Текст книги "Габи. Легенда о любви"

Автор книги: Стефка Модар

Стефка Модар
Габи. Легенда о любви

 
…О память! Слабый свет среди теней!
Заоблачная даль тех давних дум!
Прошедшего чуть различимый шум!
Сокровище за горизонтом дней!
 

Виктор Гюго

© Беллас С., 2019

I
Дорога

…Трансильвания. Сигет. Очередная остановка в корчме в попытке найти хоть какой-то след Габриэллы. Её табор вот уже два месяца кочевал, переходя из одной страны в другую, из города в город. Для цыган не существует границ, для них открыты все дороги. Десять дней как он ищет в Венгерском королевстве свою цыганку Габи, без которой не может, как с недавних пор понял, ни есть, ни дышать, ни писать. Она его околдовала, загипнотизировала – там, во Франции, несколько месяцев назад.

На этот раз Гюго остановился в номере средней руки. Лёжа на постели, глядя в потолок, найдя некую точку отсчёта, он невольно окунулся в глубины своих воспоминаний, которые не отпускали его. Столь долгое время он скитается в поисках Габи. Изо дня в день по чужим пыльным дорогам, лишь бы поймать её милый сердцу след, найти ту ниточку, что выведет его из серой жизни в далёкую и яркую, давшую ему второе дыхание, новую любовь, и вновь окрасит мир вокруг в неимоверно тёплые тона…

…Летний день. Площадь у собора Парижской Богоматери многолюдна. Горожане прогуливались парочками, глазея на других, чтобы заполнить свой досуг, убить дневное время.

Одним из таких ротозеев предстал Гюго. Он в очередной раз рассматривал достопримечательность Парижа, которую любил посещать для исповеди перед самим собой. Возможно ли такое, чтобы кого-то не впечатлил собор Парижской Богоматери?! Это превосходное творение рук человеческих! Он построен по старо-романскому формату базилики, что вносит определённую харизму – милости, божественного дара, благодати, одновременно с этим небывалую мощь и подавляющую царственность. Хотя он, Гюго, воспринимает это творение как подобие готического храма, завораживающего всех, кто устремляет взгляд на неподдельное совершенство гармонии и красоты.

Фасад собора, центральная его часть, разделяется на три ступени горизонтальными классическими линиями. Первая ступень открывает глазам три портала, как аргумент совершенства, центрального и боковых строений. Само величие его в том, что по обеим сторонам от портала – олицетворение в виде статуй Церкви торжествующей и Церкви поверженной. Подчёркнуто золотым фоном. На тимпане центрального портала собора изображён Христос, принимающий покаяние, взвешивающий души усопших и отделяющий праведных от неправедных. Средневековая традиция повергать в трепет изображением сцены Страшного Суда. Над галереей Царей – апофеоз, что являет собой скульптура Богоматери в окружении двух ангелов; ореолом для них служит огромное окно-розетка, шедевр из цветного стекла в соприкосновении с камнем. Величие собора неоспоримо. Именно в нём 2 декабря 1802 года, а это был год рождения Гюго, состоялась церемония коронования Наполеона Бонапарта.

Гюго углядывал в соборе что-то мистическое, хранящее пророчество, даже своей формой напоминающее начальную букву «H» (HUGO). Он впитывал немую информацию от камней собора, доносившую ему о прошлом, настоящем и будущем его Франции.

Воздух разрядил звон колокола. Гюго отвёл взгляд от собора Парижской Богоматери; на душе было неспокойно, звон колокола пробирал насквозь, очищая помыслы.

Внезапно к нему подошла девушка-цыганка, навязчиво предложив погадать, «предсказать судьбу». Цыганка, подбоченившись, чуть грубовато бросила:

– Месье! Давай я расскажу тебе всю правду… – холодно взглянув, обожгла взглядом.

Да так, что от её взгляда он ощутил озноб, заныла поджелудочная железа. Гюго внимательно посмотрел на девчонку, на вид – лет тринадцати. Она словно почувствовала его испуг и недоверие, посмотрела на него открытым взглядом, с уверенностью сказала:

– Не обману! На кресте поклянусь… – тут же вынимая из-за пазухи золотой крестик, поцеловала, продолжив уговоры: – Дай мне золотой, и я осчастливлю тебя!

Пристально изучая перемены в его лице, она цепко взглянула в глаза и после паузы добавила:

– Или огорчу.

Девчонка молниеносно, привычным движением выхватила из кармана фартука зеркало и приставила к протянутой Виктором левой открытой ладони. Немного сконфуженно, поцокивая языком, произнесла:

– Да, месье! Хоть ты мне и в отцы годишься, но правду скажу тебе, – она передёрнула плечами, – без обид, прямо в глаза.

Она внимательно посмотрела на него в упор, продолжив:

– Глаза у тебя умные! Вижу! Чиста твоя душа.

Гюго от смущения залился краской, не зная, что ответить.

Габи разглядывала его ладонь, как настоящая ведунья, словно считывала информацию, которую хотела ему открыть:

– Грешен!

Он отшатнулся в смятении.

Она, не глядя на его реакцию, продолжила:

– Не кайся передо мной, я не аббат. Любишь жизнь, гуляешь… – резко взглянула в его побелевшее лицо. – Мужчин любишь? – хмыкнула она с кривой усмешкой.

Гюго изменился в лице, побагровев. Цыганка неодобрительно покачала головой:

– Ай-яй-яй! Женщины надоели? – и взглянула на него с укором.

По телу мужчины пробежали мурашки.

Заметив это, девчонка, не скрывая ухмылки, выпалила:

– Не стесняйся! Я и не такое могу про людей узнать. Не злодей, вижу! Рука не потеет… – вскользь бросила на него взгляд и поспешила добавить, – гордый! Честный ты, дядька!

Прервав гадание, она серьёзно и требовательно проговорила:

– Золотой накинь! Шалью накрою его, чтобы прочувствовать твою судьбу.

Гюго положил золотой на свою раскрытую ладонь. Девушка внимательно всмотрелась в его лицо, словно пророча, сказала:

– Ёй! Ты скоро встретишься с ней!

Гюго сконфузился, не понимая смысла её слов, скорее из праздного любопытства поинтересовался:

– С кем?

Габриэлла, считая свои слова правдой, безапелляционно выпалила:

– С кем?! Да с ней! Со своей новой пассией! – впиваясь взглядом, словно в поисках ответа, она рассматривала чуть ли не каждую мелкую деталь, неуловимое выражение на его лице. И продолжила в трансе: – Вижу её силуэт! Сродни моему. Молодая, красивая, – удивлённо, – вижу как себя! – Тихонько пробормотав: – Длинная коса… – поднесла ближе к глазам его ладонь, считывая дополнительную информацию, тут же довольно выпалила, – опутает ею она тебя! Влюбишься, как пить дать!

Гюго, не понимая ничего из сказанного, тихо спросил:

– В кого?..

Габриэлла, куражась в своей уверенности и правдивости, с усмешкой добавила:

– Да в неё, а может, и в меня! Ну очень уж она похожа на меня! Точь-в-точь я! Сып кишлань! 11
  Красивая девочка! (Szйp kislбny! – венг.)


[Закрыть] – И засмеялась: – Забудешь тоску! Будете, месье, жить с ней, как муж и жена, и родит она от тебя ребёнка… – Посмотрела на него растерянно: – Предашь её!.. Ребёнок?!

Она с напряжением вглядывалась во вновь приставленное к его ладони зеркальце, цокая языком, с испугом сказала:

– Нет! Такой судьбы!.. Я не желаю ни ей, ни, тем более, себе. – И, резко стрельнув взглядом в глаза Гюго, грубо сказала: – На, забирай свой золотой!

Гюго не понимал происходящего, но был заинтригован.

– Отчего? – поинтересовался он. – Что за тайну ты утаила?

Цыганка молчала, и он продолжал настаивать:

– Скажи! Я всё равно не верю твоим гаданиям, так что можешь спокойно взять золотой… Хоть за свой артистизм!

Габриэлла со злостью посмотрела на него исподлобья. Её глаза были чернее ночи. Она резко, по-мужски, выругалась:

– Иштенем! Курваро рос! 22
  Боже мой, очень хре… (Kurvбra rossz – венг.)


[Закрыть]

Гюго её брань показалась забавной.

Он с усмешкой посмотрел на девушку, недоверчиво покачал головой и хмыкнул.

Габриэлла яростно взмахнула руками, пытаясь доказать ему свою правоту.

– Э-э, месье! Не любил ты ещё никогда по-настоящему! Помяни моё слово, наплачешься, нары-даешься, изопьёшь чашу счастья до дна и отравишься! Предашь девчонку, а ребёнка отдашь в чужие руки.

Она это произнесла с таким отчаянием, словно спускала пар, после чего, выдохнув, замолчала. Гюго продолжал безмолвно стоять с презрительной усмешкой на лице.

Перехватив его ироничный взгляд, цыганка разозлилась:

– За твои насмешки скажу тебе правду! Останешься ты один-одинёшенек! – она сверлила его пристальным взглядом, – умрёт она не своей смертью… – поглядев в укор, – из-за тебя, месье! Не завидую я ей… Да и тебе. Пить будешь и сходить из-за неё с ума.

Он посмотрел на неё, изменившись в лице.

Она, подметив возникший интерес, добавила:

– Не сойдёшь… Это будет твоя расплата пред ней и сыном. Ты раб! Господин не ты! Господь – твой Господин!

Она даже как-то приосанилась от высказанной правды, уверенно подытожив:

– Жить тебе долго и безбедно, пока не пропьёшь всё, что приобрёл. Капли красного вина станут слезами. Пить ты их будешь до дна. Её имя раной останется на твоей душе! А зовут её, помяни моё слово, как и меня.

Гюго надоела болтовня цыганки, и всё же он поинтересовался:

– И как же её зовут? – чуть напрягшись. – Раз знаешь, скажи!

Цыганка с усмешкой бросила на него суровый взгляд.

Он, стараясь игнорировать его, ощущая внутреннюю дрожь, продолжал настаивать:

– Назови своё имя!

Она, отступившая от него на пару шагов, вернулась, оглядела Виктора с ног до головы и требовательно произнесла:

– Дай золотой, что я вернула тебе! Потри его в своей руке, оставлю на память, свидимся – спрошу, правду я нагадала или нет.

Гюго с лёгкостью отдал золотой. В ответ услышал:

– Запомни имя моё! Меня зовут Габи! Го-а-би! По-венгерски!

Гюго смущённо крикнул вслед убегающей девушке:

– Габи?!

Цыганка, обернувшись, пояснила:

– Габи! Я венгерка из Трансильвании! Слышал такие места? Ой, гиблые! Там бог Ра жил когда-то. Не зря говорят: цыгане – дети Господа!

Гюго заинтересовала девчушка. Размышляя об услышанном, он крикнул:

– Да, я слышал! Габриэлла?!

Габриэлла, уходя всё дальше, подтвердила:

– Да! Го-а-би!

Гюго кивнул головой, с усмешкой прокричал:

– Габи! Габриэлла! Красивое имя! – повеселев, вдогонку громогласно добавил: – я уже влюбился в такую девчонку, как ты!..

Габи вдруг вернулась, заглянула в его глаза и полушёпотом произнесла:

– Влюбись сейчас, месье! Я буду рада! Хочу, чтобы моя правда состоялась! – Немного с грустью, немного с наивной искренностью выкрикнула: – Хочу!

Я правду тебе сказала… – она въедалась взглядом в его открытое лицо, словно что-то хотела прочесть, познать неизведанное до конца, затем с внутренним напряжением в голосе произнесла: – Скажи и ты своё имя, месье! Хочу знать, кто скоро влюбится в меня.

Гюго, смеясь ей прямо в лицо, ответил:

– Виктор Гюго! Я пишу стихи. Слышала? И вообще! Я женат!

Цыганка, удаляясь, пробормотала:

– Нем холлотом, Вики! Сып ныв! 33
  Не слышала, Виктор! Красивое имя! (Nem hallottam, Viki. Szйp nйv! – венг.)


[Закрыть] – и с иронией добавила: – Насчёт женат… Был женат!

Гюго про себя пробубнил:

– Вики?! Чудненько! – крикнув вслед: – До встречи!

Габриэлла спешно удалялась. Она стремительно шла вперёд к собору, бросив на прощание:

– Висонтлаташро, Вики Ур! 44
  До свидания, господин Вики! (Viszontlбtбsra, Viki Ъr! – венг.)


[Закрыть]

II
Бретань

Монастырь при бенедиктинском аббатстве Ландевеннек. Практически полуразрушен. В 1793 году конфискован в казну революционным правительством, но в нём всё же остались четыре монаха, что служили в тот переломный период в аббатстве, и они дали обет оставаться в его стенах до смерти. Их не трогали. Они просто жили, не мешая новым хозяевам.

Келья. Гюго явно загостился у своего лучшего друга – духовного наставника, аббата отца Бруно, который гостеприимно выделил ему келью и послушника-писаря, чтобы тот мог писать под диктовку труды самого Гюго. Некогда его познакомил с ним герцог де Роган, который проводил церемонию проводов Софи (матери) Гюго. Он считался маленьким божком в Бретани, ему принадлежали замки Жослен и Понтиви и прилегающие земли. Все в округе любили и уважали его.

Трагедия герцога затронула сердца многих. Он рано овдовел. Его жена по неосторожности заживо сгорела: одеваясь на бал, она беззаботно кружилась у камина, любуясь новым платьем с богатым кружевом, и не заметила, как искра попала на подол. Наряд тут же вспыхнул факелом смерти. Получив многочисленные ожоги, она на следующий день, сохраняя мужество, на руках мужа скончалась.

Герцог Роган, подавленный и убитый горем, поступил в семинарию в Сен-Сюльпис. С его утончённостью ему пришлось пройти испытания; строгие правила его отвлекали от трагедии, он был само послушание…

…Виктор Гюго приехал погостить с лёгким сердцем, как ему казалось изначально. Но, проведя у друга день-другой, замкнулся в себе, писал сначала сам, потом надиктовывал мысли быстро и сумбурно писарю-послушнику. Строчки из его души словно бежали неудержимо… Куда? Наверное, в Париж – к сердцу Габи.

Его мысли хотел разгадать отец Бруно. Он тихо вошёл в келью. За ним незаметно с поникшей головой вошёл мальчик-послушник с трапезой в руках. Аббат вопросительно посмотрел на Гюго, спросил:

– Кто? – недоумевал он. – Ты же сказал, что свободен. Плоть твоя молча смирилась… – Тяжело вздохнув: – Скоро 30!

Гюго, глядя на друга, с тяжестью на душе тихо произнёс:

– Казалось так! Но, к сожалению, я встретил в Париже у собора Парижской Богоматери… Её, совсем дитя… – В запале: – Девчонку! И только сейчас… – Тушуясь, признался: – Не долюбил… Или мне казалось, что любил… – не пряча горящего взгляда, – глуп был. Игра воображения, не более. – Надеясь на понимание, пробормотал: – Стало быть, ещё не встречался с любовью. Под ложечкой сосёт… Говорю, а внутри что-то тянет, затрагивая струны души и сердца. – Горько усмехнулся: – Плохо мне.

Он взглянул на аббата, с мольбой в голосе произнёс:

– Отпусти грехи! Хочу съездить, ещё раз проверить своё чувство к ней, посмотреть, заглянуть в её бездонные глаза. А вдруг это лишь очередная игра моего воображения?

Отец Бруно, глядя на него с изумлением и волнением, по-отцовски ответствовал:

– Не загоняй себя в тупик! Ты – Гений! Значит, будешь жить в Вечности. Не томи душу! Не играй, как мальчишка в поддавки, с тёмной силой. – Невольно задумавшись: – Грехи? Конечно же, отпущу тебе… – вскользь взглянув на друга, спокойно произнёс: – Отпущу непременно, как не отпустить кающемуся. Съезди! Правде в глаза загляни! Любовь! Нельзя отталкивать от себя! То воля Господа!

Гюго с благодарностью посмотрел на друга и выпалил как на духу:

– Знаешь, старик! Ты прав, как всегда! Съезжу! Загляну ей в глаза и с лёгкостью разочаруюсь… – вздыхая с облегчением, – и тогда смело самому себе скажу, что ошибся, что она птица не моего полёта. Я орёл! Она же – белая ворона!

Аббат беззлобно улыбнулся:

– Не стоит так смеяться над чувством! – тут же с любовью добавил: – Я буду молиться за тебя, за твою душу, чтобы она обрела покой, ведь ты уже не мальчик…

Гюго с усмешкой произнёс:

– Это с какой стороны посмотреть… Не мешало бы заглянуть и с изнанки… – хмыкнув, – признаюсь, я себя не ощущаю человеком в годах, как ты намекнул – старичком. – С уверенностью заявил: – Скорее… Стареющим мальчишкой… – глядя на аббата в упор: – А? Как ты думаешь?

У Гюго заблестели глаза в ожидании ответа.

Отец Бруно ответил ему, как другу:

– Но кто ж тебя в старички записывает?

Он с любовью посмотрел на него, поспешив подтвердить:

– Мальчик! Мальчик! Если до сих пор влюбляешься, как в первый раз… И так неопрометчиво. Дон Жуан!

Гюго смотрел на аббата с благодарностью, но глаза его переполняли страх и неизведанная страсть. В порыве чувств он признался:

– Спасибо, брат! Тоска изъела душу, гложет, как червяк, пьёт мою кровь, и я пью… Съезжу, потом отпишу тебе, что и как.

Аббат тихо произнёс:

– Да уж съезди! Наберись смелости, приблизь то, что так притягивает тебя, словно гипнозом. – Покачав головой, со вздохом договорил: – Вижу! Ты всё такой же! Неугомонный! Может, будет легко писаться… – Бросая вскользь: – Послушник жаловался, что ты, мол, замучил его перепиской… – Вглядываясь в лицо Виктора: – Всё тебе, братец, не так.

Определись уже наконец-то!.. – договорив, он развернулся и вышел в сопровождении послушника, который на протяжении всего разговора молча стоял в стороне, с интересом прислушиваясь к беседе.

Гюго остался наедине со своими мыслями.

Вечер. Ворота монастыря приоткрыты. Гюго сидел в карете, когда к нему подошли два монаха с корзиной еды и его багажом в руках.

Один из них учтиво сказал:

– Месье! Вот, отец Бруно передал вам в дорогу еду и попросил отдать лично в руки это!.. – он передал письмо.

Гюго взял послание и, напрягая зрение, с трепетом прочитал про себя: «Извини! Не смог проводить, замучила подагра. Умоляю! Не вмешивайся в судьбу! Не коверкай её! Прими всё так, как будет! Тебя Господь сделал избранным. Любовь к тебе у него, знай, Отеческая! Цени её! Пишу от сердца и души. Не пей! Прощай, твой Бруно».

Гюго с лёгким сердцем отправился навстречу судьбе.

III
Париж

Раннее утро. Собор Парижской Богоматери. Гюго, как и многие другие, стоял на мессе, вымаливая у Господа лишь одно: долгожданную встречу со своей цыганкой Габи.

Слеза скатилась с его щеки, и он внутренне почувствовал, что прощён Им, самим Господом, вздохнул с облегчением, отметив, что плечи его расправились, видение окружающего стало чище и отчётливей.

Месса закончилась как-то неожиданно быстро, пролетела, вмиг забрав с собой в прошлое тяжесть с души и сердца. Народ толпой повалил на Соборную площадь, Гюго незаметно для себя попал в волну, его будто вытолкнули в день из призрачного страшного сна. Выбравшись из толпы, он искал глазами свою цыганку. Но её нигде не было видно.

Под ногами прохожих, горожан и приезжих гостей шныряли юркие цыганята. Гюго жестом руки попытался остановить хоть одного из них, задать жгущий его душу вопрос, но те в испуге вырывались, спешно оправдываясь:

– Да не брали мы у вас, месье, ничего! Отпустите!.. – они продолжали вырываться и плаксиво канючить.

Приметив его беспомощность и потерянность, чуть осмелев, цыганята выстроились перед ним, с любопытством изучая месье, стараясь понять, что он от них хочет.

Один из мальчишек, обрадовавшись, что знает Гюго, расплылся в улыбке, показав свои не особо чистые зубы, толкнул в бок соседа, недоуменно хлопавшего глазами, и поспешно воскликнул:

– Мы знаем тебя! Ты писатель!.. – вновь толкнул своего товарища, довольно добавил: – Гюго! Нам Габи рассказала о тебе… – И задорно выпалил: – Она хвалилась, что ты ей дал золотой.

Гюго, с облегчением вздохнув, взволнованно промолвил:

– Я и хочу вас расспросить о ней… – стараясь быть спокойным, начал он: – Где она сейчас?

Оглянувшись, Гюго посмотрел в сторону толпы, но среди снующих туда-сюда девочек-цыганок милой его сердцу не было.

Он обеспокоенно добавил:

– Что-то я не вижу Габи в толпе.

Дети, почуяв интерес месье, решили на этом заработать, запричитав на все лады:

– Месье, дай и нам золотой, тогда скажем!

Гюго доброжелательно протянул им два золотых.

Дети радостно грянули:

– Ёй! Сам Гюго дал нам золотые монеты!

В их глазах светилось счастье, и они доверились Виктору:

– Габи нет в Париже! Она уехала в Трансильванию к своей бабке, та тяжело болеет.

Гюго занервничал, подался вперёд, стараясь скрыть напряжение, и возбуждённо спросил:

– Но она вернётся?

Дети, не понимая странного интереса к их подруге, растерянно пробормотали:

– Не знаем, месье! Она же у нас вольная птица! Нигде не вьёт гнезда.

Затем, словно их озарило, перебивая друг друга, цыганята защебетали:

– Что, месье влюбился в Габи? Она умеет влюблять в себя.

Не сдерживая улыбок:

– Глаза-то какие, видели?..

В запале, горя желанием рассказать как можно больше, наперебой затарахтели:

– Её бабка колдунья!.. – послышались смешки. – Не страшно?.. – они поедали Гюго взглядом, предостерегая: – Ты, месье, в глаза таким девчонкам никогда не смотри. Омут!

Один из них, что взрослее, убеждённо заявил:

– Она для тебя может стать роковой, зуб даю!

Ни на кого не глядя, мальчишка положил на зуб золотой, прикусил его и добавил:

– Лучше пиши свои стихи и рассказы! Кровь из тебя уйдёт, выпьет она из тебя всю по капельке.

И снова грянул хор попрошаек:

– Из-за таких роковых, как она, и свихнуться можно!

Гюго с тяжёлым вздохом признался:

– Знаю!.. Спасибо вам, ребята!

Он двинулся дальше, неся на плечах свалившуюся свыше тяжесть, на сердце стало нервозно, его бил озноб, неизвестное подавляло и пугало. Он мысленно спросил себя: «Как теперь жить, так и не сумев взглянуть в глаза правде?» Пытаясь найти ответ на вопрос, он оглянулся на собор Парижской Богоматери; тот стоял, безмолвствуя. Гюго посмотрел ввысь: небо огрузло от серых туч, и казалось, что оно сейчас падёт ему на голову.

IV
Корчма

Был полдень. В корчме было многолюдно, Гюго сидел за столиком один, безмолвствуя, изредка оглядываясь по сторонам. Гомон пьяных посетителей не стихал. Мимо прошёл пинцер 55
  Официант (венг.).


[Закрыть] в длинном фартуке с подносом в руке, через другую перекинута длинная салфетка.

Гюго тронул его, тот недовольно глянул в ответ:

– Мит окорс? 66
  Что хочешь? (Mit akarsz? – венг.)


[Закрыть]

Гюго, боясь этого незнакомого языка, не вставая из-за стола, попытался знаками показать, чего он хочет. А хотел он сказать, что прибыл из далёкой Франции, разыскивает девушку – цыганку по имени Го-а-би! И показал, как она ему гадала по ладони.

Из кухни за ними наблюдал корчмарь, тотчас сообразивший, о ком идёт речь. Он подошёл к ним и, с помощью мимики и ломанного французского, сказал:

– Месье ищет Го-а-би? – отрицательно покачал головой, – она не здесь! Она на заработках, во Франции. Я её видел неделю назад. Она, её отец и их табор простились с родными местами. – Обведя рукой вокруг, пояснил: – Здесь не на что жить. Голод! Они уехали обратно во Францию.

Гюго сконцентрировался на его словах, пытаясь уловить смысл. Он переспросил:

– Её здесь нет?

Корчмарь, радуясь, что его поняли, обрадованно воскликнул:

– Иген, Уром! 77
  Да, господин! (Igen Uram! – венг.)


[Закрыть]

Гюго встал из-за стола, кинув несколько золотых монет. Жестами попросил корчмаря помочь вынести багаж из его номера на постоялый двор. На улице уже стоял подъехавший к корчме тарантас, который с минуты на минуту отправлялся в Пресбург (Пожонь, Pozsony). Гюго направился к выходу. Корчмарь и пинцер, не понимая чудака, в недоумении провожали его.

Виктор же думал лишь об одном: какая длинная дорога предстоит ему вновь. Надо пересечь горы, чтобы увидеть Габи. Обернувшись на выходе, он бросил с доброжелательностью корчмарю и пинцеру:

– Кё-о-сё-о-нё-ом! 88
  Спасибо! (Kцszцnцm! – венг.)


[Закрыть] Багаж доставьте в тарантас, я отправляюсь во Францию!

Корчмарь, кивнув головой, незаметно толкнул пинцера в плечо, и тот молниеносно исчез, сам же хозяин со спокойной душой пошёл на кухню.

В корчме, словно не замечая никого и ничего, пьяные посетители пили, танцевали и распевали народную песню.

 
Nem szoktam, Нет привычки,
                nem szoktam нет привычки
Kalitkában lakni, В неволе жить.
De szoktam, de szoktam Есть привычка,
                                                       есть привычка
Mezőben legelni. По полям ходить.
Nem szoktam, Нет привычки,
               nem szoktam. нет привычки
Vén asszonyhoz járni, К старушкам ходить.
De szoktam, de szoktam. Есть привычка,
                                                       есть привычка
Szép asszonyt csуkolni. Красавиц любить!
 

На улице, стоя у тарантаса и осматриваясь по сторонам, Гюго изучал окружающий мир: столько интересного он почерпнул за дни поездки, столько узнал об этом незнакомом ранее крае.

Мармарош-Сигет. Всё здесь связано с соледобывающим промыслом, хотя основная часть населения занималась на расчищенных от леса участках земли сельским хозяйством – скотоводством и хлебопашеством. Солеразработки принадлежали королевскому двору. Кроме жителей, здесь работали осуждённые на каторгу крестьяне из окрестных сёл. Древнейшим и самым примитивным способом добывания соли было копание ступенчатых ям, глубина которых достигала двадцати метров. Позднее копали конусообразные ямы, или «чёртовы ямы», глубиной до сотен метров. Солекопы опускались в них по верёвочным лестницам, а соль поднимали в больших сетках, сплетённых из верёвок; воду выносили в мешках, изготовленных из кожи буйволов.

Этот способ добычи соли существовал на протяжении всего средневековья и, кажется, не изжил себя и в XIX веке.

Тяжёлый труд солекопов, дополнявшийся жестокостью управляющих и надсмотрщиков, вызывал возмущение и протесты. Здесь постоянно вспыхивали бунты и мятежи. Солекопы вместе с крестьянами Мармарош принимали участие в антиправительственном восстании. Над участниками восстания была учинена жестокая расправа, многих казнили. В Будапеште не любили окраины Венгерского королевства за строптивый характер бунтарей из местных жителей. Положение населения становилось всё тяжелее и бедственнее. За пользование землёй необходимо было платить ренту. Денежные взносы дополнялись натурой: домашней птицей, мёдом, вином, овощами, фруктами. В тяжёлых условиях существовали солекопы, превращённые в настоящих каторжан, которым запрещалось свободно без разрешения покидать шахты и бараки. Это привело к тому, что солекопы втайне от местных властей и управляющего вместе с семьями бежали на заработки, что сказалось на добыче соли. Торможение работы, в свою очередь, привело к резкому сокращению доходов казны. Представители королевской власти были вынуждены пойти на переговоры с солекопами и удовлетворить их экономические требования. Только после этого работы возобновились, но солекопов продолжали держать в повиновении за гроши. Борьба крестьян и солекопов была постоянной, периодически из ремиссии переходила в рецидив, выливаясь в военные восстания.

В последней четверти XVIII века здесь началось строительство подземных шахт. Местные крестьяне и солекопы при строительстве от изнурённой работы погибали на рабочих местах. На их места приходили каторжники и вольнонаёмные, прятавшиеся кто от русского царя, кто от венгерской королевской власти. Соль пользовалась большим спросом в странах центральной Европы. Обычно соль сплавляли по Тисе на плотах. Доставлять груз по стремительной реке было очень опасно. Обычно один транспорт состоял из 80–100 человек и имел до 30 плотов. Завербованные плотогоны считались королевскими служащими, проводили в пути на плотах по нескольку месяцев, и на ведение своего хозяйства у них не оставалось времени. Склады мармарошской соли имелись по течению Тисы в Вилоке, Таркани, Токае, Сольноке. Дальше соль перевозили гужевым транспортом.

Условия труда солекопов и в дальнейшем оставались исключительно тяжёлыми и опасными. Рабочий день продолжался 10–14 часов. Мизерной была заработная плата; квалифицированный солекоп в шахте зарабатывал в день копейки. Люди, не имея за душой лишней монеты, старались принимать жизнь вокруг красивее и добрее. Добыча и торговля солью были единственным доходом для солекопов и их семей. При серости и промозглости окружающего мира их внутренний мир расширялся, наполняясь красками, становился богаче – местность вокруг была так любвеобильна.

Венгерская земля была покрыта лесистыми горами и быстрыми реками, тонущими в садах и виноградниках, и на этом фоне – многочисленные крепости и лачуги. Ментальность горцев, их трудолюбие раскрывали любовь к жизни, что отражалось в их танцах и песнях.

Из корчмы доносился фольклорный распев задушевной песни. Гюго всей грудью впитывал свежесть горного воздуха, оглядывался вокруг, желая запечатлеть и увести с собой частичку родины своей Габи, чтобы глубже проникнуться её любовью к самому ценному для цыганки – родному и близкому, а для себя в очередной раз понять: кто она?

Багаж уже лежал в тарантасе. Гюго, в очередной раз поблагодарив пинцера и корчмаря, стоящих рядом в ожидании, сказал:

– Кё-о-сё-о-нё-ом! Вислат! 99
  Спасибо! Пока! (Kцszцnцm! Viszlat! – венг.)


[Закрыть]

Тарантас тронулся, оставив после себя клубы пыли. Предстояла длинная дорога, перевалы Мункач – Унгвар 1010
  Мукачево – Ужгород (Munkбcs – Ungvбr – венг.).


[Закрыть], Кросно – Краков – Варшава. Видимо, это его, Гюго, испытание – проделать долгий путь, чтобы попасть в далёкую Францию. И там найти свою Габи.