Текст книги "Детство"

Автор книги: Стефания Лемберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Глава 1. За иммунитетом!

Солнечные восьмидесятые. Мне одиннадцать лет. Мое детство в самом разгаре! Летом оно задорно смеется с подружками во дворе, бегает с ними в догонялки, прыгает со мной в «резиночки», зимой – катается на коньках, таинственно шепчется с одноклассницами на школьных переменках. Оно читает забавные книжки с яркими картинками и дружит с веселым домашним котом Тимошкой. И все было бы здорово, если бы не одно огорчение – я часто болею простудами именно на осенних, весенних и зимних каникулах и потому сижу дома с банками, горчичниками и компрессами в такое интересное время. Простуды сбивают меня с ног, наверное, потому что я полностью городской ребенок. Ни родственников в деревне, ни даже дачи за городом у нас нет. Такое вот невезенье в моей маленькой жизни.

Я ненавижу болеть! Как только у меня поднимается температура, папа начинает ссориться с мамой, и упрекает ее в том, что она «плохо смотрит за ребенком». Мама пытается оправдаться:

– У нее ослабленный иммунитет, врачи запретили пока ей ставить прививки, вот и болеет так часто! Надо на море ее отвезти, врачи советуют ей подышать морским воздухом. Но мы же все время работаем, и отпуска у нас порознь!

Это правда! Папа и мама всегда на работе, а друг без друга они вообще не могут. Они друг за другом как ниточка за иголочкой, никогда не поедут в отпуск один без другого. В этом году у мамы отпуск намечается только в сентябре, а папе отпуска ждать до февраля. Поэтому моря я опять не увижу.

Но что же мне делать – без иммунитета?

И однажды папа придумал:

– Зачем ехать на море, когда рядом с домом у нас такая замечательная роща! Будем каждые выходные ходить туда загорать и повышать иммунитет. Вот только настанет лето!

И лето настало! Ура! Мы собираемся в рощу за иммунитетом! Мама мне даже купила яркий купальник, чтобы в нем загорать на лесной полянке.

Вот они с папой собирают корзинку с едой, берут наш большой полосатый плед, фляжку с водой. Я настаиваю на том, чтобы взять с собою моего любимого кота Тимошку.

–Он от нас там сбежит, – возражает мама. – Пусть дома нас дожидается.

Но я стою на своем, и родители все-таки соглашаются. Мы достаем с антресолей вторую большую корзинку, сажаем туда Тимошку. Он поджал уши и округлил от страха глаза, наверное, думает, куда это его потащили?

И, вот, наконец, собравшись, и взяв все необходимое, мы выходим из дома. Торжественной церемонией мы шествуем мимо окон соседей в нашей пятиэтажке, потом – мимо других пятиэтажных домов, заворачиваем за угол стоящей рядом больницы, идем вдоль больничной аллеи, за резным забором которой высажены рябины. В осенние дни мне всегда кажется, что они в своих красных бусах похожи на негритянок из далекой Африки! Такие тонкие темные женщины нарисованы в одной из моих детских книжек.

Но сегодня мы спешим дальше, к березкам, вглубь рощи, за темные великанистые ели. Они тоже стоят стенами, в несколько рядов. Иногда по их веткам стремглав скакнет белка с поредевшим хвостом, или за нашей спиной где-то на самой вершине деревьев застучит своим длинным носом дятел. А мы все шагаем по высокой траве вглубь и вглубь, ищем подходящую для привала полянку.

Тимошка начинает нервничать и мяукать, я с трудом удерживаю его рукою на дне корзины.

Вот, наконец, папе приглянулась полянка, и мы все трое со вздохом облегчения приземляемся. Пока родители расстилают на траве плед и вынимают вещи, продукты из большой корзины, я выпускаю на травку кота. Тимошка принюхивается. Его розовый нос трепещет от незнакомых запахов, уши, дрожа, прислушиваются к лесным незнакомым звукам.

Мама стягивает с меня платьице, я остаюсь в купальнике и цветастой панаме. Родители тоже скидывают с себя одежду и превращаются в пляжников. Мама обтирает меня водой из фляжки, как говорит мне мама, «чтобы загар прилипал», и я бегу рвать цветы, которых полно на поляне. Вокруг стрекочут кузнечики и носятся стрекозы. Их так много, что можно ловить голыми руками. И я хватаю одну из них за шершавое и липкое крыло. Папа тут же кричит: «Отпусти стрекозу, ей же больно!» и я разжимаю пальцы: «Лети!».

Ловить бабочек панамкой, сорванной с головы, так интересно! Я бегаю вкруг поляны за бабочками, время от времени приседая или падая на траву, выкидывая вперед панамку, словно сачок. Но бабочки разлетаются, как разноцветные брызги фонтана, мне не удается поймать ни одну. Зато я нахожу в траве синие цветы, кукушкины слезки, они растут возле берез, ими усыпан целый лужок. Я срываю один цветочек и с вопросом, а почему цветы так называются, подбегаю к маме. Мама сидит на кончике пледа и накрывает нам с папой «стол» – выкладывает из корзины бутерброды, вареные яйца, нарезает огурчики с помидорами. Она еще не успела ответить на мой вопрос, как вдруг за нашей спиной кот Тимошка взревел как реактивный самолет и бросился на березу. Он вцепился когтями в ее корявый ствол и вскарабкивается по нему все выше и выше, его дикий рев пронзает нам уши.

Папа, мама и я бросаемся к этой березе. Окружив ее с трех сторон, мы зовем Тимошку, надеясь, что он услышит наш зов и спуститься с дерева. Но Тимошка, видно, забылся, что он домашний кот; наверно, он вспомнил те времена, когда его далекие предки были дики и свободны, и сдурел от свободы и запахов леса.

Солнце просвечивает сквозь кроны деревьев, длинные солнечные лучи тянут к нам свои теплые руки. Тимошка замер где-то там наверху и не хочет спускаться. Мы стоим вкруг высокой корявой березы и, задрав головы, испуганно подзываем его: «Кис-кис!».

Городская березовая роща на окраине вся исчерчена лесными тропинками. Жители микрорайона часто ходят по ним до центральных аллей. Зеленая роща прозрачна и все полянки на ней издалека хорошо просматриваются. Какое, наверно, это было бы глупое или смешное зрелище в глазах непосвященных прохожих – трое полуголых людей скачут вокруг березы, машут руками и что-то орут.

Мы, как и наш одичавший Тимошка, в эти минуты сами как дикари в диком лесу.

Тимошка, продолжая вопить где-то на верхних сучьях березы, долго испытывает наше терпение.

Первой опомнилась мама.

– Что мы его уговариваем, – говорит она. – Надоест ему там сидеть, спуститься сам. Идемте к столу.

И мы рассаживаемся на пледе вокруг воображаемого стола. Осы кружатся вокруг нашей еды, мы их отгоняем, жуем и запиваем свои бутерброды нагревшимся на солнце квасом. Мое тело от теплого воздуха и летней жары разморило. Мне хочется спать. А еще я прямо чувствую, как наполняюсь иммунитетом! Но папа говорит: «Девчонки, пора домой! Солнце в самом зените, как бы не обгореть».

И мама начинает собирать с пледа посуду.

Тимошка, словно учуяв, что мы собираемся уходить, сам соскакивает с березы и подпрыгивает выше травы, бегая за осой. Мне кое-как удается его поймать и усадить во вторую корзину.

Домой мы возвращаемся довольные, разморенные солнцем, и как чувствую я, – с иммунитетом на новую зиму. Тимошка крайне взволнован. А я не боюсь больше ангин. И мне интересно взглянуть на себя в зеркало, прилип ли ко мне загар?

Дома мама с папой достают из балконного шкафа огромный железный жбан, и греют в нем воду для купания. После отдыха на природе, так приятно купаться в домашней ванной, в теплой нагретой воде. Ура, как я вижу, загар прилип к моей белой коже!

Наша суббота незаметно подходит к концу. Возбужденная впечатлениями прожитого счастливого дня, я не могу уснуть. Рядом со мной на одеяле мурлычет Тимошка. Он тоже не спит. Наверное, он, как и я, думает, скорей бы следующая суббота!..

Глава 2. Родители потерялись

Мои мама и папа иногда ведут себя как дети. Вот и в новый выходной они учудили. Решили поехать вместе на рынок за продуктами, но часа через полтора папа вернулся один с полной сумкой продуктов и встревожено спросил у меня:

–А где мама?

Я удивленно пожала плечами:

–Так вы же вместе уехали!

Ничего не объясняя, папа опять задал мне вопрос:

–Так она что, еще не приехала?

Ничего не понимая, я отрицательно замотала головой в ответ.

–Боже мой, – прошептал взволновано папа и провел ладонью по потному лицу. – Она что же, заблудилась? Надо срочно ехать ее искать.

И он выбежал из квартиры.

Минут через десять после его ухода домой вернулась мама.

– А где отец? – тоже спросила она у меня.

–Уехал тебя искать, – озадаченно ответила я. – А что случилось-то?

Мама ничего не ответила и только нервно кружила по комнате:

– Вот что он за человек! Сидел бы дома, ждал, когда я приеду, нет, сорвался с места, что я, сама не доеду! И где он собрался меня искать?

И она тоже стремительно выбежала из квартиры.

Ко мне в душу медленно вползало чувство тревоги: я никак не могла взять в толк, что происходит с моими родителями.

Примерно через полчаса вернулся взмыленный отец.

– Что же делать?– спросил он меня в растерянности. – Ее там нет! И дома тоже по-прежнему нет. Куда она могла подеваться?

– Да что случилось!– наконец не выдержала я и закричала что было сил.

–Твоя мать потерялась, разве непонятно, – произнес отец скорбным голосом и осторожно присел на кончик дивана.

– Как она могла потеряться, если полчаса назад она была здесь и спрашивала, куда делся ты? – почти в истерике заорала я.

– Как? Она была дома? Слава Богу! – отец облегченно выдохнул и снова обтер ладонью вспотевшее лицо. – Но куда она опять делась? Где она?

– Да тебя пошла искать!– ответила я уже с чувством обиды на обоих родителей. – Что вы ходите друг за другом по кругу, как в том мультике, про дом и про гнома!

–Просто она так внезапно исчезла с трамвайной остановки. Мы вместе ждали трамвай. А потом трамвай подошел, я обернулся, а ее нет рядом! И домой она не приехала. Ни на этом, ни на другом. Вот я и решил, что она куда-то исчезла. Я снова ездил на ту остановку. Думал, она там стоит, одна, и тоже ищет меня в толпе.

Мне стало смешно. Я расхохоталась.

– Да вы просто разминулись в дороге!

–Но как? – удивился отец. – Ведь мы стояли совсем рядом и вместе ждали трамвай. Я в него заскочил, я думал, она уже там, было много народу, мы могли войти в разные двери. Но я приехал домой, а она – нет.

– Значит, она приехала на другом трамвае, который шел следом, может, она просто не смогла влезть в первый трамвай, – объясняла отцу я.

– Понимаешь, мы в дороге поссорились, – признался отец. – А она такая упрямая. Она это сделала мне назло. Назло села в другой трамвай и уехала. Чтобы я волновался и ее искал, – и он встал с дивана и подошел к окну. – Вот где ее опять черти носят! – воскликнул он с обидой в голосе.

– Да ней волнуйся ты, она скоро вернется, – ответила я, стараясь подбодрить отца.

Не успела я произнести эти слова, как в дверях появилась мама. Она тоже была какая-то запыленная, запыхавшаяся.

–Ну, слава Богу, – произнесла она устало, и опустилась на диван. – Вся семья в сборе. Отец нервно повернулся к матери лицом, окинул ее обиженным взглядом, и молча пройдя мимо нее, закрылся в ванной.

– Ничего, скоро успокоится, – произнесла мама и, встав с дивана, удалилась в другую комнату переодеться.

Вечером, собравшись все втроем за ужином, мы обсуждали эту историю и все трое громко смеялись. Оказывается, добравшись до рынка и, закупив продукты, на обратном пути, родители, по настоянию отца, зашли в небольшой обувной магазин, где отцу приглянулись женские зимние сапожки, и он предложил маме их примерить. Маме сапожки сразу не понравились, и она наотрез отказалась тратить зря время и натягивать на себя неподходящую ей обувь. Отец стал ее уговаривать, потом настаивать. В результате дело дошло до ссоры.

–Они не будут смотреться на моих ногах, – заявила мама в магазинчике в качестве аргумента. – Они слишком высокие, на длинные худые ноги. Я же знаю, что мне подходит, а что – нет!

–Но ты даже не померила, – протестовал отец. – Я всегда хотел, чтобы у тебя были нормальные теплые сапоги до колен.

– Отстань от меня! – отрезала мама, выскочила из магазина и направилась на остановку. Отец в расстроенных чувствах кинулся за ней.

Дальше на остановке толпа оттеснила их друг от друга, и они оказались в разных трамваях.

В тот вечер мы нахохотались за столом от души, пересказывая друг другу эту историю каждый от своего лица, и даже Тимошка, сидевший рядом под столом, кажется, в какой-то момент нам подмигнул и улыбнулся.

Глава 3. Дворовая мода

Так уж у нас с девчонками повелось во дворе, что кто-то всегда задавал летнюю моду во время совместных игр, а кто – неизвестно! Вот, бывает, выскочишь во двор побегать с подружками, а они все поголовно в шлёпках, сделанных из обрезанных сандалий, и в шортах. И тебе тоже сразу хочется и обрезанные сандалии, и шорты, и ты бежишь домой их требовать у мамы.

Вот и нынче, в жаркий-прежаркий августовский денек я, вышедшая во двор в своем любимом сарафанчике на тоненьких брительках, завязанных на плечиках бантиками, сразу почувствовала себя белой вороной.

По двору бегали приехавшие от бабушек и дедушек подружки, носясь в догонялки, и все-все они были в шлёпках и разноцветных юбках «татьянках». Глянув на подруг, я дала дёру домой. Хорошо, что в тот день у мамы был выходной, и она что-то готовила в кухне.

–Мама, – звонко кричу я с порога, – мне нужны шлёпки. Все в шлепках. Обрежь мне скорее пятки на сандалиях.

Мама выбежала из кухни в легком испуге и растерянно возразила:

– Но у тебя сандалии новые, зачем же их портить?!

–И юбку «татьянку», – требую я.

–Но у тебя такой красивый сарафан, ты же его сама так любишь! – удивилась мама.

–Мама, мама, давай поскорей, я хочу еще успеть погулять!

И мама соглашается. Мы вместе тут же находим среди моей прошлогодней обуви хорошо сохранившиеся сандалеты, и мама берется за нож, с большим усилием отрезает с них пятки. Потом находит у себя на полке кусок разноцветного ситца, из которого тут же садится шить мне «татьянку». Всего полчаса и мой новый образ, соответствующий нынешней моде нашего двора, готов. Ура!

Я в восторге! Обглядываю себя и так, и этак перед зеркалом! Теперь никто во дворе не объявит меня белой вороной.

И крикнув маме на бегу: «Спасибо, мамочка!», я мчусь во двор, где девочки уже играют в вышибалы. А в этой игре я – царица. Чтобы вышибить меня мячом из круга моим соседкам приходится попотеть и понервничать, ведь я такая гибкая и верткая, что все время уворачиваюсь от мяча и надолго остаюсь в центре круга. Заканчивается моя партия обычно чьим-нибудь нытьем: «Ну, когда все это закончится! Поддайся уже! Мы тоже хотим попрыгать!». И мне приходиться поддаваться, позволять себя выбить мячом, и уступить место в центре игры другой девочке.

Глава 4. Перекличка

За лето я успеваю соскучиться по школе, и с радостью бегу на очередную перекличку. Обычно я несу на перекличку в сумке два-три цветочных горшка, которые в конце учебного года наша классная раздает желающим по домам для присмотра и ухода.

Но в этот раз к горшкам с цветами прибавился и Тимошка. Он увязался за мной прямо из квартиры и бежал, не отставая, рядом, как пес, которого вывели погулять. Мне было тревожно, что он не дойдет со мною до школы, а рванет куда-нибудь в сторону и потеряется по дороге. Но всё обошлось. Теряться он не хотел. Ему просто казалось скучно сидеть одному дома взаперти и ждать у окна хозяйку. Вот он и решил прогуляться.

Мои одноклассники встретили Тимошку с восторгом. Каждый старался его погладить и потискать. Когда в класс вошла наша классная, и гомон одноклассников прекратился, все дети расселись за парты, Тимошка прошелся по каждой из парт, еще раз вызвав детский восторг и приковав к себе всеобщее внимание, важно продемонстрировал себя учительнице, и, допрыгав до свободной задней парты, там и улегся. Потом глубоко вздохнул, еще раз обвел всех своим желтым глазом, и с удовольствием вытянул вдоль парты лапы и хвост.

Наша классная руководительница Ирина Геннадьевна, бывшая спортсменка-баскетболистка, огромного роста, плотная, с непропорциональной фигурой в виде перевернутой трапеции, черноволосая, всегда с затейливой пышной прической на голове, и в квадратных очках, с улыбкой заметила:

– Вижу, у нас новый ученик появился!

На что Тимошка довольно вильнул ей кончиком хвоста.

Глава 5. Новенькая

После летних каникул в наш шестой «Б» пришла новая девочка. Прямо скажу, такая невзрачная, что все сразу от нее отвернулись. Длиннющая, худющая, с руками и коленками, как у театральных кукол на шарнирах, с синими кругами под светлыми серыми глазками. Вообще, она напоминала задушенного сизого цыпленка, которого я видела на витрине ближнего к дому магазина.

Казалось, она осознавала свою непривлекательность и держалась очень зажато. Ирина Геннадьевна предложила ей сесть с кем-нибудь за парту, где было свободное место, но одноклассницы-одиночки сразу опустили глаза, показывая, что не хотели бы с ней сидеть.

Я тоже сидела за первой партой одна, мне стало жаль новенькую, и я сказала:

– Садись со мной!

Так мы сначала познакомились, а потом и подружились. Оказалось, что она живет неподалеку от меня, в доме напротив, и нам было по пути домой.

Звали девочку Оля Синицына. Ее мама была образованной женщиной, инженером, но от нее полгода назад ушел муж, и после развода женщина бросила работу инженера в каком-то НИИ, где ей мало платили, и устроилась продавцом в один из центральных городских универмагов. После развода она с дочерью переехала к нам на окраину. И Оля и оказалась в нашей школе и в моем классе.

А класс у нас был, надо сказать, необыкновенный, а музыкально-хоровой. И отбирали в него ребят через творческий конкурс педагоги из ближайшей музыкальной школы. Так получилось, что девочек, обладающих музыкальными способностями, в результате отбора оказалось больше – 28 человек, а мальчишек всего пять. Вот и называли наш класс с усмешкой «бабий батальон».

Каждый из нас учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте: в основном на фортепьяно или аккордеоне, исключением были мальчишки, все. поголовно домбристы. И еще мы всем классом пели в хоре. А хормейстер и концертмейстер приходили к нам для занятий прямо в класс после уроков.

Что будет делать в нашем особенном классе невзрачная Оля, какими талантами она обладает, я не знала. Но когда по пути из школы домой я что-то ей напевала, она громко смеялась надо мной, что, конечно, меня задевало.

Однажды Оля не пришла в школу и Ирина Геннадьевна строго сказала:

– Синицыной сегодня не было на уроках. Наверно, она заболела. Надо бы навестить, узнать, что с ней случилось. Кто пойдет?

И снова весь класс сделал вид, что не слышал слов учительницы.

– Давайте я схожу, мы подруги, – вызвалась я.

Дома у Оли я увидела фотографию ее матери и обомлела. С фото на меня смотрела настоящая современная красавица с утонченными чертами лица и модной прической.

«Разве может мужчина бросить такую красавицу?» – мелькнула у меня в голове. Оля внешне совсем не походила на свою маму.

Всю неделю я навещала Олю у нее дома. Рассказывала ей школьные новости, приносила домашние задания. Через неделю ее простуда прошла, и Оля вернулась в школу.

Мои прежние школьные подруги – Вера и Настя, которым я из-за Оли стала уделять чуть меньше внимания, в голос мне говорили:

–Ну, зачем тебе эта Оля? Что ты с ней носишься! С ней никто не хочет дружить!

– Может быть, поэтому. Нельзя, чтобы человек становился изгоем! Это жестоко и несправедливо, – ответила я. – А вы не ревнуйте! Я все равно вас люблю. И было бы здорово, если бы и вы подружились с Олей. Она – хорошая девочка.

Вера и Настя недовольно фыркнули.

– Вот еще! Нас было трое подружек, трое и останется. А эта Оля, – Вера поморщилась, – скоро исчезнет из нашего класса. Вот увидишь!

Мне была непонятна позиция Веры. Но я лишь пожала плечами.

Глава 6. Школьный завтрак –

Не знаю, как так случилось, но в один из сентябрьских школьных дней, Оля осталась без завтрака в школьной столовой. То ли её мама не заплатила за месячное питание, то ли столовские работники недодали нашему классу одну порцию жидкой, разбавленной сметаны в граненом стакане и маленькую круглую булочку, но моя новая подружка стояла у длинного обеденного стола и жадно смотрела, как ее одноклассники уплетают незатейливый завтрак, запивая его холодным какао. Мне опять стало жаль Олю, и я отдала ей свою, еще нетронутую порцию. Долго уговаривать ее не пришлось, она сразу ухватилась за булку и жадно впилась в нее зубами. Мне самой страшно хотелось есть, сосала под ложечкой, но я сказала себе: «Ради друга можно и потерпеть!».

Оля же, мгновенно проглотив завтрак и обтерев губы манжетом рукава, вдруг заявила мне с усмешкой:

– Ну и дура же ты, Катька!

Меня такое заявление подруги ошарашило!

–Это почему это я – дура?

– Потому и дура! Я бы никому и ни за что свой завтрак не отдала!

– Я поделилась с тобой как подруга. Есть поговорка такая: «Сам погибай, а товарища выручай!», слыхала? – ответила я с обидой.

– Все равно дура! – парировала Ольга и, схватив свой портфель, выбежала из столовой.

До конца уроков было еще далеко, а есть очень хотелось, от голода даже немного кружилась голова. Но меня мучил не столько непривычный дообеденный голод, сколько насмешка Оли, полное отсутствие в ней хоть немного благодарности за помощь и поддержку.

Дома я поделилась с мамой этой историей. Мама удивилась:

– Зачем дружить с такой девочкой? Разве мало у тебя хороших подруг. Вот Вера и Настя, они никогда бы с тобой так не поступили.

– Но почему она мне так сказала?– допытывалась я у мамы. Я хотела понять.

–Просто есть такие люди, – ответила мама. – Они не умеют ценить добрые, открытые поступки других, потому что сами на них не способны. Скорее всего, она не считает тебя своим другом, ты её своей подругой считаешь, а она тебя – нет! Возможно, она тебе еще и завидует: ее бросил отец, а у тебя полная семья. Дружи с Верой и Настей, а Олю лучше отпусти от себя.!

На другой день я пересела от Оли за вторую парту, которая временно оказалась свободной (обычно за ней сидели сестренки Юля и Света Быстровы, но сейчас они заболели, и парта их пустовала), а мои старые подружки мне одобрительно подмигнули. На перемене мы поиграли с ними в ладоши, и наша школьная жизнь потекла дальше как будто без происшествий.

Глава 7. Щенок

Оля, по-прежнему оставалась одна. Наверно, поэтому она решила возобновить нашу дружбу. В один из тёплых осенних дней Синицына нагнала меня по дороге домой и начала хвастать, что мама купила ей настоящего щенка.

– Он такой хорошенький, прямо бутузик, такой пушистенький!– умилительным тоном говорила Оля. – Хочешь посмотреть?

– Нет, не хочу, – ответила я. – У меня дома кот есть, Тимошка. Умный и красивый. Не хуже твоего щенка.

И я продолжила дорогу домой.

А на следующий день Оля Синицына снова не пришла в школу. И классная руководительница опять спросила у класса, кто пойдет ее навестить?

Все молчали. И я тоже.

– Корнеева, вы ведь подруги, – обратилась Ирина Геннадьевна ко мне. – Кому, как ни тебе, сходить к Оле домой и отнести ей домашнее задание, а заодно узнать, почему она пропускает школу.

– Мы с ней больше не дружим, – ответила я.

– То дружим, то не дружим! – недовольно сказала классная. – Что это за отношения такие легкомысленные. Дружба – она либо на всю жизнь, либо… – Ирина Геннадьевна запнулась, не зная как дальше продолжить фразу, и в растерянности поправила на крупном толстом носу свои огромные очки в квадратной оправе.

Воцарилась секунда молчания.

– Так ты сходишь к Синицыной, Корнеева? – пришла в себя классная через секунду и уставилась на меня сквозь свои толстые стекла очков.

– А что в классе я одна учусь? – ответила я вопросом на вопрос. – Пусть в этот раз кто-нибудь другой из девчонок сходит.

Ирина Геннадьевна, понимая. что ситуация выходит из-под ее контроля, привела свой последний аргумент:

– Но ты ведь живешь к ней ближе других, в соседнем доме через дорогу, буквально два шага сделать! А всем остальным девочкам нужно идти через несколько улиц! Почему я должна тебя уговаривать! Это твой товарищеский долг, в конце концов, ты же пионерка. И мы, между прочим, принимали тебя в пионеры одну из первых в классе, как самую активную, самую отзывчивую, и как…

– Ладно, я схожу, – согласилась я больше из сочувствия к Ирине Геннадьевне, которая уже и не знала, как меня убедить, чем из собственного желания помириться с Олей. – Только мы все равно больше не подруги.

Ирина Геннадьевна выдохнула с облегчением:

– Вот и хорошо! Вот и молодец, Корнеева, товарищей в беде не бросают, а дружите вы или нет – это уже ваше личное дело!

И классная продолжила вести своей урок физики.

Олю я навестила без особой охоты. Зато она прыгала по квартире от радости, таская в руках толстого, малоподвижного, заросшего по самые уши белой курчавой шерсткой, щенка. Щенок напоминал маленького барашка.

– Меня просили узнать, почему ты сегодня пропустила уроки? – спросила я сурово у Оли, поглядывая на щенка. Он и вправду был здоровский.

– Да ты раздевайся, проходи, в учительницу поиграем, как раньше! – приглашала Оля.

– И я снова останусь дурой, а ты – умной? – ответила я, качая головой. – Нет уж! Бери свое домашнее задание, и я пошла. Меня Тимошка ждет!

– А мы скоро переезжаем, – сказала мне Оля в ответ с восторгом, – и я буду учиться в другой школе. Потому что моя мама выходит замуж за директора магазина, в котором работает. Поняла! И жить мы будем в центре города, а не на этой противной окраине!

– Ну что ж! Счастливого пути! – ответила я. – Так что классной передать? Ты вообще больше в нашу школу не придешь?

– Мама завтра пойдет к директору и все ему скажет, и заберет мои документы из школы. А вы оставайтесь в этой облезлой школе, дурачки и неудачники!

–Никакая наша школа не облезлая. У нас новая, светлая, современная школа!– ответила я, задыхаясь от гнева. – И где бы ты ни жила – на окраине или в центре города, – от себя ты все равно не уйдешь! Везде тебе будет плохо, потому что ты не умеешь любить людей!

Я с трудом открыла замок ее квартиры. Меня бросило в жар, пальцы вспотели и соскальзывали с кнопки замка. Только выбежав на улицу и вдохнув свежего воздуха, я немного успокоилась.

Переезд Оли происходил через месяц после нашей последней встречи у нее на квартире. Я видела из своего окна, как Олина мать и какой-то пузатый мужчина (видимо, будущий муж) дают распоряжения грузчикам, таскающим вещи в грузовую машину. Самой Оли во время погрузки вещей не наблюдалось. Она появилась чуть позже, одна, без собаки. Все трое уселись в красный «Москвич», последовавший за грузовиком, и уехали.

На душе у меня скребло. В тот день я впервые поняла значение слов «болит душа». Она, действительно, болела. И я понимала, о чём.

А на следующий день после отъезда Оли, Вера сообщила мне о еще более ужасном её поступке: Оля равнодушно убила своего щенка. Нечаянно, ненароком наступила на него ногами, спускаясь с дивана, пока крохотное существо копошилось на полу рядом. Она наступила щенку на голову и раздавила её.

– Откуда ты знаешь? – с ужасом спросила я Веру.

– Да она сама рассказала кому-то из соседских детей, а те тоже учатся в нашей школе. Вот мы и узнали.

– Она хотя бы плакала о щенке, сожалела? Как она могла на него наступить?– сквозь слезы допытывалась я у подруги.

– Да нет, ни одной слезинки, – ответила Вера. – Рассказывала так, словно хвасталась.

– Боже, какое чудовище! А я еще подругой ее называла, домашку ей на дом таскала, – я закрыла лицо руками.

– Успокойся, – обняла меня Вера. – Человека ведь сразу и не узнаешь. Ты пожалела её, что она все время одна. Поддержать хотела. В жизнь класса вовлечь.

– А она считает нас всех дурачками и неудачниками, – выдохнула я со слезами. – Потому что мы живем на окраине города, и учимся в обычной школе.

– Мы учимся в классе для музыкально одаренных детей, – поправила меня Вера, улыбнувшись,– Как она попала в наш класс – неизвестно? С музыкой у нее были проблемы, ведь так? А теперь, в какую-нибудь спецшколу с каким-нибудь там математическим уклоном ее точно не возьмут, ей и тут-то тройки из жалости ставили. И вообще, забудь! – ответила Вера. – Пойдем лучше сегодня по дороге домой лужи замерзшие мерить!

– Пойдем!– согласилась я, тяжело вздохнув, но обрадовавшись новой затее.

***

Сказать по правде, история с Олей, которая едва не сбила меня с ног, заставила задуматься о многих вещах. Например, о том, что, наверно, не стоит быть настолько открытой навстречу малознакомым людям! Наверно, надо стать осторожней и разборчивей в тех, кому хочешь доверить себя и свой внутренний мир! Не стоит заводить подруг «из жалости», ведь человек это сразу почувствует и начнет тебе мстить. Решив совершить какое-то благородное дело, не стоит рассчитывать на его понимание со стороны и ждать благодарности, ведь это был только твой выбор! Но не стоит и сожалеть о своих благородных порывах по отношению к другу, который вдруг оказался не настоящим. Надо самой научиться ценить свой внутренний мир, уметь вовремя сдерживать эмоции, и делать добро ради добра, а не за похвалу или чью-то привязанность. Еще история с Олей убедила меня в том, что в человеке легко ошибиться, что «жалость» – плохой советчик, а душевная чуткость делает нас уязвимыми; равнодушие же – защищает от лишней душевной боли.

Где-то нутрии меня внутренний голос сказал мне о том, что именно из подобных ошибок с годами у людей появляется жизненный опыт, развивается интуиция и умение хорошо разбираться в людях.

Но вопрос о том, стоит ли мне с моей открытой настежь натурой стать замкнутой и равнодушной к окружающим, еще долго угнетал меня.

Глава 8. Шалости

После уроков я и Вера, действительно, пошли измерять ногами глубину луж в ямах, подготовленных для посадки деревьев в ближней роще. Дело в том, что и наша школа и детский сад, в который я когда-то ходила, находились напротив друг друга и с одной стороны были окружены той самой березовой рощей, в которую мы с папой «ходили за иммунитетом».

Ямы под деревья были достаточно глубокие и вода, стоявшая в них, покрылась тонким ледком. Нам с Верой было очень интересно, выдержит ли этот ледок наш вес, если мы по нему попрыгаем, нагруженные портфелями. И мы стали прыгать, перебегая от одной ямы к другой. В некоторых ямах ледок трещал, покрывался паутинками трещин, но не ломался под нами. Но на двух последних – ледок подломился, и мы оказались в воде: Вера – по колени, потому что была намного выше меня ростом, а я – по самые бёдра.