Текст книги "Афера"

Автор книги: Стивен Фрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава 7

Увидев Дженни, приближающуюся к нему в сопровождении владельца недавно открывшегося на Манхэттене модного французского ресторана «Ше Мартен», Фэлкон поднялся и пристально посмотрел на девушку. Платье на бретельках, едва прикрывающее колени, подчеркивало изящество фигуры и лишь слегка намекало на то, что находится под ним. Выглядела Дженни, как всегда, свежо и привлекательно. Фэлкон глубоко вздохнул. Надо держать себя в руках. Он не в любовницы ее берет, а в секретарши.

– Привет! – Подойдя к столу, она слегка чмокнула его в щеку.

– Привет! – Фэлкон вернул ей поцелуй, ощутив легкий запах приятных духов. – Выглядишь сногсшибательно. Новое платье? – Он повел Дженни в отдельную кабинку. Похоже, она немного нервничала, оказавшись в столь непривычной для себя обстановке.

– Что-что? – Дженни быстро огляделась, оценивая вид и звуки ресторана.

– Платье, спрашиваю, новое? – рассмеялся Фэлкон.

– Эта тряпка? – Дженни притронулась к ткани и посмотрела ему в глаза. – Ну, разумеется, новое, а вы как думали? Я все свои сбережения потратила на этот вечер. Каждый день меня, что ли, приглашают в шикарные рестораны красивые молодые банкиры? – Дженни помолчала и улыбнулась. – Шучу. Сбережения на месте. – Она слегка коснулась его руки. – Не будьте таким серьезным.

– С чего это ты взяла? – Фэлкон поймал себя на том, что не может оторвать от нее глаз. Нынче вечером Дженни выглядела еще красивее, чем запомнилась ему, – пока мэтр провожал их в кабинку, многие, глядя на нее, оборачивались. И он был доволен, что ресторан произвел на Дженни должное впечатление. Фэлкон отхлебнул виски. Не стоит сегодня пить слишком много. Иначе все только осложнится.

– Так вам нравится мое платье?

Фэлкон повернулся к ней, но, поглощенный своими мыслями, ответил не сразу.

– Эндрю! – Дженни снова прикоснулась к его руке.

– Да. Да, конечно, нравится.

– Ну и славно. А то ведь я заметила, что вообще-то мой гардероб вам не по душе. Это платье я купила, думая о вас.

– Что-нибудь выпьете, мадам? – перебил ее хозяин, явно торопясь вернуться в зал.

– Что я хочу выпить? – Дженни посмотрела на Фэлкона.

Она хочет, чтобы он сам выбрал ей аперитив. Странно, но ему это понравилось.

– Что выпить? Рене, пусть нам принесут бутылку бордо, того самого, что вы мне раньше рекомендовали.

Хозяин кивнул и быстро отошел.

Фэлкон сделал большой глоток воды.

– Спасибо, что прислали за мной машину в Нью-Брунсвик. – Дженни склонилась к нему. – На отца это произвело сильное впечатление, да и на соседей тоже.

– Что за ерунда, говорить не о чем. Просто решил, что тебе это понравится. У самого заехать времени не было, замотался с новой работой, а тащиться на поезде из Нью-Джерси – это ведь никуда не годится, верно?

– Я бы в любом случае приехала.

– Да, кстати, а водитель передал шампанское, которое я послал с ним?

Дженни кивнула.

– Только не спрашивайте, сколько я выпила, а то мне неловко будет.

Фэлкон ухмыльнулся. Так, стало быть, она уже приняла. То-то, когда она вошла в ресторан, ему показалось, что у нее не совсем твердая походка.

– Не надо так улыбаться. – Дженни подалась поближе к нему. – Вы сейчас похожи на кота, полакомившегося канарейкой. От такой улыбки не по себе становится.

Он перевел взгляд на ее безупречно накрашенные ногти. Дженни не похожа на других женщин. Она замечает только его одного, не смотрит, кто еще обращает на нее внимание. Дженни пришла сюда только ради него. И она кажется такой доступной, но это, как ни странно, делает ее еще более желанной.

– Не надо нервничать. – Эндрю снова вдохнул исходящий от нее аромат духов. На сей раз он был куда острее. Надо соблюдать осторожность. Он видит в ней друга, ничего, кроме друга. Любовная связь заведет его туда, куда бы ему не хотелось.

– Ваше вино, сэр.

Фэлкон обернулся.

– Да-да, конечно. – Он посмотрел на этикетку. – «Лафит Рашель». Отлично.

Дженни чуть отодвинулась от Фэлкона и улыбнулась паре, сидящей за соседним столиком. Дождавшись, пока официант разольет вино по бокалам, Фэлкон взглянул на спутницу:

– Ну как, нравится здесь?

– Очень нравится. Надеюсь, вам тоже. – Дженни соблазнительно изогнула бровь и подняла бокал. – За вашу новую службу. – Она опустила глаза. – Мне будет вас очень не хватать. Уже не хватает.

Фэлкон поднял бокал.

– За вас, Дженни. – Он чокнулся с ней. – Вы были отличной помощницей. Ужасно жаль, что все так кончилось и вам пришлось пройти через весь этот ужас.

Дженни отмахнулась и сделала глоток.

– Не думайте об этом. Я уже большая девочка. А Рида жаль. – Она помолчала. – Что же касается меня, то справлюсь как-нибудь. Найду новую работу.

– Между прочим, это одна из причин, по которой я пригласил вас сегодня.

Дженни вопросительно посмотрела на него.

– Не согласитесь ли стать моим личным секретарем в банке, где я теперь буду работать? Это Южный Национальный. С начальством я уже все обсудил. Вы будете получать сорок пять тысяч в год плюс транспортные расходы.

– Это серьезно? – Дженни недоверчиво посмотрела на него.

– Конечно.

Глаза у нее загорелись.

– Что ж, в таком случае ответ: да. Даже и думать не о чем. Господи, какой же вы замечательный человек! – Дженни перегнулась через стол и мягко прикоснулась губами к его щеке. – Сорок пять тысяч! Даже и вообразить трудно. По-моему, это больше, чем зарабатывает отец. Сорок пять? Неужели так много?

– Без обмана. – Фэлкон с улыбкой посмотрел ей в глаза. Она такая непосредственная. И жизнь из нее бьет ключом. И красавица. «Держи себя в руках, Эндрю, – молча повторял он вновь и вновь, – держи себя в руках».

Глава 8

Сидя за своим массивным столом в Овальном кабинете, президент Соединенных Штатов Америки Буфорд Дж. Уоррен сурово смотрел на Картера Филипелли. Помолчав, он безудержно расхохотался.

– О Боже, Картер, я знал, конечно, что человек ты горячий, но, ради всего святого, неужели так уж необходимо было обзывать его сукиным сыном перед всей честной компанией? Неужели ты не мог пригласить его к себе в кабинет и уж там дать волю языку?

– Очень сожалею. Оправдать мне себя нечем. Меня просто понесло. Ничего подобного раньше со мной не случалось. Этот малый только о себе да о своих приятелях-янки и думает. Он достал меня. По-настоящему достал. Я хочу сказать, что сейчас у него миллионы и единственное, что его интересует, – это как бы превратить их в миллиарды. Жадность у него на физиономии написана. И на всех, кто не похож на него, он попросту плюет. На католиков, евреев, итальянцев, черных. Он их всех ненавидит. Если ты играешь в другой лиге, он и словом с тобой не перемолвится. Самовлюбленный фанатик наживы, вот кто это такой! Чтобы разделаться с такими, как он, мы с вами в Вашингтон и перебрались.

– Слушай, Картер, не скажешь ли толком, без метафор, что думаешь о нем? – Президент подмигнул Филипелли. – А то еще республиканцы подслушают.

Филипелли обежал глазами Овальный кабинет.

– Я знаю, что поставил вас в неловкое положение. И готов подать прошение об отставке, если вы за этим меня вызвали. – Филипелли говорил, будто стрелял из пулемета – очередями.

– Чушь! Ты мне нужен там, где ты есть. На своем месте. Мне слишком трудно далось это назначение. Да, я понимаю, почему такие люди, как Уэнделл Смит, вызывают у тебя ярость и отчаяние. Я приехал в Вашингтон, чтобы лишить их силы и влияния. Ты прав, это самовлюбленные фанатики наживы и страна ничего толком не добьется, пока мы не отодвинем их в сторону. Именно отодвинем – думаю, это правильное слово. Разделаться – слишком сильно. – Президент устремил взгляд в потолок и немного помолчал. – А может, и не слишком. Так или иначе, я вовсе не хочу, чтобы ты уходил в отставку. Но извиниться перед ним тебе придется.

Филипелли выглянул в окно, выходящее в Розовый сад Белого дома. Розы были в полном цвету, весна стояла во всей своей красе, но сейчас Филипелли не мог оценить открывающийся перед ним вид. Голова была занята другим.

– Понимаю, Картер, сделать это тебе будет непросто, но другого выхода нет. Повторяю, ты нужен мне на этой должности, и более того, мне необходимо, чтобы ты на этой должности пользовался влиянием. Ясно?

– Да, господин президент.

– Если не принять немедленных защитных мер, на ближайшем же заседании совета перед Уэнделлом откроется очень широкое поле для маневра. Члены КОР просто из сочувствия отдадут ему свои голоса, и тогда он сможет крутить ими так, как раньше нам и не снилось. Пойми меня правильно, тебя они и впредь будут бояться, и все же, если не опередить Уэнделла, он обретет большие возможности.

– Ладно. – Филипелли вздохнул. – Я публично извинюсь перед ним.

– И не просто извинишься. – Президент наставил на него свой длинный палец. – Ты пригласишь Уэнделла на обед в присутствии журналистов. Осыпешь его комплиментами, расхвалишь все – от запонок до волосков в ноздрях. Его взгляды на финансовую политику ты прямо не поддержишь, но воздашь должное интуиции и проницательности суждений. – Филипелли слегка улыбнулся. – Ну вот видишь, Картер, улыбка не такое уж трудное дело. – Президент просиял. Сбившийся с пути сын вышел на открытое место и увидел свет. – Так, хорошо, чуть пошире. Боже мой, мне приходится улыбаться тысячу раз на день. Я ненавижу это занятие, но что поделаешь – люди любят, когда вокруг них улыбаются.

– Финансистам, которые слишком много улыбаются, доверять нельзя.

Это замечание Филипелли президент пропустил мимо ушей.

– Будьте приветливее с людьми, Картер. Пора превращаться из питбуля в дипломата. Кто знает, может, вам найдется в моей администрации другая работа, но в любом случае хорошо бы немного снизить тон. Силовик мне больше не нужен – нужен политик. Я ясно выражаюсь?

При мысли о превращении в политика Филипелли передернуло.

– Да, сэр.

– И кстати, в ближайшие шесть недель вам предстоит дать обед или ужин в честь каждого из членов этого самого Комитета. Каждого. По отдельности.

Филипелли собрался было что-то сказать, но президент предостерегающе поднял руку. Возражений он выслушивать не желал.

– Это все, господин президент? – осведомился Филипелли.

– Нет. Хотелось бы выслушать твое мнение по одному вопросу.

Филипелли устроился поудобнее в глубоком кресле перед массивным столом хозяина кабинета.

– Я весь внимание.

– Надеюсь, я человек довольно скромный, – начал Уоррен и сам, вслед за гостем, улыбнулся при мысли о том, что президент может быть наделен скромностью. – Как и все крайние эгоисты. – Оба коротко рассмеялись. – Ну, а говоря всерьез, думаю, не ошибусь, предположив, что у меня есть довольно хорошие шансы выиграть осенние выборы и остаться в Вашингтоне еще на один срок.

– С учетом вашего нынешнего рейтинга это не вызывает сомнений.

– Но, в таком случае, какого же черта республиканцы отдают мне на заклание в ноябре одну из своих восходящих звезд? На мой взгляд, давно уже у них не было такой яркой личности, как этот малый, Боб Уитмен. В тридцать четыре он стал губернатором Коннектикута, потом проработал один срок конгрессменом, затем – сенатором. Служил в армии. Родился в семье, которая сама стала на ноги. У него по-настоящему сильная харизма. Умен не по годам и на удивление чист. Никаких скелетов в шкафу. Ни женщин, ни наркотиков, ни мошенничества. Мои люди не один месяц занимались им, но так ничего и не нашли. Я и сам с ним пару раз пересекался и при всем желании не мог ни к чему придраться. В своей партии предвыборную гонку он выиграет запросто, всех обойдет. Выдвижение ему обеспечено. – Президент помолчал. – Но против меня у него шансов нет. Так почему же республиканцы ставят его в забег, который он заведомо проиграет? Не полные же они дураки.

– Наверное, хотят, чтобы опыта набрался, – предположил Филипелли.

– Вот, Картер, почему я не беру тебя в свой предвыборный штаб. – Президент коротко рассмеялся и вновь заговорил: – Если бы делами у республиканцев заправлял я, то подержал бы Уитмена еще несколько лет в сенате. Пусть подольше поварится в этой каше, вообще пусть всеми вашингтонскими коридорами походит. Уберет соперников. Завоюет доверие. Мало-помалу сделает себе имя, настоящее имя. Я бы не стал выпускать его против Малыша Рута [1]1
  Джордж Герман (Малыш) Рут – знаменитый американский бейсболист (1895 – 1948). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] на девятой базе, когда команда и без того безнадежно проигрывает, а Малыш землю роет, чтобы улучшить показатели к весеннему сезону контрактов. Я бы не стал запускать его в 1996-м, подождал бы до двухтысячного, да и тогда бы для начала осмотрелся. Естественно, Уитмен без труда пройдет в сенат в 1998-м. Короче, борьба со мной в этом году – для него политическое самоубийство. Повторяю, у него нет ни малейшего шанса. И единственное, что запомнят люди – если вообще хоть что-то запомнят, – так это то, что он проиграл.

– Ну а я знаю одно, – пожал плечами Филипелли, – мы ударили эту публику, вообразившую себя пупом земли, в самое больное место – брокерские операции. А после ноябрьской победы нанесем еще один удар. Жду не дождусь, когда посмотрю в лицо Уэнделлу на следующий день после выборов. Я уже назначил с ним встречу на этот день.

– Да, врезали мы им неплохо, – расплылся в улыбке президент.

– Вот именно, сэр, – и мне это по душе. Я рос в нужде и не стыжусь признаться, до чего приятно мне видеть, как Уэнделл и его дружки, скрипя зубами, расстаются со своими денежками. Он понимает, что мы снова победим, а также и то, что после смерти значительная часть его состояния уплывет.

В кабинете воцарилось молчание.

– Стало быть, на следующей неделе, – заговорил наконец президент, – в отпуск отправляешься?

– Да. В Монтану, рыбу ловить. На муху.

– Неужели такой малый, как ты, научился ловить на муху?

– А я вообще все на лету схватываю, сэр, – улыбнулся Филипелли.

– И то верно. Жизнь тебя потрепала прилично. Удар держишь. Собственно, поэтому ты мне и нужен. – Президент осекся. – Ладно, оставь номер, по которому с тобой можно связаться. И не забудь до отъезда пригласить Уэнделла на обед.

Глава 9

Как обычно, Фэлкон вошел к себе в кабинет ровно в семь пятнадцать. В Южном Национальном смешно приходить на работу в такую рань, тут и в положенные часы – между девятью и пятью – нечего особо делать. Работа в корпоративном банке оказалась еще легче, чем он думал. Но Эндрю не мог спать дольше, чем до шести утра. Никогда не удавалось себя заставить.

Повесив пиджак на спинку стула для посетителей, Фэлкон выглянул со своего сорокового этажа на улицу. Духота нависала над центром Манхэттена, словно цирковой тент. Лето в Нью-Йорке обещало быть долгим и жарким. В метро уже душно. А ведь еще только май.

В кабинет вошла Дженни с бумагами. Она тоже появилась на работе рано, желая произвести впечатление не на Эндрю Фэлкона, а на других в банке. Что было, то прошло, твердила себе Дженни. Следовало быть поумнее, ведь она не из тех, кто бросается во все тяжкие. Следовало понимать, что романтическое приключение во «Временах года» после ужина в тот вечер ничего для него не значит. Ей надо было сразу подумать о том, почему он не пригласил ее к себе домой.

Фэлкон искоса взглянул на анкету, которую заполнял, когда появилась Дженни, и быстро прикрыл ее папкой. Дженни не должна знать, что он все еще мечтает вернуться в инвестиционный банк и здешняя скука ему не по душе. А то еще, чего доброго, донесет в отдел кадров – в такой момент этого от нее вполне можно ожидать.

– А, мисс Кейгл, привет! – громко, с деланным оживлением воскликнул Эндрю. – Как делишки?

– Отлично. – Дженни положила бумаги на стол. – Подпишите это. – Голос ее звучал ровно и бесстрастно.

– Слушайте, почему бы нам не пообедать сегодня вместе? Только вы да я. По-моему, это было бы совсем неплохо.

– Извините, занята. – Дженни холодно улыбнулась.

– В таком случае завтра.

– Завтра тоже не получится.

– Право, Дженни...

– А что, просто подписать бумаги нельзя?

– Нам надо поговорить.

– Не вижу в этом никакой нужды! – отрубила Дженни.

Фэлкон посмотрел на нее. Ему хотелось сказать, как он жалеет, что повел ее в гостиницу после ужина. Что не стоило этого делать, поскольку, как он и опасался, все так запуталось. Он хотел сказать, что Дженни ему очень нравится. Что он находит ее чертовски привлекательной. И что в другой ситуации между ними, вполне возможно, возникло бы что-нибудь серьезное. Но Фэлкон ничего не сказал. Такая прямота была не в его характере. То есть в деловых отношениях – да. Но не с друзьями и любовницами. И может, только к лучшему, что Дженни отказалась с ним пообедать.

Вынув из нагрудного кармана паркеровскую ручку, Фэлкон подписал бумаги. Дженни взяла их со стола и направилась к выходу. Он смотрел ей в спину до тех пор, пока она не захлопнула дверь, так как со своего места могла бы видеть его, а ей этого не хотелось.

Фэлкон вперил взгляд в закрытую дверь. Им было так хорошо вместе за обедом – и в постели.

Глубоко вздохнув, он потянулся к компьютеру. Экран мгновенно засветился. Удивительное устройство, с улыбкой подумал Фэлкон. За какие-то тысячные доли секунды доносит до тебя – если, конечно, знать, как пользоваться, – в мельчайших подробностях любую информацию, доступную человечеству. Курсы акций и соотношение валют на мировых биржах. Брокерские сообщения, общие сведения о состоянии банковских дел, расписание авиарейсов – да что там, если грамотно задать вопрос, тебе скажут, какая сейчас выставка в Лувре. Вот самый надежный его актив в Южном Национальном. Сотрудники банка, по крайней мере, те, с кем Эндрю успел познакомиться, просто слабоумные в сравнении с этой машиной.

Фэлкон поудобнее утроился в кожаном кресле, взятом сюда с прежней работы, и развернул «Файнэншиал кроникл». Подобно «Уолл-стрит джорнал», «Кроникл» заполняла полосы в основном новостями делового мира, но отличалась двумя существенными особенностями. Во-первых, здесь имелся большой спортивный отдел, а значит, бизнесменам, дабы просветиться по самым важным для них вопросам, незачем покупать две газеты. Во-вторых, в киосках «Кроникл» продают на треть дешевле, чем «Джорнал». Именно эти два обстоятельства позволили «Кроникл» в течение двух лет перехватить у «Джорнал» немалую долю читателей.

Немного разбираясь в издательской практике – работая у Уинтропа, он имел дело с некоторыми медийными организациями, – Фэлкон не понимал, как «Кроникл» удается удерживать розничные цены на таком низком уровне, но факт остается фактом: успех у издания колоссальный. Это представляется чистым абсурдом, но нельзя же все подвергать анализу, иначе закончишь жизнь в психушке. Это Фэлкон твердо усвоил еще в самом начале своей карьеры.

Зазвонил телефон, и Фэлкон нажал на кнопку усилителя звука.

– Эндрю Фэлкон.

– Мистер Фэлкон, это Эдди Мартинес из трансферного отдела. – Эдди говорил с сильным бруклинским акцентом.

– Привет.

Трансферный отдел банка следит за тем, чтобы проходящие через него ежедневно миллиардные суммы оседали на нужных счетах. В нем работали, как правило, педантичные ребята из низов среднего класса, чье детство прошло в Бруклине или Квинсе. Платили им немного, да и шансов продвинуться, получить в банке должность повыше они почти не имели. Фэлкон сочувствовал Мартинесу, но вряд ли мог что-то сделать для него.

– И ради Бога, Эдди, не называйте меня «мистером Фэлконом». Просто Эндрю.

– Как скажете. А звоню я, чтобы поблагодарить за пиво.

На прошлой неделе Фэлкон послал Мартинесу ящик пива – тот очень помог с переводом одного из счетов, которым занимался Эндрю. Электронная система дала сбой, и Мартинес быстро разобрался, в чем дело. Сумма была большая, и главный финансовый советник клиента чуть не взвился, узнав, что деньги пропали.

– Да не за что. А сработали вы тогда здорово. – Никогда не лишне сказать людям, как ценишь их работу.

– Всегда к вашим услугам.

– Спасибо, Эдди.

Фэлкон дал отбой, но телефон тут же зазвонил вновь.

– Эндрю Фэлкон.

– Привет, это я.

– Алексис?

– Ну да. – В ушах приятно зажурчал ее мягкий смех. – Знаешь, Фэлкон, ты иногда бываешь слишком строгим. Полегче, попроще.

– Постараюсь исправиться.

– Да уж пожалуйста.

Фэлкон улыбнулся. Этот отчетливый итальянский никогда ему не надоест.

Давно уж он так не увлекался. В тот раз они танцевали в клубе до пяти утра. Везти ее в свою мансарду в Квинсе ему было неловко, и Эндрю снял номер в «Уолдорфе», чего по тогдашним своим средствам позволить себе не мог. Но с того времени они стали почти неразлучны.

Эндрю вспомнил вчерашний вечер. По обыкновению, после знакомства с Алексис, это было время любви. Не то чтобы в постели она была чемпионкой – страсти у Дженни куда больше. Но что с того? Разве все дело в сексе? В Алексис полно энергии, она знает, как вести себя с теми, на кого он хочет произвести хорошее впечатление, и, судя по всему, по-настоящему предана ему. Не говоря уж о том, что с ней чертовски приятно появляться на людях.

Алексис нашла ему новую квартиру в Уэст-Сайде, помогла отделать ее, а потом заявила, что тоже будет здесь жить. Фэлкона это вполне устраивало. Она обожала танцевать, да и выпивала с удовольствием. И охотно брала на себя часть расходов, каких требовала жизнь в этой аристократической части Манхэттена. Деньги у Алексис были – она демонстрировала моду. Короче говоря, сплошной восторг.

К тому же Алексис оказалась первоклассным деловым партнером. На светских мероприятиях Южного Национального она легко находила общий язык с нужными Эндрю банкирами, чаруя их своей красотой, обаянием, умом. За несколько недель он заключил благодаря ей – хотя никогда бы в том не признался – не одну крупную сделку.

– Чем занята?

– Лежу в твоей кровати, раздетая. Скучно. Почему не разбудил меня, уходя?

Фэлкон быстро прижал трубку к уху. Никогда не знаешь, что Алексис скажет в следующую минуту. Она славная и женственная, но слишком прямая. Европейка, как сама себя называет.

– Хотел, чтобы ты подольше отдохнула. Ночь-то длинная получилась.

Фэлкон слышал, как Алексис потягивается. Он еще теснее прижал трубку к уху.

– Похоже, я для тебя всего лишь игрушка, а, Фэлкон? И в общем-то наплевать тебе на меня.

– Ну что ты такое говоришь?

– В таком случае немедленно приходи домой.

– Но послушай, Алексис...

– Домой, Эндрю. Я хочу, чтобы ты был рядом. Домой.

– Ты же вроде говорила, что у тебя съемки в Центральном парке?

– До двух я свободна.

Фэлкон колебался. Предложение соблазнительное, а сейчас его соблазнить нетрудно. Клиентов сегодня не предвидится, и собраний до обеда нет; к тому же он пропустил сегодня любовную увертюру, обычно предшествующую рабочему дню.

– Ладно, попробую.

– Ты что, хочешь, чтобы я тебя умоляла? Ты ведь любишь, чтобы тебя умоляли? Если придешь сразу, позволю все, что пожелаешь.

– Все?

– Все.

Фэлкон бросил взгляд на часы: семь тридцать пять. Если уйти сейчас же, к одиннадцати он вернется. Дженни прикроет его. А может, и нет. Впрочем, все равно никто его не хватится. И это самое худшее на этой работе. Никому он не нужен. Мэлл и звонит редко, потому что боится его, а самые большие шишки такого гигантского коммерческого банка, как этот, никогда не покидают своей башни из слоновой кости.

– Скоро буду. – Фэлкон повесил трубку, встал, вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник, но сам пиджак оставил на стуле и двинулся к выходу. Открыв дверь, он почти столкнулся с Дженни.

– Это еще что за...

– Еще кое-что подписать надо, – холодно проговорила она.

«Уж не подслушивала ли по отводной трубке», – подумал Фэлкон.

– Подпишу, когда вернусь. Видишь ли, забыл одну штуку дома. Не уверен, что сразу найду, так что могу задержаться. – Он пристально посмотрел на Дженни. – Будь другом, прикрой меня, ладно? – И Фэлкон быстро пошел по коридору, ведущему к лифтам.

Дженни посмотрела ему вслед. Она отлично знала, что именно Фэлкон забыл дома. И ненавидела его за это. «Надо уволиться, – говорила она себе. – С какой стати каждый день подвергать себя такому испытанию?» Дженни вздохнула. Но как найти другую работу, где платили бы столько же, сколько сейчас? Никак. Вот и весь сказ.

* * *

Прикрепленный к потолку вентилятор медленно шевелил лопастями прямо над кроватью. Фэлкон следил за его вращением, потом перевел взгляд на часы. Без четверти одиннадцать. Пора идти.

– Слушай, Фэлкон, ты хоть когда-нибудь снимаешь часы? – В дверях ванны, совершенно обнаженная, появилась Алексис.

Фэлкон заложил руки за голову и пристально вгляделся в ее темные соски, слегка прикрытые густыми волосами, падающими с шеи и плеч.

– Только когда занимаюсь сексом.

– А чем мы только что занимались? – Алексис подозрительно посмотрела на него.

– Ах вот как ты это называешь, – сказал он так, будто для него это было открытие.

– Слушай, дай мне небольшой тайм-аут. – Алексис закатила глаза. – Наверное, в постели я не так хороша, как иные из прежних твоих подружек. Что ж, извини, коли так. Может, со временем усовершенствуюсь.

– Да брось ты, я же просто пошутил.

Но на самом деле это было не так.

Соблазнительно покачивая бедрами, Алексис двинулась к постели, откинула простыню, стала на колени и прижалась губами как раз к тому месту, где обрывается темная полоска лобковых волос. Затем язычок ее пополз кверху, добрался до пупка, и, прижавшись головой к груди Фэлкона, Алексис посмотрела ему в глаза и улыбнулась – при этом четко обозначились ее высокие скулы.

– Вот видишь, я стараюсь быть сексуальной.

Фэлкон посмотрел на нее. Взгляд у Алексис был нежный и женственный, как у Дженни, но вместе с тем в нем угадывался холод. Взгляд Дженни, казалось, говорил: «Я твоя». А вот о взгляде Алексис ничего подобного не скажешь.

– Вижу, – отозвался наконец Фэлкон. Ему хотелось бы знать о ней побольше, но пока Алексис только туманно намекнула на нищее детство в Милане. А если нажать на нее, то и она начнет интересоваться подробностями его прошлого, а Фэлкону вовсе не хотелось ими делиться.

– Ну и как тебе? – осведомилась Алексис.

– Вполне. Как насчет еще одного круга? – На работу, пожалуй, не стоит торопиться.

Алексис отстранилась и покачала головой.

– Пора на съемки в Центральный парк.

– Да брось ты, давай лучше придумаем что-нибудь.

Алексис встала с постели и подошла к окну, выходящему на Восемьдесят вторую улицу.

– Нет, – твердо ответила она.

Вот в этом все и дело, – подумал он. Алексис не нравится придумывать. Ей просто хочется, чтобы он залезал на нее и кончал. Во время прелюдии она нежна и изобретательна, хотя и не слишком хорошо понимает, где у мужчины самые чувствительные места. Но стоит дойти до дела, как Алексис становится безразличной, чуть ли не фригидной. Даже странно.

– А когда тебе надо там быть?

– В час. Съемки начинаются в два, но прийти надо заранее. – Алексис пригладила волосы и встряхнула головой. Черные пряди рассыпались по плечам. – Слушай, Фэлкон, когда ты наконец избавишься от своей секретарши? Мне не нравится, как она говорит со мной по телефону.

Фэлкон насторожился.

– Как это следует понимать?

Алексис отвернулась от окна и, пройдя в ванную, со стуком захлопнула за собой дверь.

Фэлкон застыл с открытым ртом. Что это на нее нашло?

* * *

– Ну что там Фэлкон?

– Пока не клюнул.

– А анкеты все еще рассылает?

– Конечно, но все равно никто его не возьмет.

– Понятное дело, не возьмет, Грэнвилл об этом позаботился. Только, боюсь, Фэлкон что-то заподозрил.

– Едва ли. Иначе мы знали бы об этом.

– Как он там трудится – от души или просто проводит время?

– Трудится прилежно. Используя старые связи, налаженные еще со времен «Уинтроп», заключил от имени Южного Национального несколько очень привлекательных сделок. Если не ошибаюсь, ему удалось перехватить у «Кемикл бэнк» роль банка-агента для предоставления револьверного кредита «Блэк энд Декерт корпорейшн». Но, в общем-то, он ненавидит свою работу. Ему там скучно, да и денег мало платят.

– Стало быть, Билл, для участия в проекте он созрел?

– Более чем, Тернер. Он сразу же все к чертовой матери бросит, с благословения Южного Национального, разумеется. И Фэлкон так рвется к чему-нибудь настоящему, что даже не удивится несколько странной заинтересованности своих боссов в этой сделке. Но нам надо подстраховаться, то есть сделать так, чтобы он не задавал лишних вопросов.

– И все-таки не нравится мне все это. Мы втягиваем в это дело Фэлкона только потому, что он чем-то досадил Грэнвиллу, а ведь это слишком большой риск. И еще – нам следовало бы предвидеть, что его приятель, этот молодой человек, как его там...

– Бернстайн.

– Да, Бернстайн. Так вот, нам следовало предусмотреть, что он может покончить с собой после того, как наши люди влезут в его программу. Ведь она была для него всем.

– Ну как это можно было предвидеть? Просто несчастный случай. Нежелательный побочный эффект, так сказать.

– Побочный эффект? Господь с вами, Резерфорд, что вы такое говорите? Неужели полагаете, что его семья тоже сочтет это нежелательным побочным эффектом? Сначала Уэст, затем Джереми Кейс, теперь вот Бернстайн. На это мы не подписывались. И когда же, по-вашему, закончится вся эта вакханалия? Вам не кажется, что ситуация выходит из-под контроля?

– Ни в коей мере. Иногда приходится делать работу, кажущуюся грязной. Порой приходится жертвовать людьми. Это часть сделки. Все под контролем.

– А что, если бы Бернстайн убил Фэлкона в ходе этого маленького сражения?

– Мы нашли бы ему замену. Если верить Борману, у нас есть в запасе и другие люди, готовые придать нашему проекту законную форму.

– Ну так и надо было с самого начала использовать вместо Фэлкона кого-нибудь другого. А уж там мы нашли бы способ ублажить Грэнвилла. И вообще никогда не стоит соединять бизнес с личными переживаниями. Что-то неспокойно мне. Слишком много поставлено на карту. И слишком много шансов промахнуться.

– Все будет в порядке.

– Что там с этой дамой – любовницей Фэлкона? Она может стать помехой?

– Нет. Это просто интрижка. Поверьте, он вполне готов к делу.

– Насколько я понимаю, Картер Филипелли весьма нервно реагировал на замечания Уэнделла.

– Вы правы. Настолько нервно, что даже попытался оказать на рынок давление, не заручившись согласием других членов КОР.

– Безумие какое-то. Это не по правилам. Филипелли уж точно вышел из-под контроля.

– Опять-таки верно, а кроме него – президент и министр финансов.

– Полагаю, Филипелли наш замысел не понравится.

– Смело можете ставить на это.

– А как вам удалось выяснить, что Филипелли действует на свой страх и риск?

– А сами-то вы не знаете?

– А что я должен знать?

– У Филипелли работает сын Чеймберса.

– Похоже, у нас везде есть свои уши, а, Билл?

– Ну а как же, Тернер?