Текст книги "Честь снайпера"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Но вот следующая часть была рискованной. Четырнадцать десантников – Шенкер до сих пор так и не объявился – не смогут просто уйти по дороге, поскольку сюда со всех сторон ринется пехота красных. Даже такие идиоты, как русские, все равно сообразят, что путь отступления будет проходить вдоль берега реки, и они постараются двинуться на перехват, а также открыть огонь с противоположного берега Серета. Единственный способ отхода – захватить грузовик, вывести из строя все остальные, в суматохе взрыва умчаться на нем прочь ко всем чертям, бросить его где-нибудь в укромном месте и ночью проскользнуть к своим. Конечно, план был не лучший. Фон Дреле это понимал, но выбора у него не имелось. Еще можно отказаться выполнить приказ, и тогда его расстреляют. За такое его не пощадит даже фон Бинк.

Солнечного света становилось все больше, хотя сам диск еще оставался невидим за кромкой пшеничных полей вдалеке, объявляя о своем появлении только редеющим полумраком.

Фон Дреле кивнул. Он и трое его подельников-убийц сняли каски и положили винтовки на землю. Каждый достал из кармана складной нож, нажал на рычаг и движением запястья выбросил в утреннюю прохладу десять сантиметров лучшей золлингенской стали – на лезвии красовалась надпись «rostfrei»[22]22
  Rostfrei – нержавеющая сталь (нем.)


[Закрыть].

Все четверо терпеть не могли работать ножом. Это было ужасно. Тут присутствовала некая как бы интимная связь, после которой оставались сожаление, угрызения и ненависть к самому себе. Определенно, этим точно не следовало заниматься ради какого-то бесноватого мошенника из Австрии, но оставалось еще чувство долга перед чем-то, что в зависимости от обстоятельств именовалось Родиной или Великой Германией, но в действительности это был долг перед своими боевыми товарищами, стремление не подвести их.

Карл кивнул напоследок каждому бойцу, после чего повернулся к тем, кто направлялся под мост. Подняв обе руки, он показал шесть пальцев, затем сделал большим и указательным букву «О», что означало шестьдесят секунд, кивнул еще раз, и ребята двинулись вперед.

«Тысяча один, тысяча два», – фон Дреле продолжал мысленный отсчет, застыв в ожидании в предрассветных сумерках, нетерпеливо облизывая губы. Так было всегда перед падением флажка – пересохшее горло, возбуждение и предчувствие чего-то страшного, а затем…

…«тысяча пятьдесят девять, тысяча шестьдесят», – и Карл поднялся на насыпи, его тело наполнилось энергией и целеустремленностью, он выскочил из-за опоры моста и ворвался в сооружение из мешков с песком, своим шумом предупредив находившегося там человека, и тот успел обернуться к приближающейся смерти. Пожилой тип с трубкой в зубах и безмятежным крестьянским лицом сжимал в руках винтовку. Грудь опоясывала пулеметная лента, на пилотке красовалась красная звездочка, ворот гимнастерки защитного цвета был расстегнут. Солдат изумленно раскрыл рот, увидев это фантастическое видение, светлые волосы и черное лицо, лезвие, сверкнувшее в первых лучах солнца. От неожиданности солдат выронил трубку, и Карл, мгновенно подбежав, вонзил нож ему в горло.

Это было ужасно. Карл услышал бульканье крови, заполнившей трахею, заглушая крик. Навалившись на солдата всем телом, он толкнул его на мешки с песком, снова и снова вонзая нож в горло и шею, одновременно другой рукой зажимая рот, на всякий случай. Воткнуть и выдернуть, воткнуть и выдернуть, в неистовом порыве, отключить, вырубить – «Умри! Умри! Умри же ты, черт бы тебя побрал!» – чувствуя, как лезвие погружается в мягкие ткани, иногда скользя по пористым внутренним структурам, иногда вспарывая что-то вязкое и желеобразное, до тех пор, пока борьба не превратилась в судороги, судороги превратились в конвульсии, а конвульсии перешли в ничто. Слишком близко, очень близко – видеть лицо бедняги, чувствовать вытекающую горячую кровь, ощущать брызнувшую из рассеченной артерии струю. И не обойтись без того, чтобы пролить море крови. А бедолага перед смертью всегда всхлипывает, плачет, мочится, делает в штаны. Отступив, Карл уронил мертвое тело и обернулся в тот самый момент, когда его напарник расправился со вторым часовым, проделав то же самое, перепачкав в крови руки и запястья. На бруствере из мешков с песком стоял ручной пулемет Дегтярева и лежали гранаты-«лимонки», в основном, предположил Карл, для внешнего эффекта. Впрочем, пулемет мог пригодиться.

К этому времени на мост поднялись остальные ребята, и кто-то протянул Карлу его ФГ-42 и каску. Никто не произнес ни слова, и фон Дреле, приказав жестом следовать за ним, побежал через мост, чувствуя за собой трех своих товарищей.

Вокруг по-прежнему было совершенно тихо. С пролета моста Карл увидел туман, цепляющийся за поверхность реки, и колышущийся тростник, а чуть ниже по течению у берега покачивались на воде какие-то грубые русские посудины – они казались доисторическими, вырубленными из бревен. Он чувствовал, как подпрыгивает на голове каска, как трясутся в ранце гранаты, как дрожит портупея с магазинами, как скачет в кобуре девятимиллиметровый «Браунинг» бельгийского производства, как впиваются в мягкое покрытие моста тяжелые ботинки. Наконец Карл добежал до противоположного конца, скользнул в гнездо из мешков с песком, нашел позицию для стрельбы и вскинул к плечу свою ФГ.

Ни одной цели. Вообще ничего. В Чорткове все было спокойно. Если ребята сделают дыру, засунут туда дерьмо, то можно будет запалить бикфордов шнур, угнать грузовик и унести отсюда ноги ко всем чертям…

Откуда раздался первый выстрел? Карл не смог определить точно; наверное, этого уже никто и никогда не узнает. Пуля ударила в покрытие моста, подняв фонтанчик щепок. А в следующее мгновение весь мир заполнился светом. Красные стреляли трассирующими, в основном, если судить по звуку, из автоматов, и ткань, сотканная из разноцветных ниточек, заняла место погоды – точнее, превратилась в погоду. Повсюду, куда ударялись пули, они порождали возмущение, и воздух на мгновение терял прозрачность от брызнувшей пыли и завихрений.

– Твою мать! – пробормотал Карл. – Стреляйте только в том случае, если у вас будут цели! – крикнул он, хотя в этом приказе не было необходимости.

В конце улицы какой-то храбрый иван попытался подбежать к грузовику, но два «зеленых дьявола» выстрелили одновременно, завалив его. Ответный огонь стал общим. По правилам в ближнем бою или во время уличного столкновения из ФГ и СТГ полагалось вести огонь только одиночными выстрелами, однако из этого вовсе не следовало, что нельзя стрелять часто и прицельно – а в этом искусстве десантникам не было равных.

И действительно, боевое столкновение превратилось в соперничество баллистических характеристик. Стреляя полноценным винтовочным патроном «Маузер» калибра 7,92 мм, десантники имели преимущество в дальности и мощности, а также в скорости. Если они видели цель, они ее поражали. Новые СТГ-44, которые приходилось использовать потому, что находить ФГ становилось все труднее, стреляли укороченным патроном калибра 7,92 мм, извлекая его из сильно искривленного рожкового магазина, и при необходимости могли превращаться в самый настоящий брандспойт, однако в полуавтоматическом режиме они сохраняли точность и приличную мощность. Жаль, что они были чертовски громоздкими и тяжелыми. С другой стороны, у иванов имелось много автоматов, и они стремились взять числом, но это была пистолетная пуля, ненадежная, как по части дальности, так и точности. Иваны производили много шума, поднимали пыль, расчерчивали пространство трассирующими нитями, однако в цель попадали только в случае везения. Поэтому все было очень просто. Карлу и его товарищам следовало лишь сохранять спокойствие и точно стрелять. Никаких очередей – только прицельный одиночный огонь, стрельба по вспышкам выстрелов и по теням, и люди падали на землю. Но в основном, правильно оценив соотношение риска и возможных результатов, они просто предпочитали не приближаться.

И ФГ, и СТГ на добрых сто лет опередили свое время. Что касается ФГ, требовалось недюжинное мастерство, чтобы совладать с отдачей легкого оружия при стрельбе мощным патроном, но совмещение оси ствола с осью приклада, хитроумный подпружиненный приклад и дульный тормоз существенно упрощали задачу. Характерной особенностью винтовки было необычное расположение пистолетной рукоятки под углом почти шестьдесят градусов, косметический троп, сразу же сделавший ее классикой своего жанра, однако, как утверждалось, сделано это было для того, чтобы облегчить стрельбу во время спуска на парашюте. Винтовка смотрелась классно, в духе Бака Роджерса[23]23
  Бак Роджерс – персонаж популярных американских научно-фантастических книг, комиксов и фильмов, выходивших с 1928 года, космический герой XXV века.


[Закрыть]. Она обладала откидным прицелом, изощренно умным по своей конструкции, складным штыком, встроенной двуногой сошкой и горизонтальной системой боепитания для лучшего равновесия расположенной прямо над пистолетной рукояткой. Кто-то однажды назвал винтовку «трехкилограммовым МГ-42». При стрельбе в полностью автоматическом режиме совладать с таким зверем было непросто, но десантники чаще всего использовали режим одиночной стрельбы, что позволяло добиваться максимальной точности при высокой скорострельности. Винтовка уже больше года находилась на вооружении у «зеленых дьяволов», и они в ней души не чаяли.

Бедолаги, которым достались СТГ, все время стремились обменять их на ФГ, однако владельцы последних не желали с ними расставаться и ухаживали за винтовкой старательно и нежно, не жалея смазки. Тем не менее СТГ был замечательным оружием, пусть и ужасным на вид по меркам какого-нибудь эстета. Штампованная сталь, грубая отделка и агрессивно-эргономичная схема превращали его в отвратительно-прекрасное и в то же время загадочное творение. Главными недостатками являлись сложность стрельбы из положения лежа из-за огромного громоздкого магазина, а также соблазн автоматического огня, превращающего автомат в пожирающего боеприпасы зверя, который за считанные секунды мог оставить бедного десантника без патронов, если тот не овладел регулировкой темпа стрельбы.

Тем временем к делу присоединились остальные десантники на другом берегу реки, и игра снова велась прицельными одиночными выстрелами, а не пожирающими патроны очередями. Затем кому-то пришла в голову мысль схватить «Дегтярев» и включить его в дело. Кто бы это ни был, он выпускал одну за другой россыпи патронов 7,62х54 по залегшим иванам, по близлежащим строениям и окнам. Этот парень мог позволить себе без сожаления жечь боеприпасы, поскольку у него не имелось намерений забирать эту штуковину с собой.

– Поторопитесь, черт побери! – крикнул Карл.

Однако на самом деле у него не было причин жаловаться, ибо ребята долбили яму на открытом месте, под огнем, лихорадочно орудуя лопатками, а вокруг них пули с визгом ударялись в камни и отражались от настила, поднимая в воздух галлоны пыли.

У Карла закончились патроны, он аккуратно убрал пустой магазин в подсумок – железное правило, поскольку доставать магазины также становилось все труднее и труднее, и уже начал вставлять новую двадцатку, когда увидел, как из-за угла появилось это.

Советский средний танк Т-34.

– Твою мать, а он что здесь делает? – пробормотал фон Дреле.

Глава 23

Музей

Коломыя

Наши дни

Последний зал благодаря солнечному свету, проникающему сквозь стеклянную крышу, оказался освещен лучше предыдущих. Свэггер быстро сообразил, зачем это нужно. В этом зале были собраны картины, величественные реалистические полотна, изображавшие различные знаменательные моменты партизанской борьбы с немецкими оккупантами. Подойдя к первой картине под названием «Наши ребята на мосту через Равоков», Свэггер внимательно изучил ее.

Это был словно кадр из очень дорогого фильма: все в идеальном фокусе, как в десяти шагах от художника, так и в тысяче. В центре полотна мост, расколотый пополам огненным взрывом, взметнувшим высоко вверх немецкий паровоз и несколько бронированных вагонов. Из вагонов вываливались кричащие немецкие солдаты, летящие навстречу верной смерти на скалах внизу. На заднем плане партизан-подрывник, только что нажавший рукоятку детонатора, торжествующе смотрит на творение своих рук; вокруг него красивые мужчины с автоматами прыгают и улыбаются, радуясь уничтожению вражеского состава.

– Это называлось социалистическим реализмом, – пояснила Рейли. – При Сталине ничего другого не было. Целью искусства было прославлять и двигать вперед государство. В художественных работах запечатлены самые знаменательные моменты.

– Определенно, этот парень изображен во всех деталях, – заметил Боб. – В кожухе ППШ-41 четыре вентиляционных отверстия, и будь я проклят, если хоть у одного автомата на картине не вырисованы тщательно все четыре. К тому же затвор отведен назад, чтобы можно было в любой момент открыть огонь, а при этом открывается окошко для выброса стреляных гильз сбоку ствольной коробки. Так вот, черт побери, затвор отведен назад, и окошко открыто! Похоже, парень прекрасно знал, как обращаться с автоматом.

– Не сомневаюсь, министерство культуры предоставило ему для работы над картиной один экземпляр. Возможно, для того, чтобы он лучше передал динамику, был даже взорван железнодорожный мост с паровозом.

Свэггер двинулся дальше, осматривая десятки безукоризненных военных эпизодов, запечатленных спонсируемыми государством художниками того времени. Каждое полотно говорило о тщательном изучении предмета, абсолютной точности изображенной техники – например, когда требовалось, это были уже более современные Т-34-85, а не устаревшие к тому времени Т-34-76. На всех картинах одна и та же группа счастливых и красивых партизан отмечала тот или иной триумф над фашистским зверем. Художники – Свэггера не покидало ощущение, что все картины написаны одним и тем же необычайно плодовитым мастером, однако на самом деле в зале были представлены работы по меньшей мере десятка разных живописцев, – обладали одинаковым набором качеств: хорошее знание машин, оружия, самолетов и зданий, свойственное инженеру-чертежнику, и отличное знание погоды. По небу метались грозовые тучи, снег летел горизонтально, и можно было ощутить жалящие лицо льдинки, жестокий пронизывающий ветер пробирал до мозга костей. Эту иллюзию несколько портили люди, застывшие в одинаковых позах с одинаковыми лицами. Руки были выполнены мастерски, особенно те, что сжимали оружие, тела казались неуклюжими, словно художник не до конца понимал их внутреннее строение, ноги будто мешали своим обладателям.

Не было ни страха, ни грязи, ни усталости, ни пота, ни отчаяния, по опыту Свэггера – неотъемлемых спутников войны. Кроме того, снег на полотнах был девственно чистым, а поскольку в России по большей части хозяйничает зима, снега было с избытком. На него не мочились ни люди, ни собаки, он не был тронут извечным дыханием войны, представляющим собой миазмы горелого пороха, крови, дерьма, пота и всевозможных видов гниения и распада. Нигде нельзя было увидеть кровь, разорванные взрывом тела, страшные раны на лице, голове или животе.

– Полагаю, для тебя это «липа», – заметила Рейли.

– Да, но я все понимаю. Незачем говорить людям, как все было, лучше показать так, как они хотели бы это видеть. Предположим, какому-нибудь парню вспороли штыком живот, у него вывалились внутренности, и три часа спустя он умер в страшных мучениях. Не стоит говорить об этом его родным. Вот ты и рассказываешь им, как он получил аккуратную пулю промеж глаз, когда вел отделение в атаку. Парню все равно. Это ради его родных, чтобы облегчить их боль, так что, по большому счету, это правильно.

Плохо, что здесь нет нашей Милы, – сказала Рейли. – «Белая Ведьма расправляется с оберштурмбаннфюрером фон Тотенкопфом на главной площади Станислава», что-нибудь в таком духе.

– Здесь вообще нет ни одного снайпера, – напомнил Свэггер. – Они не пользовались особой любовью.

«На самом деле, – подумал он, – после окончания войны люди стали относиться к снайперам с подозрением. В отличие от тех, кто берет штурмом высоту или подбивает вражеский танк, снайпер работает хладнокровно. Это убийство. Да, сам я двадцать лет назад такое ни за что не смог бы сказать, не позволял себе даже думать об этом, потому что на войне как раз такое сомнение и может стоить жизни, но все же я это знаю и смотрю правде в глаза: это самое настоящее хладнокровное убийство».

Рейли угрюмо кивнула.

– Ну хорошо, – сказал Свэггер, – это был последний зал, так? Уходим отсюда и возвращаемся домой. Поужинаем в каком-нибудь приличном заведении. А завтра с утра можно будет заняться хождением по горам.

– Ничего не имею против.

Повернувшись, они направились к выходу.

– Знаешь что? – спросила Рейли, когда они оказались на улице. – Эта неприязнь к снайперам, она ведь недавняя, не так ли?

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, после Второй мировой войны так никто не думал. Это ведь родилось во Вьетнаме.

– Наверное. После Вьетнама я беспробудно пьянствовал лет пятнадцать подряд, поэтому точно не могу сказать.

– Возможно, то же самое произошло здесь после Афганистана. До того «партизан-снайпер» был любимым героем, но когда пришло новое поколение, власти постарались лишить этот образ блеска славы.

– К чему ты клонишь?

– Быть может, в запасниках музея есть целая комната, забитая реликвиями снайперского искусства.

– Что ж, – предложил Боб, – давай найдем, у кого это можно спросить.

Глава 24

Чортков

Мост

Июль 1944 года

Танк с грохотом приближался, бесчувственный к стуку, звону и уколам пуль, которые отскакивали от брони, оставляя лишь царапины на матово-зеленой краске. Т-34 был самым настоящим чудовищем – тридцатишеститонное сооружение из стальных листов, водруженное на широченные гусеницы, способное раздавить все, на чем ему вздумается прокатиться. Однако и у него имелись свои слабые места, и он обладал тенденцией вспыхивать костром, если его правильно ущипнуть. Однако командиру танка об этом никто не напомнил.

Бронированная машина неудержимо ползла вперед, пожирая гусеницами землю, порождая в ней дрожь. Пулемет, установленный в левой части лобовой броневой плиты корпуса, спазматически стрелял, веером выпуская высокоскоростных посланцев смерти, но без особой точности. Еще один изъян: в полностью закупоренном танке стрелок почти ничего не видел. Этот огромный боевой зверь, способный сеять разрушения, в ближнем бою страдал от плохого обзора. Он без труда подбивал неприятельские танки, но не мог справиться с горсткой быстро снующих крыс вроде «зеленых дьяволов». Танк приближался к мосту, каждые несколько метров корректируя курс. Он был подобен ослепленному Циклопу, пытающемуся на ощупь переловить спутников Одиссея. И все же танк приближался: еще немного – и он раздавит дерзких десантников или перестреляет их из пулемета, если они вздумают спасаться бегством.

– ФАУСТПАТРОН! – во всю глотку заорал фон Дреле.

Бедняга Хубнер! Ему пришлось покинуть безопасное логово, где он устроился, и вытащить тяжеленную трубу противотанкового реактивного гранатомета на мост, не забыв о своем СТГ-44, больно колотящем по спине, за которой на ремне болтался автомат. Затем он пробежал через всю трехпролетную конструкцию до мешков с песком, где укрывались фон Дреле и парень по фамилии Нейхаузен, и все это было сделано под непрерывным огнем.

Однако Хубнер был настоящим «зеленым дьяволом» и сделал все как надо, под шквалом неприятельского огня, поднявшего облако пыли, через которое он пробежал. Запыхавшись, Хубнер не столько остановился, добравшись до цели, сколько свалился в изнеможении. Ух, как же ему, должно быть, было больно! Хубнер лежал на спине, жадно глотая ртом кислород, не замечая разверзшейся вокруг преисподней, стараясь прийти в себя, обрести ясность мышления.

– Пауль, жаль, что у нас закончились медали! – пробормотал Карл. – За это тебе следовало бы повесить две или даже три.

– Вместо еще одного «Железного креста» я соглашусь на трехдневный отпуск, – задыхаясь, выдавил Хубнер.

– Как и я, – подхватил Нейхаузен. – Кому нужны эти медали?

– Выстрелить сможешь? – спросил Карл. – Попасть в лобовой лист?

– Кажется, со мной все в порядке. Но я не буду стрелять. Я не знаю, как это делается. Меня никто никогда этому не учил. Я полагал, мне надо только таскать эту штуковину.

– Нейхаузен, а ты сможешь выстрелить?

– Конечно, смогу. Но я тоже никогда из нее не стрелял, так что одному богу ведомо, куда я попаду. А вы из нее стреляли, господин капитан?

– В немецкой армии офицеры не стреляют, – проворчал Карл.

– А разве мы не в авиации? – спросил Нейхаузен.

– Замечательное соображение, – усмехнулся Карл. – Ладно, похоже, выбор пал на меня. Она заряжена?

– В каком-то смысле.

– Что ты хочешь сказать, «в каком-то смысле»? Мне это совсем не нравится.

– Ну, граната вставлена в ствол, но контакты не подсоединены. Я их подсоединю, когда вы положите гранатомет на плечо.

Каким-то образом фон Дреле удалось снять эту штуковину с плеча так и не отдышавшегося Хубнера и, водрузив ее на свое собственное, опуститься на одно колено. Гранатомет был совсем не легкий, добрых девять килограммов, с трехкилограммовой гранатой, несущей в кумулятивной боеголовке заряд циклонита. Карл покачнулся под его тяжестью, едва не вывалившись из-за спасительных мешков с песком. Но ему удалось удержать равновесие.

Он ощутил позади присутствие Хубнера.

– Так, кажется, готово, – сказал тот. – Похоже, я подсоединил то, что нужно, туда куда нужно – не знаю, как все это называется.

– Берегись! Лучше не стоять позади этой печки, когда я ее раскочегарю.

– Вас понял, господин капитан!

– Готово?

– Так точно!

– Быстро, быстро, быстро! – на жаргоне немецкой армии «Hoppe, hoppe, hoppe!»

Два десантника вскочили, и ФГ и СТГ в режиме автоматической стрельбы исторгли соответственно двадцать и тридцать выстрелов огня на подавление. Как только солдаты полностью опустошили магазины, у них за спиной поднялся Карл и прильнул глазом к маленькому, защищающему лицо стрелка от поджаривания во время пуска гранаты отверстию в предохранительном щитке, закрепленном на стволе фаустпатрона. Он навел примитивный прицел на передний броневой лист приближающегося танка, успевшего подойти совсем близко, и нажал на рычаг включения, чем-то напоминающий спусковой крючок, на задней рукоятке. Каким-то образом – никто точно не знал, каким именно – запустилось магнето, электрический ток пробежал по проводам к реактивному двигателю гранаты и запустил его.

Двигатель еще работал, а 88-мм граната уже вылетела из пусковой трубы, оставляя за собой ревущий хвост ядовитого дыма и пламени[24]24
  Фаустпатрон был одноразовым гранатометом, не имел щита и стрелял 100-мм гранатами, не имевшими реактивного двигателя. Судя по описанию, речь идет о противотанковом гранатомете «Панцершрек».


[Закрыть] – вот где пригодился предохранительный щиток. Хвост закрыл собой поле зрения, но граната уже попала точно в броневой лист, взорвалась, а через долю секунды что-то сдетонировало внутри танка. Взрыв получился жутким, и танк, содрогнувшись, изобразил Микки-Мауса. То есть взрыв резко повысил давление внутри башни, и оба круглых люка под давлением раскаленных газов распахнулись, да так и остались открытыми, придав Т-34 сходство с круглыми ушами грызуна из диснеевских мультфильмов. Из отверстий вырвался вихрь дыма и пламени. Лучше было не думать о том, что произошло с иванами, запертыми в стальном чреве, превратившемся в крематорий.

– Готово к взрыву! – послышался крик позади.

Карл отшвырнул фаустпатрон, не беспокоясь о том, потрудится ли Хубнер его подобрать, и заорал:

– Отходим! Отходим!

Как командир группы он считал своим долгом пересечь мост последним, поэтому пока его люди отходили назад, через пролет моста, мимо зарядов взрывчатки, заложенных в дорожном полотне, он стоял, выпуская короткие очереди в кучки иванов, бегущих к мосту по улицам Чорткова. Одних Карл уложил, других вынудил искать укрытие. Когда у него закончились патроны, он быстро заменил магазин, выхватив свежий из подсумка на портупее, и стал пятиться назад, шаг за шагом, чувствуя смерть, которая свистела вокруг, защищенный только верой в то, что Господь благоволит красавчикам. Ему почти удалось добраться до конца моста. На самом деле Карл уже добрался до конца моста, когда что-то с силой попало ему во фляжку, и удар распространился по всему телу, закрутив его штопором и повалив на землю. Он сильно ударился головой о камень моста, и, даже несмотря на каску футболиста, сила удара достигла мозга. Мгновенная головная боль, краткий момент растерянного недоумения в духе «где я, твою мать?», ощущение горячего густого сиропа, разливающегося по организму, сделали движения Карла медленными и неверными. Он пошарил вокруг, нащупал свою ФГ-42, собрался подобрать ее, но тут увидел трех иванов, которые добежали до моста, заметили его и теперь спешили прикончить врага из автоматов.

Карл попытался приготовиться к ближнему бою, однако его онемевшие пальцы не смогли удержать винтовку, поэтому он потянулся к «Браунингу» с тринадцатью патронами в обойме, который был у него в кобуре. И снова ватные, непослушные пальцы не справились с застежкой кобуры.

Внезапно все три ивана упали, скошенные частыми выстрелами из пистолета, и из дыма появился, с потным лицом, перепачканным кровью, сжимая в руке «Люгер» с откинутым назад затвором, сигнализирующим о пустой обойме, не кто иной, как Дитер Шенкер, возвратившийся блудный сын. Подбежав к командиру, Шенкер помог ему подняться на ноги.

– Дитер, что ты делал на той стороне моста?

– Я забыл, с которой стороны мы должны атаковать. Кажется, я все перепутал.

– Напомни мне повесить тебе еще две-три медали.

– Не бери в голову, Карл. Обсудим это позже. Мост-то собираются взрывать?

– Надеюсь.

Они побежали по мосту, надежно прикрытые дымом от горящего советского танка и массированным огнем на подавление со стороны десантников на противоположном берегу реки, которые яростно обрушивались на все движущееся. Кроме того, им просто сопутствовало везение, которое на войне всегда предпочитает храбрых – за исключением тех случаев, когда все происходит с точностью наоборот. И все же эти тридцать секунд получились очень долгими, что подкрепляло теорию относительности времени, поскольку Карлу они показались тридцатью годами, и это при том, что ему было всего двадцать шесть лет.

Наконец, более или менее целый и невредимый, если не считать звона в ушах и всевозможных ссадин, порезов и ушибов, которые еще не чувствовались, но вскоре должны были дать о себе знать жгучей болью, Карл добежал до противоположного края моста и неуклюже скатился влево вместе с не отстающим от него Шенкером. Оба завопили: «Взрывай! Взрывай!»

Гений взрывотехники Денекер поджег односекундный запал, от которого сработал детонатор номер 8, что, в свою очередь, воспламенило бикфордов шнур, по которому огонь дошел до десяти килограммов циклонита, втиснутых в углубление в перекрытии центрального пролета моста, и мир взорвался грандиозным высвобождением энергии разрушения.

Гейзер взметнулся в воздух на высоту пятидесяти метров, разбрасывая по всему Серету куски твердого грунта, заставляя очнуться от безмятежного покоя причаленные к берегу лодки. Мгновение назад в Чорткове был мост, и вот уже от него ничего не осталось, только десятиметровая зияющая брешь в центральном пролете, а вокруг плотным облаком мусора кружились обломки камня и дерева, которые, поднявшись вверх и достигнув апогея, начали падать на землю.

– Карл, Карл, с тобой все в порядке? – заорал кто-то прямо Карлу в ухо. Это был Вилли Бобер.

– Кто ты такой? – спросил Карл.

– Он контужен, – заметил кто-то из десантников.

– Так, тащите его к грузовику, – приказал Вилли, – а остальные пусть выведут из строя все машины. Нужно уносить отсюда ноги, пока иваны не сообразили, что к чему.

Двое десантников понесли Карла, который из-за окутавшего мозг тумана то и дело отключался. Он стал обращать внимание на какие-то не имеющие значения мелочи, вроде безмятежных цыплят в крестьянском дворе, которым не было дела до развертывающейся у них перед глазами человеческой драмы, до жизни, смерти, чести и мужества; на брошенный трактор, выкрашенный в красный цвет; на вскопанный огород; на сарай. Траву давно не косили, и к середине лета она буйно разрослась. От всего этого десантникам не было никакого толка; они бежали к четырем выстроившимся вдоль дороги грузовикам, чьи водители куда-то скрылись, спеша покинуть зону огня. Никто не говорил, что им делать: два «зеленых дьявола» подбежали к трем машинам и выпустили короткие очереди в двигатели, после чего выстрелили по разу в задние колеса, причем под таким углом, чтобы пуля, обладая энергией высокой скорости, прошла насквозь через одну покрышку и пробила также и вторую.

Кто-то запихнул Карла в кабину последнего грузовика, а тем временем обладающий многочисленными талантами Вилли Бобер прикладом винтовки разбил плексигласовую приборную панель, вытащил жгут проводов, немного поколдовал – и двигатель, чихнув, ожил.

– Все сели? – крикнул Вилли, и машина закачалась на рессорах под тяжестью запрыгивающих в кузов ребят. – Помашите ручкой гостеприимным русским парням!

Включив передачу, он погнал грузовик по грунтовой дороге, оставляя позади Чортков, мчась мимо полей пшеницы со скоростью семьдесят пять километров в час. Они находились за много километров от линии фронта, однако во время войны в тылу войска встречаются крайне редко. Воинские части напоминают бесформенных амеб, которые растекаются по местности, занимают позиции, уплотняясь по мере приближения к передовой, и решающее значение приобретают вопросы снабжения. Вспомогательные подразделения собираются вокруг боевых частей, и все-таки обширные территории остаются без какого-либо военного присутствия. Грузовик с ревом мчался по тихой сельской местности мимо редких рощ. Один раз ему навстречу попался другой грузовик, водитель которого весело помахал Вилли рукой, и тому пришлось помахать в ответ. Вскоре стали ясны две вещи: нерасторопные иваны не успели поднять в воздух самолеты, а их связь оставляла желать лучшего.

В свою очередь, немецкие десантники понятия не имели, как называлась дорога, по которой они ехали, и не очень представляли себе, куда она ведет. Они только знали, что направляются на какой-то мифический запад, определяемый линией, ведущей из Тернополя в Коломыю и еще дальше в Румынию, которая разделяла две огромные армии, стоящие друг против друга, и называлась линией фронта. Возможно, на картах все выглядело связно, однако карты неизменно вводят в заблуждение; на самом деле это скорее было случайным скоплением амеб, размазанных по местности, и не каждый день проведения масштабной операции этот общий курс войны с востока на запад соблюдался. На чьей бы стороне ты ни находился, ты запросто мог попасть на какой– то местный театр военных действий со своими направлениями наступлений и отходов. И на этом обширном пространстве десантники долго могли оставаться незамеченными, хотя, конечно, в какой-то момент им придется свернуть с дороги, спрятать грузовик и найти на передовой линии спокойное место, где можно будет перейти к своим. Они много раз уже совершали подобные вещи и знали, что все вполне осуществимо, хотя особого удовольствия это никогда не доставляло, потому что случайная пуля, выпущенная ненароком со своей стороны, может убить так же, как и вражеская.