Текст книги "Только хорошие индейцы"

Автор книги: Стивен Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Понедельник

Когда Льюис пятится назад, отталкиваясь ногами на своем раскуроченном двухцилиндровом «Роуд Кинге», и уже готов рвануть вперед, он замечает Джерри на самом краю автостоянки у почтового отделения, который опускает правую руку вдоль заднего колеса своего кастом-«спрингера» и шевелит указательным и средним пальцем, показывая перевернутый знак «мир», а потом быстро сжимает пальцы в крепкий кулак. Льюис понятия не имеет, что это значит: он никогда не ездил с настоящей бандой, как Джерри, который в молодости играл в «Беспечного игрока»[11]11
  Фильм 1969 года о двух мотоциклистах, путешествующих «в поисках Америки».


[Закрыть], но это должно означать что-то вроде «Сюда», или «Все чисто», или «Обгони, если догонишь», потому что вслед за ним газуют Элдон и Сайлас, а Льюис, как всегда, смотрит им вслед, хотя они направляются в сторону нового дома Льюиса, до которого по шоссе номер 13 добираться чертовски далеко.

Однако неофициальную иерархию никто не отменял, и, несмотря на то что Льюис уже пятый год таскает почту, он все еще считается новичком. А раз он крайний, то, когда Шейни выбегает из боковой двери, она в последний момент запрыгивает именно на заднее сиденье мотоцикла Льюиса.

Ее руки цепко обхватывают его бедра, а грудь довольно плотно прижимается к его спине.

– Привет? – удивляется он, сбрасывая газ и виляя передним колесом.

– Я тоже хочу увидеть, – говорит она, встряхивает головой и распускает волосы.

Отличное зрелище ждет Питу по возвращении домой.

И все же Льюис включает следующую скорость и занимает последнее место в цепочке, ему даже приходится прибавить скорость, чтобы не отставать.

Все они едут к нему домой потому, что Харли почти в десятилетнем возрасте повадился перепрыгивать через забор высотой в шесть футов как молодой пес, и Элдон заявил, что поверит в это только тогда, когда увидит собственными глазами. Ладно, они увидят. Они все увидят, в том числе теперь и Шейни.

Третьим едет Сайлас на своем дребезжащем «Скрэмблере», который плох на малых скоростях, зато на семидесяти пяти на нем вполне весело, если любишь играть со смертью. Элдон наступает Джерри на пятки на раздолбанном «Боббере». Джерри ездит на такой развалюхе только потому, что живет рядом с почтой и в плохую погоду ходит на работу пешком, так что ему не нужно иметь грузовик или легковушку и платить за нее страховку. К тому же из всех четверых он единственный не женат, что наверняка позволяет сэкономить немного денег. Джерри, однако, сам твердит, что это произойдет в скором времени: «Рано или поздно повалят и меня, хо-хо-хо!» Джерри, самый старший из них, в свои пятьдесят три года был обладателем седых, пышных, лихо загнутых усов, веснушчатой лысины, неопрятного хвостика на затылке и ледяных голубых глаз.

Сайлас почти всегда молчит, и в нем, возможно, течет какая-то доля индейской крови. Она проявляется не так сильно, чтобы Сайласа нарекли «Вождем» прежде, чем этот титул перешел Льюису, но… наверное, он настолько же индеец, как и Элвис. Может, его индейской крови и наскребется на пару синих замшевых туфель. Элдон утверждает, что он и грек, и итальянец, может, это шутка, которую Льюис не совсем понимает.

Джерри не претендует ни на что, кроме постоянной потребности в пиве.

Хорошо, что он нашел их после того, как потерял Гейба, Касса и Рикки.

Ну, после того как он от них уехал.

Об этом нет никаких газетных заголовков. Просто все та же старая новость.

Все водители, которые застряли в вечерней пробке, вытягивают шеи, чтобы чуть подольше поглазеть на Шейни. Скорее всего, ее фланелевая рубаха с пуговицами выбилась из юбки и развевается на ветру, грозя совсем слететь.

Чудесно.

Превосходно.

Льюис понимает, что ему не следовало рассказывать о Харли. Было бы лучше просто вернуться домой одному, может, бросить несколько лопат гравия на подъездную дорожку до возвращения Питы. Но… Харли же. Он не просто не молод, а чертовски стар для пса его размеров, его дважды сбивали на дороге, один раз даже мусоровоз, а однажды в него стреляли и попали в бедро. И это только то, о чем известно Льюису. Еще были и укусы змей, и дикобразы, и мальчишки с дробовиками, и обычные собачьи драки, в которые ввязывается любой пес.

Харли никак не удалось бы перепрыгнуть через этот забор. Да и зачем ему это делать? И все же Льюис видел его на дороге уже четыре раза, и два раза находила Пита.

Да он точно перепрыгивал, и, может, даже карабкался, чтобы перебраться через ограду.

И Льюису не следовало никому об этом говорить.

Только вот?..

Он все время думал о молодой самке вапити, которая никак не могла оказаться на полу в его гостиной, и поэтому, услышав лай Харли во дворе, Льюис в конце концов понял, как ему показалось, связь между этими событиями. Мог ли Харли лаять на вапити? Мог ли он видеть ее вне вращающегося вентилятора? Может, она все время была там, все эти десять лет?

Что еще хуже, если Харли мог ее унюхать, не из-за нее ли он перепрыгивал через ограду? Может, дело было не в текущих сучках за забором или в чем-то другом. Может, он хотел убраться подальше от этого дома.

И неважно, что они арендовали дом на целый год и потеряют гарантийный залог, если съедут… исчезнут.

– Держись, – говорит Льюис сидящей сзади Шейни и включает полную мощность, чтобы перепрыгнуть через речку и на мгновение испытать невесомость, перелетая через железнодорожные пути на другом берегу. Ему удается избежать встряски, от которой у него на каждом рельсе стучат зубы, сначала на одном, потом на втором.

Шейни издает вопль от восторга, а Льюис сбрасывает скорость и медленно сворачивает на Шестую улицу, проезжает по ней до Четвертой, а потом по прямому отрезку Американской авеню. Теперь он вырвался вперед, потому что никто из парней еще не бывал в его новом доме. Сделав три быстрых поворота, может, даже чересчур быстрых, наверное чтобы испытать Шейни, он останавливается у своего дома.

– Приехали, – говорит Льюис во внезапно наступившей после рева мотоциклов тишине.

Джерри, Элдон и Льюис соскочили со своих байков, но Льюис решил подождать Шейни.

– Блеск. – Она одновременно упирается ладонями в его спину и спрыгивает с сиденья, и Льюис был бы рад, если бы воспоминание об этом ее прыжке не преследовало его до конца недели.

– Где же этот замечательный летающий пес? – хриплым голосом спрашивает Джерри.

– Тебе скоро на боковую, дедуля? – спрашивает Элдон, он стоит далеко, Джерри до него не дотянется, но на всякий случай он принимает боксерскую стойку и пританцовывает.

Сайлас с ухмылкой осматривает фасад дома, его взгляд, как кажется Льюису, останавливается на высоком окне без занавесок. Он тоже смотрит на него. Это как раз окно их спальни.

– Ну, почтальон? – снова говорит Джерри.

Льюис уверен, что он всех так называет. Наверное, потому, что имена уже начали ускользать из его памяти.

Льюис набирает код на замке гаража, демонстративно вытирает туфли о коврик у двери и приглашает всех на выступление «известного на весь мир прыгающего пса».

– Он только начал это делать, – говорит он, как заправский туристический гид, пятясь спиной вперед. – Я всегда подозревал, что в нем есть немного волчьей крови, и еще крови ездовой собаки и бойцового питбуля. А теперь я еще грешу и на кенгуру.

– Снежный кенгуру, – вставляет Джерри, и на его дубленой коже вокруг глаз появляются морщинки.

Сайлас хихикает, проводит кончиками пальцев по крышке стола, а потом смотрит на них, будто проверяет их на чистоту.

– Псу нужно то, что лежит по другую сторону забора, вот для чего он учится прыгать, – высказывается Шейни.

Джерри что-то произносит сквозь усы, но никто его слов не слышит, и каждый раз, когда Льюис просит его повторить, Джерри просто отмахивается.

– Где маленькая леди? – спрашивает Элдон, хлопая большой ладонью по спинке дивана.

– Делает большие бабки, – отвечает Льюис и жестами изображает ярко-оранжевые жезлы, при помощи которых Пита паркует самолеты, и одновременно направляет свою маленькую туристическую группу направо от себя.

– В Грейт-Фолз нет никаких больших бабок… – начинает Элдон, но не заканчивает, вдруг заметив, что на спинке стула сохнет кружевное нижнее белье Питы.

– Поворачивай, поворачивай, – велит ему Льюис, с улыбкой взмахивая своими воображаемыми жезлами.

Шейни, проходя мимо белоснежного бюстгальтера, все-таки тихо бросает Льюису: «Красивое».

Хорошо, что в этот момент Сайлас берет с кухонного стола блок с передней фарой «Роуд Кинга» и поднимает его, чтобы заглянуть внутрь.

– Все еще ищешь седельные сумки? – спрашивает он.

– У тебя есть? – отвечает вопросом Льюис и поднимает щеколду на раздвижной двери. – Какого цвета?

– А все остальное у тебя хорошо сочетается по цвету? – встревает Элдон.

– Нарушение, нарушение, – кричит Льюис и машет на него жезлами, потому что он сейчас явный рефери.

Нет, не все части его мотоцикла пока подобраны по цвету. Но все будет. Он превратит его из скелета на колесах, каким он выглядит сейчас, в настоящий мотоцикл, каким Льюис его себе представляет. На седельных сумках настаивает Пита, так как при заносах они принимают на себя удар асфальта и защищают ноги и бедра. Льюис пытался объяснить ей, что это необходимо только для тех мотоциклистов, которые падают на бок, но заработал лишь гневный взгляд и никакого намека на улыбку.

– А что, вид драндулета Сайласа наводит на мысль, что у него дома валяются запчасти всех цветов? – через плечо бросает Джерри. – И он просто всем раздает лишние детали?

Мотоцикл Сайласа как раз сейчас в процессе преобразования и напоминает нечто среднее между гоночным великом и рисунком двенадцатилетнего мальчишки, на котором тот попытался изобразить мотоцикл своей мечты, но Сайлас только улыбается и пожимает плечами, потому что так оно и есть.

Льюис вынимает отпиленный от ручки швабры кусок, мешающий открыть раздвижную дверь, картинно раздвигает створки и открывает взглядам этих неверующих задний двор, пропустив их вперед, чтобы они убедились, что тут нет никакого обмана.

Он знает, что Харли должен быть там, а не гонять по соседским дворам, потому что перед отъездом на работу он привязал цепь Харли к ржавой упаковочной проволоке, заменяющей бельевую веревку, как делал каждое утро. Когда он видел пса в последний раз, тот бегал по двору взад и вперед. У него была миска с водой, место в тени, немного травы и бестолковое выражение на морде – все, что могло понадобиться псу. Бельевая веревка – это временное решение, но сгодится, пока Льюис найдет немного колючей проволоки, чтобы нарастить верхнюю часть забора.

– Может, он прыгун с шестом, как его мамочка, – кричит ему Элдон с настила веранды из неровных досок.

Льюис хвастался Питой перед ними, а Джерри и Сайлас даже пару раз встречались с ней, когда шли дожди и ей приходилось заезжать за ним на грузовике.

– Или цирковой фокусник, умеющий освобождаться от пут, – прибавляет Сайлас.

Льюис выходит во двор вслед на ними, оглядывает натянутую между ржавыми столбами бельевую проволоку, и понимает, что они правы: Харли нет. Как нет и проволоки между столбами, на которую вешают мокрое белье.

– Я убью этого пса, – говорит он и проходит дальше, чтобы убедиться, что Харли не стоит там, наблюдая за домом, и в этот момент Шейни, подошедшая к другому углу дома, возражает:

– Кажется, ты с этим немного опоздал, черноногий.

Она вытягивает губы, показывая Льюису, куда смотреть, и так как она явно не шутит, его горло сжимается от предчувствия беды и раскаяния.

Харли свисает на цепи с верха ограды, его глаза открыты, но ничего не видят, забор испещрен царапинами и бороздами от когтей, потому что он, очевидно, долго задыхался, пока не умер.

– Дерьмо, – произносит Джерри.

Харли Льюису подарила Пита девять лет назад. Одна из двух собак ее тетки ощенилась, отец щенков, предположительно, был настоящим боевым псом, а Льюис уже рассказывал ей о своей последней хорошей собаке в резервации, когда он был еще мальчишкой. Лошадь на параде лягнула его пса в голову, пока Льюис подбирал с земли конфеты вместе с остальными детьми. Поэтому Харли… был замечательным псом, он почти позволил ему почувствовать себя в Грей-Фолз как дома в тот первый год. Они вместе в него врастали. А теперь он мертвый висит на цепи, к которой привязал его Льюис.

– Сочувствую, приятель, – говорит Элдон, разглядывая свои дорогие сапоги, которые всегда надевает для поездки на мотоцикле.

– Похоже, ему почти удалось перепрыгнуть, – говорит Шейни от лица всех его гостей, она хочет сказать, что они верят рассказу Льюиса о том, как у Харли к концу жизни выросли пружины в лапах.

– Глупый пес, – только и получается выдохнуть Льюису, потому что он не доверяет своему голосу, готовому сломаться на кусочки.

А потом задняя нога Харли дернулась один раз, почему-то напоминая о том, как моргнули глаза вапити на полу гостиной. Той самки вапити, которая не была ни мертвой, ни живой на полу в гостиной Льюиса – которой там вообще не было.

Льюис реагирует на то, что Харли вроде как жив, неправильно, он не гордится такой реакцией: он втягивает воздух и делает шаг назад, чуть не упав на задницу.

Из них пятерых именно Сайлас первым бросается вперед и обхватывает Харли, приподнимая его, чтобы петля не давила на шею. Джерри тянет вверх свою мясистую лапу и освобождает цепь, застрявшую между двумя штакетинами забора, а Шейни уже стаскивает окровавленный ошейник через голову Харли, стараясь не повредить уши.

Сайлас поворачивается, прижимая к себе Харли, а Льюис, оторвав на мгновение от них взгляд, смотрит на Шейни. Она вроде бы хочет подойти и взять Харли на руки, но внезапно отскакивает назад, испугавшись обрушившейся на них лавины звука.

Элдон хватает за плечо Льюиса, словно хочет оттащить его в сторону, или сам хочет от него оттолкнуться, и даже Джерри, похожий на моржа, поднимает глаза быстрее, чем обычно.

Весь задний двор сотрясается, стремительно, громко и опасно, их всех разом оглушило, и Льюис совершенно уверен, что если бы тут стоял спринклер, распыляющий вокруг себя радужный веер из воды, то эта переливающаяся стена света исчезла бы и превратилась в туман.

Это поезд, который проходит через их поселок дважды в день, Пита его называет «Грозовым экспрессом». Именно благодаря ему они с Льюисом могут позволить себе снимать дом с такими высокими потолками. И именно из-за него Харли нельзя выпускать за пределы заднего двора.

Льюис поднимает взгляд на несущиеся мимо уголь и граффити, но перед глазами проплывает завтрашний газетный заголовок: «МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ ДАЖЕ НЕ МОЖЕТ ДОТРОНУТЬСЯ ДО СОБСТВЕННОГО УМИРАЮЩЕГО ПСА».

Иногда заголовки не врут. И на этот раз заметку на странице 12 сопровождает нечеткий черно-белый снимок, который машинально делает мозг Льюиса, потому что в данный момент он не может справиться с реальностью, когда поезд со скрежетом проносится мимо, пробивая необходимую ему дыру в окружающем мире: пасть Харли широко открывается, зубы сверкают, и он впивается зубами в того, кого считает причиной своей боли.

Сайлас отдергивает лицо как раз в мгновение укуса, именно в тот момент, когда зубы Харли вонзаются в кожу на его щеке, но от этого становится только хуже.

Вторник

Льюис использует маленькие, короткие обрывки клейкой ленты, чтобы выложить контуры некоего мертвого животного на ковре в гостиной. Для того чтобы доказать, что этого быть не могло, что оно даже не могло тут поместиться. Во всяком случае, так он пытается себя убедить.

Он отодвинул назад диван, а старый столик бабушки Питы сместил в другую сторону. Члены семьи Питы не принадлежат к потомственной богатой аристократии Грейт-Фолз – а такая вообще существует? – но так или иначе они жили здесь примерно с тех пор, когда здесь разместили первую резервацию.

Пита сейчас в гараже с Харли, у гнезда из спальных мешков и одеял, которое она соорудила для него, когда пришла домой со стихийной парковки, расположенной через две улицы от дома, и обнаружила Льюиса, Шейни и Элдона на заднем крыльце, которые по капле вливали воду в пасть Харли. Джерри повез Сайласа в больницу на грузовике, обмотав его лицо полотенцами.

Джерри вывел грузовик потихоньку, одной рукой крутил баранку, а другой придерживал Сайласа, чтобы сидел прямо. Когда они уехали, Элдон сказал: а ведь логично, что собака вцепилась в почтальона, правда?

Правда.

По мнению Питы, которая почти все детство нянчила собак, кошек и птенцов, Харли еще может выжить, но, возможно, и умрет. Сайласу такая опасность не грозила, однако перед тем как он уехал, Льюис видел его желтоватые зубы сквозь разорванную кожу щеки.

Джерри попросил Льюиса не винить в этом Харли. Пес не понимал, что делает. Когда весь мир причиняет боль, ты кусаешь его в ответ.

Из спальников и одеял в гнезде Харли Льюис собирался соорудить потельню на заднем дворе, но черт с ней. Может, он ее еще построит. Может, в следующем году, укутанный в жар, мрак и пар, Льюис зачерпнет воды из ведра и выплеснет немного на землю для Харли. В память о нем… и все такое.

Наверняка собак можно поминать так же, как и людей. А если нет, какой-нибудь старый вождь сойдет с неба и ударит его по руке.

Льюис отрывает еще один прямоугольник от липкой ленты, подлиннее, приклеивает его к ковру перед диваном, потом отклеивает и снова приклеивает, стараясь поточнее изобразить плавный переход от брюха к передней части задней ноги. Беда в том, что эти переклеенные части ленты через несколько минут начинают скручиваться, нарушая те очертания, которые Льюис пытается им придать.

Заднее копыто как раз начинает вырисовываться, когда Пита возвращается с кухонным полотенцем на плече и бутылкой козьего молока в руке. На долю секунды она выглядит мамой, утомленной младенцем в подгузнике, который едва научился ходить на подгибающихся ножках. Но этому не бывать, напоминает себе Льюис. Она не хочет детей, была против них даже в те первые недели в Восточном Глейшере. Не потому, что Льюис индеец, а потому, что до Льюиса Пита приняла уйму разных вредных химических веществ, за что придется заплатить любому ее малышу, и с самого начала жизни ему придется за нее сражаться.

В голове у Льюиса автоматически выскакивает заголовок, прямо из резервации: не «БЕЛАЯ КРОВЬ РАЗБАВИТ ИНДЕЙСКУЮ», на что он всегда надеялся, если женится на белой женщине, и к чему он себя готовил, на всякий случай – кто знает? – но «БЕЛАЯ КРОВЬ ПРЕДАЕТ ВСЕХ ИНДЕЙЦЕВ». Дело в том, как он поступал с древними туземными водоплавающими (вероятно, они были похожи на микроскопических лососей), несмотря на то что черноногие – лошадиное племя. Он виноват в том, что охотился на этих рыб, но он никогда не гнал их вниз по течению, и поэтому некоторые из его предков выжили после всех набегов, эпидемий чумы, резни, геноцида и диабета, и спаслись от езды на автомобилях со спущенными шинами, которые прикончили множество американцев; может быть, они поэтому и выстояли против этого большого пулемета Гатлинга[12]12
  Первый американский пулемет, предшественник «максима».


[Закрыть] истории?

– Как он? – спрашивает Льюис, кивая в сторону гаража.

– Думаю, это помогает, – отвечает Пита, поднимая бутылочку с козьим молоком.

По мнению одного из носильщиков багажа в аэропорту, козьим молоком можно вернуть к жизни щенка, подхватившего энтеровирус. У Харли совсем другая беда, но если козье молоко может сохранить жизнь щенку, у которого разжижаются кишки, тогда оно наверняка может как-то помочь псу, который большую часть вчерашнего дня умирал, а потом очнулся.

Такой исход не менее вероятен, чем все остальные.

Однако рано или поздно, и Льюису эта мысль была ненавистна, в какой-то момент, и очень скоро, дело дойдет до старого отцовского ружья и до последней прогулки Харли, или его выноса, или чего-то в этом роде.

Совсем не потому, что Харли был плохим псом, а потому, что он был самым лучшим псом.

Льюис использует то же самое ружье, что и десять лет назад. Если потребуется, он поедет в резервацию и возьмет его у Касса, потому что именно из этого ружья он убил ту молодую самку. Вапити, которую он пытается изобразить на ковре при помощи сотни обрывков липкой ленты.

– Нужна помощь? – говорит Пита, имея в виду его маленький проект.

Любой другой человек, любая другая жена глупого мужа, который пытается спрятаться от своего умирающего пса, выкладывая силуэт вапити на полу гостиной липкой лентой, велела бы прекратить мусорить в доме, перестать зря расходовать ленту и немедленно убрать все, что он натворил.

Пита пробирается к Льюису, садится рядом, берет рулон липкой ленты, отрывает полоски и держит их на кончиках пальцев, ожидая, когда он их у нее возьмет.

Она выдвинула теорию о том, что он тогда видел: если направить свет на спицы велосипеда, они создадут картинку на скорости и сохранят это расплывчатое, светящееся изображение, и так же, наверное, возник произвольный узор из светлой и темной пыли на обратной стороне лопастей вентилятора. Во время вращения лопастей из нее образовалось нечто вроде сгустка, и Льюис просто увидел в нем то, что ему подсказало чувство вины, – молодую самку вапити.

Только он не все рассказал ей о той самке.

Она вегетарианка, и не по причине слабого здоровья, а по этическим соображениям. Теперь по вечерам и он чаще всего ест картошку, или тофу, или бобы. И это прекрасно. Каждому индейцу средних лет необходима именно такая диета. Поэтому Пита наверняка выслушала бы всю его историю, издавала бы нужные звуки, смотрела бы на него так, будто все понимает, но ей было бы больно слушать его рассказ, и ей пришлось бы пойти к школе и нарезать круги по беговой дорожке, чтобы убежать от этой истории. Лучше не рассказывать ей все до конца, не обременять ее и не оставлять шрамов на ее памяти. Да и кто знает? Возможно, выслушав его, она просто встанет и уйдет, и больше не вернется.

Двадцать минут спустя, или через час, Льюис более или менее точно выложил очертания самки вапити… скорее менее, чем более.

Он встает, чтобы посмотреть на нее сверху, и он понятия не имеет, как его далекие предки делали это в прошлом. Те лошади, которых они рисовали на балках или боковых стенах хижин, не были анатомически точными – как и эта вапити – но они свидетельствовали о близком знакомстве с их фигурами, их очертаниями, а эта самка из липкой ленты получилась совсем непохожей. Скорее можно подумать, что кто-то рассказал Льюису о вапити, а он сам никогда не видел настоящего оленя в реальной жизни.

Пита прижимает ладонь ко рту, чтобы сдержать смех, и Льюис тоже вынужден улыбнуться.

– Выглядит так, будто пятилетний ребенок пытался обвести по контуру гигантскую овцу, – говорит он. – Пока приканчивал третью бутылку пива с утра.

Пита падает на отодвинутый в сторону диван, поджимает под себя ноги и прибавляет:

– А овца при этом лягалась, стараясь вырваться.

– Овцы ничего не понимают в искусстве, – говорит Льюис и падает на диван рядом с ней.

Из этого положения он, разумеется, в конце концов смотрит сквозь вентилятор снизу, а потом на точечный светильник, который опять не горит. Это загадка, которую ему никогда не отгадать, он с этим уже смирился. Некоторые осветительные приборы понять невозможно, нечего и пытаться.

– Так что дальше? – спрашивает Пита.

Секунд тридцать Льюис не отвечает, потом наконец произносит:

– Это глупо.

– Что? – спрашивает Пита. – А не глупо было взбираться по шаткой лестнице в середине дня, когда ты был один, рискуя разбить голову?

Она права.

Остановившись поприветствовать Харли и сказать ему, что Элдон работает вместо его хозяина в утреннюю смену, Льюис снова тащит в гостиную высокую алюминиевую лестницу от торца дома.

– Она стояла здесь, – говорит Пита и ставит лестницу почти прямо под вентилятором.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Льюис.

Она поворачивается в другую сторону, широко расставляет ноги и наклоняет лестницу так, что красная верхушка из пластика точно совпадает с вмятиной в стене на противоположной стороне гостиной.

– Ох, – говорит Льюис. – Как ты думаешь, нам вернут залог?

– Ты переоцениваешь важность гарантийных залогов, – отвечает Пита совсем как настоящая индианка.

– Погоди, – говорит ей Льюис и идет в гараж, потом возвращается обратно с мешком для мусора из морозильника. Этот мешок сменил вместе с ними шесть арендованных домов и один так и не отремонтированный до конца подвал.

Возможно, от него будет плохо пахнуть. А может, и нет.

– Он до сих пор у нас? – удивляется Пита.

Льюис пытается открыть мешок, но это больше похоже на попытку развернуть тамале[13]13
  Мексиканская лепешка из кукурузной муки с мясным фаршем, завернутая в кукурузные листья.


[Закрыть] из пластика, такой мешок старый. И у него щемит сердце, так как внутри лежит шкура, которую он обещал той молодой вапити когда-нибудь использовать, чтобы все, что она вытерпела, не было напрасным.

Он рассказывал Пите, что тогда шел густой снег, а она была похожа на взрослую самку, а не на подростка. Что он бы никогда не нажал на курок, если бы хорошо ее рассмотрел.

Не совсем ложь. Просто не вся правда.

Льюис отбрасывает воспоминание и возвращается к тому, что сейчас делает: воссоздает место преступления? Нет. Скорее воспроизводит тот несчастный случай. На этот раз с помощью реквизита.

– Она еще?.. – спрашивает Пита, глядя на плотный узел из скатанной шкуры оленихи, все еще покрытой шерстью.

Льюис пожимает плечами, он не знает, целая она одним куском или же начала крошиться. В ней много надрезов и дыр, потому что, во‐первых, он не мастер свежевать животных, а во‐вторых – тот купленный в фактории нож, которым он тогда работал, затупился минуты через три.

Следует ли дать шкуре оттаять перед тем, как ее разворачивать? Сгодится ли для этого микроволновка? И сможет ли он потом есть разогретые в ней продукты?

– Я просто… – произносит он и торжественно кладет шкуру в середину фигуры из упаковочной ленты. Она похожа на толстый, волосатый буррито, и Льюису приходится сосредоточиться, чтобы удержаться от кашля, потому что кашель может вызвать у него рвоту, а ему не хочется оскорбить ее память.

– Вероятно, этого достаточно, – говорит Пита, откидываясь на спинку и обводя взглядом шкуру, ленту, всю эту сцену.

– Ну, тогда… – Льюис ставит одну ногу на нижнюю перекладину лестницы и берется одной рукой за другую перекладину, выше.

– Вентилятор вращается с той же скоростью? – спрашивает она.

– Я с ним ничего не делал, – отвечает он. – А ты?

Она отрицательно качает головой и кивает ему: давай, я буду смотреть.

– Я стоял на этой ступеньке, – рассказывает он, поднимает руку и касается той перекладины, на которой стояла его нога, а потом лезет выше.

Он ждет, когда вращающиеся лопасти вентилятора снова окажутся на уровне его груди, а потом смотрит сквозь них вниз. На Питу на диване. На мертвую вапити из липкой ленты и волосатый буррито вместо живота.

– Может, дело в освещении, – говорит Пита, слезает с дивана и отходит на край гостиной, где стояла тогда, когда Льюис начал свое медленное падение.

– Я отбрасываю тень? – кричит она ему снизу. Она включает за спиной свет в прихожей, потом выключает его, не двигаясь с места.

– У тебя в руке был пакет, – говорит ей Льюис, по-прежнему надеясь, что это может сработать, что произошедшему можно найти какое-нибудь объяснение.

– Ладно… – откликается она. Пита, кажется, не очень поверила в возможность что-то изменить с помощью пакета, но все равно идет на кухню, чтобы его отыскать.

Пока ее нет, Льюис смотрит поверх вентилятора на вмятину, оставленную лестницей в стене гостиной. Новая рана в этом доме.

Там что-то мелькает, подобно остаточному изображению на экране, оставшемуся после кадра, которое пытается прокрасться незамеченным. Он на девяносто процентов уверен, что видит на стене тень человека. Слабую тень, мелькнувшую всего на одну секунду.

Женщина с головой, не похожей на голову человека.

Она слишком тяжелая, слишком длинная.

Когда она поворачивается и смотрит на него своими широко расставленными глазами, он поднимает руку, чтобы заслониться от нее, спрятаться, но уже слишком поздно. Уже десять лет как поздно. С тех пор, как он нажал на тот курок.