Текст книги "Метод Блессингтона (СИ)"
Автор книги: Стенли Эллин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Annotation
Эллин Стенли
Эллин Стенли
Метод Блессингтона
Стенли ЭЛЛИН
МЕТОД БЛЕССИНГТОНА
Мистер Тредуэлл, невысокий приятной внешности мужчина, работал в надежной Нью-Йоркской компании, где имел по должности собственный кабинет. Раз под конец чудного июньского дня в этот кабинет вошел посетитель: крупный, хорошо одетый и очень представительный мужчина. Лицо у него было гладкое и румяное, глаза сидели близко и жизнерадостно поблескивали из-под тяжелых очков в роговой оправе.
– Зовут меня, – сказал он, – поставив в сторону тяжелый портфель и с хрустом пожав мистеру Тредуэллу руку, – Банс и представляю я Геронтологическое общество. Я зашел, чтобы уладить ваши затруднения, мистер Тредуэлл.
– Друг мой, – вздохнул Тредуэлл, – поскольку я с вами совсем не знаком и никогда не слышал о профессиональной группе, которую вы, по вашим словам, представляете, а, более всего, не имея затруднений, могущих стать предметом вашей заботы, я вынужден сказать, что не являюсь покупателем на том рынке, где вы предлагаете свой товар. Поэтому сейчас, если вы не возражаете...
– Конечно же, возражаю! – не дал досказать ему Банс. – Общество геронтологии ничего никому не продает. Цели у нас исключительно филантропические. Мы рассматриваем конкретные случаи, составляем отчеты и ищем выходы из тех чрезвычайно трагических ситуаций, которые возникают перед нами.
– Что это за ситуации?
– Суть их очевидна из названия моей организации, мистер Тредуэлл. Геронтология изучает старость и всё, что с ней связано. Не путайте ее, пожалуйста, с гериатрией. Гериатрия занимается болезнями пожилых людей, а предметом геронтологии является старость как таковая.
– Постараюсь сохранить это в памяти, – нетерпеливо сказал Тредуэлл. – Полагаю, вы не будете возражать против небольшого взноса. Скажем, долларов в пять?
– Нет, что вы, мистер Тредуэлл, ни пенса, ни цента! Я понимаю, что такого именно ответа и следует ожидать разным филантропическим организациям, но Геронтологическое общество работает совершенно иначе. Наша цель – прежде всего, помочь вам справиться с вашими затруднениями. Лишь после этого мы будем считать себя вправе обратиться к вам с какой-либо просьбой.
– Отлично, – сказал Тредуэлл чуть приветливей, – значит остается всё, как было. У меня нет никаких затруднений, а вы не получаете никакого взноса. Только, может быть, вы передумаете?
– Передумаю? – произнес Банс с болью в голосе. – Нет, это вы, мистер Тредуэлл, должны передумать. Ведь самые печальные случаи, с которыми нашему обществу приходилось иметь дело, касались как раз людей, отказывавшихся осознать и признать свои затруднения. Я уже несколько месяцев занимаюсь вашим делом, господин Тредуэлл, но никак не думал, что вы окажетесь именно в этой категории.
Тредуэлл глубоко вздохнул:
– Не потрудитесь ли вы объяснить мне, что за вздор вы сказали? Я никогда не имел дела с вашим, черт бы его взял, обществом или организацией, как она там называется, и ни с какой другой!
Бансу пришлось потрудиться над своим портфелем, откуда он извлек несколько листков.
– Если вы потерпите мое присутствие еще немного, – сказал он, – я вкратце изложу вам суть этих отчетов. Вам сорок семь лет, и у вас прекрасное здоровье. Вы владеете домом на Ист Сконсетт в Лонг Айленде, и вам осталось еще девять лет выплачивать по его закладной, а, кроме того, у вас есть автомобиль последней марки, за который вам предстоит расплачиваться по рассрочке еще восемнадцать месяцев. Тем не менее, благодаря очень солидному жалованью, вас можно отнести ко вполне состоятельным людям. Пока всё верно?
– В точности, как в агентстве по кредитованию, которое сообщило вам эти сведения, – ответил Тредуэлл.
Банс предпочел не заметить этой реплики.
– А теперь мы приближаемся к самой сути. Вы счастливо женаты уже двадцать три года, у вас есть дочь, которая вышла замуж в прошлом году и живет со своим мужем в Чикаго.
После ее отъезда к вам переехал ваш тесть, вдовец и довольно ворчливый старикан. Теперь он живет с вами и с вашей женой.
Голос Банса упал до низкой внушительной ноты.
– Ему семьдесят два, а здоровье у него для такого возраста, несмотря на легкий бурсит в плече, превосходное, и собирается он прожить, как сам часто говорит, еще лет двадцать, на что, судя по статистике собранной нашим обществом, у него есть все шансы. Теперь вы поняли, мистер Тредуэлл?
Наступило долгое молчание.
– Да, – ответил, наконец, мистер Тредуэлл почти шепотом, – теперь я понял.
– Хорошо, – сочувственно произнес Банс. – Просто замечательно! Первый шаг всегда самый трудный: признать, что у вас действительно есть затруднения, что они сгрудились над вами тучами, омрачая каждый день жизни. Нет нужды спрашивать, почему вы стараетесь скрыть их даже от самого себя: ведь вы не хотите, чтобы миссис Тредуэлл поняла, как вы несчастливы.
Тредуэлл кивнул.
– Но, может быть, для вас было бы облегчением узнать, что и миссис Тредуэлл разделяет ваши чувства? Она тоже ощущает присутствие своего отца в ее доме как тяготу, становящуюся с каждым днем всё невыносимее.
– Быть не может, – воскликнул Тредуэлл в отчаянии. – Она-то как раз и хотела, чтобы отец переехал к нам, после того, как Сильвия вышла замуж, и у нас появилась лишняя комната. Она напоминала, сколько добра он сделал для нас в самом начале, как с ним было легко и приятно, и вообще, что это нам ничего не будет стоить. Целиком ее идея, и я на нее купился. Не может быть, чтобы она думала иначе!
– Ну, конечно, именно так она и думала. Ведь эти чувства так естественны при мысли, что ее старый отец прозябает где-то в одиночестве, и она приводила все обычные доводы в его пользу, потому что она так искренне думала. Ловушка, в которую она завлекла вас обоих, подстерегает каждого, кто позволяет себе предаваться смутным сентиментальным размышлениям. Вы не поверите, но иногда мне приходит на ум, что Ева вкусила яблоко лишь для того, чтобы порадовать змея, – закончил Банс и мрачно покачал головой.
– Бедная Кароль, – простонал Тредуэлл. – Если б я только знал, что она так же несчастлива от этого, как и я...
– Ну? – спросил Банс. – И что бы вы тогда сделали?
Тредуэлл насупился.
– Не знаю, но вместе мы что-нибудь придумали бы.
– Неужели бы вы выгнали старика из дому?
– Ну, не так, мы бы, наверно...
– А что бы вы? – настаивал Банс. – Отправили бы его в богадельню? Кстати, некоторые богадельни стали сейчас очень роскошными заведениями. Подумайте об этом, потому что о благотворительности в вашем случае и речи нет, а, кроме того, я думаю, вы никак не согласились бы с легким сердцем отправить старика в учреждение, находящееся на содержании общества.
– И в голову не могло прийти! Я, правда, однажды подумывал отправить его в дорогой пансионат, но когда узнал, во что это обойдется – сразу отпало: целое состояние нужно.
– А, может быть, – спросил Банс, – снять ему отдельную квартирку, недорогую, и чтобы кто-нибудь за ним там присматривал.
– Из такой квартирки он к нам и переехал. А чтоб кто-то за ним присматривал – вы поверить не можете, сколько это стоит. Эта даже, если удастся найти человека, который ему подойдет.
– Вот, вот! – сказал Банс и крепко ударил кулаком по столу. – Верно с любой точки зрения, мистер Тредуэлл.
Тредуэлл зло взглянул на него:
– Что вы нашли тут верного? Я-то думал, вы собираетесь помочь мне выпутаться из этой истории, но пока совершенно ничего не предложили. И делаете вид, будто мы уже прошли большой путь.
– Да, мы, несомненно, прошли большой путь, мистер Тредуэлл, хоть вы этого и не заметили. Первым шагом было признать, что проблема действительно существует, а вторым – что, как бы вы ни повернули дело, никакого логического и практически приемлемого решения здесь не видно. Таким образом, вы стали не только свидетелем, но и активным участником операции по Методу Блессингтона, который, в конечном счете, даст вам в руки единственно возможное решение.
– Метод Блессингтона?
– Простите, – сказал Банс, – я увлекся и воспользовался термином, еще не вошедшим в научный оборот. Поэтому я должен объяснить, что "Методом Блессингтона" мои сотрудники по Геронтологическому обществу называют определенный курс процедур. Он назван в честь Дж. Г. Блессингтона, основателя Общества и одного из величайших людей нашей эпохи. Он еще не получил достойного признания, но несомненно его получит. Запомните мои слова, мистер Тредуэлл: настанет день, и это имя зазвучит громче имени Мальтуса.
– Странно, что я никогда о нем не слышал, – задумался Тредуэлл. – Газеты я обычно просматриваю. И еще, – добавил он, пронзив Банса взглядом, – мы так пока и не выяснили, почему я вдруг оказался в ваших списках, и как это вам удалось столько обо мне разнюхать?
Банс весело рассмеялся:
– В вашем представлении это выглядит очень таинственно, а никакой тайны вовсе нет. Видите ли, мистер Тредуэлл, с нашим Обществом сотрудничают сотни исследователей и рыщут по всей обширной стране от моря и до моря, хоть обычные люди об этом и не догадываются. Наши правила не разрешают служащим открывать, что они ведут профессиональное исследование – иначе эта работа сразу потеряла бы эффективность. У них нет поставленной цели заняться каким-то определенным лицом. Их интересует любой пожилой человек, которому хочется рассказать о себе, и вас удивило бы, до чего старики бывают болтливы и сколько самых сокровенных подробностей они нам выкладывают. Ну, разумеется, пока они остаются для нас посторонними. Мы знакомимся с ними случайно: на скамейке в парке, в баре, в библиотеке – в любом месте, где можно легко завести приятный разговор. Наш исследователь стремится подружиться с ними и вытягивает из них всё, особенно относительно молодых людей, от которых они зависят.
– Вы имеете в виду, – спросил Тредуэлл с возрастающим интересом, – о тех, кто их поддерживает?
– Нет, ну что вы, – возразил Банс.
– Вы совершаете очень распространенную ошибку, приравнивая зависимость к денежным обстоятельствам. Да, и материальная зависимость, конечно, не редкость, но это лишь малая часть картины. Важнее зависимость эмоциональная, а она есть всегда. Даже когда пожилой и молодой живут очень далеко друг от друга. Это – будто ток, возникающий между ними. Молодой ощущает вину и гнев просто от сознания того, что пожилой где-то есть. Именно личный опыт, умноженный на трагическую дилемму нашего времени, и привел Дж. Г. Блессингтона к его великой работе.
– Иными словами, – сказал Тредуэлл, – вы считаете, что если бы старик и жил отдельно, нам с Кароль было бы так же трудно?
– Вы, кажется, в этом сомневаетесь, мистер Тредуэлл, но объясните мне тогда, почему же вам, как вы выразились, сейчас трудно?
– Ну, я думаю, так всегда бывает, когда рядом всё время кто-то третий. Это действует на нервы.
– Но ведь больше двадцати лет этим третьим в доме была ваша дочь, – заметил Банс. – Только я уверен, что к ней вы относились по-другому.
– Это ведь и было совсем другое, – возразил Тредуэлл. – Девочка доставляла столько радости: играешь с ней, видишь, как она подрастает...
– Вот здесь и остановитесь! – воскликнул Банс. – Вы попали в точку! Все годы, пока ваша дочь жила с вами, вы с наслаждением наблюдали, как она подрастает, как расцветает подобно восхитительному растению, как обретает взрослые формы. А старик в вашем доме лишь гаснет и увядает, отбрасывая на вашу жизнь мрачную тень. Так ведь и обстоит дело?
– Так, наверное.
– Но если так, то какая разница, где он живет? Разве перестали бы вы ощущать, что он увядает и гаснет, и с горестной тоской издали обращает к вам свой взор?
– Ну, разумеется, Кароль не могла бы полночи заснуть, беспокоилась бы, как он там, а из-за этого он и у меня бы не выходил из мыслей. Но ведь всё здесь в порядке вещей?
– Да, так всё и есть, и теперь я умею удовольствие сообщать вам, что придя к этому суждению, вы завершили третий этап Метода Блессингтона. Теперь вы осознали, что причина сложностей не в близком присутствии престарелого человека, а в том, что он есть на свете.
Мистер Тредуэлл задумчиво поджал губы.
– То, что вы сказали, мне не нравится.
– Почему же? Я ведь просто изложил факты.
– Может и так, но какой-то противный вкус от этого – будто сказать, что наши трудности кончатся, когда старик умрет.
– Да, – подтвердил Банс сурово, – всё равно, что так сказать.
– Мне такое не нравится, ничуть. Если подумаешь, что желаешь кому-то смерти, то чувствуешь себя дрянью, и, насколько я знаю, от такого пожелания еще никто не умирал.
Банс усмехнулся.
– А вы уверены? – спросил он вкрадчиво.
Они изучали друг друга в молчании. Потом Тредуэлл спокойными пальцами вытащил платок из кармана и промокнул себе лоб.
– Вы, – сказал он, – или рехнулись, или решили меня разыграть. Так или иначе, а идите-ка вы вон по-хорошему.
Лицо Банса прониклось участием и заботой.
– Мистер Тредуэлл, воскликнул он, – разве вы не ощутили, что уже вплотную подошли к четвертому этапу? Разве вы не видите, сколь близки теперь к нужному решению?
Тредуэлл показал на дверь.
– Вон отсюда, или я вызываю полицию!
Забота на лице Банса сменилась презрением.
– Бросьте, мистер Тредуэлл, никто ведь не поверит нескладной и несусветной истории, которую вы наплетете. Подумайте, пожалуйста, хорошенько прежде, чем совершить нечто опрометчивое, сейчас или позднее. Если вы где-нибудь даже заикнетесь об истинном характере нашего разговора, то, поверьте мне, пострадавшей стороной окажетесь вы сами. Ну, а пока что оставляю вам свою визитку. Звоните в любое время – я всегда к вашим услугам.
– С чего бы это вдруг я решил к вам обратиться? – спросил бледный Тредуэлл.
– Причин может быть много, но одна из них – главная.
Он собрал свои вещи и направился к двери.
– Учтите, мистер Тредуэлл: всякий, кто поднялся на первые три ступени метода Блессингтона, обязательно взойдет и на четвертую, а вы, я заметил, продвигаетесь очень быстро – скоро вы меня позовете.
– Не раньше, чем вы окажетесь в аду, – съязвил Тредуэлл.
Несмотря на заключительную колкость, он остался не в лучшем состоянии духа, потому что раз услышав о методе Блессингтона, уже не мог выбросить его из головы. Всё время возникали мысли, которые приходилось силой изгонять, и, конечно же, отношения с тестем приобрели неприятный оттенок.
Никогда раньше старик не казался такой назойливой помехой – и как намеренно расчетливо стремился он досадить каждым своим движением и словом. А больше всего выводило из себя, что этот приживальщик молол языком об их личных делах с первым встречным и выбалтывал все подробности их жизни платным осведомителям, только и ждавшим, как бы наделать бед. И для разгоряченного ума Тредуэлла не имело значения, что не может же первый встречный обязательно быть осведомителем.
И уже через пару дней Тредуэлл, гордившийся своим здравомыслием и самообладанием при ведении дел, должен был сознаться, что его стало заносить не в ту сторону. Повсюду ему чудились приметы немыслимого заговора. Ему стало казаться, что сотни – нет, тысячи – таких Бансов шныряют по конторам всей страны. При такой мысли на лбу у него выступил холодный пот.
Но, убеждал он себя, это всё ведь – сплошная нелепость. И это можно доказать себе самому, просто припомнив разговор с Бансом с начала до конца, что он и проделывал десятки раз. В конце концов, это ведь не более чем объективный взгляд на общественную проблему. Да разве сказал он хоть что-нибудь, от чего разумный человек должен отшатнуться в таком смущении? Ничего подобного. И если он пришел к этим убийственным умозаключениям, то лишь потому, что подобные мысли уже роились в его уме и лишь искали выхода.
Но ведь с другой стороны...
С чувством огромного облегчения, он, наконец, решился посетить Геронтологическое общество, представляя, что его там встретит: пара замызганных комнатушек, несколько служащих на низком жаловании, затхлый воздух мелочной благотворительности – что быстро вернет событию его реальную перспективу. Это представление так въелось в сознание, что он чуть не прошел мимо огромной башни из стекла и бетона, которая стояла по адресу Общества. В смущении поднимался он на мягко мурлычущем эскалаторе и, совершенно ошеломленный, вошел в приемную Главной Конторы.
Столь же ошеломленно он проследовал за тонкой длинноногой девушкой по, казалось, бесконечному лабиринту комнат, заметив на ходу множество молодых женщин, таких же стройных и длинноногих, плечистых парней, ряды машин, попискивавших в электронном восторге, высоченные каталожные шкафы из нержавеющей стали, а, более всего, матовые отблески на пластике и металле от новейшей системы освещения. Наконец, он предстал перед самим Бансом, и дверь за ним закрылась.
– Ну как, впечатляет? – спросил Банс.
– В жизни такого не видел! Одна отделка, наверно, на десять миллионов.
– Мы не мелочимся. Наука, господин Тредуэлл, трудится день и ночь, как некий Франкенштейн, ради продления человеческой жизни до пределов, непостижимых самому буйному воображению. Только в этой стране и в этот самый момент живут четырнадцать миллионов человек, которым перевалило за шестьдесят пять. Через двадцать лет их число возрастет до двадцати одного миллиона, а дальше – никто уже и сосчитать не берется!
Но проблеск надежды в том, что каждый из них окружен множеством жертвователей или возможных жертвователей в фонды нашего Общества. Чем выше прилив, тем более мы процветаем, и тем больше у нас сил противостоять ему.
Тредуэлл ощутил, как охватывает его холодный ужас.
– Так это правда, как же так?
– Простите?
– Тот Метод Блессингтона, о котором вы говорили, – спросил Тредуэлл, так и не придя в себя. – Ну, чтобы устроить всё, отделавшись от стариков?
– Именно, – подтвердил Банс, – именно так, и даже сам Дж. Г. Блессингтон не смог бы выразиться яснее. Вы владеете словом, мистер Тредуэлл, а я восхищен людьми, которые способны говорить прямо, безо всяких сентиментальных околичностей.
– Но ведь из этого ничего не выйдет! – воскликнул Тредуэлл недоверчиво. – Неужели вы думаете, что вам это простится?
Банс простер руку к пространствам за закрытой дверью:
– А разве это не доказательство успеха нашего общества?
– Но те, кто работает у вас, понимают ли они, что происходит?
– Наш персонал хорошо обучен, – с упреком сказал Банс, – и, конечно, знает свои обязанности. Только всё это – высокие материи...
Плечи Тредуэлла опустились.
– Быть не может, – слабо возразил он. – Такое не может получиться.
– Ну, ну, – подбодрил его Банс, – вы просто под впечатлением. Вас, понимаю, больше всего беспокоит то, что Блессингтон называл иногда "фактором безопасности". Но давайте, мистер Тредуэлл, посмотрим на это с другой стороны: разве старикам неестественно умирать? А наше Общество гарантирует, что смерть их всегда будет казаться совершенно естественной. Расследования предпринимают крайне редко, и ни одно пока что не причинило нам ни малейших неприятностей.
Вы были бы удивлены, узнав, как много у нас жертвователей. А сильные мира сего, что в политике, что в финансах, просто толпами стремятся к нам. И все они с жаром подтвердят под присягой, сколь мы эффективны. Вы понимаете, что при таких влиятельных покровителях Геронтологическое общество неуязвимо, откуда бы на нас ни набросились. И неуязвимость эта распространяется на всех и каждого, кто нас поддерживает, включая и вас, мистер Тредуэлл, если вы, наконец, решитесь поручить нам заняться вашими житейскими затруднениями.
– Нет у меня на это права, в отчаянии запротестовал Тредуэлл, – даже если я бы хотел. Кто я, чтобы решить проблему таким образом?
– Ага, – решительно наклонился вперед Банс. – Но ведь вы всё же хотели бы решить проблему?
– Только не таким путем.
– Вы можете предложить другой?
Тредуэлл промолчал.
– Вот видите, – удовлетворенно произнес Банс, – Геронтологическое общество открывает вам практический способ ее решения. И вы всё еще отвергаете его, мистер Тредуэлл?
– Да, отвергаю, – упрямо повторил Тредуэлл. – Это просто плохо.
– Вы в этом уверены?
– Нисколько не сомневаюсь, – отрезал Тредуэлл
– Вы хотите убедить меня в том, что нет ничего плохого в убийстве людей, просто потому, что они состарились?
– Да, именно в этом я вас и убеждаю, мистер Тредуэлл, и прошу взглянуть на это с такой точки зрения. Сегодня мы живем в мире, где торжествует прогресс, в мире производителей и потребителей, всеми силами стремящихся улучшить нашу общую судьбу. А старики не являются ни производителями, ни потребителями, и поэтому – они преграда на пути безостановочного прогресса.
Да, если бросить взгляд на пасторальную дымку дней былых, можно согласиться, что когда-то и у них была полезная функция. Пока молодые трудились в полях, они присматривали за домом. Но теперь она отпала: сейчас есть множество гораздо более удобных устройств для обслуживания дома, и обходятся они куда дешевле. Вы ведь не станете с этим спорить?
– Не знаю, – не уступал Тредуэлл, – вы говорите о людях, как о машинах, и я никак не могу этого принять.
– О, небеса! – воскликнул Банс. – Не притворяйтесь, будто вы считаете их чем-то иным. Конечно, мы машины, – мистер Тредуэлл, – мы все. Неповторимые и восхитительные машины, в этом я ручаюсь, но всё же только машины. Да взгляните вы на мир вокруг себя! Это гигантский организм, построенный из взаимозаменяемых частей, и все они стремятся производить и потреблять, пока не износятся. А можно ли оставлять износившуюся деталь не на месте? Нельзя, конечно! Чтобы эффективность организма не снизилась, ее нужно выбросить, потому что ценен лишь весь организм, мистер Тредуэлл, а не его детальки. Разве не понятно?
– Не знаю, – неуверенно ответил Тредуэлл. – Никогда так не думал. Такое сразу не переваришь.
– Я вас понимаю, но существенный элемент Метода Блессингтона состоит именно в том, что каждый, желающий воспользоваться им, должен осознать его огромную и всестороннюю ценность – не только то, насколько этот метод выгоден ему лично, но и насколько полезен он для всего общественного организма. Подписывая обязательство в отношении нашего Общества, человек поистине совершает самый благородный поступок в своей жизни.
– Что еще за обязательство? – изумился Тредуэлл.
Банс извлек типографскую форму из ящика стола и заботливо положил ее перед Тредуэллом. Тредуэлл прочел и резко откинулся назад.
– Здесь написано, что с этого момента я обязуюсь уплачивать вам по две тысячи долларов ежемесячно. Вы до сих пор не заикались о таких деньгах.
– Пока для этого не было повода, – ответил Банс. Комитет Общества некоторое время изучал ваше финансовое положение, и, по его мнению, вы в состоянии уплачивать такую сумму без особого ущерба.
– Что это вы выдумали: "без особого ущерба"? Две тысячи долларов – деньги приличные, как на них ни смотри.
Банс пожал плечами:
– Любое обязательство, мистер Тредуэлл, составляется с учетом платежеспособности клиента. Помните, что сумма, представляющаяся весьма значительной вам, кажется незначительной многим другим нашим клиентам.
– А что я за это получу?
– В течение месяца после подписания вами обязательства дело вашего тестя будет решено. После этого вы должны будете осуществлять выплаты по обязательству в полном объеме, а ваше имя будет внесено в список наших жертвователей. Вот и всё.
– Совсем не хотел бы, чтобы мое имя фигурировало в каком-то списке.
– Хорошо понимаю вас, – ответил Банс. – Но позвольте напомнить, что пожертвования в пользу благотворительной организации вычитаются из облагаемой налогом суммы вашего дохода.
Пальцы мистера Тредуэлла чуть задержались на листке.
– А сейчас один вопрос просто для уточнения, – сказал он. – Допустим, кто-нибудь подпишет такую бумагу и не станет платить. Насколько я понимаю, эти деньги не могут быть востребованы через суд?
– Разумеется, – улыбнулся Банс. – Я знаю, что многим организациям не удается взыскать суммы по обязательствам добросовестных, на первый взгляд, клиентов. Но у Геронтологического общества никогда не возникало таких трудностей. Мы исключаем их, напоминая нашим клиентам о том, что и молодые при неосмотрительном поведении могут погибнуть столь же неожиданно, как и старики... Нет, нет, – сказал он, поправляя лист, – достаточно подписи внизу.
Когда через три недели тесть Тредуэлла утонул у пирса Ист Сконсетт (куда он постоянно ходил с удочкой, сколько ни напоминали ему разные блюстители порядка, что клюет здесь плохо), печальный факт занесли в книгу записей как смерть через утопление в результате несчастного случая, а мистер Тредуэлл сам организовал чрезвычайно пышные похороны. И как раз во время похорон его впервые посетила эта Мысль. Мысль мимолетная и неприятная ровно настолько, чтобы оступиться, поднимаясь по лестнице в церковь. Но тогда, в общем смятении, нетрудно было выбросить ее из головы. Однако через несколько дней, когда он вернулся к своему привычному рабочему столу, Мысль неожиданно вновь посетила его, и отбросить ее на этот раз оказалось уже не так просто. Она неудержимо росла, захватывая всё большее пространство в его уме, пока не заполнила ужасом все часы бодрствования и не превратила сон в череду судорожных кошмаров.
И он знал, что есть только один человек на свете, способный облегчить его муку, и поэтому он появился в здании Геронтологического общества, сгорая от нетерпения сразу же встретиться с Бансом. Почти машинально он передал Бансу чек и взял квитанцию.
– Меня мучит одна мысль, – сказал он, сразу же переходя к сути.
– Да?
– Помните, вы рассказывали мне, сколько стариков будет в мире через двадцать лет?
– Помню, конечно.
Тредуэлл ослабил воротник, сжимавший ему горло.
– Вы понимаете, я ведь тоже стану одним из них?
Банс кивнул.
– Если вы будете вести себя осмотрительно, нет никаких причин сомневаться в этом.
– Нет, вы меня не так поняли, – настаивал Тредуэлл. – Ведь придет день, когда кто-нибудь из вашего общества явится к моей дочери или зятю, чтобы внушить ему эти идеи! Ужасно ведь оставаться в таком предчувствии весь остаток жизни.
Банс медленно покачал головой.
– Такое совсем не должно приходить вам в голову, мистер Тредуэлл.
– Почему не должно?
– Ну как почему? Вспомните свою дочь, мистер Тредуэлл. Ведь это о ней вы думаете.
– Да.
– Так вспомните этого милого ребенка, изливавшего свою любовь в обмен на вашу. Вспомните эту очаровательную женщину, которая едва переступив порог замужества, спешила поделиться с вами избытком чувств.
– Я помню об этом.
– А теперь представьте себе этого статного юношу, ее мужа. Разве вы забыли тепло его рукопожатия и слова благодарности за то добро и материальную помощь, которую вы им оказывали на первых порах?
– Кажется, не забыл.
– Тогда скажите честно, мистер Тредуэлл, разве вы можете представить, чтобы эти преданные и горячо любящие вас молодые люди сделали хоть что-то, хоть самую малость вам во вред?
Воротник, сжимавший его горло, вдруг как-то сразу ослабел, и на сердце потеплело.
– Нет, – сказал он убежденно, – я не могу себе этого представить.
– Вот и прекрасно! – сказал Банс и улыбнулся с умудренной добротой. – Всегда думайте только так, и пусть эта мысль согревает ваше сердце и будет вам отрадой и утешением до самого конца.
–
Перевел с английского Самуил Черфас
Stanley Ellin. The Blessington Method
