Текст книги "Витязь. Замок людоеда"

Автор книги: Степан Кулик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава седьмая

Думаю, тевтонцы испытали настоящий шок, когда из рощи на опушку высыпало две дюжины хорошо вооруженных лучников. Стрелы, правда, лежали в колчанах, но долго ли их оттуда выхватить? А уж рассчитывать на промах с десяти шагов и вовсе не приходится. Самим рыцарям от стрел вреда не будет, а вот коней лучники побьют наверняка. А спешенный рыцарь уже не так грозен. Даже если сможет без посторонней помощи из-под упавшей лошади выбраться…

– Это не есть честь! – возмутился «рогоносец», явно не зная, что делать. То ли за меч хвататься, то ли руки вверх поднимать. – Ви напасть ис сасада! Ви есть…

– Зачем кричать? – я слегка развел в стороны руки, демонстрируя пустые ладони, пока тевтонец не брякнул чего лишнего. Такого, за что даже помимо желания придется призвать его к ответу. – Никто на вас не нападает. Езжайте с Богом. И не забудьте прислать за ранеными. Коней и доспехи я как победитель заберу.

Несмотря на то что мои слова были совершенно справедливыми и прописанными во всех кодексах, крестоносец зло выругался на немецком и пришпорил коня. Его товарищи поспешили следом. Не удержавшись, чтобы несколько раз не оглянуться. Не доверяли фрицы. До последней минуты думали – ударим в спину. Ну, каждый судит по себе.

– Какие будут распоряжения, господин барон? – подбежал пан Пшеньковицкий, умудряясь при этом сохранять величавость и достоинство. Чтобы незнакомцам понятно было: он не какой-то слуга, а такой же дворянин. Только рангом чуть пониже.

– Помогите раненым, пан Лешек. И трофеи разделите. Вместе с людьми князя. По справедливости. И не жадничайте. Берите только самое ценное. Чтобы крестоносцы не подумали потом, будто мы нищеброды какие. И пару лошадей оставьте. Взамен тех, что нам с Акселем дарены.

– Помочь? – судя по выражению лица и тому, как шляхтич многозначительно притронулся к рукояти кинжала, это распоряжение он расценил по-своему.

– Даже не думай! – я показал лейтенанту наемников кулак. – Перевязать, напоить и в тенек уложить. Как родных! Добить разрешаю только самых безнадежных. Из милосердия. И смотри, пан Лешек, проверю!

– Ваша воля, господин барон, – недовольно поморщился поляк. – А вот они бы никого из нас не пожалели.

– То они, а то мы, господин лейтенант…

Крыть было нечем, и шляхтич поспешил к своим людям, отдавать нужные распоряжения.

– Признаться, удивил ты меня, боярин… – присвистнул княжич, спешиваясь. – Иметь засадный отряд и сражаться с немцами в одиночку. Почему?

Я проделал ту же процедуру, но не так ловко. Эх, до чего же хорошо чувствовать под собой землю, а не чужую спину, пусть даже лошадиную, и рассчитывать на собственную пару ног! Увы, но судя по моим ощущениям, наездниками таки рождаются, а не становятся. Хотя искусству бокса тоже не за пару тренировок обучают.

– Когда вас облает пес, князь, вы же не станете хвататься за меч, а достанете плетку… – пожал я плечами.

– Понимаю, – Лев Ольгердович со всем уважением поклонился, насколько позволяло его высокое происхождение. – И еще раз спасибо.

– За что? – не понял я, но ответил не менее учтивым поклоном.

– Что дал душу отвести. За брата поквитаться.

Неприятная тема и опасная. Я куда охотнее сделал бы вид, что ничего не слышал, но не проявить вежливость и не поинтересоваться, что случилось с братом княжича, было бы еще подозрительнее.

– А как это произошло?.. Почем знаешь, что в его смерти храмовники виноваты?

– Увы, точно не знаю, но думаю, без крестоносцев не обошлось, – нахмурился Лев Ольгердович. – Слишком уж странно и таинственно все случилось. Колдовством попахивает. Или – подлым хитроумием ордена… Тевтонцы хоть и при мечах, а коварством ничем не лучше иезуитов.

Княжич тяжело вздохнул и сменил тему.

– Кстати, боярин, ты так и не сказал, как тебя звать-величать?

Ну, вот, дождался. Юлить или правду сказать? Правду оно проще, не заврешься потом, – да только проку ноль. Еще вернее, узнав ее, Лев из соратника мигом во врага превратится. А мне только и не хватало для полного счастья еще и со своими биться.

– В разных местах меня знают под разными именами, – ответил уклончиво, оттягивая время. – Но девиз мой отсюда и до Иерусалима всегда неизменен: Desdichado. По-гишпански значит…

– Лишенный наследства, – закончил вместо меня княжич.

Похоже, с филологическим образованием у здешней «золотой молодежи» все в порядке.

– Да. Волею рока так случилось, что я потерял все, чем должен был владеть по праву. А потому принял обет, что назовусь данным при рождении именем только после того, как смогу с честью вернуться домой. Но ты, князь, можешь звать меня Степаном. А по батюшке – Олеговичем.

Учебники психологии учат, что хорошо соврать можно только в том случае, если говоришь чистую правду. Тогда все работает на излагаемую легенду. И взгляд, и мимика, и интонация. Даже детектор лжи обломается.

Вот и княжич поверил. Сразу. Поскольку кивнул серьезно и наводящих вопросов задавать не стал. Да и отчество «Олегович» (это я только что сообразил) для русских князей не пустой звук.

– Сейчас куда направляешься, ежели не тайна сие? – Лев Ольгердович даже изменил тему разговора.

– Хочу разузнать кое о чем в Янополе. Давняя история, но для меня важная… А вы куда путь держите?

– В Розиттен шли… – снова нахмурился княжич. – От верного человека стало известно, что тот, кого подозревают в убийстве Витойта, может сегодня объявиться в замке крестоносцев. Вот я и хочу для начала посмотреть, кто гостит у фон Ритца. Может, какого знакомца встречу…

Вот как? Что же это за верный человек такой? Не тот ли самый, из-за которого мне столь спешно пришлось покинуть монастырь? Интересно девки пляшут… Чем же я ему так насолил? Или за вознаграждение старается?

– Вообще-то, я только оттуда… – пришлось напомнить очевидное, чтобы не вызвать подозрения. – И, насколько мне ведомо, у Конрада сейчас только бранденбургский рыцарь с товарищами гостит. Борн из Берлина, герб Латная Длань на черном поле. Других гостей не видел. Хоть и трапезничали вместе. Только рыцари ордена.

– За что ж крестоносцы так на тебя взъелись, боярин? Что сперва за стол пригласили, а после на смертный бой вызвали? – удивился Лев Ольгердович и, словно подсказывая невинный ответ, пошутил: – Соус на плащ кому-то пролил, что ли?

– Фогта ранил… В поединке. Этой ночью.

Княжич недоверчиво поглядел на меня, пытаясь понять, не шучу ли и я, случайно, в ответ.

– Конрада фон Ритца?

– А что, в замке Розиттен есть еще один фогт? – я пожал плечами.

– Степан Олегович, – княжич смотрел прямо и добродушно, – расскажи. Извини за назойливость. Это не праздное любопытство. В прошлом году, когда мы с отцом гостили в Кракове, я имел возможность принять участие в турнире. И жребий свел меня с Конрадом. Один раз удержались оба, а при повторной сшибке фон Ритц ссадил меня с седла. Подпруга не выдержала. Так что сам понимаешь, как мне не терпится разузнать подробности вашего поединка… из уст победителя.

– Вообще-то, я хотел засветло в Янополь попасть…

Княжич молча указал на моих и своих людей, которые еще и трети немцев не успели осмотреть. Не говоря уже о том, что всех их следовало вынуть из доспехов. Рассортировать по качеству, оценить и разделить.

– Это вряд ли, Степан Олегович. Если только… – Лев задумался ненадолго и решительно продолжил: – Если только нам не оставить своих воев здесь, а самим продолжить путь? Вот и в Янополь успеешь, и время для разговора будет. Согласен?

– Ты же в Розиттен собирался? – честно говоря, такой поворот меня не слишком обрадовал. Шанс проговориться делался все больше. Но и отказывать благовидного повода не видел.

Княжич кивнул.

– Собирался. Но раз ты, Степан Олегович, говоришь, что кроме бранденбургцев, там никого нет, стало быть, мне в Розиттен без надобности ехать. Тем более, – Лев обвел взглядом ристалище, – кажется, теперь мне там будут не слишком рады. Несмотря на знакомство с фогтом. Как считаешь?

А вот тут он прав. Если крестоносцы на меня такую охоту устроили, при этом принимая за своего, католического рыцаря, то уж русским витязям и подавно поражения не простят.

– Да уж… И в самом деле, лучше судьбу не испытывать. Мир миром, а доверять гостеприимству храмовников я бы не стал.

– Решено… – протянул мне руку княжич. – Возьмем по одному человеку, и в путь. А люди нагонят нас, как управятся здесь.

И хотел бы возразить, так нечего. Придется в очередной раз положиться на судьбу. Авось не выдаст.

* * *

Может, сказалась общая усталость от двух сражений подряд… Даже трех, если поединок с Конрадом считать за отдельную баталию. А может, виной тому стал расчудесный теплый летний день, когда охота думать только о приятном и хоть на пару часов забыть о проблемах, – но я, что называется, поплыл. Мне нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной. С этой, уже становящейся почти неподъемной ношей постоянной скрытности и, как следствие, вынужденного одиночества.

И если несмотря на самые теплые отношения, что сложились у меня с Круглеем, Лисом, Носачом, я все же понимал, что мое истинное происхождение не та правда, которую стоит им открывать, то сейчас, глядя в открытое, честное лицо княжича, которого и знал-то всего ничего, я вдруг понял, что могу рискнуть. Потому что если Лев Ольгердович сможет поверить в мою историю, дальнейшее пребывание в этом мире станет гораздо приятнее. И не потому, что княжий сын достаточно влиятельная особа, способная облегчить жизнь горемыки-попаданца. А потому, что я обрету настоящего друга.

– О чем призадумался, Степан Олегович? – молодой витязь словно почувствовал мои сомнения. – Взвешиваешь, что можно рассказать чужеземцу и схизматику, так чтоб не обидеть? Брось. Мы же не поповские дети, нам Господа делить не пристало. Един Он, что бы там ни говорили. И все мы, раньше или позже, предстанем перед Его взором, дабы держать ответ за прожитую жизнь.

– И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно потраченные годы… – усмехнулся я и демонстративно перекрестился. Как полагается по православному обряду, справа налево. – С чего ты меня, княже, в католики записал?

Лев Ольгердович только головой помотал, словно слепней отгонял.

– Да ты, боярин, прям как твой луковичный доспех. Одна броня поверх другой надета. А вместо исподнего – кольчуга стальная.

Глазастый, однако. Все как есть разглядел.

– Прав ты, княже. На мне столько всего надето, что я вскоре и сам забуду, где своя кожа начинается.

– Не свербит? А то снял бы лишнее. Все почесаться легче…

Занятный разговор у нас получается. Вроде бы обычный дорожный треп, ничего не значащий и ни к чему не обязывающий, а если копнуть глубже – каждое слово второй смысл имеет. Или мне так кажется?

– Еще как свербит. Да как тут разденешься, если жизнь такая неспокойная, что никогда не знаешь: сейчас враг явится или чуть погодя? Бросит клич перед нападением или исподтишка ударит? Давеча от исповеди и то пришлось отказаться.

Сказал, а сам поглядываю исподтишка и думаю: давай, княжий сын, я свой ход сделал. Поймешь намек, продолжим разговор.

– Это ты верно рассудил, Степан Олегович. Для исповеди смирение и раскаянье надобны. А без них – суета одна и томление духа… Да только я не священник. Ужи позабыл, когда сам последний раз в церковь хаживал. Потому что о греховном помышляю…

Приехали. Отговорки закончились. Либо сейчас, либо… И что? Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Почему бы и нет? Что я теряю? Не поверит княжич, ну и флаг ему в руки, а баран на шею. В любую секунду могу предъявить справку, в смысле кучу очевидцев, что меня сегодня ночью крепко по голове приложили. Моргенштерном. Контужен типа. А к юродивым на Руси завсегда относились с пониманием и состраданием. Рискну… Не получится, так хоть выговорюсь.

– Стало быть, Лев Ольгердович, интересуешься ты, что в Розиттене случилось? Изволь… Если вкратце, то вчера ночью я с отрядом ландскнехтов атаковал замок ордена и захватил его. Замок то бишь.

От такого известия княжич только крякнул. А потом хлопнул себя ладонью по щеке и растер на ней незадачливого овода.

– Совсем мошкара озверела. На дождь, что ли, собирается? – покрутил головой, оглядывая небо. – Нет, не похоже. Странно… Угу. Значит, замок Розиттен теперь твоя вотчина? – спросил, не меняя интонации.

– Нет, – ответил я таким же тоном. – Я не нашел того, что искал, а сама крепость мне без надобности. И вот что я тебе скажу, княже, очень многое из того, что я хотел бы рассказать, будет похоже на бред больного огневицей или крепко выпившего. Уверен, что тебе по-прежнему интересно?

– До Янополя нам еще часа два ехать, – пожал плечами тот. – Можем попробовать. Не поверю или надоест небылица, не обессудь за прямоту, так и скажу.

– Договорились, – я сделал глубокий вдох, словно перед прыжком в воду. – Но начнем не с минувшей ночи, а вернемся на несколько седмиц назад. В день убийства твоего брата.

Вот я и перешел Рубикон. Теперь только вперед, и будь что будет. Aut cum scuto, aut in scuto.[52]52
  Со щитом или на щите (др. – греч.).


[Закрыть]

Княжич пристально взглянул на меня и непроизвольно положил руку на рукоять меча. Но сразу же и убрал, сделав вид, что всего лишь хотел поправить ножны. Потом оглянулся. Желая убедиться, что спутники нас не слышат. Мог не проверять. Аксель с оруженосцем княжича давно вели довольно оживленную беседу, а до нас доносились лишь отдельные, невнятные слова. Так что им и подавно ничего не расслышать.

– Говори, боярин Степан. Если ты знаешь что-то о смерти Витойта – можешь начинать рассказ хоть от сотворения мира. Только правду поведай.

* * *

Трудно решиться и начать, а дальше само идет. Главное, не останавливаться. Слово за словом, эпизод за эпизодом. Будто камень с души…

Княжич слушал внимательно. Не перебивал, не задавал вопросов, не хватался за оружие. Даже когда я признался в убийстве его брата. Иной раз кивал, постукивал кнутовищем по сапогу, иной – поглядывал с любопытством или недоверием, но не издал ни звука. Пока я сам не умолк. Выждал еще немного, а потом произнес совершенно ровным голосом:

– Не обидишься, боярин, если я твоему человеку спрос учиню? – и, не дожидаясь ответа, подал знак оруженосцам приблизиться. А когда те нагнали нас, без обиняков спросил у Акселя: – Отвечай, правда ли, что твой господин еще вчера был в две сажени ростом?

– Я свободный человек, милостивый сударь! – гордо вскинул подбородок ландскнехт. – И надо мною нет никаких господ, кроме Бога и командира.

– Аксель, князь не хотел тебя обидеть, – вмешался я, поскольку нервы и так на взводе, а для полного счастья только пустячной ссоры сейчас и не хватало. – На Руси другие обычаи. А спрашивает он обо мне. Отвечай, как есть. Без утайки.

– Так, а чего тут утаишь? – рябой хитрец пожал плечами. – Небось не я один вас, ваше сиятельство, давеча видел. Назад вернуться – пара сотен тевтонцев еще не забыла, кто к ним в гости заходил. А ежели у русских к иноверцам доверия нет, так пусть князь в монастырь скачет. Небось братия с правдой не разминется.

– Аксель! Не зли меня…

– Ваше сиятельство, и в мыслях!.. – стукнул себя кулаком в грудь оруженосец, при этом внимательно глядя на меня: не подам ли какой-нибудь условный знак. – Но я в саженях не разбираюсь. А если на глазок, то раза в полтора вы крупнее были. Такой ответ годится?

– Вполне, – кивнул княжич, поискал за поясом и вытащил оттуда серебряную монету. – Рубль за верность не унизит свободного человека?

– Вознаграждение никого унизить не может, ваша светлость, – ухмыльнулся тот, принимая деньги. – Это ж не милостыня…

– Умен, шельма, – Лев Ольгердович потянул за узду, разворачивая коня. – Поехали, Степан Олегович. Продолжим разговор… Янополь уже вон, на окоеме. А мы с тобой еще многое не обсудили.

И как прикажете все это понимать? Меня что, вместе с Акселем записали в бароны Мюнхгаузены? И не поверили ни единому слову? Право, обидно даже. Я тут соловьем разливаюсь, душу до исподнего выворачиваю, а меня в сказочники?..

– Не кипятись, боярин, – княжич пристроился стремя в стремя и примирительно притронулся к моему локтю. – Думаешь, не поверил? Напрасно… Потому и спрос учинил твоему оруженосцу, что окончательно убедиться хотел.

Серьезно, что ли? Неожиданный поворот. Нет, я, собственно, для этого и рассказывал, чтобы понимание найти. Но вот так с ходу, без каких-либо дополнительных вопросов… Так не бывает. Во всяком случае, не в этом веке. В чем подвох?

– Плох тот правитель, который не умеет слушать и слышать, – тем временем продолжал объяснять Лев Ольгердович. – Да, не скрою, рассказ твой чуден и диковен. Но говорил ты искренне. Упоминая такие подробности, которые мог знать только очевидец тех событий. Начиная от цвета повязок, которыми отличались мои с Мстиславом отряды. А о том, что Витойт со своими людьми в засаде сидел, мы не подозревали, пока перепуганные Людоедом стрелки сами к нам не выбежали. И о том, что ведунья Мара слепая, тоже немногим известно… Даже из числа тех, кому она в исцелении от злого наговора или иной хвори помогала.

Княжич поглядел на меня задумчиво и снова кивнул в такт словам.

– А еще ты многие имена называл. К примеру, гостя Круглея. Его в Белозерье все знают. Как и старшего обозника Озара. Да и племянница купца мне ведома. И если лживы твои слова, то зачем бы ты стал на этих людей ссылаться? Проверить не долго. Нет, только правда может быть столь нелепа и вычурна. Ложь выбирает короткие пути…

– Что, и за смерть брата с меня не спросишь? – решил я с ходу прояснить ситуацию.

– Да, Степан Олегович. Ты прав… Как отец решит, не знаю, но от нас с братом мести можешь не опасаться. Стрелки Витойта признались, что в засаде ждали. Так что мы с Мстиславом, получается, жизнью тебе обязаны. Куда уж тут виру требовать.

Зачем же вы тогда за мною по всему краю гонялись? Чтоб спасибо сказать?

– И что я из будущего сюда попал, тоже без обиняков веришь?

– Верю. Вот тебе крест, – княжич размашисто перекрестился. – Это кажется чудно, но лишь потому, что ты не знаешь нашей родовой тайны.

– И у вас тоже тайна?

Нервное напряжение все же сказалось, и меня буквально распирало от смеха. Пришлось прикусить язык. Больно, блин…

– Да. О ней никто не знает, кроме отца и братьев. Даже матушка, – очень серьезно ответил Лев Ольгердович. – Это случилось с батюшкой в тот год, когда он юношей ездил в Константинополь. За Черкассами к каравану пристали паломники, которые шли в Святую Землю. Среди них был старик один. Блаженный. Но сказывали паломники, что старец тот иной раз способен зреть будущее. Не очень часто, зато предсказанное им всегда сбывается. И вот этот провидец, увидев моего отца, произнес такую фразу: «Будешь ты иметь трех сыновей и двух дочерей. А как сядешь на княжьем престоле, придет человек, что родится через семь раз по семьдесят семь и еще семьдесят семь лет. Одного из твоих сыновей он убьет, другого спасет, а третьего возвеличит».

Княжич опять поглядел на меня.

– И еще сказал старец, взяв отца за руку: «Не сомневайся, Странник, с добром он придет. Помощь от него большая будет». Отец рассмеялся – кто ж в такую ахинею поверит, тем более в его годы? А провидец прибавил: «Хорошо. Благостно. Спасибо тебе. Теперь можно и помирать. Я свое исполнил».

– И что? Действительно умер?

– Да. На другой день старец на гадюку наступил, – кивнул Лев Ольгердович. – И в одночасье скончался. Хотя сказывали паломники, что раньше старца никакая отрава не брала… Вот и гадал князь с тех пор, как ему сие предсказание истолковать? А оно вишь каким боком обернулось. И все складывается. Даже Витойт уже погиб от твоей руки. Так что, Степан Олегович, придется теперь кого-то из нас с Мстиславом спасать, а кого-то возвеличивать.

– А какой теперь год на дворе?

– Жнивень одна тысяча четыреста девятого года от Рождества Христова. День не упомню. Давно в пути… Где-то посередке.

– Неважно. А когда отец твой в Константинополь ездил?

– Аккурат тридцать три года миновало.

– Угу, – чудеса чудесами, а математика не врет. – Если нынче одна тысяча четыреста девятый год, то вояж по святым местам был в одна тысяча триста семьдесят шестом. Семь умножить на семьдесят семь это будет… Девять пишем, четыре на ум пошло… Пятьсот тридцать девять. Прибавить еще семьдесят семь… Получается шестьсот шестнадцать. А я родился в одна тысяча девятьсот девяносто третьем. Минус одна тысяча триста семьдесят шесть. Равно… Ни фига себе! Как в аптеке. Погрешность меньше десятой доли процента.

Княжич промолчал. Видимо, не все слова понял, да и бормотал я невнятно. Но вполне хватило выражения лица. К тому, что меня зафутболили к черту на кулички, я уже привык, но что попадание это оказывается еще и спрогнозированным заранее, немножко чересчур. А то и вовсе – перебор.

– Искупаться бы нам, боярин? – словно и не было важного разговора, потянулся с хрустом княжич, указывая подбородком чуть правее от дороги. Видимо, там был какой-то водоем, хоть я ничего и не увидел. – Пока солнце высоко и русалки над честным людом не насмешничают. Не знаю, как ты, а я пропотел изрядно…

Лев Ольгердович еще раз поглядел на небо.

– Аккурат успеем. И обмыться, и подсохнуть…

– Почему нет? – я пожал плечами, при этом неожиданно ощутив невероятное желание немедленно сбросить с себя всю многослойную броню. – Омовение – богоугодное деяние. И не только на Крещение…