Текст книги "Безнадега"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Что это за Бог, если он позволяет человеку забыть убийство маленького мальчика? – кричала мать Брайена. – Он хочет, чтобы этот человек вновь напивался и убивал, вот какой это Бог! Бог, который любит пьяниц и ненавидит маленьких детей!

Брайен смотрел в потолок отсутствующим взглядом. Вопли матери не долетали до его восковых ушей. Он ничего не замечал. Его здесь не было. Но…

Да, произнес голос в голове Дэвида. Да, он есть. Где-то.

– Сестра, вы можете сделать моей жене укол? – спросил мистер Росс.

Он с трудом удерживал миссис Росс. Она хотела броситься к кровати, обнять и Дэвида, и своего сына, может, их обоих. В голове у нее помутилось. В этом не могло быть сомнений.

– Я приведу доктора Баргойна. Он в соседней палате, – пробормотала медсестра и выскочила за дверь.

Отец Брайена вымученно улыбнулся Дэвиду. Пот катился по его щекам, глаза покраснели. Дэвиду показалось, что за один день мистер Росс сильно исхудал. Мальчик понимал, что такое едва ли возможно, но при этом он не мог не верить своим глазам. Одной рукой мистер Росс обнимал жену за талию, другой держал ее за плечо.

– Тебе лучше уйти, Дэвид. – Слова давались ему с трудом. – Мы… мы ведем себя, наверное, не так, как должно.

Но я еще не попрощался с ним, хотел ответить Дэвид, но внезапно понял, что по щекам мистера Росса течет не пот. Слезы. Вот они-то и заставили его двинуться к двери. И лишь там, обернувшись, увидев, что мистер и миссис Росс расплылись у него перед глазами, превратившись в целую толпу родителей, Дэвид понял, что и сам плачет.

– Могу я прийти еще раз, мистер Росс? – Он едва узнавал свой голос. – Скажем, завтра?

Миссис Росс перестала вырываться. Руки мистера Росса сомкнулись на ее животе, она склонила голову, волосы упали ей на лицо. Вместе они напомнили Дэвиду пару борцов с соревнований Мировой федерации борьбы, которые они иногда смотрели с Брайеном. Один из борцов вот так же держал другого. Черт, Мамми идет за нами, непонятно к чему подумал Дэвид.

Мистер Росс покачал головой:

– Думаю, не стоит этого делать, Дэйви.

– Но…

– Нет, думаю, что не стоит. Видишь ли, врачи говорят, у Брайена нет ни единого шанса… при… прий… – Лицо мистера Росса начало меняться. Дэвид никогда не видел, чтобы лицо взрослого человека так менялось, оно словно рвалось изнутри.

И только потом, в лесу на Медвежьей улице, он начал понимать, в чем дело… хотя бы отчасти. А сейчас он своими глазами наблюдал, что случается с человеком, который давно, возможно, много лет, не плакал, а тут не мог сдержаться. Похоже на то, когда вода прорывает плотину.

– О, мой мальчик! – вскрикнул мистер Росс. – О, мой мальчик!

Он отпустил жену и привалился к стене между двух красных пластмассовых стульев. Постоял немного, потом у него подломились колени. Он сползал вниз, пока не сел на пол, с протянутыми к кровати руками, мокрыми щеками, соплями, текущими из носа, вылезшей из брюк рубашкой и сбившимися к коленям штанинами. Его жена опустилась рядом на колени, обняла его. Так они и сидели, когда в палату вошли доктор и медсестра. А Дэвид выскользнул за дверь, глотая слезы, стараясь не разрыдаться. В конце концов, они находились в больнице, где хватало людей, которые выздоравливали и которых не следовало расстраивать.

Его встретил отец, такой же бледный, как мать, когда она сообщала Дэвиду о трагедии. Когда отец взял Дэвида за руку, его рука была холоднее, чем у Брайена.

– Я очень сожалею, что тебе пришлось это увидеть. – Они стояли в холле, дожидаясь самого медленного в мире лифта. Это единственное, что смог сказать Ральф Карвер. По дороге домой отец дважды пытался заговорить, но у него ничего не выходило. Он включил радио, выключил, повернувшись к Дэвиду, спросил, не хочет ли тот мороженого или чего-нибудь еще. Дэвид покачал головой, и его отец вновь включил музыку.

Дома Дэвид сказал отцу, что хочет побросать мяч в баскетбольное кольцо на подъездной дорожке. Отец согласно кивнул и поспешил в дом. Стоя у трещины в асфальте, которую он использовал в качестве контрольной отметки, Дэйв слышал, как родители разговаривают на кухне. Их голоса долетали до него через открытое окно. Мать хотела знать, что произошло в больнице, как все это перенес Дэвид.

– Ну, сцена была та еще, – ответил отец, словно кома Брайена и надвигающаяся на него смерть составляли часть какой-то пьесы.

Дэвид заставил себя не слушать. Ощущение необычности происходящего вновь вернулось к нему, ощущение того, что он не просто отдельно взятый человек, но часть чего-то большого, еще непостижимого для него. Внезапно возникло острое желание отправиться в лес на Медвежьей улице, к небольшой прогалине. К ней вела узкая тропа, по которой, однако, они могли ехать на велосипеде один за другим. Именно там, на «вьетконговском наблюдательном посту», мальчики годом раньше впервые попробовали сигарету Дебби Росс и нашли ее отвратительной. Там они впервые просмотрели номер «Пентхауса» (Брайен увидел его на крышке мусорного ящика около автобусной остановки), там они подолгу болтали, мечтали… главным образом о том, что они будут делать, перейдя в девятый класс и став королями средней школы Западного Уэнтуорта. Там, на прогалине, к которой вела «тропа Хо Ши Мина», мальчики особенно полно наслаждались своей дружбой. Туда Дэвида внезапно и потянуло.

Он постукал об асфальт мячом, которым они с Брайеном играли миллион раз, взял его в руки, согнул колени и бросил. В последний раз. Попал. Когда мяч отскочил к Дэвиду, он откатил его на траву. Родители все еще разговаривали на кухне, до него долетали их голоса, но у Дэвида и мысли не возникло сунуться в открытое окно и сказать, куда он пошел. Они могли его не пустить.

Не взял он и велосипед. Зашагал, опустив голову, с синим пропуском «ОТПУЩЕН РАНЬШЕ» в нагрудном кармане, хотя школьные занятия уже закончились. Большие желтые автобусы развозили детей. Стайки школьников из младших классов пробегали мимо, размахивая портфелями и коробками с ленчем. Дэвид не обращал на них внимания. Мыслями он был далеко. Это потом преподобный Мартин расскажет ему о «тихом, спокойном голосе» Бога, и Дэвид поймет, что же он слышал в тот день, но тогда он не мог сказать, то ли это голос, то ли мысль, а может, и интуиция. Он знал: когда тебя мучает жажда, когда все твое тело жаждет воды, ты ляжешь на землю и будешь пить из лужи, если другого источника воды не будет. В сложившейся ситуации такой лужей стал для него «вьетконговский наблюдательный пост».

Дэвид пришел на Медвежью улицу и свернул на «тропу Хо Ши Мина». Шагал он медленно, наклонив голову, напоминая ученого, обдумывающего серьезную научную проблему. «Тропа Хо Ши Мина» не принадлежала ему и Брайену, многие школьники пробегали по ней по дороге в школу и обратно, но в тот теплый осенний день она пустовала, словно ее очистили специально для него. На полпути он заметил обертку от шоколадного батончика «Три мушкетера» и поднял ее с травы. Брайен ел только такие батончики, он называл их «Три мушкера», и Дэвид не сомневался, что обертку бросил именно Брайен за день или два до происшествия. Не то чтобы Брайен бросал обертки там, где ел батончики. Обычно он засовывал их в карман. Но…

Может, его заставило бросить обертку нечто, знающее, что я приду сюда после того, как Брайена собьет машина и он размозжит голову об кирпичную стену, нечто, знающее, что я найду обертку и вспомню о нем.

Дэвид убеждал себя, что это безумие, он сошел с ума, если так думает, но при этом он отнюдь не считал себя безумцем. Возможно, будучи озвученными, эти мысли и показались бы безумными, но, оставаясь в его голове, они представлялись Дэвиду более чем логичными.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Дэвид засунул в рот красно-серебристую обертку и высосал остатки сладкого шоколада. Проделал он все это с закрытыми глазами, а по его щекам стекали слезы. Когда же шоколад вместе со слюной перекочевал в желудок, а во рту не осталось ничего, кроме мокрой бумаги, Дэвид выплюнул обертку и двинулся дальше.

В восточном углу прогалины рос дуб с двумя мощными ветвями, в двадцати футах от земли расходящимися буквой V. Мальчики не решились построить домик на развилке: кто-нибудь мог увидеть его и сломать. Но одним летним днем они принесли доски, гвозди, молотки и сколотили на дубе платформу. Дэвид и Брайен знали, что ее используют старшеклассники (время от времени на потемневших от дождей досках они находили окурки и пустые банки из-под пива, а однажды нашли даже колготки), и это им льстило. Малыши же туда не лазили: слишком высоко.

Дэвид поднялся на платформу, с влажными щеками, опухшими глазами, со вкусом шоколада и мокрой бумаги во рту и аханьем белых мехов в ушах. Он чувствовал, что найдет на платформе следы присутствия Брайена, может, те же обертки от «Трех мушкетеров», но ничего не обнаружил, кроме прибитой к дереву таблички с надписью: «ВЬЕТКОНГОВСКИЙ НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ ПОСТ», которую они повесили через две недели после сооружения платформы. Вдохновил их (так же, как и на название для тропы) старый фильм с Арнольдом Шварценеггером, но какой именно, Дэвид не помнил. Он ожидал, что в один прекрасный день, поднявшись на платформу, они обнаружат, что старшеклассники оторвали табличку или написали на ней что-нибудь вроде: «А КО-КО – НЕ ХО-ХО», но ее никто не трогал. Дэвид догадался, что название им понравилось.

Заморосил легкий дождь, охлаждая разгоряченную кожу. Совсем недавно они с Брайеном сидели на платформе под таким же дождем. Болтали ногами, разговаривали, смеялись.

Зачем я здесь?

Нет ответа.

Почему я пришел? Что заставило меня прийти?

Нет ответа.

Если тут есть кто-нибудь, пожалуйста, отзовись.

Долгое время крик его души оставался без ответа… а потом ответ пришел, причем у Дэвида не возникло ощущения, что он говорит сам с собой, обманывает себя, чтобы хоть немного успокоиться. Как и в тот раз, когда он стоял в больнице рядом с Брайеном, сигнал поступил извне.

Да, послышался голос у него в голове. Я здесь.

Кто ты?

Кто я, ответил голос, после чего наступила тишина, словно она все и объясняла.

Дэвид уселся по-турецки посередине платформы и закрыл глаза. Он обхватил колени ладонями и как мог распахнул свой разум. Что еще можно сделать в такой ситуации, он не знал. В этой позе он просидел долго, слыша далекие голоса детей, возвращающихся домой, различая черные и красные полосы, движущиеся по его векам: ветер качал ветки, и солнечные лучи, проникая сквозь листву, освещали лицо мальчика.

Скажи мне, чего ты хочешь, спросил он голос.

Нет ответа. Голос, похоже, ничего не хотел.

Тогда скажи мне, что делать.

Нет ответа.

Издалека, с пожарной каланчи на Колумбус-Броуд, донесся гудок. Пять часов. Дэвид просидел на платформе с закрытыми глазами около двух часов. Отец и мать, должно быть, уже заметили его отсутствие, увидели лежащий на траве мяч, начали волноваться. Дэвид любил родителей и не хотел доставлять им лишних забот, он понимал, что смерть Брайена потрясла бы их не меньше, чем его самого, но домой идти не мог. Потому что не довел дела до конца.

Ты хочешь, чтобы я помолился? – спросил он голос. Я попытаюсь, если ты этого хочешь, но я не знаю, как… мы не в церкви и…

Голос перебил его, в нем не слышалось ни злости, ни удивления, ни нетерпения, эмоции отсутствовали.

Ты уже молишься.

О чем же я молюсь?

Черт, Мамми идет за нами, ответил голос. Давай прибавим шагу.

Я не знаю, что это означает.

Знаешь.

Нет, не знаю!

– Да, знаю, – простонал Дэвид. – Но это значит, что я хочу просить тебя о том, о чем не решались попросить другие, вымолить то, чего не решались вымолить другие. Это так?

Ответа он не получил.

Дэвид открыл глаза. Ноябрьский день подходил к концу. Солнце окрасило лес в золото и багрянец. Ноги мальчика затекли, он словно очнулся от глубокого сна. Красота окружающей природы поразила его, он почувствовал себя частью огромного целого, клеточкой живой кожи мира. Дэвид воздел руки к небу.

– Излечи его. Господи, излечи его. Если Ты это сделаешь, я что-нибудь сделаю для Тебя. Я услышу, что Ты мне скажешь, а потом все в точности исполню. Обещаю.

Глаза он закрывать не стал, но напряг слух, ожидая, что скажет голос. Поначалу голос ничего не сказал. Дэвид опустил руки, начал подниматься, прилипшие к брюкам иголки посыпались ему на ноги, и он даже хохотнул. А когда взялся рукой за ветку, чтобы сохранить равновесие, голос послышался вновь.

Дэвид слушал внимательно, наклонив голову, держась за ветку, чувствуя покалывание в затекших мышцах. Потом кивнул. Табличку с надписью: «ВЬЕТКОНГОВСКИЙ НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ ПОСТ» они прибили тремя гвоздями. Кора под ними выкрошилась, ржавые шляпки торчали наружу. Дэвид вытащил из кармана синий пропуск и насадил его на одну из шляпок. Потом начал переминаться с ноги на ногу, чтобы полностью восстановить кровообращение, и наконец спустился вниз.

Едва Дэвид появился на подъездной дорожке у своего дома как его родители выскочили из кухонной двери. Эллен Карвер осталась стоять на крыльце, приложив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило ее, а Ральф сбежал со ступенек и обнял сына за плечи.

– Где ты был? Где тебя носило, Дэвид?

– Пошел прогуляться. В лес на Медвежьей улице. Я думал о Брайене.

– Ты ужасно нас напугал, – вырвалось у Эллен. Кирстен тоже вышла на крыльцо, с миской клубничного мусса в руках и любимой куклой, Мелиссой Дорогушей, под мышкой. – Даже Кирсти и та волновалась.

– Я не волновалась, – возразила девочка, продолжая есть мусс.

– С тобой все в порядке? – спросил отец.

– Да.

– Ты уверен?

– Да.

Дэвид прошел в дом, по пути дернув Пирожка за косичку. Сестра скорчила ему рожицу, но потом улыбнулась.

– Ужин почти готов, иди мыть руки. – Эллен последовала за сыном на кухню.

Зазвонил телефон. Эллен сняла трубку, потом позвала Дэвида, который уже направился к ванной на первом этаже, чтобы помыть руки, действительно изрядно испачканные. Повернувшись, он увидел, что мать одной рукой протягивает ему трубку, а второй комкает фартук. Она попыталась что-то сказать, но с ее шевелящихся губ не сорвалось ни звука. Эллен проглотила слюну и предприняла вторую попытку.

– Это Дебби Росс. Просит тебя. Она плачет. Думаю, все кончено. Ради Бога, говори с ней помягче.

Дэвид взял трубку и поднес ее к уху.

– Алло! Миссис Росс?

Мать Брайена душили рыдания, поэтому сначала она не могла произнести ни слова. Потом Дэвид услышал голос мистера Росса: «Давай я». На что миссис Росс ответила: «Нет, я сама, – еще раз громко всхлипнула и добавила: – Брайен очнулся».

– Правда? – Никогда в жизни Дэвид не чувствовал себя таким счастливым… Однако услышанное его не удивило.

– Он умер? – выдохнула Эллен. Одна ее рука все еще теребила фартук.

– Нет, – ответил Дэвид матери и отцу, прикрыв трубку рукой. Он мог с ними поговорить, так как Дебби Росс опять рыдала. Дэвид подумал, что рыдать она будет всякий раз, рассказывая о выздоровлении сына. Во всяком случае, первое время. И ничего не сможет с собой поделать: слишком много она пережила.

– Он умер? – вновь тихо спросила Эллен.

– Нет! – В ответе прорвалось раздражение. Она же не глухая, почему он должен повторяться? – Брайен жив. Миссис Росс говорит, что он очнулся.

Отец и мать Дэвида хватали ртом воздух, словно рыбы в аквариуме. Кирсти прошла мимо них, доедая мусс, наклонившись к Мелиссе Дорогуше.

– Я же говорила тебе, что так оно и будет. – Тон ее не допускал возражений. – Говорила ведь?

– Очнулся? – изумленно переспросила Эллен. – Он жив?

– Дэвид, ты меня слушаешь? – раздался голос миссис Росс.

– Да, конечно.

– Примерно через двадцать минут после твоего ухода на мониторе энцефалографа появились зубцы. Я увидела их первая, Марк в это время пошел в кафетерий за минеральной водой. Я побежала за медсестрой, но она мне не поверила. – Миссис Росс смеялась сквозь слезы. – Действительно, кто бы мне поверил? А придя в палату, медсестра позвонила не доктору, а в службу технического обслуживания. Никто не верил, что такое может случиться. И они действительно заменили монитор, можешь себе такое представить?

– Естественно, нет. Фантастика.

Родители Дэвида смотрели на него во все глаза. А отец еще что-то показывал ему руками, вызывая у него смех. Однако смеяться Дэвид не считал возможным, он не хотел, чтобы его услышала миссис Росс, и поэтому отвернулся к стене.

– Лишь когда они увидели зубцы на новом мониторе, с более сильным разрешением, одна из медсестер позвала доктора Васлевски. Нейрохирурга. Но еще до того, как он пришел, Брайен открыл глаза и посмотрел на нас. Спросил, кормила ли я сегодня рыбок. Я ответила, что рыбки в полном порядке. Я даже перестала плакать. Меня так потряс его голос, что я перестала плакать. Потом Брайен сказал, что у него болит голова, и вновь закрыл глаза. Когда появился доктор Васлевски, Брайен выглядел так, будто опять оказался в коме. Доктор недовольно глянул на медсестру, как бы говоря: «Чего вы меня беспокоили?» Ты понимаешь?

– Конечно, – ответил Дэвид.

– Но когда доктор хлопнул в ладоши под ухом у Брайена, тот сразу открыл глаза. Видел бы ты лицо этого старого поляка, Дэйви! – Миссис Росс рассмеялась каким-то безумным каркающим смехом. – Потом… потом Брайен ска-ска-сказал, что он хочет пить, и попросил дать ему в-в-воды.

Она вновь разрыдалась, потом рыдания стихли, и в трубке раздался голос отца Брая:

– Дэвид, ты слушаешь? – Голос его тоже дрожал от радости и безмерного облегчения.

– Конечно.

– Брайен не помнит, как его сбила машина, вообще не помнит того утра. Воспоминания его обрываются на домашней работе, которую он делал вечером, но он помнит свое имя, свой адрес, наши имена. Он знает, кто сейчас президент, может решать простые арифметические задачи. Доктор Васлевски говорит, что слышал о таких случаях, но сам видит впервые. Он называет это «клиническим чудом». Я не знаю, что это значит, да это и не важно. Я просто хочу поблагодарить тебя, Дэвид. И Дебби тоже. От всего сердца.

– Меня? – Дэвида дергали за плечо, требуя, чтобы он повернулся. – А за что вы благодарите меня?

– За то, что ты вернул Брайена к нам. Ты говорил с ним, и зубцы появились после твоего ухода. Он тебя услышал, Дэйви. Услышал тебя и вернулся.

– Я тут ни при чем. – Он повернулся. Родители нависли над ним, на их лицах отражались изумление, надежда, смятение. Мать плакала. Просто какой-то День слез. Только Пирожок, которая ревела шесть часов из каждых двадцати четырех, на этот раз почему-то сидела тихо, как мышка.

– А я придерживаюсь иного мнения, – возразил мистер Росс.

Дэвид хотел заговорить с родителями до того, как от их взглядов воспламенится его рубашка, но сначала он должен был задать несколько важных вопросов.

– Когда он очнулся и спросил о рыбках? Сколько времени прошло после того, как вы увидели зубцы?

– Они меняли монитор… Дебби уже говорила тебе… Я не знаю… Тут голос мистера Росса окреп. – Нет, знаю. О рыбках он спросил после того, как я услышал пятичасовой гудок пожарной каланчи на Колумбус-Броуд. Значит, в самом начале шестого.

Дэвид кивнул, ничуть не удивившись ответу. Именно в это время голос сказал ему: Ты уже молишься.

– Могу я прийти к нему завтра?

Мистер Росс рассмеялся:

– Дэвид, если хочешь, ты можешь приходить и в полночь. Почему нет? Доктор Васлевски говорит, что мы должны все время разговаривать с Брайеном, задавать любые вопросы. Я знаю, чего он боится: как бы Брайен опять не впал в кому. Но я думаю, этого не случится. А ты?

– Разумеется, нет, – ответил Дэвид. – До свидания, мистер Росс.

Он положил трубку, и родители буквально набросились на него. Они хотели знать, как все это произошло и почему родители Брайена думают, что Дэвид имеет к этому самое непосредственное отношение.

Дэвида так и подмывало опустить глаза и скромненько сказать: Ну, он очнулся, это все, что мне известно. Кроме того, что… ну… Тут бы он выдержал паузу, а потом добавил: Мистер и миссис Росс думают, что Брайен услышал мой голос и отреагировал на него, но вы понимаете, в каком они были состоянии.

Этого вполне хватило бы, чтобы слава о нем начала распространяться по городку. Дэвид прекрасно это понимал. И он хотел, чтобы люди о нем знали.

Хотел, сомнений в этом не было.

Остановил его не тот голос, что раздавался в его голове, а другой, идущий из глубины сознания. Если ты припишешь исцеление себе, все закончится.

Что закончится?

Все, что значимо, ответил ему внутренний голос. Все, что значимо.

– Дэвид, очнись. – Отец потряс его за плечо. – Мы же умираем от любопытства.

– Брайен пришел в себя. – Дэвид говорил, тщательно подбирая слова. – Он может разговаривать, к нему вернулась память. Нейрохирург считает, что это чудо. Мистер и миссис Росс думают, что я имею к этому какое-то отношение, они вроде бы слышали, как я говорил с Брайеном, потому-то он и очнулся, но ничего такого не было. Я лишь держал его за руку, а он пребывал в коме. С пустыми открытыми глазами. Словно покойник. Потому я и плакал. Думал, что он уже ушел от меня. Я не знаю, как это случилось, и мне без разницы. Брайен очнулся, и это главное.

– Самое главное, дорогой. – Мать прижала его к груди.

– Я голоден. Что у нас на ужин? – спросил Дэвид.

3

И теперь Дэвид завис в темноте, слепой, но не глухой, вслушиваясь в тишину в надежде услышать голос, тот самый, что преподобный Джин Мартин назвал тихим, спокойным голосом Бога. За последние семь месяцев преподобный Мартин не единожды внимательно выслушивал историю Дэвида. Особенно ему нравились воспоминания Дэвида о своих ощущениях во время разговора с родителями после звонка миссис Росс.

– Ты вел себя абсолютно правильно, – заверил его преподобный Мартин. – В конце ты услышал не чужой голос и, уж во всяком случае, не голос Бога… С другой стороны, справедливо утверждение, что Бог всегда общается с нами через нашу совесть. Миряне, Дэвид, верят, что совесть единственный цензор, средоточие моральных норм, но в действительности совесть отделена от самого человека, чтобы предлагать оптимальные решения в ситуациях, осознать которые тот бессилен. Ты меня понимаешь?

– Думаю, да.

– Ты же знал, почему негоже приписывать себе выздоровление твоего друга. Сатана искушал тебя, как он искушал Моисея, но ты сделал то, чего не смог сделать Моисей: сначала понял, а потом устоял.

– А чего не смог сделать Моисей?

И преподобный Мартин рассказал Дэвиду историю о том, что, когда евреев, которых Моисей увел из Египта, замучила жажда, пророк ударил посохом в скалу и из нее потекла вода. Когда же евреи спросили, кого они должны за это благодарить, Моисей ответил, что благодарить надо его. Рассказывая эту историю, преподобный Мартин то и дело прикладывался к кружке с надписью: «СЧАСТЛИВЫЙ, ВЕСЕЛЫЙ И СВОБОДНЫЙ», но содержимое кружки своим запахом напоминало Дэвиду не чай, а виски, которое иногда пил отец, сидя вечером перед телевизором.

– Всего один неправильный шаг в долгой, многотрудной службе Господу, – продолжал преподобный Мартин, – но Бог не допустил его в Землю Обетованную. Иисус Навин перевел через реку эту неблагодарную толпу.

Разговор этот происходил в июне, в одно из воскресений. Преподобный Мартин и Дэвид знали друг друга уже достаточно давно, и еженедельные беседы вошли у них в привычку. Утром Дэвид приходил в методистскую церковь, а во второй половине дня шел в дом пастора и проводил в его кабинете чуть больше часа. Дэвид с нетерпением ждал этих встреч. Те же чувства испытывал и Джин Мартин. Он привязался к этому ребенку, который в один момент обрел несвойственную его годам мудрость. Пастора влекло к мальчику и другое: он верил, что Бог прикоснулся к Дэвиду Карверу и рука Его по-прежнему лежит на плече Дэвида.

Не только история Брайена Росса вызвала у него благоговейный трепет. Его потрясло, что Дэвид, обычный мальчишка конца двадцатого века, имеющий о религии самые смутные представления, начал… искать Бога. Пастор даже сказал своей жене, что Дэвид – единственный истинный новообращенный, которого ему довелось встретить, а случившееся с приятелем Дэвида – единственное современное чудо, о котором он слышал и в которое мог поверить. Брайен полностью выздоровел, только немного прихрамывал, но врачи в один голос утверждали, что через год или чуть больше исчезнет и хромота.

– Великолепно, – ответила мужу Стелла Мартин. – А мне и нашему ребенку будет особенно приятно, если твой новый друг заявит, будто ты не так приобщал его к вере, и ты окажешься в суде, обвиненный в растлении малолетних. Будь поосторожнее и, пожалуйста, не пей виски в его присутствии.

– Я не пью в его присутствии. – Преподобный Мартин разглядывал за окном что-то очень интересное. Наконец он повернулся к жене. – Что же касается остального, Бог – мой поводырь.

И пастор продолжил воскресные встречи с Дэвидом. Самому ему еще не было и тридцати, и он испытывал истинное наслаждение, получив возможность писать на чистой странице. Он не прекратил добавлять «сигрэм» в чай, не захотел нарушать воскресную традицию, но во время бесед с Дэвидом оставлял дверь кабинета открытой. Телевизор всегда работал, правда, преподобный Мартин выключал звук, поэтому разговор о Боге шел на фоне беззвучного футбола, баскетбола, бейсбола.

Как раз на беззвучный бейсбол и пришлась история Моисея и воды, выбитой им из камня. Дэвид оторвал глаза от экрана и повернулся к преподобному Мартину:

– Бог не из тех, кто легко прощает?

– Это точно замечено. – В голосе пастора слышалось изумление. – Иным он и не может быть, потому что Бог очень требователен.

– Но он и жесток, так ведь?

Джин Мартин ответил без запинки:

– Да, Бог жесток. У меня есть попкорн, Дэвид… Хочешь, я его поджарю?..

Теперь, в темноте, Дэвид пытался услышать голос жестокого Бога преподобного Мартина, который не позволил Моисею войти в Ханаан только потому, что тот единожды приписал себе Его деяние, того самого Бога, который использовал Дэвида ради спасения Брайена Росса, того самого Бога, который убил его маленькую сестренку и отдал их всех в руки чокнутого гиганта с пустыми глазами человека, пребывающего в коме.

В том темном месте, куда он отправлялся, когда молился, обитали и другие голоса. Дэвид слышал их и раньше, когда бывал там. Обычно они звучали издалека, совсем как те голоса, которые возникают в трубке во время междугородного телефонного разговора. Иногда голоса раздавались более отчетливо. Сегодня один из них слышался особенно ясно.

Если хочешь молиться, молись мне. Зачем тебе молиться Богу, который убивает младших сестер? Тебе уже не посмеяться над ее ужимками, не пощекотать ее, не подергать за косички. Она мертва, а ты и твои родители в тюрьме. Когда вернется этот сумасшедший коп, он скорее всего убьет вас троих. И остальных тоже. Это все допустил твой Бог. Впрочем, что еще можно ожидать от Бога, который убивает маленьких девочек? Он такой же чокнутый, как и коп, если разбираться с конкретными случаями. Однако ты преклоняешь перед ним колени. Перестань, Дэйви, начни жизнь заново. Молись мне. По крайней мере я-то не сумасшедший.

Голос не потряс его, вернее, не слишком потряс. Дэвид слышал его и раньше, возможно, в тот самый момент, когда хотел дать понять родителям, что имеет самое непосредственное отношение к выходу Брайена из комы. Дэвид слышал его более чем ясно во время молитв, его это беспокоило, но, когда он сказал преподобному Мартину, что этот голос иногда врезается в его общение с Богом, словно случайно подключившийся к телефонному разговору человек, тот лишь рассмеялся.

– Как и Бог, Сатана предпочитает говорить с нами во время молитвы или медитации. Именно тогда мы наиболее открыты, больше всего сливаемся с нашей pneuma.

– Пневма? Что это такое?

– Душа. Та часть каждого из нас, что стремится реализовать заложенный Богом потенциал и стать вечной. Та часть, из-за которой даже теперь препираются Бог и Сатана.

Пастор научил Дэвида короткой молитве, которую надо использовать в таких случаях, и Дэвид всякий раз следовал его наставлениям. Загляни в меня, Господи, будь во мне, думал он снова и снова. Дэвид ожидал, что другой голос смолкнет, но ему требовалось время, чтобы справиться с болью. Она накатывала и накатывала. Смерть Пирожка нанесла глубокую рану. Да, он обиделся на Бога за то, что тот позволил безумному копу столкнуть сестренку с лестницы. Более того, он ненавидел его.

Загляни в меня, Господи. Будь во мне, Господи. Загляни в меня, будь во мне.

Голос Сатаны (если это действительно был он, о чем Дэвид не мог знать наверняка) пропал вдали, и какое-то время мальчика окружала только тьма.

Скажи мне, что делать. Господи. Скажи, что Ты хочешь. Если Ты желаешь, чтобы мы все здесь умерли, помоги мне не терять время на злость, страх или требование объяснений.

Вдали завыл койот. И все.

Дэвид ждал, напряженно ловил каждый звук, но ничего не мог услышать. Наконец он сдался и мысленно произнес заключительную молитву, которой научил его преподобный Мартин: «Господи, помоги мне очистить себя и помоги мне помнить, что, пока я не очистил себя, я не могу приносить пользу другим. Помоги мне помнить, что Ты мой Создатель. Я такой, каким Ты меня сделал… иногда палец Твоей руки, иногда язык в Твоем рту. Сделай меня сосудом, единственное предназначение которого – служить Тебе. Благодарю Тебя, Господи. Аминь».

Дэвид открыл глаза. Как всегда, первым делом он посмотрел на темноту в глубине сложенных ладоней своих рук, и, как всегда, поначалу эта темнота напомнила ему глаз. Чей? Бога? Дьявола? Может, свой собственный?

Он поднялся, медленно повернулся и взглянул на родителей. Они смотрели на него: Эллен – изумленно, Ральф – мрачно.

– Слава Богу, – воскликнула мать. – Ты молился? Ты полчаса простоял на коленях, я думала, ты заснул, а ты молился?

– Да.

– Ты всегда так молишься или сегодня – особый случай?

– Я молюсь три раза в день. Утром, вечером и днем. Днем я обычно благодарю Бога за все хорошее, что есть в моей жизни, и прошу Его помочь с тем, чего я не понимаю. – Дэвид нервно рассмеялся. – Этого-то всегда хватает.

– Ты занимаешься этим недавно или с того самого момента, как начал ходить в церковь? – Мать по-прежнему смотрела на него одним глазом, второй полностью заплыл. Смотрела так, словно видела своего сына впервые.

– Он молится с той поры, как Брайен пришел в себя, – ответил Ральф. Он коснулся раны над левым глазом, скривился от боли и опустил руку. Его глаза тоже не отрывались от Дэвида. – Я поднялся к тебе вечером, чтобы пожелать спокойной ночи, через несколько дней после того, как Брайена отпустили домой, и увидел, что ты стоишь на коленях у своей кровати. Поначалу я подумал, будто ты… будто ты делаешь что-то другое… потому слышал, что ты говоришь, и все понял.