Текст книги "Копьё Одина"

Автор книги: Стив Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Стив Бейн
Копьё Одина

Как только шерп Намсинг Лопье закрыл за собой переходный шлюз, в куполообразном помещении раздался его громкий голос:

– Роно, у меня плохие новости.

Ответа не последовало. Намсинг оттолкнулся и взлетел над башнями упаковочных клетей в поисках более удобного места. Он парил на высоте семи метров в едва ощутимом гравитационном поле Каллисто, и перед тем как опуститься, ухватился за одну из множества пластиковых ручек, прикрепленных

к изогнутому потолку. Его мускулистое предплечье не испытывало ни малейшего напряжения, пока он висел, держась одной рукой за самый верх купола. Он внимательно обозревал множество коробок со снаряжением для восхождения и провиантом, пытаясь обнаружить хотя бы малейший намек на присутствие своего партнера.

– Роно, где ты?

Не услышав ответа, Намсинг добрался до дальнего конца помещения, перебирая руками, затем приблизился к упаковочной клети размером с чулан, где хранились тенцинги. Он мельком взглянул на них, пока перемещался над клетью. Тенцинги представляли собой просторные комбинезоны с толстой подкладкой рыжеватого, как почва Марса, цвета. Костюм Нама висел на вешалке, а облачение Роно лежало на полу.

Каждый тенцинг оснащался приспособлениями, о цели которых в Солнечной системе мало кто догадался бы. Легче всего было угадать предназначение крючков и ледорубов, притороченных к поясу. О том, для чего служат прямоугольники, крепившиеся на предплечьях, догадаться было труднее, но заглянув внутрь рукавов, можно было увидеть футляры для шприцов. Такими обычно делают внутривенные инъекции. Диамокс IX, содержавшийся в этих шприцах, наверное, стал бы полной загадкой для любого, кроме альпинистов и горстки врачей.

– Роно! – Нам удивился, что его партнера нет рядом с тенцинга-ми. Комбинезон Роно днем раньше получил повреждения, когда оба спускались вниз, совершив разведку маршрута. Лед под ногами не выдержал, и Роно пролетел целых десять метров в глубокую трещину. Но судьба все же оказалась к ним благосклонной. Нам вовремя прервал падение Роно, иначе тот сломал бы обе ноги. Однако, падая, Ро-но спиной бился о лед и вывел из строя важное оборудование. Запчастей, захваченных с собой на Каллисто, не хватало: слишком часто случались падения. Самое неприятное, что пострадал внешний термометр. В результате стало невозможно регулировать температуру внутри тенцинга Роно. А заменить этот термометр было нечем. Им еще повезло, что все произошло в ста метрах от основного лагеря. Окажись они немного дальше, и Роно мог замерзнуть до смерти.

– Роно! Где ты?

– Это я должен спросить, где был ты, – донесся голос снизу. Над грудой деталей показалось кофейного цвета сердитое лицо Роно Нионгабо. Он бросил снаряжение рядом с изолированными ботинками своего тенцинга и посмотрел на приятеля. – Я весь день вожусь с этим спинным блоком. Я проверил муфты термографа, установленного на метеорологической станции с внешней стороны купола номер четыре, но они никуда не годятся, а у нас нет инструментов, чтобы установить преобразователи.

– Ты выходил наружу?

– Пришлось. Я лишь вышел за дверь. Внутренняя сторона моего тенцинга почти не обледенела. Кстати, выбраться из него было бы легче, окажись ты поблизости, уже не говоря о том, что мне пришлось тащить все это одному. Где ты пропадал?

– В командном центре, – ответил Нам. Он оттолкнулся от потолка, хлопнул по верху одной из коробок, чтобы сбавить скорость, и плавно опустился рядом с приятелем. Он прислонился к большой картонной коробке с протеиновыми стержнями и посмотрел своему партнеру в глаза. Для шерпа Намсинг казался довольно высокого роста. Роно был наполовину кенийцем, а все кенийцы, выросшие на Марсе, существовали в условиях более низкой гравитации. Роно был немного похож на свою мать-шерпу и все же оказался на двадцать сантиметров выше Нама. Кожа Роно была почти столь же смуглой, что и у его отца, но узкие глаза и круглое лицо выдавали в нем непальскую кровь. Лица обоих мужчин были довольно схожи, но короткие жесткие кудри, венчавшие голову Роно, не имели ничего общего с гривой черных, ощетинившихся, словно кусты, волос Нама.

– Что можно делать целых четыре часа в командном центре? – спросил Роно. – К Ганимеду путь прегражден, а в полумиллиарде километров отсюда нет ни малейших признаков цивилизации. Интересно, нам еще удастся выйти на связь?

– Несколько раз выйдем, – ответил Намсинг. – Придется ускориться с графиком.

Роно бросил скептический взгляд на комбинезоны.

– Ускориться? Это вряд ли. Мой тенцинг мертв: надо или найти термометр, или соорудить на скорую руку один наружный термограф. И не факт, что у них на Ганимеде найдется все, что нам требуется. Аза-прашивать снаряжение с Марса – вообще долгая песня. Тогда мы не только не опередим график, а отстанем от него.

– Придется поднажать, – сказал Намсинг. Он подпрыгнул и уселся на ящик. – Из обсерватории на Тарсисе сообщают, что какой-то метеорит приближается к нам и столкнется с Каллисто в ближайшие сорок дней.

– Ты шутишь? Где это произойдет?

– Трудно сказать. Вероятно, где-то в пределах колец Асгарда. Имя Асгард триста лет назад дали второму глубочайшему кратеру,

который образовался на втором крупнейшем из спутников Юпитера. Уже давно отказались от традиции присваивать латинские названия складкам местности планет, а для крупнейших спутников Юпитера обратились к мифологии. На долю Каллисто выпали имена из скандинавских саг, а названия Асгард и Валгалла присвоили кратерам, образовавшимся в результате столкновений на северном полушарии спутника. Концентрические кольца Валгаллы связали воедино пространство диаметром в две тысячи километров. В это пространство могли вместиться два таких спутника, как соседний Асгард.

Роно и Намсинг закрепились в дальнем конце Валгаллы, их основной лагерь находился между Хугином и Мунином, двумя меньшими пиками хребта Гладшейм на экваторе Каллисто. Говаривали, что Глад-шейм был вотчиной Одина, и все горные вершины здесь назывались с оглядкой на него. В ранних скандинавских мифах слово Гладшейм означало «очаг радости». Меньше всего это название соответствовало данной местности. Температура на поверхности спутников Юпитера редко поднималась выше абсолютного нуля, поэтому основной лагерь Намсинг и Роно разместили на глубине тридцати метров, выдолбив ледяную корку Каллисто. Собственно, лагерь представлял собой цепь снежных пещер.

Каллисто была самым неблагоприятным местом, какое когда-либо приходилось обживать людям. По правде говоря, трудно утверждать, будто люди обживали этот уголок, поскольку здесь доводилось бывать только Наму и Роно. В течение трех лет они то и дело наведывались сюда. Ганимед был крупнее, плотнее и теплее Каллисто, но даже там наблюдатели задерживались ненадолго. Единственной полезной вещью здесь оказался речной лед. Он лежал повсюду. Для любого человека в трезвом уме ледяной шар под названием Каллисто не представлял ни малейшего интереса.

Однако когда шерп Намсинг Лопье предложил разбить лагерь на Каллисто, у подножия горы Гунгнир, Роно Нионгабо тут же ухватился за эту идею. Первый раз оба встретились на песчаных склонах Олимпа. Нам делал то, чем его народ занимался столетиями: он помогал желающим подниматься на самые высокие горы. Олимп был почти в три раза выше Джомолунгмы, но взбираться на эту гору было гораздо легче – альпинистам помогала марсианская гравитация. В то время как на Джомолунгму можно было взобраться без дополнительного запаса кислорода, на Олимпе такой подвиг оказался бы невозможным.

Роно Нионгабо до этой встречи штурмовал вершины родной Кении. Уступающие двадцатипятитысячному Олимпу, они все же были куда более серьезным испытанием для покорителей. Олимп представлял собой безопасный вулкан, его склоны были столь пологими, что не требовалось никакого технического снаряжения для восхождения. Ро-но прибыл к Олимпу в качестве клиента Намсинга, но оба ушли оттуда партнерами, решившими подняться на пик, равного которому альпинисты еще не покоряли.

Наконец такой пик был найден. Гора Гунгнир на Каллисто возносилась на головокружительную высоту, достигавшую десяти тысяч метров над тем, что в более теплом мире можно было бы назвать уровнем моря. Гунгнир не достигал и половины высоты Олимпа, однако на целую тысячу метров превышал любой пик на Земле. Он напоминал лезвие изо льда и образовался в тот момент, когда два огромных метеорита почти одновременно врезались в замерзшую поверхность Каллисто. Образовались кратеры, внешние края которых устремились друг к другу с такой скоростью, что растаяли и снова замерзли, сцепились вместе и стали единым целым. На изрытом кратерами теле Каллисто Гунг-нир продолжал стоять, как скала, и за последний миллион лет гордо бросал вызов дождю метеоритов.

По крайней мере, так происходило до сих пор. Покров льда Калли-сто реагировал на удары метеоритов совсем иначе, нежели литосфера. Даже относительно слабые столкновения вызывали длительную пульсацию, расходящуюся концентрическими кругами как на Асгарде, так и на Валгалле.

– В пределах сорока дней? Разве неизвестно, когда именно это случится? – спросил Роно. – Они что, не могли сообщить более точных данных?

– Ты ведь знаешь, как это бывает. Никого не интересует, что произойдет на необитаемом спутнике. Радуйся, что они вообще что-то обнаружили.

– И каковы его размеры?

– Трудно сказать. На Тарсисе видели, как столкнулись два астероида. Это произошло так близко, что люди на Ганимеде забеспокоились. Похоже, эти два астероида просто отскочили друг от друга. Ты спросишь, каковы наши шансы на успех, верно? Как бы то ни было, на Ганимеде не возникло причин для тревоги, но астероид меньших размеров держит курс сюда. Говорю тебе, нам повезло: если бы он не угрожал другому спутнику, то о нас никто бы и не вспомнил.

– И все-таки, что известно о его размерах?

– Им не пришло в голову снять его точные параметры. Очень любезно с их стороны…

Роно скрестил руки на груди.

– Продолжай, Нам.

– Они… они смоделировали его на компьютере, – сказал Намсинг, потупив взор. – Считают, что он не столь огромен, чтобы серьезно повредить Каллисто. Но он достаточно велик, чтобы обрушить Гунгнир.

Роно долго смотрел на Намсинга. Затем покачал головой.

– Нет. Это невозможно. Гунгнир стоит очень прочно.

– Роно, он изо льда.

– Он выстоит.

– Остается надеяться, – ответил Нам. – Однако сильный удар может сбросить наши склады провианта с горного кряжа. Этот маршрут надо преодолеть сейчас, или мы никогда не пройдем его.

Роно ударил ладонью по стене.

– Бред! Ты вздумал совершить первое восхождение! Ты хочешь подняться на самый верх и заткнуть всех за пояс, пользуясь тем, что поврежден мой костюм! Нам, я не позволю тебе этого!

Намсинг оттолкнулся от коробки и приземлился.

– У тебя нет выбора. Ты не меньше меня желаешь, чтобы восхождение на Гунгнир состоялось. Если это не произойдет сейчас, то Гунг-нир может исчезнуть и штурмовать будет нечего. Подниматься надо нынче же, а это означает, что мне придется отправиться в путь одному.

Роно взмыл в воздух и ухватился за ручку купола, словно за край баскетбольного кольца. Его мышцы резко напряглись, и он снова спустился вниз. Ходить при столь незначительном притяжении было невозможно; тщетно он пытался дать выход гневу, стараясь сжать длинные пальцы в кулаки.

– Повтори, когда в нас врежется эта чертова штука?

– Максимум в течение сорока дней по марсианским меркам.

– От Ганимеда до нас можно было бы добраться на челноке…

– В лучшем случае за двадцать дней. Мы даже не сможем отправить запрос до того момента, как Ганимед выйдет из противостояния с Юпитером и поравняется с нами. Это случится не раньше восьми с половиной дней. Я все проверил.

– А что если подать сигнал на Марс? Можно послать сигнал сейчас, а они бы переправили его на Ганимед, как только освободится путь.

Лицо Намсинга выражало сомнение.

– Даже если у них есть все запасные части, которые нам нужны, пилоту челнока придется держаться близ Юпитера, чтобы добраться до нас в пределах того времени, о котором ты говоришь. Тогда у нас совсем не останется времени на акклиматизацию. Роно, за двадцать дней невозможно подняться на высоту в десять тысяч метров.

– Кому-то невозможно, но только не нам с тобой. Мы лучшие, Нам.

Низкорослый шерп покачал головой.

– Предположим, нам это удастся. Допустим, все пройдет так, как мы задумали. И проклятый метеорит долетит сюда за сорок дней, а не за двадцать пять или тридцать. И у них на Ганимеде имеются нужные запчасти. И найдется свободный челнок. И он продерется сквозь облака и прилетит сюда за восемь или девять дней. Мы поднимемся по склону, какого никогда не покоряли. И это еще не все – мы преодолеем его за невероятно короткое время… Мы поднимемся на вершину Гунгнира в тот момент, когда в гору угодит метеорит и, возможно, разрушит ее основание. Мы погибнем, нас накроет льдом, и, вероятно, несколько сотен лет спустя какой-то человек, разгребая лед, обнаружит наши тела.

Роно, подумай об этом. Этот человек найдет нас, обвешанных снаряжением для восхождения, словно яков, и удивится, к чему оно нам, ибо здесь явно нет гор, на которые можно было бы забраться. Случился небольшой ледопад, посреди которого замерзли два дурака. Так завершится восхождение по самому трудному пути в истории человечества.

Оба сидели несколько минут в полном молчании, их окутывал холодный воздух. Нам и Роно мерзли с тех пор, как прибыли на Каллис-то. Они добрались сюда, претерпев всевозможные невзгоды, а еще больше трудностей испытали, пока вели разведку пути на вершину, оставляя по дороге запасы с провиантом. Поднимаясь на Гунгнир, они преодолели 8850 метров, что превышает высоту самой Джомолунгмы. Они поклялись забраться на самый верх только в назначенный день, а теперь оказалось, что этого дня им не видать.

– Есть другой способ, – наконец сказал Роно.

– Правда? Роно кивнул.

– Мы могли бы подняться без ЭГК. Намсинг застыл, будто в шоке.

– Это несерьезно.

– Нам, ведь так удастся подняться быстрее. Без ЭГК мы могли бы подняться за десять или двенадцать дней и быстро спуститься. Или ускорить смешение компонентов воздуха. Отказаться от акклиматизации. Сделать все, пользуясь ЭГК, увеличить поток кислорода. Подняться наверх, спуститься и вернуться домой до того, как произойдет большой взрыв.

Электрогравитационная конверсия стала тем звеном, на котором держалась вся стратегия восхождения, непонятная тому, кто не поднимался в горы. Двигатели электрогравитационной конверсии существовали задолго до колонизации Марса, еще в то время, когда ученые пытались найти решение энергетических проблем Земли. Когда выяснилось, что гравитационное притяжение между двумя объектами можно преобразовать в электричество, эти проблемы нашли свое решение. Гравитационное притяжение оказалось вечно возобновляющимся источником энергии. Следовательно, двигатель ЭГК выполнял две функции: производил небольшое количество электричества неограниченно долго и мог летать до тех пор, пока работал.

Тот факт, что человеку, штурмующему горные высоты, потребуется двигатель, преодолевающий гравитацию, ни для кого не стал сюрпризом. Действительно, вскоре после того, как появились такие двигатели, туристы с Земли принялись порхать с одного пика на другой в изолированных летательных костюмах, пользуясь автономными запасами воздуха. А вот то обстоятельство, что в горы придется взбираться, пользуясь двигателем, усиливающим гравитацию, вызвало оторопь у всех инженеров, к которым обращались Намсинг и Роно.

Двигатели электрогравитационной конверсии были весьма распространены в других местах, особенно на Марсе, где земляне начинали испытывать опасное воздействие низкой силы притяжения на почки, мышцы и кости. Обычно двигатели ЭГК обретали форму кроватей, а не костюмов, однако если комбинезон для полетов с таким двигателем был возможен, то не существовало принципиальных препятствий для создания костюма. Инженеры лишь задавали вопрос: зачем кому-то может понадобиться подобная амуниция.

Еще больше их удивила просьба Нама и Роно создать прибор, который постепенно ограничивал бы приток кислорода по мере подъема альпиниста к вершине. В мире, где нет атмосферы, на любой высоте одинаковый уровень кислорода. Человек постоянно дышит из «одного сосуда». Так что высота не представляла проблем для неземного восхождения, и это понятно, ибо в условиях отсутствия атмосферы нельзя воспользоваться даже обычным высотомером. Роно и Намсинг изобрели лазерную систему триангуляции, и она оказалась гораздо точнее, чем барометрический высотомер. Но партнеры озадачили инженеров, настояв на том, чтобы те присоединили ее к регулятору, который станет уменьшать подачу кислорода, когда лазеры зафиксируют увеличение высоты.

– Мы вместе создавали тенцинги, – сказал Нам. – Мы вместе планировали эту экспедицию. Наша цель – покорить высоту, о какой на Земле и мечтать не приходится. Если подниматься на Гунгнир, то все произойдет в тех же условиях, при которых Норгей Тенцинг вместе с Хиллари забрались на Джомолунгму

[1]

[Закрыть]: сила тяготения останется максимальной, а количество кислорода будет ограничено. Цель всегда заключалась именно в этом. Ты ведь не станешь нарушать данного мне обещания.

– Нарушать обещание? – Роно ткнул ящик с тенцингами с такой силой, что ему пришлось вцепиться в него другой рукой, чтобы не улететь. – Ведь именно ты ведешь разговор о том, чтобы совершить восхождение без меня! Я не хочу выключать ЭГК! Я не собираюсь обхитрить поток воздуха! Ты же намерен лишить меня возможности покорить самую высокую вершину в истории альпинизма! Выше К2! Выше Джомолунгмы! Выше всех проклятых Гималаев. Ты все время твердишь о том, что сделаешь это в одиночку! Что же я, по-твоему, должен сидеть сложа руки и наблюдать за тобой?

– Нет, – ответил Намсинг. – Я надеялся, что ты возьмешь на себя заботу о лагере.

– Это несправедливо!

– Знаю. – Голос Намсинга перешел на шепот. – Жаль, но я не могу ждать.

На его лице появилось странное выражение, смысл которого Роно не разгадал, хотя оба на протяжении трех лет не разлучались даже на короткое время. Намсинг выдержал многозначительную паузу, затем заговорил снова:

– Роно, мы не можем ждать. Мы должны следовать первоначальному плану. Мы уже прибыли сюда, мы готовы совершить восхождение прямо сейчас. Вся работа, которую мы проделали, ведя разведку маршрута… нельзя, чтобы это пропало даром. Знаю, тебе не терпится совершить восхождение. Конечно, вместе у нас больше шансов добиться успеха. Но ты ведь не можешь отправиться в путь прямо сейчас, значит, я должен двигаться в одиночку. Если следовать первоначальному графику, нам понадобится тридцать дней: время не терпит. Пожалуйста, не нарушай данного слова.

Лицо Намсинга было столь же суровым, что и окружавший их лед. Его рассуждения были столь же холодными. План следовало осуществить любой ценой.

И все же логика Намсинга не была безупречной.

– Когда ты утверждаешь, что мы должны осуществить этот план, – сказал Роно, – ты не имеешь в виду нас. Ты говоришь о себе. – В первоначальном плане не предусматривалось, что я буду возиться со связью.

– Я ничего не требую. Я могу лишь просить тебя.

В то утро Роно уже который раз сердито поглядывал на экран. «И это называется утром», – с ненавистью подумал он. Здесь не было ни утра, ни вечера, ни ночи. Лета и зимы на Каллисто, впрочем, тоже не существовало. Здесь всегда царили тьма и холод.

С тех пор как ушел маленький шерп, в голову Роно лезли беспокойные мысли. Ведь он гораздо сильнее Намсинга и отлично подготовлен к восхождению. У Роно больше объем легких и шире шаг. Он не хуже Намсинга разбирается в технике, а его силе воли позавидует любой. Мысль о том, что ему, обладавшему отличными способностями, приходится отсиживаться в лагере, раздражала его, словно зуд после укуса москита. Это место чесалось еще больше, если дотронуться до него, а пока Роно оставался один, его так и тянуло почесаться.

Разумеется, это не полное одиночество. Достаточно одного слова, чтобы привести в действие микрофон и связаться с Намсингом, который поднимался по горному хребту. К тому же монитор показывал каждый шаг Намсинга. Сейчас сердце Нама билось со скоростью 110 ударов в минуту. Такой ритм был бы низким для любого человека, кроме шерпа. Он уверенно двигался вверх со скоростью 5,5 метров в минуту по склону в 52 градуса. Внешняя температура постоянно держалась на уровне 164 градусов по шкале Кельвина, однако внутри тен-цинга сохранялась удовлетворительная температура в 10 градусов по Цельсию. Он потел, и тенцинг компенсировал эту разницу. Нам хорошо продвигался вперед, их система триангуляции подтверждала, что он уже преодолел отметку в семь тысяч метров. Уровни углекислого газа не отклонялись от нормы. Тенцинг позволял ему вдыхать как раз столько воздуха, сколько было бы возможно, если бы он стоял на земле на высоте семи тысяч метров над уровнем моря. Это было выше любого пика на любом континенте, кроме Азии. Экран показывал, что ЭГК также функционирует нормально. Намсинг поднимался почти так, будто находился на Земле.

– Говори, – сказал Роно, голосом приводя микрофон в действие. – Намсинг, как дела?

Нам сделал глубокий вдох:

– Нормально, Роно. Что-то не так?

– Все в порядке. Мониторы выдают хорошие показатели. Как там лед?

Состояние льда вызывало у них тревогу с самого начала. На Калли-сто вес тела Намсинга был равен весу маленького ребенка, живущего в Непале. А на хрупкую структуру Гунгнира ложилась вся тяжесть взрослого человека, порождая опасность обрушить хребет.

– Мои шипы довольно глубоко врезаются в лед, – ответил Нам-синг, – но корка держится хорошо. Пока все идет замечательно.

«Пока», – мысленно повторил Роно.

– Как ты себя чувствуешь? Хорошо?

– Да. Мне предстоит преодолеть еще две тысячи девятьсот метров. Роно услышал, как ледоруб врезается в гору. Затем раздался хруст,

когда Намсинг двинулся вперед. Эти звуки повторились снова, только между ними послышались три вдоха и выдоха. На такой высоте в данных условиях подобная скорость дыхания считалась исключительно быстрой.

Роно вслушивался в ритм работы ледоруба и хруст шипов, отдававшихся в темном куполе, пока громкоговорители в его системе досчитали до заданных по умолчанию пяти минут и отключились. Воцарившаяся тишина побудила его снова взглянуть на мониторы.

– Говори. Намсинг!

– Да, – раздалось тяжелое дыхание.

– Монитор показывает, что ты продвигаешься со скоростью восемь метров в минуту. К чему такая спешка?

– Я… просто выдерживаю ровный темп. – Нам выдавил эти слова с трудом.

– Ты уже достиг склада провианта номер десять? Если верить компьютеру, ты как раз в этой точке.

– Я оставил его позади минуту назад. Роно нахмурил брови.

– Извини, не понял. Ты сказал, что миновал его?

– Да.

Роно снова взглянул на дисплей. На одном мониторе вдоль неровного хребта тянулась оранжевая линия, очертившая гору Гунгнир. Сверкающие белые точки показывали четырнадцать мест с запасами воды, воздуха и провизии, которые они расставили вдоль маршрута. В номере десятом хранился двойной запас, поскольку в их план входила ночевка в данной точке. Намсинг, возникавший на экране в виде красного пятнышка, действительно находился в двадцати метрах выше этого места.

– Нам, с водой у тебя ничего не случилось? Она приятна на вкус?

– Я… поднимаюсь выше, – был ответ. – Сегодня буду ночевать на высоте восьми тысяч метров.

– Восемь тысяч?! Похоже, слово «акклиматизация» для тебя пустой звук?

В ответ шерп лишь тихо рассмеялся.

– Роно, у меня нет выбора. Я должен подниматься выше.

Роно чуть не выругался. Нам вел себя глупо, но его не остановить, даже если заорешь в микрофон.

– Должен сказать, что так ты вряд ли сэкономишь время. Неминуемый отек легких заставит тебя замедлить ход.

В динамиках слышалось, что стук и хруст теперь уже сопровождаются более тяжелым дыханием. Роно внимательно следил за тем, не раздадутся ли при выдохе булькающие звуки. Он ничего не расслышал.

– Намсинг? Ты в порядке?

– Да. Я поднимаюсь выше. Потом поговорим. Конец связи.

Намсинг воткнул острое лезвие ледоруба в белую корку горы Гунг-нир. Здесь не было воздуха, поэтому он не услышал хруста, но почувствовал вибрацию, дошедшую до его тела через подошву. Он тщательно проверил, хорошо ли держится ледоруб на поясе, затем ткнул онемевшим указательным пальцем в миниатюрную коробочку, прикрепленную к его левому предплечью. Технологию изоляции тенцингов позаимствовали у рудокопов Ганимеда, она оказалась невероятно эффективной, но почему-то творение человеческих рук не согревало пальцы, лишая их подвижности. Он твердил про себя, что надо благодарить судьбу за то, что пальцы еще не отвалились, однако найти необходимую кнопку на пульте управления оказалось трудным делом.

Когда он наконец достал нужную кнопку, то почувствовал, как холодная жидкость проникает в вену через устройство в изгибе левого локтя. Он знал, что это последняя доза в последнем шприце. Дополнительный шприц, который он захватил с собой, лишь увеличивал вес и стал частью массы его тела и кровообращения. Вспомнив о крови, он подумал, какая дикая нагрузка ложится на его почки на такой высоте. Поэтому Намсинг сделал большой глоток воды из трубки, вмонтированной в лицевой щиток.

За щитком простиралась Галактика. Справа от него маячил Юпитер, а за левым плечом он разглядел садившееся солнце. Хотя солнце было явно крупнее любой другой звезды, здесь оно не светило ярче, чем полная луна над Землей при ясном небе. Между ними дугой горел Млечный Путь, обе стороны которого окаймляли миллионы звезд, устремившиеся в бесконечность.

Прямо впереди поднимались вершины Гунгнира, словно сжатые вместе кончики пальцев, неровные, прерывистые. По обе стороны хребта склон падал на тысячу метров вниз, затем начинал выравниваться, придавая сторонам вид огромной волны. Лед на Каллисто был бело-голубого цвета, точно такого же, как на Земле. Чтобы найти замороженный метан или азот, надо было отправляться на другие спутники. Хребет, на котором стоял Намсинг, был твердым, белым, его ширина едва достигала половины роста шерпа. Он не боялся, что может свалиться вниз. Здесь не было ветра, и он с детства твердо стоял на ногах.

С левой стороны хребта Намсинг увидел уходящие вдаль кольца Валгаллы. Солнце падало на них с горизонта, и между застывших волн на подошвы падали длинные тени. Поверх колец лед улавливал лучи солнца, и тени становились длиннее, тоньше – в безмолвном темном пространстве возникали сверкающие арки.

Позади и далеко внизу пилообразный хребет поднимался под неровными углами к двум вершинам – Хугину и Мунину. Между ними, в глубокой тени, которую отбрасывал соседний пик, вспыхнул луч света. Его излучал маяк лагеря, где в одиночестве сидел разочарованный Роно. Казалось, Нам мог бы спуститься в лагерь, пригнись он и выключи ЭГК.

Намсинг еще раз глотнул из трубки. Движением языка он вернул ее на прежнее место. Кончиком языка почувствовал холодное прикосновение. Ползучий холод в левой руке почти сменился теплом, настало время продвигаться дальше. Прежде чем вытащить топор изо льда, шерп взглянул на дисплей, прикрепленный к верхней части маски. Скорость сердцебиения и уровень кислорода допустимы… но лишь с большой натяжкой. Он продвигался с полной отдачей сил и знал об этом.

Но выбора не было. Он поднимался по зазубренному склону, точными движениями опуская ледоруб, затем ставил ноги в специальные углубления, которые проделал вместе с Роно во время пробного восхождения. Вдруг его правая нога лишилась опоры. Кусочек льда величиной с небольшой мяч выскочил из-под ботинка и лениво покатился по хребту. От него откалывались крохотные частички, похожие на мелкие кусочки стекла, и как-то нелепо, не издавая шума, неторопливо съезжали вниз. Когда кусочек льда перекатился через край и начал медленное скольжение с высоты тысячи метров, Намсинг понял, что под влиянием ЭГК он падал бы в десять раз быстрее. Нам включил головные фонари на тенцинге и решил осторожнее передвигать ногами.

Намсинг шел дальше. Вскоре перед ним возникла прозрачная ледяная стена высотой в сто метров. Они с Роно достигали этого места раньше и специальными болтами закрепили здесь трос. Неловкие пальцы Нама с трудом отцепили ледоруб от пояса и прикрепили его к тросу. Большим пальцем он открыл маленький запасной клапан в верхней части ледоруба и нажал расположенную в нем кнопку. Он увидел, как рукоятка выдвинулась на половину своей длины. Затем Намсинг достал из кармана, что находился на бедре, второй ледоруб. Он привязал оба ледоруба к запястьям и начал восхождение.

– Намсинг, ты идешь по намеченному маршруту? – в наушнике раздался приглушенный голос Роно.

– Да. – Чтобы произнести это слово, ему пришлось приложить больше усилий, чем он ожидал.

– Что ты делаешь?

– Поднимаюсь наверх. – Тук-тук, пак-пак – раздался стук ледорубов и скрип шипов.

– Весьма похоже на то, – насмешливо заметил Роно. – Зачем?

– Как раз для этого… я и потащился сюда. – Тук. Пак-пак. – Разве нет? Для того, чтобы взбираться.

– Ты у отвесной стены, верно?

– Да. – Намсинг отвернул один из болтов от троса и поднялся выше. Когда его крюк оказался за тем отверстием, где находился болт, он закрепил его на прежнем месте.

– Нам, должен признаться, не ожидал от тебя такого. Думал, ты вернешься к запасу провизии номер десять и немного вздремнешь. Но раз ты уже забрался на отвесную стену, то это почти подвиг.

– Наш план остается в силе. – Тук-тук, пак-пак.

– Значит, ты серьезно решил вздремнуть на высоте восьми тысяч метров?

– Да. – Намсинг расправился еще с одним болтом таким же образом, как и с первым.

– Мониторы на твоем костюме работают?

– Да.

– Тогда тебе известно, что ты превысил допустимую частоту пульса, предел потоотделения и уровень насыщения кислородом, выделения углекислого газа и концентрации токсинов в крови?

– Да. – Он миновал еще один болт.

– Твои легкие и мозг – на пределе жизнедеятельности. Это убьет тебя, если ты не сумеешь вовремя повернуть назад? Ты уверен, что сможешь вернуться?

– Да, да и еще раз да. – Намсинг умолк, чтобы глотнуть воздуха. Перед его глазами сверкали молнии. Пяти вдохов оказалось недостаточно. Он сделал еще пять.

А тем временем Роно не умолкал.

– Нам, неужели я должен напоминать тебе, что такое восемь тысяч метров? Зона смерти! Ты ведь не забыл, что за чертой в восемь тысяч метров у человека перестают расти клетки? Ты буквально умираешь: клетки замедляют рост, а новых не прибавляется. Я спрашиваю об этом лишь потому, что высота творит с памятью странные вещи. Ты ведь помнишь все это, разве не так?