Текст книги "Кэллахэн и его черепашки"

Автор книги: Стивен Барр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Стивен Барр
Кэллахэн и его черепашки

– Если бы я только знала, – сказала Аманта, – если бы кто-нибудь меня предупредил… если б у моей матери хватило здравого смысла предостеречь меня…

– О чем это ты? – предчувствуя недоброе, спросил Кэллахэн.

– …я бы сто раз подумала, прежде чем выйти замуж за сумасшедшего изобретателя, – вот о чем! – ответила Аманта, собирая разбросанные по полу обрывки бумаг из перевернутой корзинки; поставив корзинку на место, она снова кинула их туда.

– На что похожа эта комната? На что похож весь дом, если уж на то пошло?! Почему ты не держишь их в лаборатории, хотела бы я знать? Здесь им не место! Ну? – Она сердито сверкнула черными глазами.

– Я не изобретатель, – возразил Кэллахэн, направляясь к книжному шкафу, где маленький трехколесный аппаратик хлопотал возле нижней полки, стараясь вытащить книгу. Кэллахэн повернул его «лицом» к комнате. – Я исследователь-кибернетик. Изобретатели…

– Изобретатель… кибернетик… Ты просто сумасшедший, вот ты кто!

Аманта впилась взглядом в кроху на колесиках, чуть побольше роликового конька. Судя по всему, в тот момент он раздумывал, что бы ему такое еще учинить. Он водил по сторонам своими фотоэлектрическими телеглазами со сканирующим устройством и шевелил шарнирными «руками» с захватами на концах. Затем, видимо придя к какому-то решению, подкатился к розетке в плинтусе и включился в нее, чтоб подзарядиться. Аманта с раздражением обернулась, услышав, как в комнату с тихим пощелкиванием вкатился еще один крошечный робот. Подъехав к первому, он стал терпеливо ждать своей очереди. Подзарядившись, первый выкатился за дверь и двинулся направо по коридору.

– Я тебе покажу! – воскликнула Аманта и бросилась за ним. – Только сунься ко мне в кабинет!

Выйдя вслед за женой, Кэллахэн увидел, что она стоит в оборонительной позе – спиной к двери в кабинет, лицом к аппаратику, у которого был очень разочарованный вид.

– Достаточно того, что они залезают в чулан и прячут мои туфли! – сказала она. – Но чтобы я позволила хоть одной из этих… этих черепашек забраться ко мне! Ни за что! Зарубите это себе на носу.

«Черепашка», казалось, поняла ее, хотя у нее и не было слухового устройства; повернувшись на 180 градусов, она, пощелкивая, укатила по направлению к лаборатории.

В большом одноэтажном доме Кэллахэна на окраине поселка в северной части штата Нью-Йорк неприкосновенной считалась одна комната – кабинет Аманты, в котором она писала. В рассказах ее – главным образом о детях – не было и намека на сентиментальность. Скорее их отличала насмешливость и даже легкий сарказм, чем, возможно, и объяснялась их популярность среди юных читателей.

Когда черепашка скрылась в лаборатории, Аманта взглянула прямо в глаза Кэллахэну. Этот взгляд хоть кого привел бы в смятение: отец Аманты был ирландец, а мать – французская цыганка. Кэллахэн полагал, что с ирландской половиной он еще совладает, но в отношении цыганской он не был так уверен.

– Кэллахэн, – начала она. – Пора решить этот вопрос раз и навсегда. Когда ты занялся этим… этим своим проектом, мы договорились, что я буду работать в кабинете, а ты в лаборатории; ты – в своей мастерской, а я – в своей. А что выходит? Черепашки шныряют по всему дому. Ты помнишь, что они сделали с моими чулками? Не эта, трехколесная, а та, что на четырех роликах.

– Ее больше нет, – ответил Кэллахэн. – Она устроила себе короткое замыкание и сожгла всю схему, И неужели так трудно закрывать дверь в спальню?

– Они забираются и на кухню и открывают дверцу духовки. На что будет похоже суфле, если каждую минуту открывать духовку?! На ней нет замка, а закрывать дверь в кухню я не желаю, – мне не уследить за жарким, если я не буду слышать из кабинета, как оно пахнет.

– Почему бы тебе не пользоваться программным устройством плиты?

– Вся эта автоматика на кухне – ерунда! Попробовать жаркое она не может. Одно из двух: или ты держи своих чертенят в лаборатории, мири ром,[1]1
  Мири ром (цыг.) – дорогой муж. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть] или внуши им, что можно и чего нельзя. Пусть бегают в саду – сегодня такой чудесный день.

– В последний раз, когда я выпустил их в сад, – заметил Кэллахэн, – одна из них удрала на шоссе и попала под грузовик. И я вовсе не хочу им ничего внушать. Я хочу, чтобы у них была полная свобода выбора. Мне надо, чтобы их цепи в графитогеле[2]2
  Графитогель – вещество, содержащее графит в коллоидальном состоянии.


[Закрыть] испытали все те воздействия внешней сре…

– Надеюсь, ты как положено похоронил бедную малютку? – спросила Аманта.

– Я ее вообще не хоронил, – сказал Кэллахэн. – Пойми ты наконец, – они не зверюшки, а механизмы с гибкой запоминающей схемой и управлением с обратной связью. И они очень любознательны.

– Хм! – усомнилась Аманта. – Я бы скорее сказала – нахальны: повсюду суют свой нос.

– Это ведь не пустое любопытство. Они получают первоначальный импульс от датчика случайных чисел, затем приобретают опыт. Те ассоциативные связи в графитогеле, которые оказываются наиболее удачными, запечатлеваются наподобие печатной схемы, а если возникает необходимость, связи перестраиваются по-новому. В том-то и штука, что я хочу отойти от механизма с запрограммированным набором команд, хочу, чтобы они учились на собственных ошибках. Так сказать, естественный отбор.

– Теория Дарвина – к черту отстающих; ты это имеешь в виду? – спросила Аманта.

В кухне что-то грохнуло, и, бросив на Кэллахэна свирепый взгляд, Аманта поспешила туда узнать, в чем дело. Кэллахэн за ней. Возле мусорного ведра стояла черепашка и, казалось, без всякой определенной цели нажимала и опускала педаль, при помощи которой открывалась крышка. Телеглаза следовали за ней вверх и вниз, одна из «рук» отбивала такт.

– Это еще зачем? – сказала Аманта, наклоняясь, чтобы прекратить стук.

– Не тронь ее, она хочет установить взаимосвязь между движениями педали и крышки и, когда увидит, что это ничему ее не научит и ни к чему не приведет, бросит свое занятие.

– И это все, что интересует бесенка?

– Все; да еще она не забывает подзарядиться вовремя – надо же было им хоть что-нибудь дать для начала. Ну и, конечно, пришлось заложить в них пару запретов, чтобы они не устроили нам пожара. Вот почему они удирают, как только откроют дверцу духовки. По сути дела, Аманта, они совершенно примитивны.

Примитивная по своей сути черепашка перестала хлопать крышкой и боднула мусорное ведро, но оно было слишком тяжелым, чтобы сдвинуть его с места. Боднув ведро еще раз, она отправилась в угол и там затихла.

– Ты совсем рехнулся, – вздохнула Аманта. – Лучше бы ты продолжал заниматься вычислительными машинами. Они по крайней мере не путаются под ногами.

– В том-то вся и штука, – начал Кэллахэн, усевшись на край кухонного стола, словно собирался читать лекцию. – Вычислительная машина восседает себе на своем толстом заду и не извлекает никакого опыта из собственной деятельности. Ее пичкают информацией, верно, но это же совсем не то? Все большие вычислительные машины не передвигаются, а главное, ничего не делают. Если бы они могли передвигаться и у них было хоть какое-нибудь подобие цели, вот как у черепашек подзарядиться, они бы думали, а не просто вычисляли. Мышление возникает тогда, когда мы начинаем отвечать действием на воздействие внешней среды.

– Роскошно звучит! – воскликнула Аманта. – Тебе надо было заняться сочинительством, Кэллахэн. Без шуток.

– Мне надо заняться работой, – сказал Кэллахэн, вставая со стола.

– Тогда сперва почистись. Весь твой толстый… ты весь в муке.

Войдя в лабораторию, Кэллахэн увидел, что две черепашки устроили состязание – кто кого столкнет с места. Занятно! Это какая-то новая фаза! Скоро одна из них признала себя побежденной и уступила другой дорогу. Кэллахэн решил, что это чистая случайность. Вряд ли им знакомо чувство соперничества; все зависело от того, насколько устойчива, насколько, так сказать, жизнеспособна была энграмма,[3]3
  Энграмма – след восприятия в памяти.


[Закрыть] возникшая в их почти аморфном «мозгу». Конечно, в мозгу живого существа с самого начала существует целая система нейронов, синапсов и связующих нервных волокон, и повторяющиеся действия приводят к образованию полезных стереотипов, но у черепашек с их недифференцированной массой «мозга» из полупроводящего графитогеля этот процесс скорее напоминал упорядочение поляризованных частиц в магнитном поле.

– Понимаешь, – разъяснил он как-то Аманте, – я хочу дать маленькой вычислительной машине цель… и руки и ноги в придачу. Или по крайней мере колеса.

– Ты, видно, совсем рехнулся, – ответила ему тогда Аманта.

Кэллахэн принялся за работу: он пытался снять у черепашки энцефалограмму. Последнее время становилось все труднее и труднее заставить их стоять спокойно. Они все больше раздражались, и ему не раз приходила мысль, что их реакция похожа на обиду и возмущение. Если случалось, что черепашка сама хоть минуту пребывала в бездействии, электроэнцефалограф отмечал только основную альфа-пульсацию – типичную в таких случаях кривую, однако стоило насильно ограничить ее свободу, черепашка начинала, как выражалась Аманта, «беситься»…

Время шло, но все попытки Кэллахэна кончались неудачей. В пять часов он подошел к электрощитку и отключил линию, питающую все нижние розетки, сделанные для черепашек. К другим розеткам, предназначенным для торшеров, нельзя было подключиться без специальной штепсельной вилки; к тому же они были присоединены к отдельной сети. К этим предосторожностям пришлось прибегнуть, когда черепашки стали чересчур предприимчивыми, иначе они не дали бы никому сомкнуть глаз. Теперь же, когда выключали ток, они не могли пополнить запас энергии и вели себя спокойно, пока утром их снова не заряжали.

За обедом Кэллахэн сказал:

– Знаешь, Аманта, как бы они не стали связывать мою персону с прекращением электропитания. Когда я включаю их утром для подзарядки, они еще ничего не воспринимают, так что и не ставят мне этого в заслугу. У них вырабатывается односторонний взгляд на вещи. Надеюсь, у них не разовьются агрессивные стереотипы.

– Смотри в оба, не то они тебя драбнут.[4]4
  Драбнут (искаж. цыг.) – прикончат.


[Закрыть]

Поразмыслив, Кэллахэн решил, что это означает «отравят» – правда, он не был силен в цыганском джибэ.[5]5
  Джибэ (цыг.) – диалект.


[Закрыть]

– Сегодня утром, когда ты была у себя, звонил Андервуд, заметил он. – Вот уж болван…

– Не спорю, – отозвалась Аманта. – А что ему нужно?

– Ничего, просто хотел напомнить мне о завтрашнем симпозиуме. Поскольку я основной докладчик, буду делать сообщение о своих экспериментах, маловероятно, чтобы я об этом забыл… Да, еще он бормотал что-то невнятное насчет дендритовых волокон – он из тех скептиков, которые слишком много знают. Видно, он не понимает, что графит…

– Ой, – прервала его Аманта, – пошли скорее, мы пропустим телевизор.

– А что сегодня? Только бы не ковбойский фильм. Осточертели мне все эти ковбои и индейцы.

– Да нет, сегодня нас угостят полицейскими и взломщиками.

Следуя за ней в гостиную, Кэллахэн был так занят мыслями о предстоящем симпозиуме, что не заметил крошечной фигурки, юркнувшей за угол в дальнем конце коридора. И хорошо, что не заметил, – это начисто лишило бы его спокойствия. Ведь предполагалось, что все черепашки уже давным-давно спят.

Проснувшись на следующее утро, Кэллахэн увидел, что жена уже одета. У нее что-то не ладилось с дверной ручкой.

– Странно, – нахмурившись, проговорила она. – Дверь заперта… причем снаружи.

Он встал с постели и повернул ручку. Дверь не открывалась.

– Черт побери! – воскликнул он.

– Я предупреждала тебя. Они уже нас запирают.

– Но ведь им не добраться до замка. – Он подошел к окну. – К тому же я отключил нижние розетки…

Он вылез в окно, вошел в дом через парадную дверь и выпустил Аманту из спальни. Оба молчали. И тут с четким пощелкиванием в комнату вкатилась черепашка.

– Значит, ты все-таки забыл выключить линию, Кэллахэн.

– Нет, не забыл, черт побери! Можешь убедиться своими глазами.

Они пошли в лабораторию, и он открыл дверцу электрощитка.

– Видишь! Я говорил тебе, что нижняя линия отключена. Да и как бы они смогли добраться до замочной скважины?

– Как? – сказала она. – А вот как.

Он обернулся и увидел у рабочего стола пирамиду, неумело сложенную из наваленных на полу книг.

– Будь я про… – он замер от удивления.

– Слушай, милый, а как они умудрились подняться? Ведь они на колесиках.

– Шины из губчатой резины, – ответил он с отсутствующим видом. – Но ведь их запас энергии должен был истощиться еще вчера… Фью! – он указал пальцем на стену, возле которой стоял рабочий стол. В ней была розетка, питаемая от верхней линии. Подставка с пробирками, стоящая рядом с ней, была опрокинута.

– В жизни своей не видел ничего подобного! Но дверь в спальню!.. Там не было никаких книг.

– Может, они утащили их обратно, – предположила Аманта.

Они вошли в гостиную. По всему полу были разбросаны книги. Кэллахэн и Аманта молча наблюдали, как черепашка поворачивала их так и этак, пока наконец не втащила одну книгу на другую. Но тут она заметила ногу Кэллахэна, повернулась и на полной скорости помчалась в холл.

– Она испугалась тебя, Кэллахэн, – заявила Аманта. – И ничего удивительного, ты так орал.

– Я не орал! К тому же у них нет слухового устройства.

Аманта тряхнула головой.

– А по-моему, ты ее обидел.

– Да брось ты, Аманта, все это чистая случайность. Приобретение опыта на собственных ошибках.

– А по-моему, она действовала вполне разумно.

Кэллахэн пошел в спальню, оделся, собрал безжизненных черепашек, валявшихся по всему дому, – подпитаться ухитрилась только одна из них – и включил каждую на несколько минут в штепсельную розетку над рабочим столом. Затем выпустил их на весь день на волю и снова включил нижнюю линию. И только тут он вспомнил, что не посмотрел, какая из черепашек сказалась такой смышленой… вернее, такой удачливой. Он пошел к Аманте спросить, – может, она заметила номер: у каждой из них был свой номер на привинченной сверху пластинке.

– Какая? – переспросила Аманта. – Ясно, Тринадцатая. Кто же еще! Ловчей среди них не сыщешь.

– Черт-те что! – бросил Кэллахэн и вернулся в лабораторию. Он отнес на место книги и битых два часа возился с проводкой, чтобы вместе с нижней линией можно было отключать и те розетки, до которых теперь стали добираться черепашки. Он подумывал было повесить замок на электрощит, но решил, что они вряд ли догадаются о назначении рубильника… во всяком случае, надеялся на это. Выйдя в холл, Кэллахэн встретил Питера – одиннадцатилетнего сына их соседки, вдовы Джессики Браун. Глаза его горели любопытством, и Кэллахэн поспешил увести его подальше от лаборатории. Мать Питера несколько дней назад заходила к ним и видела одну из черепашек. Видно, Питеру стало об этом известно.

– Послушайте, мистер Кэллахэн, мама говорит, у вас есть модель паровоза, которая сама ездит по…

Не успел он договорить, как в комнату вкатились два крошечных робота и наперегонки помчались к ближайшей розетке.

– Ой, смотрите-ка, целых две! А что они делают?

Черепашки оспаривали друг у друга право на электроэнергию, и Питер опустился на четвереньки, чтобы получше их разглядеть: одна из них пришла к финишу первой и теперь подзаряжалась. Питер был зачарован. Подпитавшись, черепашка покатилась по ковру к двери. Питер протянул к ней руку, но та сделала крюк и кинулась наутек в распахнутую стеклянную дверь.

– Проклятье! – воскликнул Кэллахэн и погнался за ней.

– Да она прямо как живая! – в восторге закричал Питер, выбегая за Кэллахэном на террасу. – Вы заметили, как ловко она увернулась? А как она увидела мою руку, мистер Кэллахэн?

– Фотоэлектрические телеглаза… Они не живые, Питер, просто ведут себя, как живые… А, черт!

Черепашка уже пересекла лужайку и стояла на цементной площадке перед плавательным бассейном. Кэллахэн пустился бегом, но опоздал – черепашка, не колеблясь ни секунды, перевалила через край и с легким плеском исчезла в воде. Подбежав, они увидели, что она лежит недвижимо на голубом кафельном дне.

– Вот здорово! Она утопилась!

– Нет, просто устроила себе короткое замыкание… когда она высохнет, все будет в порядке.

– Вот здорово! А вы ее не вытащите? Можно, я выну ее, а, мистер Кэллахэн? – Питер уже стаскивал тенниску.

– Конечно, – ответил Кэллахэн; в этот миг в окне появилась Аманта.

– Ты пережег пробки! – крикнула она. – Моя пишущая машинка не работает!

– Ничего подобного, – сердито буркнул Кэллахэн и поспешил в дом. Входя, он слышал, как Питер нырнул в бассейн. Открыв дверцу электрощитка, он обнаружил, что одна из пробок, от задней секции, перегорела, – в комнате пахло горелым маслом. После недолгих поисков он нашел причину; в углу, за коробками лежала черепашка и из нее валил дым. Кэллахэн, как это ни странно, почувствовал облегчение, увидев, что это не Тринадцатая. Видимо, она нашла два тонких гвоздя и засунула их под корпус розетки: ток высокого напряжения прошел через ее «руки» – захваты, и в графитогеле произошло короткое замыкание.

Он поднял ее с пола… но тут же выронил: черепашка была горячей. Ну, что ж, их осталось еще семь штук. Первые шесть экземпляров были пробными и уже давно пошли на слом. Всем последним моделям была «задана» реакция на малейшее ослабление тока в аккумуляторах, поэтому они сами искали розетку и подзаряжались. Кэллахэн решил, что лучше всего снабдить их маленькими аккумуляторами, чтобы им приходилось почаще заряжаться. Это было аналогично поискам пищи, и Кэллахэн надеялся, что такой порядок приведет к своего рода естественному отбору – не между отдельными черепашками, нет, а между энграммами в их «мозгу».

Энграммы возникали в результате устойчивых изменений, которые деятельность черепашек вызывала в «коре» их «мозга», и были своеобразной формой памяти. Черепашка, сталкиваясь с задачами, которые ставит перед ней окружающая среда (а задача, как утверждал Р. В. Джерард, говоря о мозге живого существа, стимулирует развитие мозга, поднимает его до того уровня, на котором он способен решить ее), неизбежно будет развиваться.

Мысли Кэллахэна были прерваны Питером. Мокрый с головы до ног, в одних трусах, он вошел в лабораторию и протянул Кэллахэну черепашку, такую же мокрую, как он сам.

– Думаете, она поправится, мистер Кэллахэн?

– Обязательно, Питер. Большое тебе спасибо. А сейчас беги домой и переоденься.

Он положил «утопленницу» на рабочий стол. Пришла Аманта сказать, что снова появился ток. Кэллахэн решил взять на себя вину за перегоревшую пробку.

Через некоторое время после того, как Питер ушел домой, спасенная черепашка стала производить импульсивные движения – это высыхали ее сервоцепи, – и Кэллахэн поставил ее на пол. Окончательно высохнув, она направилась в гостиную – Кэллахэн и Аманта за ней – и снова попыталась проникнуть в сад. Но на этот раз дверь была закрыта.

– Давай проделаем опыт, – предложил Кэллахэн и, подняв черепашку, поставил ее на стол. Она подкатила к краю и резко затормозила, уставившись телеглазами в пустоту.

– Видишь! Одного урока оказалось достаточно. Поразительно!

– Да это же Тринадцатая, – сказала Аманта. – Говорю тебе, Кэллахэн, она умница!

На этот раз Кэллахэн был склонен присоединиться к ее мнению.

– На какой час назначен симпозиум? – спросила Аманта.

– На семь, но сперва будет обед. Болтовня, верно, затянется до бесконечности, так что я переночую в гостинице. Вернусь завтра к ленчу… Не забудь отключить нижние розетки.

– Не забуду. А ты иди укладывайся, раз тебе еще искать номер. Отсюда четыре часа езды – надо выехать часа в два, не позже.

– Верно. Для демонстрации возьму с собой Тринадцатую.

– Смотри только, чтобы она там не напроказила.

У Кэллахэна был специальный чемодан для перевозки черепашек, достаточно просторный, чтобы они могли там двигаться, не начиная «беситься». Наступило время отъезда, но Тринадцатая словно сквозь землю провалилась.

– Может, она забралась за книги? – спросила Аманта после безрезультатных поисков.

– Там слишком мало места. Ужасно неприятно, но задерживаться дольше я не могу. Придется взять вместо нее Девятую. Вот проклятье! Хотел показать, как Тринадцатая останавливается на краю стола.

– Может, она рассказала Девятой и та тоже поостережется?

– Чепуха, Аманта! Они не могут общаться.

– Ладно, буду глядеть в оба. Авось, Тринадцатая выдаст себя.

Кэллахэн кивнул и пошел искать Девятую. Исчезновение черепашки, и какой! – его звезды – было беспрецедентным. До сих пор еще никто из них не прятался.

Он подумал было, не выбралась ли Тринадцатая из дома, но двери и ставни были плотно закрыты. Странно!

Уже собравшись в путь, Кэллахэн сказал Аманте:

– На твоем месте я бы пораньше выключил рубильник. Пожалуй, прямо сразу – не то придется целый день не спускать с них глаз. Если ты отключишь линию сейчас, к четырем они угомонятся, и ты хоть немного отдохнешь.

– Так я и сделаю, – сказала она, поцеловав его на прощание.

Кэллахэн пошел в гараж, чтобы вывести двухместную автомашину, которой они пользовались для дальних поездок. Но машина почему-то не заводилась. У него уже не было времени проверять аккумулятор и электропроводку, поэтому он решил взять джип. Через десять минут он совершенно забыл обо всем этом.

Симпозиум был в полном разгаре. Сообщение Кэллахэна об успехах, достигнутых им в экспериментах, было встречено с энтузиазмом… всеми, кроме Андервуда. Он каждую минуту прерывал Кэллахэна, задавая вопросы, и, судя по всему, просто не мог себе представить реагирующий на внешние раздражители, самоорганизующийся, так сказать, создающий самого себя мозг. Держался он так, словно Кэллахэн скрывал от присутствующих самую важную информацию. Наконец наступил кульминационный момент. Кэллахэн сделал знак служителю, и тот, внеся в комнату чемодан, осторожно опустил его на пол. Внутри чемодана слышалась какая-то возня.

Служителю было явно не по себе. Но, раз тут собрались ученые, можно было ожидать чего угодно. Кэллахэн поблагодарил его, вынул Девятую черепашку и поставил на стол.

– Вот, джентльмены, одна из них, – сказал он. – Это не самая развитая, но все же…

– Как это вышло, что вы не привезли самую лучшую? – прервал его Андервуд.

– Я хотел, но… э… не нашел ее.

– Не нашли?!

– Понимаете, она… она спряталась.

Андервуд фыркнул.

– А эта, разумеется, не сможет подкрепить ваши фантастические утверждения… Спряталась!

– Оставьте, Андервуд, – заметил кто-то из ученых. – Давайте посмотрим, что она умеет делать.

Он протянул руку. Девятая осмотрела ее своими телеглазами, затем, чуть отпрянув назад, стремительно покатила по столу, но, приблизившись к краю, резко затормозила.

– А, черт побери! – восхищенно воскликнул ученый. Кэллахэн не мог не разделить его восхищения… Неужто Аманта была права?

– Я полагаю, для всякого, кто знаком с фотоэлектрической «кошкой» доктора Монктона, играющей с фосфоресцирующей «мышью», нет ничего нового и удивительного в том, что мы сейчас видели, – заметил Андервуд.

– Да, но край стола не фосфоресцирует, – возразил ученый.

– В детстве, – с достоинством произнес Андервуд, – у меня была механическая игрушка, которая никогда не падала на пол. У нее были «усики» на дне, и, когда игрушка оказывалась на краю стола или стула, они опускались и она автоматически поворачивала обратно.

– Но у этой ведь нет «усиков», – сказал Кэллахэн. – Она научилась распознавать «образ» пустого пространства. Вот смотрите.

Он опустил Девятую на пол и попросил всех присутствующих встать в круг, так чтобы их ноги образовали сплошную стену и только в одном месте оставался узкий проход.

Обследовав телеглазами ограду из ног, Девятая, повидимому, удостоверилась, что пробраться сквозь нее невозможно, но тут углядела проход и кинулась к нему. Однако, прежде чем выскочить, она сделала крюк в сторону и развязала шнурок на ботинке Андервуда, а затем бросилась наутек через проход. Ученые рассмеялись, и один из них сказал: – Смышленая бестия. – Но Андервуд, видимо, не разделял его взгляда.

– Что она сделала? – заметил Андервуд, завязывая шнурок. – Зарегистрировала более светлый участок и двинулась в соответствующем направлении. Обыкновенный фототропизм.

Однако о шнурках он умолчал.

– Вы так полагаете? Ну что ж, попробуем еще что-нибудь, проговорил Кэллахэн и нагнулся за черепашкой. Девятая медленно катилась вдоль плинтуса, и Кэллахэн понял, что ее энергия на исходе и она ищет розетку. Он объяснил это всем присутствующим, и те стали внимательно за ней наблюдать. Вот она обнаружила розетку и попыталась вытащить вставленный в нее шнур, но вилка застряла. Дернув несколько раз и не добившись успеха, она покатила под стол, где лежал оброненный кем-то нож. Судя по всему, черепашка еще раньше его заприметила. Взяв нож, она тут же вернулась к розетке и, использовав его в качестве рычага, вытащила вилку. Затем спокойненько подключилась сама. Даже на Андервуда это произвело впечатление. У самого же Кэллахэна возникло смутное беспокойство…

Он очень устал и, добравшись наконец до гостиницы, свалился как мертвый и проспал до полудня. Встав, он тут же позвонил домой – надо было предупредить Аманту, что он запоздает, – но к телефону никто не подошел. Что за черт, куда это она запропастилась? Ведь он обещал вернуться к ленчу, она должна быть в это время дома.

Обратный путь он проделал на максимальной скорости и добрался до дому за три часа с небольшим. Оставив машину перед входом, он подошел к двери: заперто! Он крикнул, нажал кнопку звонка – никто не появился. Тут до него донесся еле слышный голос жены. Чтобы попасть в дом, Кэллахэну пришлось выдавить стекло. Очутившись внутри, он явственно различил голос Аманты, доносящийся откуда-то из задних комнат. Он побежал по коридору к лаборатории, – голос шел оттуда, но был как-то странно приглушен. Тоже заперто! Кэллахэн рванул дверь и сломал замок. Входя, он споткнулся о кипу книг, лежавшую на полу. Теперь ее голос доносился откуда-то сверху.

– Выпусти меня отсюда, Кэллахэн.

– Ради бога, Аманта, где ты?

– На чердаке. Меня заперли.

– Но у нас нет никакого чердака.

– Так или иначе, а я на чердаке.

Его вдруг осенило: под крышей было пустое пространство, с вентиляционными башенками с двух сторон; попасть туда можно было через люк в потолке лаборатории, находившийся прямо над рабочим столом. Только тут он заметил, что на столе стояла упаковочная клеть, а на ней – стул. Дверца люка была на пружинной защелке, вот почему Аманта оказалась взаперти.

– Потерпи минутку! – крикнул он и влез на стол. Он уже поднял было ногу на стул, но тут увидел, что одна ножка висит в воздухе. Поставив стул как следует, он забрался на него и открыл люк. Аманта была вся в пыли и паутине. Глаза ее горели зловещим огнем.

– Ну, подожди! – воскликнула она. – Пусть только эта Тринадцатая попадется мне в руки! Я ей дам как следует! Колесика на колесике не оставлю!

– Погоди, успокойся, Аманта, расскажи толком, что случилось. Что ты там делала наверху, ради всего святого?

– Меня заманили, вот что, – негодующе ответила она. – По доброте сердечной я хотела помочь этой лживой механической твари, а она, оказывается, дурачила меня. Говорю тебе, Кэллахэн, она стала у них заводилой. Поверь моему слову.

– Послушай, расскажи по порядку. Ты выключила нижнюю линию, как мы договорились?

– Ну, по правде сказать, мне было не по душе это делать. Они так хорошо играли! Просто рука не поднималась отправлять их спать в такую рань.

– А ты вообще выключила линию питания?

– Дай мне отдышаться. Я кричала целую вечность, и хоть бы кто услышал. Верно, Брауны уехали куда-то. Так вот, линию-то я отключила, но они питаются тишком где-то в другом месте. Все началось, когда они нашли ножовку. Тринадцатая выпилила в полу дыру, и они целый день шлялись в подполье. – Аманта показала на отверстие с неровными краями, зиявшее возле двери. – Они сделали по дыре в каждой комнате, и двери им теперь не помеха. И научились взбираться наверх – подтягиваются, зацепившись за что-нибудь куском проволоки. Вот как я оказалась взаперти.

– Погоди, ты же сказала, что тебя заманили?

– Да, заманили. Тринадцатая неведомо как забралась туда наверх и начала шнырять взад-вперед. Я захожу сюда посмотреть, в чем дело, – может, ей не выбраться самой, устраиваю все это сооружение и лезу туда, чтобы вызволить ее. А она проносится мимо, прыгает на стул и – хлоп! – я заперта.

– Хорошо, что ты не смогла спуститься вслед за ней, – заметил Кэллахэн. – Одна ножка стула висела в воздухе, ты бы свалилась на пол. – Он ткнул пальцем в пол и тут только увидел на том самом месте, куда бы упала Аманта, донышко от разбитой бутылки с неровными острыми краями.

– Ты говоришь, Тринадцатая прыгнула на стул?

Она кивнула, не отрывая глаз от разбитой бутылки.

– Каждая из них весит больше семи фунтов, и, если бы у стула была сдвинута ножка, когда Тринадцатая на него свалилась, она бы перевернула его. Он был сдвинут потом, специально.

Наступило молчание. Кэллахэн встряхнул головой – все это не укладывалось в сознании! Эксперимент удался даже слишком хорошо. Черепашки развивались с такой быстротой, что это сделало бы честь и человеку. Кэллахэн огляделся: ни одной из них не было видно.

– Куда они все подевались, черт побери? – поинтересовался он.

– Сидят в подполье и совещаются, что предпринять.

– Ты знаешь, Аманта…

– Ничего я не знаю. В голове у меня – полная пустота.

– …вот откуда они берут энергию! Подключаются – кто их знает как – к бронированному электрокабелю, который проходит под полом, и теперь ничего с ними не сделаешь, разве что придется выключить главный рубильник.

– А как же со светом?

– Если я выключу ток сейчас, часа через два запас энергии у них иссякнет. А нам до вечера свет не нужен.

– Пойду съем яйцо и выпью виски, – сказала Аманта. – Я смертельно устала… А как они могли пронюхать о бронированном кабеле, Кэллахэн?

– Должно быть, посредством электромагнитной индукции…

Осмотревшись, он обнаружил, что исчезли многие вещи: плоскогубцы, кусачки, катушки с гибким проводом, а также ножовка и бурав. Раздался легкий шорох, и в отверстии показались телеглаза. Увидев Кэллахэна, черепашка отпрянула, и он услышал, как она шлепнулась на цементное основание подполья. Кэллахэн подошел к электрощиту и выключил главный рубильник. Аманта отправилась на кухню. Несколько минут спустя из сада донесся ее голос:

– Кэллахэн!

– Взгляни-ка, – проговорила она, когда Кэллахэн подошел к ней. Он увидел холмик свежевырытой земли, а рядом – уходящую вглубь узкую дыру, похожую на норку суслика. Однако раньше в их местах суслики не водились.

– Они научились рыть, – заметила Аманта. – Вот чертенята!

– Ты понимаешь, что это значит? Они доберутся до главного кабеля, который идет под мостовой. Линия сейчас уже не на столбах, все спущено под землю, и теперь выключай не выключай рубильник – один толк! Для них сейчас время – это главное; если в течение двух часов они не доберутся до кабеля, запасы энергии у них истощатся. В противном случае… – он взглянул на часы. – Десять минут пятого. К семи мы будем знать, чем это кончится.