Текст книги "Тело"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– У Джейн.

Дверь ванной хлопает. Это Вирджиния. Интересно, не забыла ли там Джейн губную помаду, заколку или что-то еще из своих дамских причиндалов, размышляет Чико.

– Ты бы лучше отправился с нами навестить дядю Пита и тетушку Энн, продолжает ворчать отец, что, однако, не мешает ему в два счета проглотить сосиски. – Ты стал словно чужой, Эдди, и мне это не нравится. Ты тут живешь, мы тебя кормим – изволь вести себя как член семьи.

– Живу тут, – бормочет Чико, – кормите меня...

Сэм быстро поднял на него глаза. Во взгляде его мелькнула затаенная боль, тут же сменившаяся гневом. Когда он снова открывает рот, Чико замечает, что зубы у него желтые от горчицы.

– Попридержи язык, сопляк! – рявкает на него отец. – Слишком разговорчивый стал...

Пожав плечами, Чико режет ломоть хлеба от батона, лежащего на подносе возле отца, и наматывает его кетчупом.

– Через три месяца я от вас уеду, – говорит он. – Я намереваюсь починить машину Джонни и свалить отсюда в Калифорнию. Может, найду там работу.

– Великолепная мысль! Долго ее рожал? – Сэм Мэй был крупным, чуть нескладным мужчиной, но у Чико сложилось впечатление, что после женитьбы на Вирджинии и особенно гибели Джонни он стал как-то усыхать. – На этой развалюхе ты не доберешься и до Касл-рока, не говоря уже о Калифорнии.

– Ты так считаешь? А не пойти ли тебе к едрене фене, папочка?

Отец замер с открытым ртом, затем схватил со стола баночку с горчицей и швырнул ее в Чико, попав прямо в грудь. Горчица растеклась по свитеру.

– Ну-ка, повтори, что ты там вякнул! – взревел он. – Я тебя, сопляк, сейчас по стенке размажу!

Чико поднял баночку, задумчиво посмотрел на нее и внезапно швырнул назад в отца. Тот медленно поднялся со стула. Физиономия его приобрела кирпичный оттенок, на лбу резко запульсировала жилка. Он сделал неловкое движение, задел поднос и опрокинул его на пол вместе с тарелкой жареной фасоли в соусе. Малыш Билли с расширенными от ужаса глазами и дрожащими губами отступил к кухонной двери, готовый броситься вон из комнаты. По телевизору Карл Стормер и его ребята из группы "Кантри Баккаруз" исполняли суперхит сезона – "Длинную черную вуаль".

– Вот она, благодарность, – запыхтел отец, как будто из него вдруг выпустили пар. – Растишь их, заботишься о них и вот что получаешь...

Одной рукой он ухватился за спинку стула, словно боясь потерять равновесие. В другой он судорожно сжал сосиску, похожую на фаллос. Внезапно отец сотворил такое, что Чико глазам своим не поверил: он впился зубами в сосиску и принялся ее быстро-быстро жевать. Одновременно из глаз его брызнули слезы.

– Эх, сынок, сынок... – дожевав сосиску, простонал отец. – Так-то ты мне платишь за все, что я для вас делаю...

– А что ты для нас сделал? Привел в дом эту стерву?! – взорвался Чико, однако сумел вовремя остановиться и проглотить остаток фразы: "Если б ты этого не сделал, Джонни был бы жив!"

– Это тебя не касается! – ревел Сэм Мэй сквозь слезы. – Это мое дело!

– Разве? – Чико тоже сорвался на крик – Только твое? А нам с Билли не приходится жить с ней?! Наблюдать, как она мучает тебя? А ведь тебе даже невдомек, что...

– Что? – Отец вдруг понизил голос, в нем зазвучала неприкрытая угроза. – Говори уж все до конца. Так что мне невдомек, а?

– Так, неважно...

То, что он едва не проболтался, привело Чико в ужас.

– Тогда лучше заткнись, Чико, или я вышибу из тебя мозги. – То, что отец назвал его по прозвищу, означало крайнюю степень бешенства. – Ты понял меня?

Обернувшись, Чико увидел Вирджинию. Судя по всему, она все слышала с самого начала и теперь молча смотрела на Чико своими большими, карими глазами. Глаза у нее, в отличие от всего остального, были действительно прекрасны... Внезапно Чико ощутил новый прилив ненависти.

– Хорошо же, я договорю до конца, – прошипел он и тут же сорвался на крик: – Ты, папочка, рогами весь порос и великолепно это знаешь, но поделать ничего не можешь!

Для Билли это было уже слишком: малыш уронил свою тарелку на пол и, тоненько взвыв, закрыл ладонями лицо. Фасолевый соус растекся по ковру, запачкав его новенькие туфельки.

Сэм шагнул к Чико и вдруг остановился под взглядом Чико, который словно говорил: "Ну же, давай, смелей! Ведь к этому все шло уже давно!" Так они и стояли друг против друга в полной тишине, которую нарушил низкий, чуть с хрипотцой голос Вирджинии, поразительно спокойный, как и ее огромные карие глаза:

– У тебя была здесь девушка, Эд? Ты же знаешь, как мы с отцом относимся к подобным вещам. – И после паузы: – Она забыла носовой платок...

Чико уставился на нее, не в силах выразить словами, как он ее ненавидит, какая же она дрянь, грязная сука, сумевшая выбрать момент, чтобы вонзить ему кинжал в спину, зная, что защититься он не сможет.

"Ну, что же ты замолк, ублюдок? – говорили ее спокойные, карие глаза. – Тебе же известно, что было между нами незадолго до его гибели. Что, Чико, слабо рассказать отцу? Как же, так он тебе и поверил... А если и поверит, ты же понимаешь, что он этого не переживет".

Сэм, услыхав слова Вирджинии, ринулся на Чико словно бык на красную тряпку:

– Ты что, засранец, трахался в моем доме?!

– Сэм, что за выражения, – проговорила укоризненно Вирджиния.

– Поэтому ты и отказался поехать с нами?! Чтобы тут потра... Чтобы вы...

– Ну, давай же, продолжай! – крикнул Чико, чувствуя, что вот-вот разрыдается. – Ты что, ее стесняешься?! Да она и не такое слыхала и видала! Давай же, договаривай!

– Убирайся, – глухо проговорил отец. – Пошел отсюда вон, и не возвращайся, пока не надумаешь попросить прощения у матери и у меня.

– Не смей! – взвизгнул Чико. – Не смей звать эту суку моей матерью! Убью!

– Прекрати, Эдди! – раздался вдруг тонкий вскрик Билли. Ладони все еще закрывали его лицо. – Перестань орать на папочку! Ну, пожалуйста, прекрати же!

Вирджиния стояла в дверном проеме без движения, вперив уверенный, невозмутимый взгляд в Чико.

Сэм, отступив, тяжело опустился на стул и уронил голову на грудь:

– После таких слов, Эдди, я даже смотреть на тебя не хочу. Ты даже представить себе не можешь, какую мне причинил боль.

– Это она причиняет тебе боль, не я! Ну, почему до тебя никак не доходит?!

Он молча, не поднимая глаз на Чико, намазал хлеб горчицей и так же молча его сжевал. Билли рыдал. Карл Стормер и "Кантри Баккаруз" пели по телевизору "Драндулет мои старенький, но бегает еще дай Бог!"

– Прости его, Сэм, он сам не понимает, что болтает, – мягко произнесла Вирджиния. – Это все переходный возраст...

Змея снова победила, думает Чико. Все, конец.

Он поворачивается, направляясь к выходу. У двери он останавливается и зовет Вирджинию по имени.

– Что тебе, Эд?

– Я сломал ей целку, – говорит он. – Иди взгляни: на простыне кровь.

Что-то такое промелькнуло у нее во взгляде... Нет, показалось.

– Уйди, Эд, прошу тебя, уходи. Ты насмерть перепугал Билли.

Он уходит. "Бьюик" снова не заводится, и он уже решил отправиться пешком под проливным дождем, когда движок в конце концов прокашлялся. Прикурив, он выруливает на шоссе 14. Что-то стучит в моторе... Плевать, до Гейтс-фолз он как-нибудь доберется.

Чико бросает прощальный взгляд на "додж" Джонни.

Джонни предлагали постоянную работу на ткацкой фабрике в Гейтс-фолз, но лишь в ночную смену. Работать по ночам он был не против, говорил он Чико, к тому же там платили больше, чем на автодроме, но, поскольку отец работал днем, то Джонни пришлось бы в это время оставаться с ней наедине, в соседней с Чико комнате, а стены в доме тонкие, и слышно все великолепно... "Я не смогу с ней ничего поделать, – оправдывался Джонни перед Чико. – Ведь я прекрасно понимаю, что будет с ним, если он узнает. Но, видишь ли, я просто не в состоянии вовремя остановиться, она же этого и не желает. Ты понял, что я имею в виду, Чико? Конечно, понял, ты же ее знаешь. Это Билли пока еще мал для таких дел, но ты-то уже взрослый..."

Да, я знал ее и, разумеется, все понимал. Так или иначе, Джонни пошел работать на автодром. Отцу он объяснил это решение тем, что там он сможет по дешевке доставать запчасти для своего "доджа". Ну, а потом "мустанг" убил Джонни. Нет, не "мустанг" его убил, а эта сучка мачеха, таи что давай, старый драндулет, бывший когда-то "бьюиком", кати себе в Стад-сити и не глохни по дороге... Вот только бы еще избавиться от постоянно преследовавшего его запаха паленой резины, да от кошмарного видения кровавой массы, бывшей его братом Джонни, расплющенной между "мустангом" и "шеви", с торчащими из дыр в белой футболке сломанными ребрами, от ослепительно-белого столба огня, взметнувшегося ввысь, от неожиданно резкой бензинной вони...

Чико изо всех сил жмет на тормоз, распахивает дверцу и, сотрясаемый судорогами, выблевывает противную желтую массу в снег и грязь. Потом еще раз и еще... Мотор готов уже заглохнуть, но Чико вовремя жмет на стартер. Тело его дрожит. Мимо проносится новенький белый "форд", обдавая "бьюик" грязной водой из громадной лужи.

– Торопится в Стад-сити, – бормочет Чико. – Фу, мерзость...

Во рту у него остался противный привкус рвоты. Даже курить было противно. Поспать бы сейчас... Что ж, он, наверно, сможет переночевать у Денни Картера, а завтра будет видно, что делать дальше. Старый "бьюик" покатил вперед по шоссе 14.

8

Чертовски мелодраматичная история, не так ли?

Я ведь отлично понимаю, что никакой это, конечно, не шедевр, и что на каждой странице моего опуса следовало бы поставить штамп: "Творение литературного ремесленника-недоучки", чем сие сочинение и является на самом деле. Сплошное заимствование, да еще с претензией: хемингуэевский стиль (исключая явное злоупотребление настоящим временем – к месту и не к месту), фолкнеровский сюжет... В общем, несерьезно. Нелитературно.

Но даже явная претенциозность не в состоянии завуалировать тот факт, что эта чрезвычайно эротическая вещь вышла из-под пера молодого человека, чрезвычайно неопытного в таких делах (прежде чем написать "Стад-сити", я переспал всего лишь с двумя девушками, причем в обоих случаях показал себя гораздо слабее моего героя Чико). Отношение автора к прекрасному полу выходит за рамки простой враждебности, неся в себе некое омерзение: две героини "Стад-сити" – потаскухи, а третья – глупенькая пустышка, из которой так и сыплются пошлости, вроде "Я так люблю тебя, Чико" или "Ты разве не зайдешь ко мне? У меня есть кое-что вкусненькое". Напротив, Чико – настоящий парень-работяга, не выпускающий сигарету изо рта, прямо-таки передовой представитель трудящейся молодежи, любимый герой Брюса Спрингстина (которого, по правде говоря, никто еще не знал в то время, когда рассказ мой появился в студенческом литературном альманахе – между поэмой под названием "Воплощения моего Я" и эссе о молодежном матерном жаргоне, написанном на этом самом жаргоне). Короче, неопытность и неуверенность автора в себе ощущается в каждой фразе этого, с позволения сказать, произведения.

И в то же время "Стад-сити" стал первым действительно моим произведением после пяти лет довольно бесплодных литературных упражнений, первым, которого я мог бы не стыдиться, несмотря на все его огрехи, весьма корявым, но, согласитесь, жизненным. Даже теперь, когда я перечитываю рассказ, с трудом сдерживая усмешку в наиболее претенциозных и "крутых" местах, за строчками мне видится живой образ Гордона Лашанса, только, разумеется, не нынешнего автора многочисленных бестселлеров, не успевающего подписывать все новые контракты, а того Гордона, который в один прекрасный день отправился с друзьями на поиски тела погибшего пацана по имени Рей Брауэр.

Конечно, это плохой рассказ, поскольку автор его слышал слишком много посторонних голосов в ущерб единственному – внутреннему – голосу, к которому вообще стоит прислушиваться. Но это было первое мое произведение, где я описал места, которые я знаю, и чувства, которые испытал сам. То, что волновало меня на протяжении стольких лет, вдруг обрело новую форму ощущений, поддающихся контролю, и этот факт сам по себе наполнил меня неким новым, радостным ощущением. Взять, к примеру, кошмар моих детских лет: мертвый Денни, появляющийся из шкафа в его тщательно оберегаемой, превращенной в музей комнате. Я вполне искренне полагал, что кошмар этот давным-давно забыт, и вдруг он, слегка измененный, всплыл в моем рассказе. С той разницей, что герой "Стад-сити" способен контролировать возникающие у него при этом чувства.

Не раз мне приходилось бороться с искушением "причесать" этот корявый рассказ и даже, может быть, переписать его заново – временами я действительно стыжусь его, но в то же время он мне дорог таким, какой он есть. Во всяком случае теперешний, начавший уже седеть Гордон Лашанс не смог бы написать таких вещей, как, например, картина смерти Джонни или тени от текущих по стеклу струй дождя на лице и на груди Джейн.

И еще одно: "Стад-сити" стал первым моим произведением, которое я не показывал родителям. Слишком в нем много было Денни, Касл-рока и, главное, 1960 года. Слишком в нем много было правды, а правда всегда причиняет боль.

9

В моей комнате, располагавшейся на верхнем этаже, температура уже достигала градусов девяноста, а к полудню, даже с настежь распахнутыми окнами, она наверняка поднимется до ста десяти. Хорошо, что мне сегодня не придется спать тут, в этой душегубке. Сама мысль о предстоящей экспедиции привела меня в радостное возбуждение. Я сдернул с постели пару одеял, свернул их и при помощи ремня соорудил нечто вроде солдатской скатки. Затем пересчитал оставшиеся деньги – получилось шестьдесят восемь центов. Теперь я был полностью готов.

Спуститься я решил по задней лестнице, чтобы лишний раз не встретить старика, однако эта предосторожность была напрасной: отец все еще разбрызгивал бесполезную уже влагу в саду, задумчиво уставясь на сотворенную им радугу.

Пройдя по Летней улице, я пересек пустырь и вышел к Карбайн – туда, где теперь находится редакция касл-рокского "Зова". К тротуару подрулила машина и из нее вылез Крис со скаутским рюкзаком в одной руке и такой же, как у меня, скаткой из одеял в другой.

– Благодарю, мистер, – бросил он водителю, подбегая ко мне. На шее у него болталась скаутская фляга. Глаза Криса блестели.

– Ух, Горди, что я тебе сейчас покажу! – возгласил он.

– Что же?

– Пойдем-ка вон туда, – он указал на узкое пространство между ресторанчиком и касл-рокским универмагом.

– Да что случилось, Крис?

– Пойдем, говорю тебе!

Он бросился в переулок, и после секундного размышления я последовал за ним. Проход между двумя зданиями сужался, оканчиваясь громадной кучей мусора, старых газет, битых бутылок и прочей дребедени. Крис, а за ним и я, перебрался через кучу и свернул за угол ресторанчика, где наконец остановился. Восемь или девять мусорных бачков, выстроенных в шеренгу, будто солдаты на параде, распространяли ужасающее зловоние.

– Местечко погаже ты не мог выбрать? – скорчил я гримасу. – Ну, нет уж, Крис, уволь...

– Давай руку, – не понял он, что это меня покоробило.

– Не в этом дело. Меня сейчас вывернет наизнан...

Слова застряли у меня в горле, и я немедленно забыл про вонь: в руках у Криса, который уже успел распаковать свою поклажу, был громадный черный пистолет с деревянной рукояткой.

– Ну, кем ты хочешь быть: Одиноким Рейнджером или Сиско-кидом? [клички знаменитых киногангстеров] – осведомился Крис, расплываясь в довольной ухмылке.

– Господи, Боже мой! – только и смог выдохнуть я. – Ты где его добыл?

– Упер из письменного стола папаши. Сорок пятый калибр!

– Ага, вижу... – На самом деле это мог быть и тридцать восьмой, и даже триста пятьдесят седьмой калибр – я перечитал все вещи Джона Макдональда и Эда Макбейна, но настоящую "пушку" видел только раз, у констебля Баннермана, да и то в кобуре. Он ее оттуда никогда не вытаскивал, вопреки всем нашим просьбам.

– Послушай, тебе же твой старик башку открутит, тем более, что, как ты говоришь, он не в своей тарелке. Вернее, как раз в своей...

В глазах у Криса заплясали чертики:

– Вот это-то и хорошо, дружище: он с приятелями засел накрепко у Харрисона. Они там уже выжрали бутылок шесть, а может, и все восемь, и останавливаться на этом явно не намерены. Похоже, этот "штопор" у него не менее чем на неделю, так что он ничего не узнает. Алкаши вонючие...

Крис закусил губу. Единственный из нашей компании, он никогда не брал в рот ни единой капли, даже чтобы показать, что он уже мужчина. Когда его на этот счет подначивали, он отвечал, что взрослый-то он взрослый, но уподобляться своему папаше категорически не желает. Однажды он мне поведал по секрету (это было после того, как близнецы Деспейны приволокли украденную у отца коробку с шестью банками пива, и все принялись потешаться над Крисом, который отказался сделать хоть один глоток), что пить он просто-напросто боялся. Его родитель не просыхал теперь уже круглыми сутками, старший брат изнасиловал ту девицу, будучи пьяным в стелъку, а "Глазное Яблоко", вместе с "Тузом" Меррилом, Чарли Хогеном и Билли Тессио, тоже надирался весьма регулярно. То же самое, сказал Крис, будет и с ним, если он хоть раз притронется к бутылке. Вы, наверное, будете смеяться над двенадцатилетним пацаном, который до смерти боится превратиться в алкоголика, однако Крису было не до смеха. Абсолютно не до смеха. Он очень много размышлял о подобной перспективе, и она беспокоила его всерьез.

– А патроны к нему есть? – спросил я.

– Девять штук – все, что было в коробке. Он часто спьяну постреливает по пустым консервным банкам, так что мы можем их использовать – он подумает, что расстрелял все сам.

– Он заряжен?

– Нет, конечно! Ты что, меня за идиота держишь?!

Я взял пистолет. Ощущая его приятную тяжесть в ладони, я представил себя Стивом Кареллой из 87-го участка, преследующим того подонка, Хеклера, или, быть может, Мейера с Клинтом после того, как они очистили очередную квартиру. Прицелившись в один из мусорных баков, я плавно нажал на курок.

БА-БАХ!!!

Из дула вырвался язычок пламени, запястье пронзила боль от отдачи, сердце у меня подскочило и затрепетало где-то возле глотки. В покрытой слоем ржавчины стенке бачка зияла громадная дыра.

– О, Боже! – вырвалось у меня.

От неожиданности, а может, и от страха Крис бешено захохотал.

– Ну, ты даешь! – заорал он. – Гордон Лашанс устроил пальбу в Касл-роке! Вот это да!

– Заткнись! – прикрикнул я, хватая его за рукав. – Сматываемся отсюда!

Мы ринулись прочь, и в ту же секунду Френсин Таппер в белом фартуке официантки высунулась из задней двери ресторанчика:

– Кто это сделал? Какой мерзавец вздумал ту взрывать хлопушки?

Боже, как мы мчались! Пробежав через захламленные дворы нескольких магазинов, мы перемахнули через дощатый забор, при этом занозив ладони, и наконец выскочили на Каррен-стрит. На бегу я кинул Крису пистолет. Он, не переставая хохотать, каким-то образом поймал его и умудрился сунуть назад в рюкзак. Свернув на Карбайн-стрит, мы перешли на шаг: бежать по такой жаре, сломя голову, было невмоготу, к тому же выглядели мы слишком подозрительно. Криса все еще разбирал смех.

– Поглядеть бы тебе в тот момент на свою физиономию, дружище! – Он остановился, хохоча и хлопая себя по ляжкам. – Зрелище на миллион долларов, ей-Богу!

– Зараза, вот ты кто! Признайся, ведь ты знал, что он заряжен?! Из-за тебя я теперь влип: эта сучка Таппер наверняка меня узнала.

– Глупости, она подумала, что это всего лишь хлопушка. К тому же ты отлично знаешь, что она не видит дальше собственного коса. Воображает, что очки испортят ее миленькую мордаху. Ха, будто такую харю можно чем-то еще испортить!

Крис согнулся пополам от нового взрыва хохота.

– Да наплевать мне на ее харю! Учти, Крис, это тебе даром не пройдет.

– Да ладно, Горди, успокойся. – Он обнял меня за плечи. – Вот те крест на пузе, я и понятия не имел, что он заряжен! Клянусь матушкой! Я взял его из папашиного стола, а он, прежде чем положить его туда, всегда вытаскивает обойму. На этот раз он, вероятно, был в этот момент слишком накачан.

– Ты правда не заряжал его?

– Конечно, нет.

– Клянись, что если ты мне врешь, то твоя мать будет гореть в аду. Ну, клянешься?

– Клянусь.

Перекрестившись, он трижды сплюнул через левое плечо. Физиономия у него при этом была такой честной и открытой, словно у мальчика, поющего в церковном хоре, но когда мы приблизились к дожидавшимся нас возле хижины Верну и Тедди, смех снова разобрал его. Он, конечно, рассказал им, как все было, и как только хохот стих, Тедди поинтересовался, а за каким, собственно, дьяволом ему понадобилось оружие.

– Да ни за каким, – ответил Крис. – А вдруг нам повстречается медведь или еще какое чудо-юдо? К тому же с пистолетом в лесу ночью как-то спокойнее.

Последний довод убедил нас. В отличие от Тедди, Крис, самый крутой парень в нашей команде, мог не опасаться, что кто-то назовет его трусоватым.

– Ты не забыл поставить палатку у себя в поле? – поинтересовался Тедди у Верна.

– Не забыл, и даже зажег внутри фонарик, чтобы все думали, что мы там.

– Вот молодец! – похлопал я Верна по плечу, и тот расплылся, довольный похвалой.

– Ну, тогда пошли, – сказал Тедди. – Пора: уже почти двенадцать.

Крис поднялся первым. Мы окружили его.

– Пойдем по полю Бимана до бензоколонки Сонни, затем мимо мебельного магазина и свалки выйдем к железнодорожным путям, а там от эстакады и до Харлоу недалеко, – сказал он.

– Как думаешь, это далеко? – спросил Тедди.

Крис пожал плечами.

– Миль двадцать, по меньшей мере. Правда, Горди?

– Если не все тридцать.

– Пусть тридцать, мы все равно там будем завтра к полудню, если, конечно, никто из нас не накладет в штаны.

– Тут нет засранцев, – поспешил заверить Тедди.

Мы с некоторым сомнением переглянулись.

– Мя-я-я-у, – мяукнул Верн и тут же громко пукнул.

Все грохнули от хохота.

– Ладно, ребята, пошли, – Крис вскинул на плечо свой рюкзак и зашагал впереди. Остальные последовали за ним.

10

Когда мы, наконец, прошли через поля Бимана и вскарабкались на насыпь эстакады, где Большое Южное шоссе пересекается с Западно-мэнской автострадой, нам пришлось скинуть рубашки и обвязаться ими вокруг пояса. Пот лил с нас ручьями. С эстакады мы осмотрели окрестности, выбирая наиболее удобный путь.

До самой старости я не забуду ту минуту. Часы были у меня одного дешевенький "таймекс", полученный мною год назад в качестве премии за успешную торговлю лечебной мазью "кловерин" (я подрабатывал тогда в аптеке). Обе стрелки замерли на верхней цифре. Солнце стояло в зените, задавшись, очевидно, целью спалить все живое здесь, внизу. Мозги наши потихоньку плавились.

Сзади нас, на склоне холма Касл-вью, раскинулся наш городишко Касл-рок. Чуть ниже протекала Касл-ривер, возле которой трубы ткацко-шерстяной фабрики выбрасывали в небо клочья дыма того же цвета, что и пистолет Криса. Фабрика со страшной силой гадила не только в воздух, но и в реку. Слева от нас располагался большой мебельный магазин Джолли, а прямо, параллельно Касл-ривер, блестела под палящим солнцем железнодорожная колея. Справа раскинулся громадный, заросший густым кустарником пустырь (теперь там все расчищено, и по воскресеньям, в два часа пополудни, проходят мотогонки). На горизонте возвышалась старая, давно заброшенная водонапорная башня. Было в этом мрачном, обшарпанном сооружении нечто зловещее.

Мы невольно залюбовались открывшимся видом, но Крис нетерпеливо нас поторопил:

– Пойдем же, мы теряем время.

Под ногами у нас был шлак, и очень скоро черная пыль намертво въелась в носки и кроссовки. Верн что-то замурлыкал себе под нос, однако вскоре замолчал, и слава Богу: не хватало только этой пытки для ушей. Фляги догадались захватить лишь Крис и Тедди. Мы поминутно к ним прикладывались.

– Наполним их на свалке: там есть кран, – сказал я. – Вода туда подается из колодца в сто девяносто футов глубиной, поэтому пить ее можно. По крайней мере, отец так говорил.

– Вот и отлично, – отозвался Крис, ставший общепризнанным ведущим нашей экспедиции. – К тому же, пора сделать пятиминутный привал.

– А как насчет перекусить? – брякнул вдруг Тедди. – Держу пари, никто и не додумался захватить что-нибудь пожрать. Я-то точно не додумался...

Крис остановился.

– Вот, дьявол! – стукнул он себя по лбу. – И я ничего не взял. А ты, Горди?

Я покачал головой, сам удивляясь собственной глупости.

– Ты как, Верн?

– Искренне сожалею, – ответил тот, – но и я пустой.

– Что ж, – вздохнул я, – давайте глянем, сколько у нас денег.

Расстелив рубаху на землю, я высыпал на нее свою мелочь – шестьдесят восемь центов. Монетки ярко блестели под ослепительными солнечными лучами. У Криса оказалась мятая долларовая бумажка и пара одноцентовиков. Тедди высыпал два четвертака и еще два пятака. У Верна оказалось только семь центов.

– Два тридцать семь, – сосчитал я деньги. – Жить можно. В конце дороги к свалке есть магазинчик. Кому-то придется отправиться туда и принести гамбургеров с тоником, пока остальные будут отдыхать.

– Кто пойдет? – спросил Верн.

– Решим, когда доберемся до свалки. Идем.

Я ссыпал деньги в карман куртки и уже завязывал ее на поясе, когда Крис закричал:

– Поезд идет!

И правда – звук приближавшегося поезда уже был слышен, но чтобы окончательно убедиться, я дотронулся до рельса: он мелко дрожал.

– Парашютистам приготовиться к прыжку! – заорал Верн и тут же, головой вниз, покатился по насыпи. Игра в парашютистов была его второй манией, для чего он использовал любое место, подходящее для мягкого приземления: стог сена или вот эту, поросшую жухлой травой насыпь.

Крис прыгнул вслед за ним. Поезд, идущий, очевидно, в Льюистон, был уже совсем близко, однако Тедди вместо того, чтобы спрыгнуть, повернулся к нему лицом. Толстые стекла его очков поблескивали на солнце, длинные волосы упали на глаза.

– Тедди, ты что? – заорал я. – Давай, прыгай!

– И не подумаю. – В глазах его был такой знакомый, сумасшедший блеск. – Что такое грузовики по сравнению с поездом?! Вот где настоящий риск... Ну, сейчас я ему покажу!

– Ты что, офонарел?! Он же тебя раздавит всмятку!

– Это совсем как высадка в Нормандии! – кричал мне Тедди, балансируя на рельсе.

Мгновение я стоял, пораженный подобным пароксизмом идиотства, затем схватил Тедди в охапку и, не обращая внимания на его судорожные попытки вырваться, столкнул его вниз с насыпи и спрыгнул вслед за ним. Еще не успев приземлиться, я почувствовал сильнейший удар поддых. Ловя ртом воздух, я умудрился вмазать ему коленом в грудь, опрокинув его навзничь, но Тедди тут же ухватил меня за шею. Мы вместе покатились по насыпи, с ожесточением молотя друг друга кулаками и ногами. Крис с Верном удивленно уставились на нас.

– Ты, сволочь, сукин сын! – брызгал слюной Тедди. – Дерьмо вонючее! Слезай с меня сейчас же, убью гадину!

Дыхание постепенно возвращалось ко мне. Я с трудом поднялся, отступая от разъяренного Тедди и пытаясь сдержать его удары. Мне было одновременно смешно и страшно: когда с Тедди случались вспышки ярости, вроде этой, к нему лучше было близко не подходить. В таком состоянии он мог наброситься на кого угодно, а если бы ему переломали руки, стал бы кусаться и лягаться.

– Тедди, ты можешь кидаться хоть под поезд, хоть под грузовик, кулак его прошел в миллиметре от моего носа, – но только после того, как мы найдем то, что ищем, – он, наконец, достал меня в плечо, – а до тех пор никто не должен видеть нас, – трах мне по щеке! – ты меня понял, болван чертов, или тебя по-настоящему отделать?!

Когда он вмазал мне по физиономии, я был уже готов дать ему хорошенько, но нас вовремя растащили Крис с Верном.

Наверху с грохотом пронесся поезд. Несколько кусочков шлака скатились вниз по насыпи. Я уже начал остывать, но Тедди, как только мимо пронесся последний вагон, снова заорал:

– Пустите, я убью его! Я ему всю рожу разукрашу!

Он попытался высвободиться из объятий Криса, однако безуспешно.

– Успокойся, Тедди, – мягко проговорил Крис.

Он повторял это снова и снова, пока Тедди не перестал барахтаться. Он замер, очки съехали ему на нос, слуховой аппарат болтался где-то возле кармана, куда, к батарейке, шел от него проводок.

Когда он окончательно успокоился, Крис, обернувшись ко мне, задал вопрос:

– Чего это вы сцепились, Гордон?

– Да он хотел "поиграть" с поездом так, как он это обычно делает с грузовиками на шоссе. Я подумал, что машинист может вызвать полицию.

– Ну, ему бы было не до этого, – усмехнулся Тедди. Пар из него уже весь вышел.

– Горди поступил правильно, – заявил Верн. – Давайте-ка, ребята, миритесь.

– Мир, мужики, – поддержал его Крис.

– Ну, ладно, – я протянул руку ладонью вверх. – Что, Тедди, мир?

– Я запросто бы от него увернулся, – упрямо сказал он. – И не испугался бы нисколечко.

– Я в этом и не сомневаюсь, – заверил я его, хотя при одной мысли об этом по спине у меня пробежали мурашки. – Ясное дело, ты бы увернулся.

– Ну, тогда мир.

– Пожми руку Горди, – велел Крис, отпуская Тедди.

Тедди сжал мне ладонь чуть сильнее, чем требовалось.

– А все-таки засранец ты, Лашанс, – заявил он при этом.

– Мя-я-я-у, – ответил я.

– Ладно, ребята, пошли дальше, – сказал Верн.

– Тебя бы вот послать подальше, – хохотнул Крис. Верн сделал вид, что собирается его ударить. Все рассмеялись.

11

В половине второго мы добрались наконец до свалки. Верн возопил: "Парашютистам приготовиться к прыжку!" – и тут же совершил этот самый прыжок с насыпи, а за ним и мы. Свалка начиналась сразу же за нешироким заболоченным участком. Ее окружала загородка в шесть футов высотой. На расстоянии примерно в двадцать футов друг от друга висели проржавевшие таблички:

ГОРОДСКАЯ СВАЛКА КАСЛ-РОКА

РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ С 4-х ДО 8-МИ ПОПОЛУДНИ

ВЫХОДНОЙ – ПОНЕДЕЛЬНИК

ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН

Мы перелезли через загородку и спрыгнули на территорию свалки. Тедди и Верн сразу направились к колодцу, воду из которого необходимо было добывать при помощи довольно древнего ручного насоса. Его металлическая рукоятка торчала под углом, напоминая однокрылую птицу, которая пытается взлететь. Когда-то рукоятка была зеленой, однако тысячи рук, качавших воду за последние лет двадцать, отполировали ее до зеркального блеска. Рядом стояло наполненное до краев ведро, и было бы просто неприличным не воспользоваться чьей-то щедрой предусмотрительностью вместо того, чтобы качать воду самим.

Свалка навсегда осталась в моей памяти как одно из самых сильных воспоминаний о детстве в Касл-роке. Почему-то она ассоциируется у меня с картинами сюрреалистов: часовыми циферблатами без стрелок, свисающими с ветвей деревьев, меблированными комнатами в викторианском стиле, торчащими посреди песков Сахары, или старинными паровозами, выезжающими прямо из каминов. Примерно такой мне, ребенку, виделась городская свалка Касл-рока.