Текст книги "Сила воли"

Автор книги: Стенли Вейнбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

По крайней мере, эти существа являлись новой разновидностью. Хэм сумел разглядеть ряд точек, похожих на глаза, а внизу множество ножек. По форме эти создания напоминали опрокинутые корзинки объемом в бушель *, все в прожилках, дряблые на вид и совершенно без органов чувств, если не считать точек-глаз по всей окружности. А сейчас

* Тропизм – ответная реакция растений на внешний раздражитель.

* Бушель – мера емкости сыпучих тел. 1 бушель равен 36,35 литра.

ему удалось даже заметить полупрозрачные веки, которые опустились, видимо, для того, чтобы защитить глаза от яркого света.

Они стояли едва ли в дюжине футов от одного из существ. Пэт после минутного колебания шагнула вперед и встала у неподвижной загадки.

– Ну! – сказала она. – Это что-то новенькое, Хэм. Привет, старина!

В следующее мгновение оба оцепенели от страха, пораженные, совершенно сбитые с толку. Исходивший, как им показалось, от мембраны в верхней части тела существа, послышался щелкающий голос:

– Привет, старина!

В воздухе повисла угрожающая тишина. Хэм держал в руке пистолет, но даже возникни такая необходимость, не смог бы применить оружие – он совершенно забыл, что вооружен. Хэм был парализован и оглушен одновременно.

Но вот Пэт справилась с волнением.

– Это… невозможно! – тихо сказала она. – Это тропизм. Существо просто отражает все звуки, которые доходят до его поверхности. Ведь правда, Хэм?

– Я… я… конечно! – Он пристально смотрел на прикрытые глаза. – Должно быть, так и есть. Слушай! – Он наклонился вперед и заорал прямо на существо: – Приве-е-ет! Сейчас оно ответит.

И оно ответило.

– Это не тропизм, – прощелкало оно на визгливом, но безупречном английском языке.

– Это не эхо! – задохнулась Пэт, пораженная. Она подалась назад. – Мне страшно, – простонала она, схватив Хэма за руку. – Уйдем скорее!

Он заслонил ее собой.

– Ну уж нет. Я, конечно, всего-навсего робкий янки, – усмехнулся он, – но я не уйду, пока не выпытаю у этого живого фонографа, что – или кто – у него там тикает.

– Не надо, Хэм! Мне страшно!

– Похоже, оно не опасно, – заметил он.

– Оно не опасно, – подало голос существо, сидящее на льду.

Хэм хватанул ртом воздуха, а Пэт тихонько заскулила от ужаса.

– Кто… кто ты? – спросил он запинаясь.

Ответа не последовало. Прикрытые глаза не отрываясь смотрели на него.

– Что ты? – попытался он снова.

И снова нет ответа.

– Откуда ты знаешь английский? – спросил он наугад.

Щелкающий голос произнес:

– Я не знаешь английский.

– Тогда… м-м… тогда как ты говоришь по-английски?

– Ты говоришь по-английски, – объяснила эта загадка природы довольно логично.

– Я не имею в виду почему. Я спрашиваю, откуда ты знаешь?

Но Пэт уже частично справилась со страхом, и ее быстрый ум ухватил суть дела.

– Хэм, – прошептала она возбужденно, – оно пользуется только словами, которыми пользуемся мы. Оно узнает их значение от нас!

– Я узнает значение от вас, – подтвердило существо, игнорируя грамматику.

На Хэма снизошло озарение.

– Господи! – раскрыл он рот. – Так значит, это мы должны пополнить его словарь.

– Ты говоришь, я говоришь, – подсказало существо.

– Ну, конечно! Видишь, Пэт? Мы можем сказать что угодно. – Он немного подумал. – Давай попробуем… В процессе исторического развития человеческой расы…

– Заткнись! – оборвала его Пэт. – Янки! Ты находишься на территории, принадлежащей английской короне. «Быть или не быть – вот в чем вопрос…»

И пошло-поехало. Внезапно Хэм поймал себя на мысли, до чего фантастична и нелепа ситуация, в которой они оказались. Вот Пэт, старательно пересказывающая историю о Красной Шапочке этой личности с ночной стороны Венеры, начисто лишенной чувства юмора.

Услышав раскаты хохота, девушка обернулась и смущенно посмотрела на него.

– Ты еще расскажи ему о Мюнхгаузене на половине кобылы! – сказал он, задыхаясь от смеха. – Вдруг выжмешь из него улыбку!

Пэт рассмеялась вслед за ним.

– Нет, но в самом деле, это же серьезно, – наконец сказала она. – Вообрази, Хэм! Разумная жизнь на темной стороне! А ты вообще-то разумный? – спросила она вдруг у существа на льду.

– Я разумный, – заверило ее существо. – Я разумно разумный.

– Во всяком случае, лингвист ты замечательный, – сказала она. – Хэм, ты когда-нибудь слышал, что можно выучить английский язык за полчаса? С ума можно сойти! – Как видно, ее страх перед существом совсем пропал.

– Ну что ж, давай этим воспользуемся, – предложил Хэм. – Как тебя зовут, приятель?

Ответа не было.

– Конечно, – вставила Пэт. – Он не может сказать нам свое имя, пока мы его как-нибудь не назовем, а мы не можем этого сделать, потому что… О! Ладно, давай тогда назовем его Оскар. Вполне подходящее имя.

– Прекрасно. Оскар, так кто же ты все-таки?

– Человеческий. Я человек.

– Что-что? Провалиться мне на месте, если это так!

– Это слова, которые вы мне сказали. Для себя я – человек для вас.

– Подожди-ка. «Для себя я…»Я понял, Пэт. Он хочет сказать, что единственные слова, которые у нас есть для определения того, чем он себя считает, это слова вроде «человек»и «человеческий». Ну, хорошо, тогда каков твой народ?

– Народ…

– Я имею в виду твою расу. К какой расе ты принадлежишь?

– Человеческой.

– О-о, – простонал Хэм. – Попробуй ты, Пэт.

– Оскар, – сказала девушка, – ты говоришь, что ты – человек. Ты млекопитающее?

– Для себя человек – это млекопитающее для вас.

– О Господи! – Она попыталась еще раз: – Оскар, как размножается ваша раса?

– Я не имею слов.

– Ты был рожден?

Странное лицо без тела или тело без лица слегка изменилось. На полупрозрачные веки, закрывающие множество глаз, легли другие, более плотные, впечатление было такое, что существо нахмурилось в глубокой задумчивости.

– Мы не рождаемся, – прощелкал он.

– Тогда… семена, споры, партеногенез? Или деление?

– Споры, – взвизгнула живая загадка, – и деление.

– Но…

Она замолчала в замешательстве. В наступившей тишине откуда-то слева послышался насмешливый крик триопа; оба непроизвольно обернулись, пристально посмотрели вдаль и в ужасе отпрянули. Они увидели, как у самой границы светового круга один из этих демонов схватил и понес то, что, без всякого сомнения, было обитателем пещер. И, что всего ужасней, все остальные так и остались сидеть перед своими норами, сохраняя абсолютное спокойствие.

– Оскар! – закричала Пэт. – Они схватили одного из ваших!

Ее оборвал звук выстрела, но Хэм промахнулся.

– О-о! – Пэт задохнулась от гнева. – Дьяволы! Они схватили его!

От существа перед ними не последовало никаких комментариев.

– Оскар! – крикнула она. – Неужели тебе совершенно безразлично? Они убили одного из ваших! Ты понял это?

– Да.

– Но… неужели тебе все равно? – Пэт уже чувствовала нечто вроде человеческой симпатии к этим существам. Они могли говорить, они стояли выше животных. – Тебя это нисколько не трогает?

– Нет.

– Но кто они вам, эти дьяволы? Что такого они делают, если вы позволяете им убивать себя?

– Они нас едят, – невозмутимо ответил Оскар.

– О-о! – в ужасе воскликнула Пэт. – Но… но почему вы…

Она замолчала. Существо медленно отползало к своей норе.

– Постой! – крикнула она. – Они не подойдут! Наши фонари…

Из норы послышался щелкающий голос:

– Холодно. Я ухожу, потому что холодно.

Наступила тишина.

Холод усиливался. Порывистый Нижний Ветер дул все сильнее, и, окинув взглядом гряду, Пэт увидела, что все обитатели пещер отступают к своим норам. Она оглянулась и беспомощно посмотрела на Хэма.

– Может быть, я спала? – прошептала она.

– Тогда мы оба спали, Пэт. – Он взял ее за руку и повел назад к ракете, иллюминаторы которой приветливо светили во мраке.

В ракете, согревшись и сняв свои нелепые одеяния, Пэт устроилась в кресле, поджав под себя стройные ноги, закурила сигарету и почувствовала, что способна и дальше развивать свои здравые идеи относительно данной проблемы.

– Чего-то мы здесь недопонимаем. Хэм, тебе не кажется, что разум Оскара какой-то странный?

– Это чертовски быстрый разум.

– Да, он достаточно разумен. Интеллект на уровне человеческого или даже… – она запнулась, – выше человеческого. Но это не разум человека. Он какой-то иной – чужой, не похожий на наш. Не совсем точно могу объяснить, что я чувствовала, но ты заметил, что Оскар совсем не задавал вопросов. Ни одного!

– Да ну! А ведь и правда. Странно!

– Это ужасно странно. Любой человеческий разум, встретив иную мыслящую форму жизни, задал бы множество вопросов. Мы так и сделали. – С глубокомысленным видом она затянулась сигаретой. – И это еще не все. Это… это безразличие, когда триоп напал на его товарища. Разве это по-человечески, или вообще по-земному? Я видела, как паук, охотившись за мухами, схватил одну, не спугнув при этом всего мушиного роя. Но разве нечто подобное возможно с разумными существами? Конечно, нет. Даже в стаде оленей или в стае воробьев с их неразвитым мозгом такое немыслимо. Убей одного, и испугаются все.

– Правильно, Пэт. Они чертовски странные парни, эти приятели Оскара. Весьма странные животные.

– Животные? Только не говори мне, что ты не заметил, Хэм.

– Не заметил чего?

– Оскар не животное. Он растение, теплокровное подвижное растение. Все время, пока мы с ним разговаривали, он пускал корешки в землю под собой и вокруг. А отростки, похожие на ножки, – стручки. На них он не ходит, он передвигается на корнях. А еще…

– Что еще?

– А еще, Хэм, эти стручки в точности такие же, как те, которыми нас забросали триопты в каньоне Гор Вечности и от которых мы тогда чуть не задохнулись.

– От которых ты чуть было не отправилась на тот свет, ты хочешь сказать.

– Во всяком случае, у меня хватило ума их запомнить, – возразила она, покраснев. – Но дело вот еще в чем. Разум Оскара – это разум растения! – Она затянулась сигаретой и помолчала, пока Хэм набивал свою трубку.

– Как ты думаешь, – вдруг спросила она, – не помешает ли колонизации Венеры присутствие Оскара и его компании? Я понимаю, что они живут на темной стороне, но представь, что здесь найдут полезные ископаемые и начнется их коммерческое освоение. Конечно, люди не могут жить без солнечного света, но ведь можно основать вахтовые поселки. Что тогда с ними будет?

– И что же?

– Вот я и думаю. Хватит ли на этой планете места для двух разумных рас? Не пересекутся ли рано или поздно их интересы?

– Что из этого? – проворчал он. – Эти создания примитивны, Пэт. Они живут в пещерах, не знают ни культуры, ни оружия. Для человека они не представляют угрозы.

– Но у них замечательно развитый интеллект. Откуда ты знаешь, быть может, те, кого мы здесь встретили, всего лишь дикое племя варваров, а где-нибудь на бескрайних просторах темной стороны существует растительная цивилизация. Тебе известно, что цивилизованность не является привилегией человечества; вспомни хотя бы великолепную угасающую культуру Марса или следы погибшей цивилизации на Титане. Человеку просто случайно выпала судьба, совершенно не похожая на другие, по крайней мере пока это так.

– Все это, в общем, правильно, Пэт, – согласился он. – Но если приятели Оскара по отношению к другим не более драчливы, чем к кровожадным триоптам, тогда они довольно безобидны.

Она вздрогнула.

– Я никак не могу этого понять. А что, если…

– Если что?

– Я… не знаю. Мне пришла в голову одна мысль, довольно жуткая. – Она резко подняла голову. – Хэм, завтра я собираюсь точно определить, насколько действительно разумен Оскар. Абсолютно точно… если только смогу.

Совершенно неожиданно в этом деле возникли некоторые трудности. Когда на следующий день Хэм и Пэт приблизились к ледяной гряде, с трудом преодолев невероятные нагромождения льда и камня, они вдруг остановились в полной растерянности, недоумевая, в каком ряду пещер находится именно та, перед которой они стояли и разговаривали с Оскаром. В блеске отраженных огней все отверстия казались совершенно одинаковыми, а существа около них глазели на людей, полуприкрыв глаза, с абсолютно непроницаемым видом.

– Да-а, – с сомнением протянула Пэт, – давай все-таки попытаемся. Эй, там, ты – Оскар?

Щелкающий голос ответил:

– Да.

– Я не верю ему, – возразил Хэм. – Тот сидел выше и правее. Эй! Ты Оскар?

Другой голос щелкнул:

– Да.

– Но вы не можете оба быть Оскаром!

Избранник Пэт ответил:

– Мы все Оскар.

– О, это неважно, – вставила Пэт, предвидя возражения Хэма. – Очевидно, то, что знает один, знают все; так что безразлично, кого мы выберем. Оскар, вчера ты сказал, что ты разумен. Ты более разумен, чем я?

– Да. Гораздо более разумен.

– Ха! – хихикнул Хэм. – Что, съела?

Она фыркнула:

– Это ставит его на милю выше тебя, янки! Оскар, ты когда-нибудь говоришь неправду?

Плотные веки накрыли полупрозрачные.

– Неправду, – повторил резкий голос. – Неправду. Никогда. Нет необходимости.

– Хорошо. Ты… – Она вдруг осеклась, услышав приглушенный хлопок. – Что это? О! Смотри, Хэм, один из его стручков лопнул! – Она отступила на шаг.

Они почувствовали сильный резкий запах, напомнивший им страшный час, проведенный в каньоне, но в этот раз запах был не настолько сильным, чтобы вызвать удушье у Хэма или обморок у Пэт. Резкий, едкий и все-таки не лишенный приятности.

– Зачем это, Оскар?

– Так мы… – Голос вдруг умолк.

– Размножаетесь? – подсказала Пэт.

– Да. Размножаемся. Ветер переносит наши споры от одного к другому. Мы живем там, где ветер.

– Но вчера ты сказал, что вы размножаетесь делением.

– Да. Споры оседают на наших телах и происходит… – Голос снова умолк.

– Опыление?

– Нет.

– Раздражение?

– Да.

– И после этого появляется нарост?

– Да. Когда рост прекращается, мы разделяемся.

– Фу! – фыркнул Хэм. – Нарост!

– Заткнись! – огрызнулась Пэт. – Просто нарост – это и есть ребенок.

– Нарост – это ребенок… Пусть так, но я очень рад, что не стал ни женщиной, ни тем более биологом.

– Я тоже, – сдержанно ответила Пэт. – Оскар, что ты знаешь?

– Все.

– Ты знаешь, откуда пришли люди?

– С той стороны, где свет.

– Да, но до того?

– Нет.

– Мы с другой планеты, – торжественно сказала девушка. Так как Оскар молчал, она добавила: – Ты знаешь, что такое планета?

– Да.

– И ты знал еще раньше, чем я произнесла это слово?

– Да, гораздо раньше.

– Но откуда? Ты знаешь, что такое машины? Ты знаешь, что такое оружие? Ты знаешь, как делать эти вещи?

– Да.

– Тогда почему ты их не делаешь?

– Нет необходимости.

– Нет необходимости! – Она раскрыла рот от удивления. – Да будь у вас свет, даже просто огонь, – вы могли бы держать этих туристов, то есть я имею в виду триоптов, на безопасном расстоянии, вы не дали бы им пожирать себя!

– Нет необходимости.

Она беспомощно повернулась к Хэму.

– Не думаю, – прошептала она. – Дело в другом, в чем-то, чего мы не понимаем.

– Оскар, откуда тебе известно все это?

– Разум.

У пещеры неподалеку тихо хлопнул еще один стручок.

– Но как? Скажи мне, как вы объясняете факты?

– С помощью других фактов, – прощелкало существо на льду. – Разум может построить картину… – молчание.

– Вселенной? – подсказала Пэт.

– Да. Вселенной. Я начинаю с одного факта и делаю из него выводы. Я строю картину Вселенной. Затем я беру другой факт и делаю из него выводы. Если эта картина Вселенной, которую я построил, идентична первой, я знаю, что эта картина верна.

Пэт и Хэм с благоговением воззрились на существо.

– Послушай-ка! – сказал Хэм, переведя дыхание. – Если это правда, мы сможем узнать у Оскара все, что угодно! Оскар, ты можешь объяснить нам, чего мы еще не знаем?

– Нет.

– Почему нет?

– Сначала вы должны дать мне слова. Я не могу объяснить того, для чего у нас нет слов.

– Это правда, – прошептала Пэт. – Однако, Оскар, я знаю слова: время и пространство, энергия и материя, закон и причина. Расскажи мне о высшем законе Вселенной!

– Это закон… – молчание.

– Сохранения энергии или материи? Гравитации?

– Нет.

– Учение о… Боге?

– Нет.

– О жизни?

– Нет. Жизнь не имеет значения.

– Но… У меня нет больше слов.

– Существует вероятность, – с усилием сказал Хэм, – что такого слова вообще пока нет!

– Да, – щелкнул Оскар. – Это закон вероятности. Все эти слова обозначают различные проявления закона вероятности.

– Боже мой! – выдохнула Пэт. – Оскар, тебе известно значение слов: звезды, созвездия, планеты, туманности и атомы, протоны и электроны?

– Да.

– Но откуда? Разве ты когда-нибудь видел звезды, они же вечно закрыты облаками? Или Солнце, закрытое Барьером?

– Нет. Достаточно сделать вывод, потому что возможна только одна форма существования Вселенной. Реально только то, что возможно; то, что невозможно, также и нереально.

– В этом, кажется, есть какой-то смысл, – тихо сказала Пэт. – Только я еще не совсем поняла какой. Оскар, тогда почему вы не воспользуетесь своим знанием, чтобы защитить себя от врагов?

– Нет необходимости. Нет необходимости чтолибо делать. Через сто лет мы… – молчание.

– Будете в безопасности?

– Да… нет.

– Что? – Внезапно ее поразила ужасная догадка. – Ты хочешь сказать, что вы исчезнете?

Девушка совсем растерялась.

– Но господи, Оскар! Разве ты не хочешь жить? Разве твой народ не хочет выжить?

– Хочет, – резко сказал Оскар. – Хочет… хочет… хочет… Это слово не имеет значения.

– Оно означает… желание, потребность.

– Потребность не имеет значения. Желание… желание… у моего народа нет желания выжить.

– О-о, – произнесла устало Пэт, – но для чего вы тогда размножаетесь?

Как бы в ответ ей лопнул еще один стручок, осыпав их остро пахнущей пылью.

– Потому что так надо, – прощелкал Оскар. – Когда споры находят нас, это надо делать.

– Понятно, – медленно прошептала Пэт. – Хэм, я, кажется, поняла. Давай вернемся в корабль.

Не попрощавшись, она повернулась и пошла к ракете, он задумчиво последовал за ней.

На обратном пути с ними случилась маленькая неприятность: какой-то одинокий триоп, скрывавшийся за грядой, швырнул камень и разбил левый фонарь на шлеме Пэт. Девушка едва ли обратила на это внимание, она скользнула взглядом в ту сторону и побрела дальше. Но весь обратный путь с левой стороны, освещенной лишь фонарем Хэма, их сопровождали гиканье, вопли и хохот. В ракете Пэт устало бросила сумку для образцов на стол и села, даже не сняв комбинезона. Несмотря на жару, Хэм также не стал раздеваться, а безучастно опустился на кровать.

– Я устала, – сказала девушка, – но все же не настолько, чтобы не понять, что все это значит.

– Ну что ж, давай послушаем.

– Хэм, – сказала она, – в чем основное различие между жизнью растения и животного?

– Ну, растения получают питание прямо из почвы и воздуха, а животные используют в пищу растения или других животных.

– Не совсем так, Хэм. Некоторые растения являются паразитами, они тоже живут за счет других организмов. Вспомни Хотлэнд или хотя бы некоторые земные растения – грибки, орхидеи, а тем более росянку, что питается мухами.

– Ну, тогда – животные могут передвигаться, а растения – нет.

– Опять неверно. Вспомни перекати-поле. Да и простейшие – они растения, но плавают в поисках пищи.

– Но в чем тогда разница?

– Иногда это трудно понять, – тихо сказала она, – но мне кажется, что сейчас я понимаю. Разница в следующем: животными движет желание, а растениями – необходимость. Понимаешь?

– Ни черта.

– А ты подумай. Растение, даже способное передвигаться, поступает так или иначе потому, что оно так создано. Животное поступает так по своему собственному желанию, потому что оно создано желать.

– Где же разница?

– Разница есть. У животных есть воля, а у растения ее нет. Теперь понял? Оскар обладает великолепным разумом, равным разуму Бога, но у него не наберется воли и жалкого червя. У него лишь ответная реакция, но не желания. Когда дует теплый ветер, он выползает в поисках пищи наружу, когда становится холодно – заползает обратно в пещеру, которую сам соорудил, растопив лед теплом своего тела, но это не воля – это всего лишь ответная реакция. Он начисто лишен желаний!

Хэм уставился на нее, забыв об усталости.

– Будь я проклят, если ты не права! – воскликнул он. – Так вот почему он – или они – никогда не задают вопросов! Чтобы задать вопрос, необходимо желание или воля! И вот почему у них нет и никогда не будет цивилизации!

– Поэтому и еще по многим другим причинам, – сказала Пэт. – Подумай вот о чем! У Оскара отсутствует половое различие, а ведь секс играет большую роль в устройстве цивилизации. Он является основой семьи, а у вида, к которому относится Оскар, не существует таких понятий, как родители и дети. Он попросту разделяется надвое, и каждая его половина – это взрослая особь, возможно, с самого рождения обладающая всеми знаниями и памятью оригинала. В любви у него нет необходимости, фактически ей нет места в его жизни, и, следовательно, нет причин бороться за подругу и семью, и нет оснований использовать разум для развития искусства, науки или… чего угодно! – Она помолчала немного. – И потом, Хэм, ты слышал когда-нибудь о законе Мальтуса?

– Что-то не припомню.

– В общем, закон Мальтуса гласит, что численность населения зависит от количества произведенного продовольствия. С ростом производства продуктов питания пропорционально растет и население. Развитие человеческого рода проходило в рамках этого закона. В последние сто лет или около того он потерял свое значение, но именно благодаря ему человек стал человеком.

– Потерял значение! Звучит так, как если бы отменили закон всемирного тяготения или сочинили новый закон Кулона.

– Нет, нет, – возразила она, – он утратил значение вследствие быстрого технического развития в XIX и XX столетиях, в результате чего производство продуктов питания возросло настолько, что население было уже не в состоянии потребить всего. Но время настанет, и закон Мальтуса вновь окажется в силе.

– А при чем здесь Оскар?

– При том, Хэм: его развитие проходило вне рамок этого закона. Другие факторы поддерживали их численность ниже критического уровня, при котором ощущается недостаток пищи, и поэтому данный вид развивался, не имея понятия о том, что такое борьба. Он настолько идеально приспособился к окружающей среде, что абсолютно ни в чем не нуждается. Цивилизация для него – излишество!

– Но… как же тогда триопты?

– Именно! Видишь ли, несколько дней назад я как раз упоминала о том, что здешний триоп – это пришелец, ранее вытесненный из Зоны Сумерек. К моменту, когда здесь появились эти дьяволы, народ Оскара уже достиг высокого уровня развития и не смог приспособиться к новым условиям, или у него просто не хватило времени. Так что… они обречены. Как сказал Оскар, они скоро исчезнут, и это их совершенно не волнует. – Она содрогнулась. – Единственное, на что они способны – это часами сидеть перед своими норами и размышлять. Возможно, им приходят в голову гениальные мысли, но у них не наберется воли даже сказать об этом. Вот это и есть разум растения, каким ему суждено быть природой!

– Похоже, ты права, – пробормотал он. – А вообще это ужасно, правда?

– Да. – Несмотря на теплую одежду, она вздрогнула. – Да, это ужасно. Такой великолепный, могучий ум – и совершенно бесполезный. Как мощный мотор со сломанным валом – как бы отлично он ни работал, машина не тронется с места. Хэм, знаешь, как я их назову? Венерианские лотофаги, или созерцатели! Сидят себе всем довольные и всю жизнь размышляют, пока низшие разумные – мы и триопты – сражаются за их планету.

– Неплохое название, Пэт.

Она встала, тогда он спросил удивленно:

– А твои образцы? Разве ты не собираешься заняться ими?

– Только не сегодня, утром.

Не раздеваясь, она повалилась на кровать.

– Они же испортятся! И фонарь у тебя на шлеме я еще не исправил.

– Утром, – устало повторила она. И почувствовав вялость в теле, он удержался от дальнейших возражений.

Когда спустя несколько часов Хэма разбудил тошнотворный запах гниющих растений, Пэт спала по-прежнему, так и не сняв одежды. Он выбросил мешок с образцами наружу, а затем стянул с нее малицу. Она, едва шевельнулась, пока он осторожно укутывал ее одеялом.

Пэт так больше и не вспомнила о мешке. На следующее утро, если эту бесконечную ночь можно было назвать утром, сами не зная для чего, они вновь устало брели по унылому плато. Фонарь на шлеме девушки так и не горел. Как и вчера, с левой стороны не утихал дикий хохот ночных демонов, искаженный завыванием Нижнего Ветра и оттого еще более зловещий. Дважды брошенные издали камни ударялись в ледяные шпили неподалеку, выбивая искры сверкающих осколков. В полном молчании, безразличные ко всему, словно чем-то зачарованные, и при этом чувствуя удивительную ясность в голове, они все дальше и дальше уходили от ракеты.

Пэт обратилась к первому попавшемуся созерцателю.

– Мы снова здесь, Оскар, – сказала она, безуспешно пытаясь придать голосу оттенок прежней бодрости и уверенности в себе. – Как прошла ночь?

– Я думал, – прощелкало существо.

– О чем же ты думал?

– Я думал о… – Голос умолк.

Лопнул стручок, и в ноздри им ударил на удивление приятный острый запах.

– О… нас?

– Нет.

– О Вселенной?

– Нет.

– О… Да к чему все это? – тихо сказала она. – Мы можем спрашивать его до бесконечности и так никогда и не набрести на нужный вопрос.

– Если он вообще существует – этот вопрос, – добавил Хэм. – Откуда ты знаешь, может, у нас и слов-то таких нет? Мы даже не знаем, способен ли наш мозг усвоить их идеи. Должно быть, есть понятия, которые мы вообще не в состоянии постичь.

Слева от них с глухим хлопком лопнул еще один стручок. В свете огней Хэм увидел, как облачко пыли, подхваченное Нижним Ветром, словно вуаль, окутало Пэт и как та глубоко вдохнула ароматный воздух. Даже странно, до чего приятен был этот запах, особенно с тех пор, как он стал напоминать тот самый, нанюхавшись которого в каньоне, они едва не расстались с жизнью. При этой мысли он ощутил смутное беспокойство, однако никак не мог понять его причину.

Он вдруг осознал, что оба они стоят перед созерцателем и молчат. В конце концов, они пришли, чтобы задавать вопросы!

– Оскар, в чем смысл жизни? – спросил он.

– Нет смысла. Не существует смысла.

– Зачем же тогда за нее бороться?

– Мы за нее не боремся. Жизнь не имеет значения.

– Но когда вас не станет, мир будет существовать по-прежнему! Вас это не трогает?

– Когда нас не станет, этого никто не заметит, кроме триоптов, которые нас едят.

– Которые вас едят… – эхом отозвался Хэм.

Ему показалось, что в словах Оскара скрыто что-то важное.

Туман безразличия, плотным одеялом укутавший его мозг, немного рассеялся. Он взглянул на Пэт, стоявшую рядом, равнодушную ко всему вокруг; в ярком свете фонаря он различал за защитными очками ее серые глаза. Она отрешенно смотрела прямо перед собой то ли в пустоту, то ли в себя. Из-за гряды раздавались вопли и дикий смех обитателей тьмы.

– Пэт, – позвал он.

Ответа не было.

– Пэт, – повторил он, взяв ее за руку, – нам надо возвращаться. – Справа от них лопнул стручок. – Нам надо возвращаться, – повторил он.

Внезапно из-за гряды на них обрушился целый град камней. Один попал ему в шлем, и передний фонарь с глухим звуком разлетелся на куски. Другой ударил Хэма в руку, причинив боль, хотя ему показалось странным, как мало его это трогает.

– Нам надо возвращаться, – он упрямо повторял одно и то же.

Наконец, не шевельнувшись, Пэт едва прошептала:

– А зачем?

Он нахмурился. Зачем? Чтобы вернуться в Зону Сумерек? Перед его глазами возникла Эротия, затем картина медового месяца, который они думали провести на Земле, а потом сразу несколько картин из земной жизни: Нью-Йорк, школьный двор с деревом посередине, залитая солнечным светом ферма, где он провел свое детство. Но все это показалось ему слишком далеким, нереальным. Боль от сильного удара в плечо вернула его к действительности, и он успел заметить, как от шлема Пэт отскочил камень. У нее горели уже только два фонаря – сзади и справа, и до него с трудом дошло, что на его шлеме не разбиты лишь левый и задний. На гребне гряды слева от них появились призрачные тени, а вокруг все чаще свистели камни и, ударяясь в скалы, высекали целый дождь ледяных осколков. Огромным усилием воли он заставил себя положить руку ей на плечо.

– Нам надо возвращаться! – тихо сказал он.

– К чему все это?

– Они убьют нас, если останемся.

– Да, я знаю, но…

Но он не стал ее слушать, а грубо схватил за руку и упрямо потащил к ракете. Спотыкаясь, она побрела за ним.

Пэт и Хэм повернулись, и свет их задних фонарей осветил гряду. Раздалось дикое гиканье триоптов, и пока бесконечно медленно они пробирались к ракете, вопли стали доноситься уже справа и слева. Хэм понял, что это означает: эти дьяволы окружили их, стремясь зайти вперед, куда разбитые фонари не отбрасывали спасительного света.

Пэт двигалась совершенно отрешенно, не прилагая ни малейших усилий, – она просто подчинялась Хэму, который тащил ее за руку. Между тем самому Хэму каждый новый шаг давался все труднее. А там – прямо перед ними – двигались тени, слышались вопли, гиканье, и дьяволы жаждали их крови. Он повернул голову так, чтобы правый фонарь осветил пространство впереди. Триопты отпрянули в тень гряды и стали завывать из своих укрытий. Однако идти так было очень неудобно, Хэм поминутно спотыкался и падал.

Из последних сил Хэм тянул за собой Пэт, пока та окончательно не опустилась на лед, даже не делая попытки подняться.

– Все это ни к чему, – бормотала она, когда Хэм поднял ее и поставил на ноги.

В мозгу у Хэма забрезжила идея: он взял Пэт на руки таким образом, чтобы правый фонарь на ее шлеме светил вперед. И вот так, пошатываясь от усталости, он все-таки добрался до освещенного пространства вокруг ракеты, открыл входной люк и, словно мешок, опустил жену на пол салона.

Прежде чем закрыть люк, Хэм успел заметить, как триопты с воем и улюлюканьем, едва касаясь льда, метнулись к гряде, где равнодушно дожидались своей участи Оскар и его племя.

Ракета летела на безопасной высоте. Орбитальные измерения показывали, что даже высочайшие пики Гор Вечности не достигают высоты сорока миль. Отсюда, с высоты двухсот тысяч футов, уже был заметен изгиб линии горизонта. Корабль как раз входил в Зону Сумерек – облака впереди наливались жемчугом, а матовая чернота отступала все дальше.

– Черт возьми! Держать удачу за хвост, вырваться из лап смерти и все-таки остаться с носом! – сказал Хэм, глядя на облака внизу.

– Все дело в спорах этих растений, – сказала Пэт, не обращая внимания на его слова. – Мы и раньше догадывались, что они содержат наркотик, но кто бы мог предположить такое его коварство – убивать волю и одновременно лишать сил. Народ Оскара – это народ созерцателей, разум, единый во многих лицах. Но мне… мне их бесконечно жаль. Такой колоссальный, могучий и вместе с тем бесполезный интеллект.

Она помолчала несколько минут.

– Хэм, а когда до тебя дошло, что с нами происходит? Что привело тебя в чувство?