он был посветлее – ничего, копнул рядом – ничего, копнул еще – ничего.

Эге, минутку!

Его пальцы дотронулись до чего-то слишком гладкого, чтобы быть камнем. Он нагнулся, сердце его глухо стучало, но он не смог ничего увидеть. Он расширил углубление, выбросив землю, и обрушил склон.

Он увидел, что откопал верхнюю фару автомобиля.

Гарденер посмотрел на нее, наполняясь мрачным, черным весельем. "Вот, оказывается, как находят что-то в земле", – подумал он. Находят некий странный артефакт. Только мне не стоит задерживаться на этом, не правда ли? Я знал, куда смотреть.

Он стал быстро копать, выкидывая грязь между ногами, как собачонка, выкапывающая кость, и не обращая внимания ни на колотящееся сердце, ни на руки, которые вначале растерлись, а потом начали кровоточить.

Ему удалось расчистить плоский участок на капоте, как раз над правыми верхними фарами, где он мог стоять удобнее, и работа пошла быстрее. Бобби и ее приятели сделали эту случайную работу наилучшим образом. Гарденер вытаскивал гравий руками и выкидывал его из машины.

Галька хрустела и скрипела о металл. Во рту было сухо. Он добрался до лобового стекла и, по правде говоря, не знал что лучше – увидеть там что-нибудь или ничего не увидеть.

Его пальцы снова скользнули по гладкой поверхности. Не дав себе остановиться и поразмышлять – чтобы на него снова не надавила бросающая в дрожь тишина, иначе он мог просто повернуться и броситься бежать – он расчистил лобовое стекло и вгляделся внутрь, поставил ладонь козырьком к стеклу, чтобы не мешали блики ослепительного лунного света.

Ничего.

"Гатлас", арендованный Энн Андерсон, был пуст.

Они могли засунуть ее в багажник. Факт тот, что ты все еще ни в чем не уверен.

Он подумал, что все-таки уверен. Логика показывала ему, что тела Энн не было в багажнике. Зачем бы им беспокоиться. Любой нашедший новехонький автомобиль в пустынной, забросанной галькой яме наверняка нашел бы это достаточно подозрительным, чтобы осмотреть багажник.., или вызвать полицию, любой, кто бы это сделал.

Никто в Хэвене бы не раскололся. Они сейчас испытывают большие потрясения, чем зарытые в гравийных ямах автомобили. И если кому-то из города и случится найти "его, вряд ли он вызовет полицию. Это означало бы приход людей со стороны, а нам в Хэвене этим летом такие вовсе не нужны, ведь так? Об этом не стоит и думать Итак, в багажнике ее не было. Простая логика. Что и требовалось доказать.

А может быть, люди, которые это сделали, не обладали твоей несокрушимой силой логики, Гард?

Это была тоже ерунда. Если ты можешь видеть предмет в трех измерениях, то Чудесные Дети Хэвена могут видеть его в двадцати трех. Они не оставляют следов.

Гарденер подполз не коленях к краю капота и спрыгнул вниз. Только сейчас он осознал, как горят его стесанные руки. Ему нужно будет принять пару таблеток аспирина, когда он вернется, и попытаться скрыть раны от Бобби, завтра рукавицы должны быть на руках. Весь день.

Энн не было в автомобиле. Где же она была? Конечно, в пристройке. Гарденер вдруг понял, почему он пришел сюда: не только для того, чтобы подтвердить мысль, которую он извлек из головы Бобби (если он ее и вправду извлек, его подсознание просто могло зафиксировать это место, как наиболее приемлемое, чтобы быстро избавиться от большого автомобиля), но из-за того, что ему необходимо было удостовериться, что это пристройка. Необходимо.

Из-за того, что ему надо было принять решение, и он знал теперь, что, даже увидев то, как Бобби постепенно перестает быть человеком, он еще не был готов – так сильно он хотел откопать корабль, откопать и использовать – просто невероятно сильно.

Прежде чем он сможет принять решение, он должен был посмотреть, что было в сарае Бобби.

4

На полпути назад он остановился, освещаемый холодной луной, внезапно пораженный вопросом – а зачем им вообще беспокоиться о том, как бы спрятать автомобиль? Из-за того, что люди из арендного пункта сообщат о его пропаже, и в Хэвен нагрянет еще больше полиции?

Нет. Люди из "Эвиса" могли даже и не знать о его пропаже в течение определенного времени, и это длилось бы до того, как полицейские проследят семейные связи Энн здесь. По крайней мере неделю, или, скорее, две. И Гарденер подумал затем, что Хэвен был бы обеспокоен вторжением извне, так или иначе, окончательно.