Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Стефано Бенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Рассказы современного журналиста, писателя, поэта Стефано Бенни (1947). Гротескные трагикомические рассказы, герои которых – “с приветом”, иногда безобидным, иногда – опасным. Перевод с итальянского Ирины Боченковой и Натальи Симоновой.

Стефано Бенни

Рассказы

Бумеранг

Обычный рейс

Обычный вокзальный бар

Стефано Бенни

Рассказы

Переводи Ирины Боченковой и Натальи Симоновой

Бумеранг

В один прекрасный день синьор Ремо возненавидел свою собаку. Вообще-то он был неплохим человеком. Но что-то сломалось у него внутри, после того как он овдовел. Он потерял жену, но у него осталась собака – этакий мопс-шнопс, черный и толстый, с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами. Его звали Бум, сокращенно от Бумеранг: достаточно было бросить палку или мячик, как он тут же приносил их обратно.

Когда– то синьор Ремо и Бум подолгу гуляли вместе, обсуждая человеческий и собачий мир, Декарта и Лесси. Тогда они прекрасно понимали друг друга. Теперь они больше не разговаривали. Хозяин сидел в кресле и смотрел в пустоту, а Бум, свернувшись калачиком у его ног, с безграничным обожанием смотрел на хозяина.

Именно этот взгляд, полный абсолютной преданности и слепого доверия, особенно раздражал синьора Ремо.

© Giangiacomo Feltrinelli Editore, Milano 1997, 2007

Жизнь состоит из потерь, одиночества и боли. Какая польза на этой ужасной планете от такого нелепого существа, которое виляет хвостом, скулит от радости и наполняет своей необъятной лохматой любовью опустевший дом?

Сначала хозяин перестал кормить собаку. Бывало, оставлял ее без еды два дня подряд. Но Бум продолжал изводить его своей привязанностью. Когда синьор Ремо ел, пес ничего не просил и даже не приближался к столу. Смотрел с кротким любопытством, а в глазах читалось: "Что ж, если ты наелся, то и я сыт". И чем громче и демонстративнее хозяин чавкал, тем нежнее становился взгляд Бумеранга. Когда же, наконец, ему давали поесть, он не мчался как безумный к своей миске, нет… Он сдержанно и благодарно вилял хвостом, будто говорил: "Если ты держал меня голодным, значит, у тебя были на то веские основания. В любом случае, спасибо, что сегодня ты обо мне вспомнил".

Не исключено, что хозяина мучила совесть – настолько, что он заболел. У него поднялась температура, и Бум неотлучно сидел у его постели. Ночью, просыпаясь в полубреду, синьор Ремо видел широко раскрытые влюбленные собачьи глаза и длинные, поднятые как антенны, уши. Казалось, пес говорил: "Я и смерть загрызу, если она посмеет приблизиться к тебе, хозяин".

Всей своей зачерствелой душой синьор Ремо ненавидел Бума за эту безмерную любовь. Он не выводил его на улицу четыре дня.

На пятый день Бум открыл лапой дверь балкона и там стыдливо помочился. Теперь он выходил через день: обмен веществ сократился до двадцати капель мочи и одной горошины фекалий. Пес не скулил, не проявлял никакого беспокойства, но иногда смотрел из окна в сад, издавая тоскливый вздох, только и всего.

Хозяин выздоровел и, не успев подняться на ноги, ни за что ни про что пнул собаку.

Бум залез под кровать, и синьору Ремо стало стыдно.

Он позвал его, Бум подошел. Сделав над собой усилие, хозяин приласкал его и сказал:

– Бум, к сожалению, придется с тобой расстаться. Я больше не могу о тебе заботиться. Скажу тебе больше, правда, ты не поймешь: я тебя ненавижу.

Пес посмотрел на него с бесконечной преданностью и любовью.

Почему он не отдал его в собачий приют или кому-нибудь из знакомых? Прежде всего из-за лени. Но еще и потому, что помнил слова покойной жены. Она сказала: "Ремо, если я умру, прошу тебя, не бросай нашего Бумчика".

Тогда Ремо рассердился: как это ей пришло в голову, что он на такое способен?

Но бедная Дора знала своего мужа: он мог быть жестоким.

В смерти жены он увидел предательство.

И сейчас, предавая собаку, мстил за это судьбе. Итак, синьор Ремо сел в машину и повез Бумеранга за город. Прежде он уже не раз привозил его туда, давая возможность набегаться вволю. Пес бежал впереди, хозяин шел за ним. Ремо давно обратил внимание на побежку Бума. Пес прихрамывал, через каждые десять шагов поднимая заднюю лапу, будто бежал по раскаленной поверхности.

Он и жена находили эту его побежку комичной.

Теперь же хозяин с отвращением смотрел, как трясется толстый зад Бума.

Отойдя подальше от любопытных глаз, он привязал собаку к дереву и зашагал прочь, даже не обернувшись.

Дома синьор Ремо старательно приготовил ужин, чего не делал уже давно.

Миску Бума он пинком отправил в угол.

А поводок с намордником выбросил в мусорное ведро.

Часа в три ночи он услышал, как кто-то скребется в дверь. Это был Бумеранг.

Мокрый и грязный, он радостно прыгнул на хозяина и совершил победный круг по квартире. Он ни о чем не догадывался. В его наивном собачьем сердце не было места для такого понятия как предательство.

От злости синьор Ремо плохо спал. Во сне он видел варварское истребление тюленей и меховые шапки из пуделей.

На следующий вечер он посадил Бума в машину, проехал сто километров по автостраде и оставил собаку на парковке у придорожного ресторана.

Вернувшись в город, синьор Ремо отправился в кино на фильм об ожившем доисторическом чудище, которое держало в страхе всю Америку. В одном эпизоде этот монстр колотил хвостом. Почему-то синьору Ремо вспомнился хвост Бумеранга. Наконец чудище было уничтожено благодаря смертоносным ракетным ударам и яростным словесным перепалкам. В ту ночь синьор Ремо сладко спал. На следующий день в супермаркете он встретил хозяйку Томмазины, подружки Бумеранга.

– А где Бум?

– Увы, – синьор Ремо развел руками. Дама сочувственно вздохнула. Больше она ничего не спросила, проявив удивительную деликатность. Коснулась руки синьора Ремо:

– Представляю, как вам тяжело!

– И не говорите.

Поднимаясь с покупками по лестнице, синьор Ремо услышал знакомый звук, спутать который невозможно ни с чем другим: скрежет когтей по мраморному полу.

На лестничной площадке его ждал Бумеранг.

Синьор Ремо закрылся в туалете и просидел на унитазе всю ночь. За матовой стеклянной дверью угадывался ненавистный силуэт поджидающего Бума.

На рассвете обеспокоенный пес стал царапать стекло.

– Пошел вон, сволочь, – зарычал синьор Ремо. Бум завилял хвостом: какое счастье, хозяин жив!

Спустя два дня синьор Ремо снова посадил Бума в машину и ехал целый день, пока не добрался до берега моря. Там они погрузились на паром. Чьи-то дети играли с Бумерангом, а какой-то человек заметил:

– Счастливчик, отправляетесь в отпуск с собакой. Моя, к сожалению, слишком большая. Сразу видно, что вы не можете жить друг без друга.

– Вы угадали, – ответил синьор Ремо.

Вечером синьор Ремо привел Бумеранга на пляж и кинул палку в море.

Бум поплыл, взял палку в зубы, вернулся на берег. Естественно, хозяина там уже не было.

На обратном пути, на пароме, синьор Ремо выпил одну за другой две рюмки коньяка, и его стошнило.

Прошла неделя. Синьора, которая видела, что Бум вернулся, спросила, куда он опять подевался.

– Я надеялся, – ответил синьор Ремо, – что это больше не повторится, но увы…

На лице дамы появилось выражение сочувствия, и даже собачка Томмазина пустила слезу – может, из жалости, а может, у нее просто глаза слезились.

Всю неделю синьор Ремо был не в духе, но отнюдь не из-за отсутствия Бумеранга. Напротив, он обратил внимание, что ковер и диван в гостиной все еще воняют псиной, и обильно опрыскал их освежителем воздуха.

Синьор Ремо был не в духе, потому что сломался телевизор.

Наконец пришел мастер.

Покопался в телевизоре, поболтал о том о сем, и тут на глаза ему попалась миска Бумеранга.

– У вас есть собака? – спросил он.

– Уже нет.

– А у меня теперь есть, и это целая проблема. Представьте себе, я отдыхал на море. Возвращался назад на пароме, вдруг какая-то толстая уродливая собака запрыгнула к нам в машину. Дети стали канючить: "Папочка, эту собачку бросили, давай возьмем ее, ну пожалуйста". Дети есть дети…

– Конечно, – отозвался синьор Ремо.

– В общем, она у меня в машине. Хочу отдать кому-нибудь. Вы, случайно, никого не знаете?

– Какого цвета собака? – спросил синьор Ремо, похолодев.

– Черная. С ушами, как у летучей мыши.

Мастер ушел. Телевизор работал. Синьор Ремо сидел перед ним, но на экран не смотрел. Он смотрел на дверь.

Через мгновение он услышал звук скребущих по плитке когтей.

Синьору Ремо вспомнился страшный фильм из детства: о живых мертвецах и скелетах, выходящих из могил. Но тот страх не шел ни в какое сравнение с ужасом, который он испытывал сейчас.

Бумеранг – ласковый зомби – вернулся. Он еще больше растолстел, дети постоянно пичкали его едой. Доверчивые собачьи глаза светились неизменной любовью, преданностью и другими благородными чувствами.

– Неужели ты не понял, что я тебя бросил? – закричал синьор Ремо.

– Значит, было за что. Ты – мой мудрый хозяин, я люблю тебя еще сильнее, чем прежде, – ответил за собаку хвост.

И тогда у синьора Ремо родился гениальный план.

Он уедет – уедет не просто в другую страну, а на другой континент. Он все взвесил и обдумал. Забрал из банка свои сбережения, купил белый пиджак и соломенную шляпу. Однажды утром запер Бумеранга на балконе и был таков.

Четырнадцать часов летел он на самолете.

Ступив на землю, синьор Ремо сразу почувствовал себя другим человеком. На выдаче багажа он оказался рядом с загорелой девушкой и улыбнулся ей.

Да, теперь он далеко, далеко от всего. Вместо запаха псины – запах тропического моря и солнца.

И тут он стал свидетелем странной сцены.

Какая– то женщина стояла рядом с двумя полицейскими и плакала. Она указывала на клетку для собак, только что выгруженную из самолета.

– В чем дело! – визжала она, – где мой Руфус?

– Синьора, не волнуйтесь, – успокаивал ее полицейский, почесывая в затылке. – То, что вы говорите… такого не может быть.

Из любопытства синьор Ремо подошел ближе. И услышал, как полицейский разговаривает с сотрудником отдела по розыску багажа.

– Непонятная история. Эта дама отправила свою собаку по всем правилам, в клетке, в багажном отсеке. А теперь она утверждает, что там не ее собака.

– Невозможно…

– Моя собака – ирландский сеттер, – всхлипывала дама, – а это какой-то жирный, противный барбос. Я прекрасно помню, что он бегал по аэропорту без хозяина!

– Вы хотите сказать, синьора, кто-то подменил вам собаку?

– Нуда… – засмеялся сотрудник багажного отделения. – Или барбос сам открыл клетку и залез в нее вместо вашей собаки.

– Не смейтесь, – сказала дама, – вы не знаете, какие собаки умные!

Синьор Ремо не стал дожидаться, пока откроют клетку. Он мчался по коридорам аэропорта, волоча за собой чемодан на колесах, и слышал за спиной бешеный галоп Бумеранга. С разбега он запрыгнул в такси и выдохнул:

– Отель "Тропикана", быстро.

– Не могу, мистер, – ответил таксист. – Перед машиной улеглась какая-то собака и не дает мне проехать.

Синьор Ремо поднялся в свой номер на последнем этаже гостиницы. Открыл балконную дверь. Бумеранг, довольный, обнюхивал ковер.

Синьор Ремо снял белый пиджак и шляпу.

Посмотрел на море и далекий горизонт.

Разбежался и прыгнул.

Последнее, что он видел, был Бумеранг, толстый, как бомба. Он падал рядом, не сводя с синьора Ремо обожающих глаз. Новая игра, хозяин?

Местная газета посвятила статью этой грустной и трогательной истории.

Похоронили их вместе.

Обычный рейс

А ЛИНА в который раз совершала магический обряд – исполняла танец спасения. Гибкие руки рисовали в воздухе фигуры, заученные до автоматизма, а пассажиры не обращали на эти знаки судьбы никакого внимания.

Пассажиры – по причине ли суеверного страха или, наоборот, равнодушия – предпочитали не смотреть на Алину. Совсем скоро этот танец унесет их ввысь, за облака, далеко от надежной земли.

Танцуя, Алина сняла желтый жилет, затем надела таинственную маску, повторяя древнюю формулу.

– В случае необходимости кислородная маска выбрасывается автоматически. Наденьте маску, как показано в инструкции, дышите нормально…

Завершая танец, Алина широко развела руками, затем снова соединила их, указывая куда-то вдаль. Окинула взглядом пассажиров и продолжила вещание оракула:

– В нашем самолете имеется три аварийных выхода… пожалуйста, обратите внимание на ближайший к вам…

И Алина трижды повторила магический жест.

– От лица компании "Алиспринг" мы рады приветствовать вас на борту нашего самолета, выполняющего рейс по маршруту Милан-Лондон… Во время взлета ремни безопасности должны быть пристегнуты, мобильные телефоны выключены. Желаем вам приятного полета.

Грациозно повернувшись, Алина исчезла, заняла свое место и пристегнула ремень. Едва начав танец, она уже поняла, кого из пассажиров этого рейса судьба предназначила ей. Как-никак, за двадцать пять лет работы налетала не меньше двадцати тысяч часов. Годы берут свое, но она по-прежнему красивая женщина – длинноногая, медноволосая, с улыбкой, которая ободряет детей и взрослых.

У Алины была привычка: во время приветственного танца она изучала пассажиров. Интуиция безошибочно подсказывала ей, кто на этот раз станет Проблемой. Надоеда, трус, истеричка… – словом, тот, кто весь полет будет требовать ее внимания, ее терпеливой заботы. А ей ничего не останется, кроме как обольстить и приручить его, – такая профессия. И пусть этот рейс для нее один из последних, свою работу она привыкла делать на совесть.

Проблема сидела в кресле 14К. Между скучающим менеджером и девочкой, не замечающей вокруг ничего, кроме своего айпода.

Толстяк в куртке тошнотворно-желтого цвета, по лицу стекают струйки пота, глаза навыкате, как у жабы. Лицо тоже желтое. Судя по всему, непреодолимый страх мучил его еще до посадки в самолет.

Что ж, отныне твое имя – мистер Трухилло, – подумала Алина. – Я принадлежу тебе, а ты – мне.

У Трухилло была клетка с котом, которую он с самого начала не знал, куда пристроить. Ворчал себе под нос, недовольный всеми и вся: пассажирами, которые слишком медленно занимали свои места, теснотой самолета.

Заметить его нервозное состояние не составляло никакого труда.

Он единственный с судорожным вниманием следил за тем, как она демонстрировала спасательный жилет.

При словах "кислородная маска" шумно вздохнул.

Беспрестанно крутил клапан подачи воздуха.

Подпирал коленями кресло перед собой, готовый в любой момент дать отпор, если сидящий перед ним человек попытается откинуться назад.

Потел, как сыр на солнце.

Тем временем кот начал недовольно мяукать, поддерживая хозяина.

Трухилло боялся взлета, но Алина знала, что, как только самолет наберет высоту, от этого типа не будет покоя. Так оно и вышло.

Ровно через минуту после взлета, на высоте в тысячу метров, Трухилло поднял руку, привлекая внимание бортпроводницы.

– Простите, синьорина, могу я пересесть туда, вперед? Здесь очень неудобно, мало места, кота некуда пристроить.

Алина улыбнулась.

– Конечно. Второй ряд вас устроит? Сиденья там немного шире, будет место и для клетки.

Трухилло вытаращил глаза: не мог поверить, что ему пошли навстречу.

– Все в порядке? – спросила Алина.

– Ремень не застегивается, – ответил Трухилло.

– Разрешите, я вам помогу.

Алина умело обхватила спасительной лентой брюхо пассажира. Одарила его улыбкой и исчезла, повернувшись на каблуках.

Трухилло продержался ровно восемь минут, а потом снова вызвал бортпроводницу.

– Простите, синьорина – спросил он, – кондиционер работает? Здесь такая жара, просто невозможно дышать.

– Температура в салоне двадцать два градуса. Кондиционер включен, вы почувствуете, скоро станет прохладнее, – успокоила его Алина.

– Надеюсь, – сказал Трухилло.

– Мяяяяаау, – сказал кот, сверля Алину пронзительным взглядом.

Он тоже был толстый, тошнотворно-желтого цвета. Четвероногий Трухилло!

– Ваш котик часто летает? – спросила Алина.

– Редко, – буркнул Трухилло. – Самолеты плохо приспособлены для котов, да и для людей тоже, я бы сказал. Удивляюсь, как вы можете работать в таком узком проходе.

– Ко всему привыкаешь, – улыбнулась Алина и пошла за тележкой с напитками. По пути успокоила плачущего ребенка, проверила ремень у одного из пассажиров. Поравнявшись с Трухилло, она заметила, что тот, вывернув шею, с тревогой смотрит назад.

– Что будете пить?

– Ничего. Подождите, мне нужно вам что-то сказать.

– Сейчас закончу разносить напитки и вернусь.

– Умоляю, поскорее! – в его голосе чувствовался панический страх.

Действительно очень трудный пассажир…

Алина, как добрая мать, раздала половине пассажиров теплые соки, окаменелые крекеры и отсыревшие кексы. Трухилло не выпускал ее из виду, следил за каждым движением. Оставив тележку с напитками, она подошла к его креслу – на этот раз без улыбки, чтобы не поощрять лишний раз.

– Чем могу вам помочь?

– Я боюсь показаться паникером, но… Видите того мужчину в пятом ряду?

– Вижу.

– Я… Вообще-то я не расист… но думаю, что он араб.

– Ну и что?

– Как "ну и что"? Вы не заметили? Он вынул что-то из кармана… какой-то предмет, похожий на таймер…

Алина вздохнула. Ничего не поделаешь – придется проверить; в конце концов, это ее работа. Она прошла к пятому ряду и тут же вернулась.

– У господина в руках карманный калькулятор, такими разрешено пользоваться во время полета. И он не араб, он сицилиец, у него сицилийский акцент, я слышала, как он говорил с кем-то во время посадки.

– Ох, извините, – сказал Трухилло, – но знаете, сейчас стоит только включить телевизор… открыть газету… Летать стало небезопасно.

– У нашей авиакомпании самые надежные системы контроля. Конкуренты нам завидуют, – улыбнулась Алина. – За сорок лет ни одного происшествия.

– Это еще не гарантия, – угрюмо произнес Трухилло. Сам боится, а накаркивает! Редкий зануда и трус. Хуже -

только пьяные дебоширы. Придется терпеть, думала Алина. Еще несколько рейсов, и все, выхожу на пенсию. Она поправила волосы и пошла в отсек бортпроводников поболтать с Барбарой, молоденькой блондинкой, тысяча часов налета.

– Есть проблемы? – заботливо спросила Алина коллегу.

– Нет, ничего особенного, – ответила Барбара. – Одну малышку постоянно тошнит, да какой-то старичок набивается в кавалеры.

– Повезло тебе, – засмеялась Алина. – А у меня – паникер: толстяк, который до смерти боится террористов.

– Я видела. Хорошо, что это твоя зона. Слушай, а как тебе блондин в пятнадцатом ряду?

– Рядом с усатым парнем?

– Да. Нравится?

– Выбрось его из головы. Держат друг друга за ручку с самой посадки – он и он.

– Скажешь тоже, – не поверила Барбара.

– Налетаешь двадцать тысяч часов, много чего узнаешь, – засмеялась Алина. – Но, может, я ошибаюсь. Зато я точно

знаю, что господин Трухилло скоро опять меня позовет, вот увидишь.

Не успела она это сказать, как загорелась лампочка вызова – разумеется, с места 2С.

– Нужна помощь? – спросила Алина. Она заметила, что нервы у пассажира совсем сдали. Рубашка расстегнута, за ворот стекают ручейки пота.

– Синьорина, вы можете сказать, что я все преувеличиваю, но на сей раз я хорошо рассмотрел. Проносить на борт жидкости запрещено, верно?

– По правилам, да, но зависит от человека, производящего досмотр.

– Прекрасно. Видите ту девушку? Вон ту, с восточными чертами лица?… Она только что взяла в руки флакон и стала тереть… А если это взрывчатка?…

– Не думаю. Но я проверю, – вздохнула Алина.

"Это уж слишком! – подумала она. – Хуже, чем я ожидала". И направилась к подозрительной пассажирке.

Подошла, посмотрела. Девушка пыталась минеральной водой оттереть пятно на брюках. Тоже мне террористка!

– Не волнуйтесь, – Алина с натянутой улыбкой вернулась к пассажиру. – Эту воду девушка взяла у нас, в самолете.

– Может быть, – ответил Трухилло и обиженно отвернулся к иллюминатору. Алина почувствовала себя виноватой.

– Нам лететь еще полчаса. Не хотите перекусить?

– Нет, – Трухилло был явно недоволен, – не люблю еду из полуфабрикатов. И потом, осторожность не помешает.

– При чем тут осторожность?

– Еда может быть отравлена. Вы что, газет не читаете? Совсем недавно такое случилось на борту Сингапурских авиалиний. И потом, я должен держать под контролем все, что происходит в самолете, понимаете?! – Он смотрел на Алину безумными глазами. – Нам всем необходимо быть бдительными, любой пассажир может оказаться потенциальным террористом, и вы, вместо того чтобы пичкать их соками, должны к ним присматриваться. Как вы можете быть такой спокойной?

– Это обычный рейс. А вы всех подозреваете, в каждом видите террориста.

– Конечно, вижу! – воскликнул Трухилло. – Посмотрите на того бородача, он не итальянец. Он читает арабскую газету…

– Он не араб, он грек, – вздохнула Алина.

– А его соседка, та, смуглая, видите? Она сняла сверху сумку… что она в ней ищет? Кажется, достала патрон…

– Это губная помада.

– Смейтесь, смейтесь! Вы думаете, я сумасшедший. Удивляюсь вашему спокойствию, – рассердился Трухилло. – Повторяю, что от каждого можно ожидать…

– Я работаю двадцать пять лет и думаю, некоторый опыт у меня есть. Я бы заметила, если что-то не так.

– Вы ошибаетесь, вот увидите, – сказал Трухилло. – Кое-кого вы не учли, не заметили.

– Кого же?

– Толстого нудного господина с котом, – Трухилло перешел на шепот.

– Вы шутите, значит, вам уже лучше, – с облегчением сказала Алина.

Лицо Трухилло раздулось и покраснело. Голос стал плаксивым, как у капризного малыша.

– Видите ли, дорогая стюардесса с двадцатипятилетним стажем, может, вы и привыкли к страху, а я – нет! Вот уже много лет, как он не оставляет меня ни на минуту. Я смотрю телевизор, читаю газеты, слушаю речи и всякий раз ощущаю, как в мою плоть вонзается нож беспокойства, тревоги. Но я не могу этому противостоять – только специалисты все понимают, только сильные мира сего знают подробности. Вся правда – в черном ящике или там, где собираются заговорщики, а нам остается лишь страх. Мы боимся тех, на кого вы все нам указываете, указываете каждый раз на новых врагов. Они где-то далеко, в чужих странах, они против нас, против меня, и с каждым днем становится одним врагом больше. Моя жизнь наполнена страхом, переполнена им. Я устал, я больше не хочу такой жизни… Это правда, синьорина…

– Полно, ну что вы…

– Позвольте, я закончу. Постоянный страх отравляет мне жизнь, но я отомщу. Хотя бы один раз, синьорина, я им покажу, я всех вас напугаю. Почему вы не спросите меня, как?

Лучше ему не перечить, он явно сумасшедший, про себя решила Алина.

– Вы – настоящие садисты. Вы точно знаете, кто наши враги: арабы, талибы, чеченцы, антиглобалисты, бородатые террористы. Этих вы нам назвали. А что, если вдруг кто-то, кого нет в вашем черном списке – нормальный, обыкновенный человек, самый обыкновенный, – станет тем новым врагом, которого надо бояться?

– Какой еще человек?

– Такой, как я. Тогда все полетит к чертям: предрассудки и металлодетекторы, профилактические бомбардировки, досмотры. Вы только подумайте: обыкновенный толстяк, такой, как я, с толстым, внушающим доверие, котом в клетке садится в самолет. А прежде он рассылает в газеты письмо с угрозой этот самолет взорвать. Но в письме, которое завтра получат все газеты, толстый господин не объясняет как и почему. Ничего не объясняет – ни слова из того, что я рассказываю вам, синьорина. Вам я объяснил, почему хочу это сделать, но вот как – говорить не буду. Скажу только, что я повар, изу-

чал химию, бомба – это мой кот, и здесь использована лимонная кислота…

– Все, хватит. Это уж слишком. Пора готовиться к посадке, – раздраженно прервала его Алина.

Но толстяк удержал ее за руку.

– Нет, синьорина, посадки не будет. Мне жаль вас, вы расплачиваетесь за чужие грехи. Еще немного, и я перестану бояться, пусть теперь боятся другие. Отныне и впредь все будут испытывать страх при виде толстяков и кошек, вместе или по отдельности. Психологи, социологи, криминологи обратят внимание на опасность ожирения, чрезмерной любви к животным, хорошей кухни. Сыщики станут искать тайные организации, изучать исторические события, исследовать идеологические влияния и взгляды фанатиков, но не найдут ничего, кроме моих бесполезных сорока лет, проведенных у плиты. Все стереотипы будут опрокинуты. Как вы тогда поступите? Оккупируете страну поваров? Перестанете сажать толстяков в самолеты? Посадите в тюрьмы кошек?

– Всему есть предел, – Алина вырвала руку. – Вы просто сумасшедший. Вы мне мешаете.

Быстрым, нервным шагом она направилась к коллеге, ответственному за безопасность полетов.

– Вон тот толстяк во втором ряду – настоящий маньяк. Не думаю, что он опасен. Но лучше, если ты успокоишь его.

– Вон тот, в желтой куртке? Который ухмыляется?

– Он самый. Зубы скалит, идиот…

– Еще чего не хватало – бояться таких, как этот.

– Вот именно, – согласилась Алина. Кот противно мяукнул. Раздался взрыв.

Обычный вокзальный бар

Н АБИТЫЙ битком вокзальный бар в городе Б. гудел. То были дни массового отъезда на отдых, сравнимые разве что с еврейским исходом. Жертвы отпускной лихорадки с чемоданами и рюкзаками штурмовали вагоны, не дожидаясь, пока оттуда высыпят такие же, как они, любители летнего отдыха; толпились, изнуренные жарой, на перронах; сбивались в живописные группы, напоминающие не то рождественские вертепы, не то армейские привалы.

В погоне за ледяными банками и влажными бутылками люди теснились у касс бара и, выбираясь из очереди, держали свои трофеи высоко над головой, словно хоругви во время крестного хода, или по-матерински прижимали к груди. Солдаты пялились на розовощеких северянок, гитары альтернативно-служащих стукались о телеобъективы самураев, монументальные мамаши не спускали глаз со своего беспокойного выводка, папаши, навьюченные как ишаки, пытались последним свободным пальцем удержать на поводке собачонку, одуревшую от духоты. Пока терпеливые железнодорожники что-то объясняли командиршам отряда монахинь, вооруженных четками, мимо двигалась плотная группа молодых людей, и принты на их футболках сливались с принтами на рюкзаках в огромный полип, готовый проскользнуть в вагон через единственное окошко.

Четыре африканца, каждый со своим бутиком, с переменным успехом раскладывали товар; пятый отдыхал, улегшись среди бус, деревянных жирафов и солнечных очков, – как султан в королевстве, выставленном на продажу.

Две старушки в черном, проездом с островов, резали сыр для кучки ребятишек в трусах. Тучный, потный мужчина в шортах цвета фуксии с надписью "SportLine" пил пиво прямо из бутылки, смело демонстрируя всем ляжки тираннозавра. Бомж нес все свое богатство: в одной руке сложенный картонный дом, в другой – гардероб.

Светловолосая лань – надушенная красавица – проскользнула вперед между столиками, распаляя воображение солдат, в том числе альтернативщиков; но, увы, тут же к ней присоединился Геркулес в светлой майке-сеточке и вежливо встал в очередь, возвышаясь над коренастыми калабрийцами и шустрыми девушками из Романьи, чувствующими себя в предвкушении курортных дискотек гонщиками в поул-позишн на старте "Формулы i".

Ждали проходящего отправлением в 9:06, но он опаздывал; дополнительного на 9:42; io-часового, второй класс в середине и в хвосте состава. Все прислушивались к объявлениям: "Поезд из…", "Поезд на…"

Только два посетителя бара, словно отгороженные от толпы невидимой ширмой, выглядели безучастными на фоне всеобщего безумия.

Один – старый, голубоглазый, в поношенном костюме цвета хаки, с тросточкой, в сандалиях и шерстяных носках. Другой – приземистый, коротко стриженный, в зеркальных очках и в синем элегантном костюме. Они сидели у самого входа. Старик, назовем его Разговорчивый, потягивал пиво. Мужчина в темных очках, назовем его Неразговорчивый, лениво пил холодный кофе.

Разумеется, Разговорчивый хотел завязать разговор, а Неразговорчивый – нет. Но в подобных ситуациях любой разговорчивый всегда находится в более выгодном положении. Ему достаточно лишь раскрыть рот. Так оно и случилось.

– Да уж, народу сегодня… – начал он.

– Порядочно, – буркнул Неразговорчивый.

– Мне нравится, – продолжил Разговорчивый, нисколько не обескураженный односложным ответом. – Я хочу сказать, переполненный вокзал может действовать на нервы, зато пустой нагоняет тоску. И вот еще, как бы это вам объяснить… Люди, которые едут в отпуск, несмотря на суету, кажутся мне более радостными, более счастливыми, вы согласны?

– Допустим, – сказал Неразговорчивый, выражение глаз которого скрывали от собеседника зеркальные стекла очков.

– Лично я никуда не еду, – сказал Разговорчивый, которого было уже не остановить. – У моей жены больное сердце, и по совету врачей этим летом мы остаемся в городе. Но мне нравится приходить сюда, потому что улица, где я живу, словно вымерла – впечатление такое, будто опять ввели комендантский час. А здесь, на вокзале, полно народу, красивые юноши, красивые загорелые девушки. И люди кажутся лучше, больше смеются, громко окликают друг друга, шутят. Может, потому что, уезжая, надеются найти что-то хорошее там, куда едут. Едут-то за этим, правда?

– Здесь и те, кто возвращается из отпуска, – заметил Неразговорчивый.

– Верно, возвращаются; и тогда я с удовольствием наблюдаю, как человек выходит из вагона, оглядывается, идет по перрону и, увидев наконец встречающего, бросается к нему. И как они обнимаются – не каждый день такое увидишь! А с каким чувством целуются! В такие минуты все друг друга любят, хотя, может, через час они поссорятся, и снова все вернется в привычное русло. И приехавшему есть что рассказать; даже если во время отпуска не случилось ничего особенного, в рассказе появляются новые краски, и неожиданно дни отдыха становятся ярче, чем были на самом деле: плохое оказывается смешным, хорошее – неповторимым. Согласны?

– Не знаю. Никогда не рассказываю о том, что было со мной во время отпуска…

– Немало и таких, как вы, – таких, что держат все в себе, как драгоценную тайну, лелеют всю зиму воспоминания, словно комнатное растение, купленное летом. И, может быть, вернувшись из отпуска, замечают, как они соскучились по своему любимому старому городу. Улица, где они живут, уже не кажется им такой унылой, как обычно. Они строят планы, думая про себя: "Эта зима будет лучше, чем прошлая". Возможно, этим планам и не суждено осуществиться, но что с того? А те, кто уезжает? Пусть от подготовки к поездке они устают больше, чем за неделю на работе, зато они надеются. Надеются, что в местах, куда они едут, их ждет что-то новое – то, что изменит их жизнь. А может, им достаточно будет нескольких летних фотографий, чтобы рассматривать их зимними вечерами. Как вы думаете?

– Думаю, – ухмыльнулся Неразговорчивый, – что вы злоупотребляете пивом.

– Вы как моя жена, – вздохнул старик, – она тоже так считает. Но знаете, как только я понял, что никуда не поеду, я сказал себе: что же мне теперь – сидеть дома, бурчать себе под нос, смотреть передачи о пробках на дорогах или завидовать тем, кто уехал? Когда я прихожу сюда, то чувствую себя частью праздника, представляю, что я на море, в горах или там, где меня ждет что-то особенное. Посмотрите, например, на ту девушку: у нее на спине написано "Ocean Beach". Глядя на нее, я вижу себя под пальмами, вдыхаю свежий морской воздух.