Текст книги "Кто эта Сильвия"

Автор книги: Стивен Данстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Данстон Стивен
Кто эта Сильвия

Стивен Данстон

КТО ЭТА СИЛЬВИЯ?

Действующие лица:

Анджела

Генри

Майкл

Сэр Арчибальд

Сопуит-Плэкетт

Сильвия

Тихо звучат заключительные аккорды второй части. Пятого фортепьянного концерта ми минор Бетховена.

Анджела. Генри...

Генри. Мм?

Анджела. Ну посмотри...

Генри. Мм? Что?

Анджела. Уже вот-вот...

Генри. Да-да, прости, я задумался. Где она? А, вот... (Пауза.) Ты уверена?

Анджела. Конечно, милый. Материнское сердце не обманывает.

(Пауза. Оба разглядывают капсулу.) Я так счастлива. А ты?

Генри (со сдержанной отцовской гордостью). Я тоже. Все-таки не каждый день...

Анджела. Да... (Вздыхает.) Настоящий выводок... Наш с тобой.

Какое счастье! (Вздыхает, Внезапно.) Ой, Генри! Уже! Она лопнула!

Генри. Смотри-ка, в самом деле!

Анджела. Генри!

Генри. Анджела...

Анджела. Как я рада! Интересно, сколько их?

Генри. У Кена и Дорин было двенадцать.

Анджела. Не говори мне о них. Не желаю о них слышать.

Генри. Только из-за того, что они другой породы...

Анджела громко ахает. Музыка, еле слышная до сих пор, становится громче. Звучит заключительная часть концерта.

Анджела (вне себя от радости). Генри! Милый! Как же долго я ждала... Посмотри, сколько их все-таки? Правда, чудесные? Такие красивые, светленькие, почти прозрачные. Сама невинность. Без крыльев они кажутся такими беззащитными. Все похожи на тебя! Генри, помоему, их не меньше двенадцати. Может быть, и больше. Первый, второй, третий, четвертый... Нет, постой... Я этого посчитала?.. Лучше снова: первый, второй, третий, четвертый, пятый...

Оба считают одновременно, но вразнобой.

Генри. Первый, второй, третий...

Анджела. Первый, второй, третий... (Несмотря на несколько попыток, им не удается насчитать больше десяти.) Одиннадцать.

Генри. Нет, дорогая, кажется, десять.

Анджела. Ты уверен?

Генри. Вроде бы да.

Анджела. Вон еще один.

Генри. Разве? Нет, к сожалению, это только оболочка.

Анджела (разочарованно). Жалко. Ну ладно, хотя бы десять.

Генри. "Хотя бы"! Десять – прекрасное число.

Анджела. К тому же они такие красивые.

Генри. Конечно, важно качество...

Анджела, ...а не количество.

Генри. Именно.

Анджела. Не знаю, как бы я справилась, если б было двенадцать.

Генри. Бегали бы повсюду...

Анджела. Вертелись под ногами.

Генри. Конечно.

Анджела. Я бы не смогла отличить одного от другого.

Генри. Еще бы.

Анджела. Ну ладно... Значит, у нас десятеро. А сколько мальчиков?

Генри. И сколько девочек?

Анджела. Давай посчитаем, ты – девочек, а я – мальчиков.

Генри. Давай.

Они, как и раньше, считают вместе.

Анджела. Первый... второй... третий... четвертый... пятый.

Генри. Первая... вторая... третья... четвертая... пятая.

Анджела. Замечательно!

Генри. Да.

Анджела. Нет, ты подумай!

Генри. Да, лучше не бывает.

Анджела. Как раз то, о чем я мечтала. (Мечтательно.) Морис, Себастьян, Поль, Энтони и ...Томас.

Генри (тоже мечтательно). Сара, Элизабет, Ребекка...

Анджела. Анджела.

Генри. Анджела? Но ведь ты Анджела.

Анджела. Ну и что?

Генри. Ладно, в самом деле, пусть будет Анджела. Анджела и... и...

Сильвия.

Анджела (очень мечтательно). Сильвия...

Звучит мелодия из вокального цикла Джеральда Финци "Let us garlands bring" ("Who is Silvia?").[* Финци, Джеральд (1901-1956) – английский композитор. "Let us garlands bring" – вокальный цикл для баритона на тексты Шекспира (Ор. 18)] Она постепенно смолкает. Служебное помещение. В тишине тикают часы. Майкл разбирает на столе бумаги и фальшиво насвистывает.

Майкл (задумчиво). Гм, гм... гм... Мм. Гм... Гмгмммм. (Снова потихоньку насвистывает.)

Слышно, как кто-то идет по коридору. Дверь открывается, входит сэр Арчибальд Сопуит-Плэкетт. Майкл перестает свистеть.

Добрый день, сэр Арчибальд.

Плэкетт. Здравствуй, Майкл. Ты сегодня рано. Давно пришел?

(Снимает пальто и надевает рабочий халат.)

Майкл. Недавно. Посмотрел кое-какие данные. У всех прошлогодних личинок линька уже кончилась. И у тех, которых мы держим в темноте, и у тех, что на свету.

Плэкетт. Хорошо. Просто замечательно. Значит, скоро всерьез займемся циркадными ритмами. Прекрасно... Как себя чувствует самец, которого мы на прошлой неделе поместили в темную камеру?

Майкл. Примерно так, как мы и предполагали. Датчик показывает снижение активности.

Плэкетт. Тоже хорошо. Я хочу на нем попробовать трансплантацию.

Если пересадить этому старичку субоэзофагеальный ганглий какогонибудь из молодых самцов, активность может восстановиться. Вообще Periplaneta хороший материал. Я как-то пробовал пересадку на термитах.

Майкл (перебивает его). Boletoteros Cornutus?

Плэкетт. Угу, ты тоже с ними работал?

Майкл. Нет, о них писали Парк и Купер в "Вопросах экологии".

Плэкетт. Да, у меня были почти такие же результаты. Один жук продержался в полной темноте без снижения активности три с половиной месяца. Три с половиной! Представляешь, что за это время можно сделать!

Майкл. Совершить полтора кругосветных путешествия.

Плэкетт. Вот-вот.

Майкл. Конечно, если постараться.

Плэкетт. Ну разумеется. Ты в колледже, кажется, занимался биоритмами?

Майкл. В общем-то нет. Мы исследовали половые феромоны и возможности их использования для борьбы с вредителями.

Плэкетт. Понятно.

Майкл. Правда, мы провели несколько опытов с палочником. В основном по ритму локомоторной активности.

Плэкетт. Удаляли мозг?

Майкл. Да. Обнаружили, что удаление мозга или хотя бы уничтожение передних долей, а также субоэзофагеального ганглия или части циркумоэзофагеальных нервов приводит к потере ритма.

Плэкетт. Любопытно.

Майкл. Еще удивительнее, что после пересадки нового мозга или ганглия ритм все равно не восстанавливается.

Плэкетт. Несчастный Carausius Morosus!

Майкл. Да уж, действительно несчастный. Но я рад, что теперь занимаюсь тараканами.

Плэкетт. Вот и хорошо. Тогда пошли работать.

Они беседуют по пути из кабинета в лабораторию.

Майкл. Да, как себя чувствует леди Мери? Ей не лучше?

Плэкетт (задумчиво). Нет... Увы, нет. Ты знаешь, я...

Останавливаются.

Майкл. Вы хотели что-то сказать?

Плэкетт. Надеюсь. Да, я очень надеюсь, что опасность меньше, чем ей представляется.

Майкл. Так что все зависит...

Плэкетт. Да, от результатов анализов.

Майкл. Когда они будут?

Плэкетт. Завтра или послезавтра.

Майкл. Я буду вас ругать.

Плэкетт. Да, не повредит.

Майкл. А как... э-э... как... Вам ничего не писала... э-э...?

Плэкетт. Сильвия?

Майкл. Э-э... да.

Плэкетт. Видел бы ты сейчас себя. Олицетворенное смущение.

Майкл (смущенно). Мм.

Плэкетт (с иронией). Ах, Сильвия, прелестное создание. Она пленила тебя с первого взгляда.

Майкл (он по-прежнему являет собой образец смущения влюбленного). Да, я... я думаю... э-э...

Плэкетт. Но тебе я это прощаю. В конце концов, никого, кроме тебя, я для нее не желаю, так что можешь быть спокоен. Что до твоего вопроса, то с начала учебного года она нам еще не писала. А теперь, дабы не нарушить трудовую дисциплину и избавить тебя от неловкости, воздержимся от праздных разговоров и займемся трудным и тонким делом пересадки ганглия... (Плэкетт нажимает на магнитофонную кнопку.) Что сегодня слушаем?

Майкл. Моцарта.

Плэкетт. У тебя просто страсть к нему. (Он роется в кассетах.) Так.

Моцарт. Концерт "К 467". Годится?

Майкл. Замечательно.

Плэкетт. Я думаю!

Он нажимает на кнопку. Музыка начинает звучать, но скоро прекращается. Пауза. Музыка снова слышна, но очень тихо, ее заглушают стенки стеклянной камеры, в которой теперь происходит действие. Звучит конец второй части концерта.

Анджела. Это не дело. Генри, надо поесть.

Генри (еле слышно мычит). Ммм...

Анджела. Ну поешь. Генри... Хотя бы ради меня... Ну пожалуйста...

Генри (понимая, что дурное настроение не стоит обращать в грубость). Ладно.

Анджела (с заметным облегчением). Вот хорошо, ты сразу почувствуешь себя гораздо лучше. Я тебе совсем немного положу. Вот.

Не пойму, что с тобой происходит в последнее время. Объяснил бы.

Генри. Не знаю, сможешь ли ты понять.

Анджела. Генри, как тебе не совестно! После стольких лет жизни!

Генри. Прости, я и сам плохо понимаю, что со мной. Это началось с того самого дня, когда они вылупились... то есть, конечно, не сразу, а после того, как ОН пришел и забрал их... Я никогда, никогда не забуду, как ОН взял и забрал их... Уже год прошел. Ты, я помню, очень убивалась, я должен был держаться и больше беспокоился за тебя. Потом мы оба как будто успокоились – все-таки у нас остался Себастьян.

Анджела. И Энтони...

Генри. Да. И Сильвия...

Анджела. Да, и Сильвия, конечно. (С легким смешком.) Странно, мне даже не верится, что раньше мы жили без нее.

Генри. Да, она нам большая поддержка.

Анджела. Очень.

Генри (снова помрачнев). Но всегда оставалось это ощущение...

Анджела (твердо). Неправда.

Генри (не замечая ее слов). Всегда оставалось ощущение... чего же?.. Не знаю? Ощущение, что мы чего-то не поняли.

Анджела. Успокойся.

Генри. Может быть, это потому, что на прошлой неделе неожиданно исчезли Кен с Дорин и их Дэррен.

Анджела (упоминание о соседях ей неприятно). Не надо. Генри.

Конечно, у них тоже могут быть свои несчастья, но...

Генри (перебивает). Не только могут быть, но и есть. В конце концов, они такие же тараканы, как и мы.

Анджела. Нет, Генри, здесь ты не прав. Ложной сентиментальности надо избегать. Все это время я постоянно помнила, что мы – другие.

Это давало мне силы. Если мы действительно хотим когда-нибудь вернуться к нормальной жизни, мы должны сохранить свои принципы. Я не отрицаю, они тоже пострадали, но у них осталось четверо, а у нас, с тех пор как мы лишились Сары и Элизабет, только трое. К тому же обе их девочки и этот противный мальчишка – все время забываю, как его зовут – очень мало развиты. Никогда не слышала, чтобы кто-то из них сказал что-нибудь умное.

Генри (уклончиво). Но...

Анджела. А Дэррен? Он откровенно неприятный. Какой-то грубый, вульгарный. Я даже рада, что его забрали. Знаешь, я не исключаю (понизив голос), я не исключаю, что отец их бил.

Генри. Да что ты!

Анджела. Но я и не думаю их жалеть. Они и не того заслуживают.

Генри. Но, дорогая, едва ли это их вина.

Анджела. А чья же? Ведут себя как настоящие вандалы, мальчишки подбивают девчонок делать всякие... нехорошие вещи. Кто в этом виноват? Могли бы по крайней мере разговаривать повежливей. Хотя бы девочки.

Генри. Мы не должны забывать, в какой среде они воспитывались.

Анджела. Как раз этого я и не забываю. Помнишь, как мы впервые представились друг другу: "Очень рада с вами познакомиться. Меня зовут Анджела, а это Генри, мой муж". И что она мне ответила: "А-а-а, чао, Андж!" Андж! Только что меня увидела и сразу – Андж!

(Подражая Дорин.) "Чао, Андж, я Дорин. А это вот – Кен, Кеннет".

(Имитирует Кена.) "Здорово, Андж, привет. Генри". ( Анджела столь живо представляет сцену знакомства, что Генри, невольно начинает хихикать.) "Рада с вами познакомиться, Кеннет. Откуда вы?" (Имитируя Дорин.) "Мы токо щас с вокзала – мы там раньше в ресторане жили.

Ваще там здорово, тепло, ваще отлично. Ваще у вас тоже ниче – тепло".

– "Вообще-то мы тоже не отсюда – только вчера приехали". – "Ну все равно, но на вокзале было просто прелесть, особенно в уборной, где мы жили". Подумать только! Они жили в уборной! Разве я могла сказать ей, что наши предки из обеденной залы Кэмбриджского колледжа святой Магдалины?

Генри. И все-таки сказала.

Анджела. Правда? Ну может быть. Все равно на нее это, кажется, не произвело никакого впечатления. А как она смеется! Просто неприлично!

Как мы могли их так долго терпеть?

Анджела наконец осуществляет долго подавляемое желание спародировать смех Дорин: слышен режущий ухо, визгливый хохот.

Генри, по природе более добродушный, не в силах удержаться от смеха.

Анджела повторяет представление. Оба хохочут. Приближается Сильвия, смех постепенно смолкает.

Сильвия (в ее манере говорить слегка заметно нежелательное "постороннее" влияние). Пап-мам, привет.

По тому, как Анджела и Генри с ней разговаривают, ясно, что Сильвия любимица. Они до сих пор относятся к ней как к маленькой, хотя она уже давно не личинка, а вполне взрослая.

Анджела. Здравствуй, детка. Вы ходили прогуляться? Тебе понравилось?

Сильвия. Да. Классно! Уф, я так бежала, совсем запыхалась. Джеки и Трейси...

Анджела (с заметным охлаждением). Джеки и Трейси? Сильвия, как ты...

Сильвия. Мам, дай я договорю. Мы просто...

Анджела. Сильвия, довольно того, что ты о них упоминаешь. Ясно, что...

Сильвия (перебивает). Мам, ты не права.

Анджела. Не перебивай меня. Кажется, я достаточно ясно объяснила...

Сильвия (снова перебивает). Я уже взрослая, сама могу решить, что мне делать.

Анджела. Взрослая или нет, но некоторые вещи тебе еще только предстоит понять. Мы с твоим отцом много испытали. Ты знаешь, мы поселились здесь только на время и надеемся вернуться в общество, к которому принадлежим по рождению и воспитанию. Мы не можем допустить, чтобы наша дочь...

Сильвия (снова перебивает). Бредятина!

Анджела (пораженная грубостью выражения). Сильвия!..

Сильвия. Мам, ты пойми...

Анджела (перебивая, строго). Нет, Сильвия, здесь нечего понимать, я просто...

Генри (перебивая ее). Ради Бога, не ссорьтесь. (Пауза. Обращаясь к Анджеле, мягко.) Анджела, давай все-таки выслушаем ее. Потом будем решать.

Анджела (ледяным тоном). Что ж, хорошо.

Сильвия. Собственно, ничего особенного. Я только хотела сказать, что Джеки и Трейси... то есть я им сказала, что вы не против... В общем, я пригласила их к нам... ведь Кена и Дорин забрали. (В камере воцаряется тяжелое молчание. Снаружи за стеклом звучит Моцарт.)

Все равно Себастьян и Энтони сейчас у них. Себастьян бывает там гораздо чаще, чем вы думаете. Ему нравится Трейси.

Семейная сцена прерывается: снаружи слышны тяжелые шаги, ктото поднимает стеклянную крышку камеры (музыка стала громче, раздаются истошные крики: "Нет", "Это ОН!", "Генри, сделай чтонибудь!"

Анджела. Генри!

Генри. Успокойся, дорогая. ОН на той стороне.

Отдаленные крики о помощи.

Анджела. Но ОН может...

Генри (перебивая, нарочито спокойно). Нет, дорогая, нам ничто не грозит. А вот Джеки и Трейси и этого... как его... Одним словом, мальчика стоит пожалеть.

Анджела (с огромным облегчением). Да, Генри, да. Мы должны состра... Генри! Генри! (С нарастающим ужасом.) Генри-и-и! ОН взял Себастьяна! СЕБАСТЬЯНА!!! (Истерически рыдает.)

Шаги удаляются. Генри не в силах сказать ни слова. Сильвия всхлипывает. Анджела рыдает. Звучит Моцарт. Шаги возвращаются, кто-то опускает что-то в камеру и закрывает крышку. Музыка звучит глуше. Шаги удаляются. Всхлипывание прекращается, все разглядывают то, что было принесено.

Сильвия. Что это ОНИ принесли?

Анджела (в потрясении). Это... это... Нет, не может быть. Это они!

Генри. Не может быть.

Сильвия. Кто это?

Анджела. Ты не узнаешь? Это твои сестры Сара и Элизабет воскресли из мертвых. O...о...o-o-о... мне кажется, я...о...о-о-о. Все сразу и так неожиданно, это выше моих сил... Я... кажется, я сейчас... (Падает в обморок.)

Генри. Посмотри, что ты наделала. Ладно, что теперь стоять. Иди поздоровайся с сестрами.

Музыка становится громче и завершается бравурной каденцией в ми мажоре.

Ресторан. Никаких особенно резких звуков – это первоклассное заведение. Майкл наливает себе бокал вина. С удовольствием пробует.

Майкл (навстречу приближающемуся Плэкетту). А, сэр Арчибальд.

Плэкетт (его голос звучит чуть тише, чем голос Майкла). Привет, Майкл! Хорошо, что взял вино. Я надеюсь, ты уже все заказал.

Майкл. Да. Скоро подадут.

Плэкетт (садясь). Что? Говядину?

Майкл. Да.

Плэкетт. Что ж... это хорошо.

Пауза.

Майкл. Э-э... как себя чувствует леди Мери? Надеюсь, ей не хуже?

Плэкетт (устало). В общем-то нет. Но, знаешь, Майкл, она так на меня смотрит...

Майкл. Ничего, что мы обедаем здесь? Она не против?

Плэкетт. Господи, должны же мы где-то есть. Я готовить не умею, а она не может. И прислуги у нас теперь нет. Одна Алиса. Еду для Мери она приносит, но двоих обслуживать ей не под силу. Нет, дело не в этом, она никогда не возражала против моего режима. Не всякая жена потерпит, чтобы муж отсутствовал весь вечер и большую часть ночи, но она всегда говорила: милый, на первом месте должна быть твоя наука.

Нет, она смотрит не с упреком, а со страхом... Вот что. Сегодня вечером она впервые заговорила об этом. Сама. Говорит: "Арчи, ведь у меня рак?" Рак. Первая сказала.

Майкл. Но... вы оба давно этого боялись?

Плэкетт. Да.

Пауза.

Майкл. Может быть, нам лучше на время оставить работу, чтобы вы могли быть с ней?

Плэкетт. Боюсь, что будет хуже. Она решит, что умирает, что я уже все знаю и только скрываю от нее.

Майкл. А, понятно.

Плэкетт. Тонкое дело...

Майкл. Да, конечно.

Плэкетт. Естественно, если анализы покажут, что она, то есть что у нее, тогда... сам понимаешь... ночные дежурства... Наверное, придется притормозить. (Желая взбодриться.) Но не будем об этом. Что пьем?

"Вон романэ"? Мм.

Майкл. Я знаю, вы больше любите кларет...

Плэкетт (перебивает). Нет, ничего, это тоже хорошо.

Майкл. Если вы помните, я на прошлую пасху был в Боне и там на виноградниках купил корзину этого вина семьдесят восьмого года.

Правда, мне показалось, что оно еще не дошло.

Плэкетт. Интересно, какого года это? О, семьдесят первого! Должно быть хорошим. Что ж, попробуем.

Майкл наливает вино. Оба одновременно пробуют и хвалят вкус:

"Недурно, недурно. Выпьем за здоровье?.."

Майкл. Леди Мери, конечно.

Плэкетт. За леди Мери!

Пауза.

Плэкетт. По-моему, мы должны поднять бокалы еще и за вас с Сильвией.

Майкл (в смущении). У-у... э-э... (Смущенно смеется.)

Плэкетт. За тебя и Сильвию! (Он выпивает, причмокивает и ставит бокал на стол.) Как без меня идут дела в лаборатории?

Майкл. Ничего особенного. Две самочки, которых мы после инъекций вернули в нормальные условия, пока еще не умерли.

Плэкетт. Не умерли? Хорошо. Значит, мы все сделали правильно. Я рад. Очень трудно найти точную сублетальную дозировку. Завтра можем сделать снимки в ультрафиолетовом излучении. (С внезапным беспокойством.) Надеюсь, отклонения от нормы все-таки есть?

Майкл. Разумеется. Самочки совершенно заторможенные.

Плэкетт (с облегчением). Хорошо. Невероятно интересно наблюдать, как сердце справляется с почти полной неподвижностью.

Так, это нам на сегодня. И, кроме того, надо не забыть, что мы должны удалить кому-нибудь глаз.

Майкл. Самке или самцу?

Плэкетт. Безразлично. Возьми самца, тогда две самочки останутся нам на завтра для извлечения corpora cardiaca.

Майкл. Правильно.

Плэкетт. Завтра же начнем и парабиоз.

Майкл. Я не совсем уверен в нашей методике. Предположим, мы отсекли голову у одной из двух особей и соединили обе кровеносные системы в одну. А вдруг они захотят пойти в разные стороны? Они снова оторвутся друг от друга.

Плэкетт. Да нет же, Майкл, мы воспользуемся методом Харкера.

Неповрежденная и обезглавленная особи соединяются спина к спине.

Неповрежденная оказывается сверху.

Майкл. Понятно. А лапки отсекаем?

Плэкетт. Разумеется. И, знаешь, просто поразительно, как долго тараканы могут жить без головы. Жаль, что я не знал этого, когда учился в школе. Тогда мы их просто давили, они ползали по полу в раздевалке.

Особенно много их было с утра... А послезавтра нас ждет самая интересная операция. Пересадим кому-нибудь второй ганглий и посмотрим, как он будет конфликтовать с основным. А, вот и наше мясо.

К сожалению, на основательный обед у нас нет времени. Здравствуй, Вильям, рад тебя видеть.

Пауза. Официант ставит на стол тарелки. Происходит обмен любезностями: "Как вы себя чувствуете, сэр Арчибальд?", "Лучше не придумаешь" и т.д. и т.д. Ясно, что Майкл и Плэкетт здесь завсегдатаи.

Замечательно. Приступим.

Они начинают есть и пить, что заметно отражается на звучании диалога. Пауза.

Майкл (собравшись с духом). Э-э... сэр Арчибальд...

Плэкетт. Что, Майкл?

Майкл. Я хотел спросить... про... про... Сильвию...

Плэкетт. Ясно, про кого ж еще!

Майкл. Дело в том... э-э...

Плэкетт. Не тяни.

Майкл. Дело в том... (Выпаливает залпом.) Пока она в Кэмбридже, мы не можем видеться, а я ничего не говорил ей о своих чувствах и не знаю, что бы она мне ответила, к тому же она моложе...

Плэкетт (с набитым ртом). Ненамного.

Майкл. Да, ненамного, но все-таки... (Сознавая, что говорит банальности.) Теперь она в новой обстановке, вокруг много интересного.

Кроме как на саму себя, ей сейчас не на кого положиться, а ведь она должна найти свое место в жизни. Конечно, появятся какие-нибудь...

Плэкетт. Похитители?

Майкл. Кто?

Плэкетт. Похитители.

Майкл. Э-э...

Плэкетт. Мужчины.

Майкл. Э-э...

Плэкетт. Так?

Майкл (мрачно). Так.

Плэкетт. Нет, не так.

Майкл. Почему?

Плэкетт. Потому что она тебя обожает. Просто обожает. Ты для нее... как солнце для... В общем, ты для нее лучше всех.

Майкл (с твердим намерением не смущаться). Я совершенно уверен, что это не так. Конечно, появятся, как вы выразились, похитители. Какой-нибудь неотразимый студент. Она легко очаровывает, но и сама очаровывается: ей все интересно, все внове.

Плэкетт. Нет, Майкл. Может, я чудаковат и староват – для такой дочери, конечно, староват – но надеюсь, за двадцать лет я все-таки неплохо ее узнал.

Майкл. Она вам пишет?

Плэкетт. Пока нет.

Майкл. Вот видите.

Плэкетт. Глупости, Майкл! Всего полтора месяца как она уехала.

Майкл. Да, но во время каникул она почти не была дома. Половину времени провела за границей.

Плэкетт. Так это в Испании, с экологической экспедицией.

Майкл. В экспедициях тоже всякое случается. Кроме того, это было в Португалии.

Плэкетт. Разве?

Майкл. Да. Вот видите, вы даже не знаете, чем она занимается.

Может быть, она с кем-то...

Плэкетт (перебивает его). Майкл, дорогой мой, я бьюсь об заклад, что она целыми днями просиживает в библиотеке научной периодики на Бенет-стрит, а в десять минут десятого закрывает книгу, зевает:

"Господи, какой трудный день", – и отправляется к себе в Клэрколледж спать. Говорят, теперь студентки предпочитают жить именно в Клэр-колледже.

Майкл. И студенты тоже. Там общая лестница для мужского и женского общежитии.

Плэкетт. Не знал. Сам я учился в колледже Святой Магдалины.

Майкл. Да, вы говорили.

Плэкетт. Прекрасный колледж.

Майкл. Охотно верю.

Плэкетт. В обеденном зале – свечи.

Майкл. Неужели?

Плэкетт. Приборы из серебра.

Майкл. Ну разумеется.

Плэкетт. По вечерам – полчища тараканов.

Майкл (с неподдельным интересом). Правда? Никак не могут вывести? По-моему, это не совсем... гигиенично?

Плэкетт. Там все к этому привыкли. Выпей еще, спать будешь лучше.

Майкл. Ммм. Да, пожалуй...

Ресторанный шум затихает.

Приглушенно звучит ария из первого акта оперы "Так поступают все" Моцарта.[* "Cosi fan tutte" – опера 1790 года]. Анджела захлебывается плачем, Генри пытается ее утешить.

Генри. Не плачь, моя хорошая, не плачь, довольно. (В продолжение всего разговора Анджела плачет.) Плачем ничего не поправишь... Мы должны научиться шире смотреть на вещи.

Анджела (горько). "Шире смотреть"!

Генри. Не в прямом смысле, конечно. Мы должны быть рады хотя бы тому, что его нам вернули. Ведь он жив. Жив.

Анджела. Мой дорогой Энтони...

Генри. Он так же дорог нам, как и прежде.

Анджела. Но он ослеп. (Плачет.)

Генри. Ну что ты, милая...

Анджела. Не понимаю – утром ты был совершенно подавлен.

Откуда теперь такой оптимизм?

Генри. Кто-то из нас должен держаться. Я был не прав, нельзя поддаваться отчаянию. Надо быть сильными. В том, что Энтони ослеп, нет нашей вины, нам не в чем упрекать себя.

Анджела. Мы слишком мало его любили, позволили ему ходить на ту сторону...

Генри. Милая, но я уверен, что Джеки и Трейси переживают это несчастье так же, как мы.

Анджела. Что ты говоришь? Будто они на это способны?

Генри. Ну почти как мы.

Анджела. Они не могут переживать "так же". При их воспитании это просто невозможно.

Генри. По-моему, ты к ним несправедлива. Помнишь, Сильвия, вернувшись от них, рассказывала...

Анджела (перебивает его). И как только наша дочь в такой момент могла пойти к этим девицам!

Генри. Дорогая моя, будь справедлива, наша Сильвия – образцовая дочь. Вспомни, сколько терпения и сострадания она проявила к своим слабоумным сестрам и теперь – к Энтони.

Пауза. Анджела изредка всхлипывает.

Успокойся, моя милая, успокойся... Постарайся улыбнуться... Ну вот.

Так лучше. Разве можно, чтобы Энтони увидел, как ты плачешь?

Не успевает он осознать своей оплошности, как Анджела снова заходится плачем.

Анджела. О – о – о! Он никогда, никогда меня не увидит.

(Рыдает.)

Генри. Ну что ты, что ты, я не это хотел сказать. Разве можно ему знать, что ты плакала? Возьми себя в руки, возьми себя в руки, милая, так нельзя, так просто нельзя, мы не можем себе этого позволить. Мы должны держаться. (Анджела снова готова утешиться.) Ну вот. Вот и хорошо. Ты у меня умница, ты просто молодчина. Нам нельзя сдаваться.

Мы должны шире (ищет слово) воспринимать вещи. (Анджела в последний раз всхлипывает.) Надо радоваться тому, что мы имеем, а не жалеть о том, чего у нас нет. Тому, кто счастлив, кого не гнетут невзгоды, приятно хотеть чего-то еще. Но ведь хорошие времена выпадают так редко. Ни у кого нет права на счастье: думать, что ты его достоин, значит обречь себя на несчастье. Горечь и негодование ослепляют, они не дают нам увидеть то хорошее, чему мы еще могли бы радоваться. Вспомни, ничто не бывает напрасно, у всего есть смысл, даже если он нам не вид... не понятен. Мы должны быть благодарны, и не только за те крохи милосердия, которыми нас наградили, но и за саму нашу способность... воспринимать истину, осознавать целесообразность.

Если бы мы меньше... сознавали...

Анджела (перебивает его). Как Дорин...

Генри. Может быть, не знаю, не хочу судить. Так вот, если бы мы меньше сознавали, мы, может быть, не... заметили бы ничего, кроме самих несчастий. Но мы способны... понимать, что некоторым отдаленным последствиям можно даже радоваться. Например, плачевное состояние сестер и увечье брата раскрыли в Сильвии великий дар сострадания. Не исключено, что несчастье, постигшее нашего сына, в конечном счете сделает его выше других тараканов... духовно. Как изменится его восприятие! Его не будут отвлекать чисто зрительные впечатления, созерцание мрака приведет его к новым глубоким прозрениям. Ведь что такое зримый мир? Беспорядочное мельтешение видимого, но не осознаваемого. Осознание приходит к нам только во внутреннем созерцании. Оно – единственный путь к истинному благородству духа. Попробуй представить, всего лишь представить, что ты ничего не видишь... сиди тихо... спокойно... прислушивайся...

прислушивайся к внешнему миру, вслушивайся в речи, которые он обращает к твоему внутреннему "я"...

Они прислушиваются. Звучит часть финала первого акта оперы "Так поступают все".

Анджела. Ты прав, так прав! Как же глупо я себя вела! Не стоит оглядываться, надо смотреть вперед, только вперед, без всяких сожалений. Генри, милый...

Генри. Анджела...

Входит Сильвия, негромко приветствуя родителей.

Сильвия. Привет, мам. Привет, пап. Уф, нет сил.

Анджела. Какая ты молодчина! Что Энтони?

Сильвия. Крепится. Все время спрашивает, который час. Я сказала ему, что вы скоро придете. Сара и Элизабет совсем плохи. Они все время молчат. Только вы постарайтесь не очень расстраиваться: они уже давно не в себе. С самого возвращения. Мне кажется, им не долго оста...

(Анджела начинает тихонько плакать.) Мамочка, не надо, ты меня расстраиваешь. (Анджела берет себя в руки.) Ну вот... вот и хорошо, вот и хорошо, мамочка. (Пауза.) Знаешь, знаете...

Анджела. Что, детка?

Сильвия. Я... (вздыхает) не знаю, как сказать...

Анджела (с беспокойством). Что случилось?

Сильвия. Просто я... просто я хотела... мне очень жаль, что сегодня днем я вас огорчила. Я вас очень люблю, я не хотела сказать ничего плохого, я просто не подумала... Конечно, это эгоистично... но я правда не хотела вас обидеть. Простите.

Анджела (растроганно, стараясь не выдать своих чувств).

Сильвия...

Сильвия (скрывая смущение). Я... я пойду, мне надо к Энтони.

Приходите поскорей.

Сильвия уходит. Анджела плачет от счастья. Сквозь слезы. слышно:

"Она назвала меня мамочкой... Совсем выросла". Время от времени Генри тоже приговаривает: "Хорошая девочка, добрая девочка..."

Рыдания становятся тише. Музыка звучит громче. Слышны последние аккорды финала первого акта оперы. Тихо. Через несколько секунд раздается посвистывание Майкла. Он разбирает бумаги.

Майкл (задумчиво, сам с собой). Мм... гм... гммм. Мм... Гм...

Гмгмммм. (Снова насвистывает, потом вслух читает свои записи.)

Температура... постоянная, влажность... без изменений... Мгм.

Содержание помещения... отличное. Ни одного тараканьего клеща Risogliphus taralis или Pimeliaphilus podopop-podoplopolopopols-popoda-polo-poda-polopo-podapo-lalp-podapolopoph gus. (Он говорит небрежно, как будто на свете нет ничего обыкновенное этого вида клещей.) Pimeliaphilus podapolopophagus? Да. Ax вы имеете в виду Pimeliaphilus podapolopophagus? Пренеприятные существа, я вам скажу, стоит им проникнуть в лабораторию, от них никакими силами... Да, вот что такое этот podapolopophagus. Но, слава богу, у нас их нет. Ни единого podapolopophagus.

Напевает это слово, отбивая ритм руками. Через некоторое время ноги тоже идут в дело. Ритмический рисунок усложняется. Раздаются шаги Плэкетта. Майкл оканчивает представление и откашливается.

Дверь из коридора открывается.

Добрый день, сэр Арчибальд.

Плэкетт (устало). Добрый день, Майкл. Извини, что опоздал.

Майкл. Ничего-ничего. Как у вас, все в порядке?

Плэкетт вешает пальто и шляпу, надевает халат,

Плэкетт. Да, да, более или менее. Правда... А что у нас тут?

Майкл. Честно говоря, я еще ничего не начинал. Так только, огляделся. Те две самочки умерли.

Плэкетт. Значит, все-таки мы ввели слишком много инсектицида.

Майкл. Да. Еще из камеры с нормальными условиями я взял двух самочек и одного самца. Одна самочка понадобится для извлечения половых феромонов, а у другой и у самца извлечем corpora cardiaca, чтобы иметь материал для инъекций. Измельченный corpora cardiaca мы введем ослепленному самцу, и, если все пройдет нормально, у него восстановится ритм активности. Но сначала мы испытаем его реакцию на феромоны.

Плэкетт (думая о чем-то своем). Мм.

Майкл. С чего начинать – безразлично?

Плэкетт. Э-э... то есть да, извини. Продолжай.

Майкл. Я думаю, из двух самочек, оставшихся в нормальных условиях, мы могли бы взять еще одну. Она у нас пойдет в парабиоз с тем самцом, которого мы на прошлой неделе перевели на постоянное световое воздействие. Может быть, лучше начать с этого, потом извлечь corpora cardiaca, чтобы материал для инъекций был готов заранее, потом провести тест на феромоны, а потом сделать оэзофагеальные инъекции.