Текст книги "Львы Сицилии. Сага о Флорио"

Автор книги: Стефания Аучи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

* * *

Приступ сухого кашля не прекращается.

Паоло ходит по дому, прикрывая рукой рот, чтобы не разбудить домашних: Иньяцио, Винченцо, Викторию, Джузеппину.

Он дрожит, завернувшись в одеяло. У него жар. Идет в столовую, держится за стол, прислоняется к буфету, делает передышку.

Подходит к окну, поднимает руку, чтобы глотнуть свежего воздуха, но не решается открыть окно: слишком холодно.

Каменный пол блестит, белеет в лунном свете. Корзины зеленщика стоят пустые у дверей их старого жилища.

Новый дом очень красивый. В нем много окон, везде настоящие двери, кухня с прекрасной жаровней. На стенах столовой – гобелены.

Снова приступ кашля. Паоло массирует грудь. После каждого приступа он чувствует, как внутри у него все болит. Должно быть, простудился. Неудивительно, ведь он всегда бегает по делам – солнце ли, дождь ли, ветер…

За спиной у Паоло раздаются шаги.

Он поворачивается. В темноте лицо. Ночная рубашка едва прикрывает босые ноги.

На него смотрит сын.

Именно таким Винченцо запомнит своего отца. Не голос, не жесты, не эмоции. Безжалостная память снова и снова будет возвращать ему образ отмеченного болезнью сгорбленного старика с горячечными глазами.

И всякий раз его будет охватывать тоска, как и в ту ночь, когда он лишь смутно догадывался, что в его жизни настанут перемены.

В голове зазвучит тонкий детский голосок, а в нос ударит горький запах болезни, который он так ненавидит.

– Папа, что с вами?

Винченцо уже большой: ему семь лет, у него внимательный, сосредоточенный взгляд. Паоло чувствует в голосе сына непонятный страх.

– Простыл немного, Виченци. Иди спать.

Но ребенок мотает головой. Подвигает стул, чтобы сесть рядом. Так они и сидят, обнявшись. Дыхание их сливается, взгляд падает в одну точку на полу.

– Можно мне завтра прийти в лавку? – Винченцо берет руку отца.

– А как же учитель? Что мы ему скажем?

– Ну, после уроков, – настаивает ребенок.

– Нет.

С тех пор как отец решил, что Винченцо должен учиться, настал конец его свободе. Теперь он не может, как раньше, бегать в портовых переулках вместе с Пеппино и другими детьми переселенцев из Баньяры. Но Винченцо не отчаивается. Улучает возможность убежать в бухту Кала или к друзьям. Они запускают волчки на камнях площади Сант-Олива, больших гладких камнях, которыми она вымощена. Оттуда мать за ухо тащит его домой, ведь каждый день к ним приходит учитель, Антонино Гальяно, юноша, готовящийся стать священником.

Писать, считать, читать. Вообще-то, ему нравится учиться, но еще больше нравится сидеть в лавке, слушать, как дядя разговаривает с купцами и капитанами, запоминать названия городов, различать корабли в порту по их силуэтам.

Он умеет распознавать запахи: хина, гвоздика, арника и даже ферула.

Отец, кажется, читает его мысли.

– Нужно терпение, сынок. Терпение и настойчивость: если не выучишься, не сможешь продолжить мое дело.

– Но ведь вы не учились.

– Да, – вздыхает отец. – Поэтому нам пришлось много трудиться, бывало, что и обманывали меня. Но если ты ученый, тебя нелегко провести. Чем больше ты знаешь, тем больше тебя уважают, тем меньше найдется желающих вытереть об тебя ноги.

– Нужно увидеть мир своими глазами, папа, а не просто учиться по книгам, – спорит Винченцо.

– Когда вырастешь… – Он встает, пытается взять сына на руки, но не может: голова кружится, приходится прислониться к косяку. – Пойдем спать. Я устал.

Винченцо обнимает отца. Крепко прижимается и прячет лицо у него на груди, вдыхает его запах, аромат лекарственных трав и пота. К нему примешивается и новый запах, неприятный и кислый, чужой.

Эти объятия, он запомнит их на всю жизнь.

* * *

1806 год почти миновал; кашель Паоло, однако, никак не проходит. Неотвязный, глубокий. Паоло не хочет обращаться к лекарю, хоть Иньяцио и твердит постоянно об этом. У Паоло хроническая слабость, он почти не заходит в лавку.

Маурицио Реджо занимается счетами, Иньяцио ведет дела. Он всегда за прилавком, принимает заказы от розничных торговцев. С годами его черты утратили прежнюю мягкость. Это бесстрастный молодой мужчина с тихим, ровным голосом. На его лице не прочитать ни беспокойства за дело, ни опасения, что болезнь в груди, от которой страдает Паоло, серьезна.

А она такова.

Иньяцио понял это, когда Орсола, горничная, которую Паоло нанял в помощь жене, прибежала в лавку.

– Дон Иньяцио, скорее! – Она тяжело дышит, вытирая руки о платье. – Вашему брату плохо.

Близится Рождество, на улице холодно, но Иньяцио выбегает без плаща. Он спешит, перепрыгивая через ступени. Останавливается на пороге комнаты. В углу на стуле сидит Виктория, раскачивается всем телом взад и вперед. Прикрывает рукой рот и твердит:

– Пресвятая Мадонна! Горе-то какое! – Больше ничего не может сказать.

Джузеппина стоит, держа в руках таз, полный грязных носовых платков. На лице у нее ужас оттого, что она все поняла, но не может поверить в это.

Иньяцио медленно подходит к ней, берет у нее таз. Руки Джузеппины дрожат. Он сжимает ее пальцы.

– Иди на кухню. Скажи Орсоле, чтобы немедленно позвала Карузо, цирюльника, потом нагрей воды и помойся, ты и ребенок, и ты, Виктория, тоже. Обязательно горячей водой, и простирайте со щелоком все белье.

Женщины выходят. Только тогда Иньяцио находит в себе силы повернуться к брату.

Голова Паоло тонет в подушке. Губы и усы у него красные от крови. Рот кривится в горькой усмешке.

– Это она. Я так и думал, это не от сквозняков.

Иньяцио колеблется, прежде чем сесть на кровать. Крепко обнимает брата. Это его брат, чем бы он ни болел.

– Я обо всем позабочусь, хорошо? – Иньяцио утыкается лбом в его лоб, как делал Паоло когда-то давно. – Я тебя одного не оставлю. – Он сжимает его затылок. – Попрошу сейчас же приготовить тебе настойку эхинацеи. Потом найдем для тебя дом за городом, может, в Ноче или в Сан-Лоренцо. Там тепло и чистый воздух. Ты поправишься, я тебе обещаю.

* * *

На кухне Виктория и горничная кипятят воду в котлах, погружают в них простыни и одежду. Лицо у Виктории потемнело, губы плотно сжаты.

Джузеппина не может унять дрожь в руках. Винченцо, завернутый в полотенца, сидит на кухонном столе. На полу у его ног стоит дымящееся корыто. Мальчик видит, что мать расстроена, но не понимает почему.

Входит Иньяцио. Кажется, он вмиг постарел.

– Надо, чтобы нас всех осмотрел Карузо, – голос звучит глухо, напряженно.

Джузеппина хочет что-то сказать, но в горле застрял комок. Сын, сидящий за ее спиной, чувствует, что происходит что-то неладное. Чувствует, как только дети могут: догадка становится явью.

– Папа заболел?

Джузеппина и Иньяцио разом оборачиваются.

Винченцо все понимает.

Мать хочет подойти к ребенку, но Иньяцио ее останавливает. Отвечает ему как взрослому:

– Да, Винченцо.

Темные глаза ребенка гаснут. Он сползает со стола, идет к себе в комнату. На кровати лежат книги. На доске – задания, оставленные учителем.

Садится. Начинает писать.

* * *

Ночью никто не может уснуть.

Ни бедный Паоло, которого мучает кашель. Ни Винченцо, который не может себе представить, что будет с отцом, и беззвучно плачет, уткнувшись в подушку. Ни Виктория, которая предчувствует надвигающееся одиночество.

Ни Джузеппина, которая отвернулась от мужа, смотрит в темноту, затаив в душе страх.

Ни Иньяцио, который ходит босиком, – рубашка выбилась из брюк, жилет не застегнут. Каменный пол приятно холодит ноги.

С болезнью Паоло меняется все.

Он знает, что новость вмиг облетит Палермо и что некоторые – Канцонери первыми – постараются воспользоваться ситуацией.

Все дела лягут на его плечи. Ему понадобится новый работник, Винченцо обязательно должен учиться. Придется позаботиться и о Джузеппине.

От этого внутри дрожь.

Он не может себе представить, что ему уготовано, что ждет его в ближайшие месяцы. Как далеко зашла болезнь, каковы будут последствия.

Ему вспоминается осеннее утро, когда брат-подросток вел его в дом Маттии и Паоло Барбаро, защищая от гнева мачехи и равнодушия отца. Тем самым он спас ему жизнь, теперь Иньяцио понимает это.

Маттия.

Маттия с детьми переехала в Марсалу. Время от времени Иньяцио посылает ей деньги на учебу Рафаэле, да и просто на жизнь. Паоло Барбаро после перенесенной болезни не может работать, он снял внаем в Марсале недорогой домик для себя и семьи.

А может быть – Иньяцио стыдно себе в этом признаться – так он хочет очистить свою совесть.

Нужно предупредить сестру. Паоло не знает, но жена ослушалась его и не порвала с Маттией. Сначала робко, затем все чаще Джузеппина просила Иньяцио написать золовке. Письма стали регулярными, Иньяцио не мог отказать невестке.

Так ему удалось сохранить семью, сохранить важную часть своей жизни. Это их с Джузеппиной секрет, одна из тех невысказанных тайн, которые связали их навсегда.

* * *

Случай послать за Маттией вскоре представился. Паоло перевезли в деревню, и Джузеппина поехала с ним, чтобы найти сиделку, которая будет рядом день и ночь.

Иньяцио и Винченцо остались в городе.

Время к полудню. Продавцы ушли из лавки на обед.

– Можно?

Винченцо сидит у прилавка, решает примеры. Услышав голос, поднимает голову.

– Дядя, это к тебе, – зовет он.

Иньяцио выходит из конторы. Один из торговцев, что плавает на фелуке, зашел забрать анис.

– А, мастер Сальваторе, добро пожаловать! Входите!

– Бог в помощь, дон Флорио. Хорошо выглядите. Как ваш брат? В порту мне сказали, он нездоров… – говорит тихо, уважительно, изредка посматривая на мальчика.

– Да, спасибо, вашими молитвами… Мой брат… У него болит грудь, он слаб, но мы надеемся на его выздоровление. Сейчас он за городом, а там как Бог даст…

– Хм. А мне-то порассказывали такое! Вечно люди болтают почем зря.

– Видно, других дел у них нет. Проходите… – Иньяцио провожает торговца в контору, вдыхая запах соли и солнца, напоминающий ему о юности.

Интересно, вспоминает ли брат о море, о тех временах, когда они плавали на «Сан-Франческо» от Неаполя до Мессины?

Подписывая бумаги, Иньяцио спрашивает торговца, куда тот держит путь.

– Я возвращаюсь из Мессины, думаю плыть к Мадзара-дель-Валло, а затем в Джелу…

Иньяцио смотрит на него снизу вверх, подперев лицо рукой.

– Не могли бы вы оказать мне услугу? Зайти в порт Марсалы, чтобы передать письмо?

– Конечно. Что-то важное?

Иньяцио достает из ящика стола сложенный листок.

– Крайне важное. Это нужно передать Маттии Флорио, по мужу Барбаро, лично в руки. Я здесь написал адрес, по которому она жила. Если они и переехали, то недалеко.

Мастер Сальваторе кивает. Хмурит лоб. Пытается припомнить что-то, слухи, которые ходили в порту о том, что Флорио не поладили с родственником и не помогли ему в трудный момент. Как чужие.

Сальваторе убирает письмо в карман куртки. Ни о чем не расспрашивает, ничего не хочет знать: не его это дело.

Иньяцио провожает его до порога.

– Храни вас Господь и помоги вам Мадонна, дон Флорио. Передайте привет вашему брату, я буду молиться, чтобы святой Франческо ди Паола помог ему!

– Храни и вас Господь, мастер Сальваторе. И вас.

Иньяцио смотрит ему вслед, смотрит, как тот идет, покачиваясь, по мостовой, будто по палубе корабля. Немного жаль, что пришлось просить Сальваторе об услуге.

Но у него нет выбора. Он не знает, сколько времени отпущено брату.

* * *

Джузеппина подперла лицо рукой, смотрит в прямоугольник окна, за которым ослепительная лазурь неба. Под небом – юная весна, неукротимая, яростная.

Паоло стало намного хуже. Бывают минуты, когда кашель просто душит его, не дает дышать. Она послала Орсолу за Иньяцио, который пропадает в лавке целыми днями.

Вдруг чья-то рука ложится ей на плечо. Она хватает ее, целует. Шелестя юбками, перед ней садится Маттия Барбаро.

Женщины смотрят друг на друга, не говоря ни слова.

Маттия приехала из Марсалы два дня назад, Иньяцио оплатил дорогу ей и ее сыну Рафаэле. Барбаро оказались в тяжелом положении, но возвращаться в Баньяру не намерены: Паоло Барбаро слишком горд, не хочет, чтобы другие видели, как он сдал, и тем более не желает ничего слышать об успехах Флорио.

Маттия – впервые, ведь все эти годы она была послушной женой, – поссорилась с мужем, который не хотел ее отпускать. Он возмущался: у них нет денег, и Паоло этого не заслуживает.

Но она – Флорио, а Флорио своих не предают.

На лице у Маттии печать смирения и усталости. Время и невзгоды добавили седины ее волосам, вокруг глаз появились морщины.

В другом углу комнаты слышны детские голоса: Винченцо показывает свои книжки Рафаэле, который немного постарше. За ними приглядывает Виктория, время от времени навостряет уши, прислушивается к разговору теток. Ее тоже удивило, как постарела и высохла Маттия.

Джузеппина с грустью смотрит на детей.

– Он не понимает, что отец при смерти, – говорит она печально и немного обиженно. – Иногда я вижу, что он стоит на пороге, но не решается подойти, даже когда Паоло зовет его. Как будто не хочет видеть его таким, не понимает, что бедному отцу плохо.

– Он еще ребенок, конечно, ему страшно. Но ты не сдавайся, держись. Нужно мужаться и уповать на Бога.

– Богу нет до меня дела. Если бы мы остались в Баньяре, все сложилось бы иначе.

– Нет, не говори так. А может, наши мужья потерпели бы кораблекрушение или случилось бы еще одно землетрясение? Пути Господни неисповедимы! – Матии тоже знакома эта горечь, она знает, что нельзя поддаваться унынию. – Прошлого не вернешь, не думай о том, что могло бы произойти. Я тоже не хотела ехать в Марсалу, но пришлось, потому что муж заболел. Ради мужа пришлось забыть и о семье. И родной брат предпочел забыть обо мне. И все-таки, видишь, как бывает? Мы снова вместе!

Джузеппина пытается поправить волосы, но непослушная прядь спадает на лоб.

– У тебя есть муж и Иньяцио. Он – твой брат. А у меня никого. Все мои родственники умерли… – Горькие слова бессильно повисают в воздухе, как шаль, сползающая с ее плеча. – Я совсем одна, понимаешь?

В наступившей тишине Маттия закрывает глаза.

– У тебя есть сын, твое сокровище, – грустно улыбается она. – И у тебя тоже есть Иньяцио, не забывай об этом.

* * *

Когда Джузеппина сообщила, что Паоло стало хуже, Иньяцио вызвал цирюльника Карузо. Тот заверил его, что поедет в Ноче, как только у него будет экипаж.

– Ухудшение может быть вызвано мокрóтой или жидкостью в легких. Нужно обязательно проверить легкие.

Тогда Иньяцио нанял извозчика и сам поехал за лекарем. Он должен навестить брата. Нужно рассказать ему, что приехала Маттия, нужно дать ему надежду, так он говорил себе, пока ехал с цирюльником по дороге, ведущей через оливковые рощи к Ноче.

Должна же быть надежда.

* * *

Возвращается Иньяцио поздним вечером.

У него тяжелая поступь. Глаза покраснели. Винченцо и Рафаэле спят рядышком, утомленные впечатлениями прошедшего дня. Виктория подмела комнаты и тоже пошла отдыхать.

Джузеппина и Маттия ждут его на кухне.

Джузеппина всматривается в его печальные глаза. Встает навстречу, кутаясь в шаль.

– Ну, что там?

Маттия за ней. Иньяцио качает головой.

– Все напрасно. Он не хочет тебя видеть.

Маттия закрывает рукой рот, чтобы не вырвались рыдания, раскачивается всем телом взад-вперед.

– Как? Даже в смертельной болезни? Даже сейчас сердце его не смягчилось?

Джузеппина хочет ее обнять, но Маттия отталкивает невестку.

– Это безжалостно, бессердечно. Неужели я не заслуживаю прощения?

Иньяцио прижимает ее к груди.

– Прости. Он начал кричать, у него кровь пошла горлом. Пришлось дать ему лауданум, чтобы он успокоился. – Иньяцио ищет поддержки у Джузеппины, та стоит позади Маттии, сжав кулаки, глаза блестят.

Он не будет рассказывать о том, как рассердился брат, о той ярости, которую он выплеснул на него. О той боли, которая его пронзила, когда Паоло сказал, что для него Маттия умерла. Что если она приехала ради денег, то может убираться ко всем чертям, потому что завещание уже составлено, и он позаботился о том, чтобы сестра и ее муж не получили ни гроша.

Не нужно говорить об этом Джузеппине. Она и так знает.

Но даже ей он не может рассказать об отчаянии цирюльника. По крайней мере, не сейчас.

Маттия отстранилась от брата.

– Я предстану пред Богом со своими грехами, но только не с этой обидой! – Она бьет себя в грудь. – Он мой брат, я люблю его и молюсь, чтобы Бог простил его за то, что он так поступает со мной. Я поругалась с мужем, чтобы приехать сюда, а родной брат отталкивает меня, как прокаженную?

Маттия плачет. Джузеппина ведет ее в спальню.

– Успокойся, сердце мое, – шепчет она. – Идем спать.

Они – сестры, хоть и не по крови, думает Иньяцио. Невестка оборачивается к нему.

– Я оставила тебе макароны с брокколи. Они еще теплые. Поешь и иди отдыхать.

Иньяцио кивает, но он не голоден.

На пороге Маттия останавливается.

– Зло всегда возвращается, – говорит она. – За него приходится расплачиваться детям и внукам. Он причиняет боль не только мне, а всем нам: он должен помнить это всегда.

Джузеппина с Иньяцио вздрогнули.

Эти слова звучат как пророчество, а ведь слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

Оно теряется во времени, переходит от поколения к поколению, пока не становится истиной.

* * *

Джузеппина ждет, пока Маттия уснет, чтобы навести порядок на кухне.

– Разве я заслужила такое отношение? – все повторяла Маттия. – Я кормила его, как мать, стирала ему одежду. Защищала его. А теперь он отталкивает меня! – И снова в плач. Джузеппина вытирала мокрое от слез лицо невестки, а внутри у нее все кипело от злости.

И что теперь? Чего бы ей хотелось? Чтобы муж, которого она никогда не любила, выздоровел и вернулся домой?

Для нее муж – это защита, единственная, которая у нее есть. Это еда на столе, это ведро углей для жаровни.

Она кутается в шаль. Нет, не это ее пугает. Что-то другое, глубоко личное, о чем она даже думать не смеет.

Она вздрагивает, увидев силуэт в темноте.

Это Иньяцио сидит, уронив голову на сложенные на столе руки. Плечи его трясутся. Он плачет.

Глухие отчаянные рыдания мужчины, который не может сдержать боли, так она велика.

Джузеппина отступает, возвращается в спальню.

* * *

Иньяцио не может уснуть. Он надеялся, что слезы помогут, принесут облегчение, но этого не случилось. Он боится, что не справится со всем, что на него обрушилось. Боится, что у него ничего не выйдет.

Ему тяжело даже думать об этом, не то что делиться с кем-то своими переживаниями.

Он встает, тщательно одевается, чтобы никто не подумал, что у Флорио случилась беда. Не важно, что еще очень рано, так рано, что даже не рассвело. Нужно пойти в лавку, работа найдется.

Он выходит на кухню и видит Джузеппину.

– Как Маттия? – спрашивает у нее.

– Еще спит, бедняжка. Ночью ей снились кошмары.

Джузеппина ставит перед ним чашку теплого молока.

– А ты? Ты поспала?

– Немного.

Она берет метлу, начинает подметать. Иньяцио макает хлеб в молоко.

Внезапно Джузеппина замирает с метлой в руках. Просит, не глядя на него:

– Скажи мне правду!

И он понимает, как всегда понимал ее. Вкус молока вдруг становится горьким.

– Ему хуже. Я не хотел скрывать это от тебя.

– Так цирюльник сказал?

– Да.

– Он умирает?

Иньяцио молчит.

Перед ним пустота. Нет звуков, нет запахов. И Джузеппины нет, она исчезла, вместо нее какая-то статуя.

Слышны всхлипывания. Метла с шумом падает. Отчаяние вырывается вместе с рыданиямим, слезы текут по лицу, плечи вздрагивают.

Иньяцио давно понял, что, живя рядом с кем-то долгое время, привязываешься к нему. Любишь не человека, а свои представления о нем, чувства, которые он вызывает, даже ненависть. К своим демонам тоже привязываешься.

– Пожалуйста… Не надо… – просит он, обнимает ее, крепко прижав к себе, потому что, кажется, ее тело разрывается на части, так вздрагивает оно от рыданий.

Ее слезы текут по его шее. Он замечает, что тоже плачет. Так они плачут вместе, обнявшись. Но когда слезы прекращаются, он чувствует, как напрягается ее тело. Джузеппина поднимает голову, их губы почти соприкасаются.

Демон, который сидит у него внутри, вот-вот пробудится в его теле.

Сейчас он думает не о брате, не о племяннике – о себе.

Он всегда стоял на шаг позади нее. Если и прикасался к ней, только со всем почтением.

Он может сделать это сейчас, когда Паоло далеко, прикован к постели.

И Джузеппина смущена. Но когда она впивается в него глазами, замешательство проходит. Она гладит его по щеке, проводит пальцами по губам.

На мгновение Иньяцио представляет, что было бы, окажись он на месте Паоло.

Джузеппина была бы его женой, Винченцо – его сыном, этот дом – их домом. Их дни и ночи, дети, которые у них родились бы в Баньяре или здесь, в Палермо. Их маленькая совместная жизнь, в которой они были бы счастливы, или, по крайней мере, спокойны.

Но это не его жизнь.

Джузеппина – жена его брата, а он – предатель. И это – позор.

Он закрывает глаза – ненадолго удержать жизнь, о которой мечтал. Он крепко обнимает ее, прежде чем отпустить, а затем уходит, чтобы не поддаться искушению.

* * *

Через несколько дней Маттия возвращается в Марсалу на фелуке мастера Сальваторе. Иньяцио дал ей денег, Джузеппина одарила долгим объятием. И все-таки Маттия уезжает с тяжелым сердцем, ничто не облегчило ее боль: ни нежность Виктории, ни щербатая застенчивая улыбка Винченцо. Она знает, что ей не суждено увидеть Паоло, своего брата. Она знает, что есть раны, которые не лечит время.

* * *

В комнате удушающий запах болезни, это зловоние не в силах перебить даже свежий весенний воздух. Лимонное дерево тянется к окну. Почуяв первое тепло, в его ветвях трещат цикады.

С порога комнаты Джузеппина смотрит, как грудь Паоло тяжело вздымается и опускается. Она кусает губы. Все в ее жизни стремительно рушится.

Вдруг на плечо ложится рука.

– Вот и я. Старался управиться как можно скорее. – Иньяцио подходит к ней, говорит на ухо: – В лавке я все уладил. Маурицио будет вместо меня, пока… сколько нужно.

Джузеппина его не слышит. Иньяцио это замечает по ее растерянному взгляду.

– Я привез Винченцо. Он играет в саду, побудь с ним немного.

Она с облегчением соглашается.

Она хотела бы заплакать, но не может. Мужа она никогда не любила, и все-таки жаль его. Она горюет не только о нем – о себе тоже, потому что знает: ей будет его не хватать. Пустоту будет нечем заполнить долгие годы.

Она жила с Паоло без любви, бывало, испытывала к нему и ненависть. Она не сможет попросить у него прощения за то зло, которое они причинили друг другу. Паоло переступил порог, за которым не поговорить. Они могли бы поговорить сейчас, но не поговорили. Чувство вины за это останется с ней навсегда. Станет ее земным Чистилищем.

Иньяцио отсылает из комнаты задремавшую в углу горничную. Услышав голос брата, Паоло поворачивает голову. Его глаза лихорадочно блестят.

Иньяцио присаживается на кровать. Он больше не спрашивает брата, как тот себя чувствует. С тех пор как цирюльник зашел в лавку и сказал, что болезнь разрушила легкие Паоло, они отбросили эту лицемерную формальность.

– Ему осталось недолго, – сказал цирюльник.

Иньяцио поблагодарил его, отдал причитающиеся деньги и продолжил работу.

Но Паоло долго сопротивлялся. Сила и упрямство Флорио поддерживали в нем жизнь.

Брат берет его за руку.

– Сегодня горничная усадила меня под лимон. Я закашлялся, пошла кровь, много крови. Пришлось переодеться. – Слова даются ему тяжело. – Говорят, Бог дал, Бог и взял. – Лицо Паоло освещает слабая улыбка. – Всё… всё у меня забрал…

Кашель. Долгий, мучительный. После приступа Паоло снова говорит, голос – как скрип железа по камню.

– Тебе нотариус Леоне сказал, что я составил завещание?

– Да. – Губы Иньяцио, которые он прикрывает платком, пересохли.

Паоло не хватает воздуха. Иньяцио приподнимает ему голову, дает выпить воды. Потом говорит:

– Никто не обидит его, пока я жив. Я нашел учителя, который будет учить Винченцо латыни и прочим предметам вместо Антонино Гальяно, ведь его скоро рукоположат в священники…

Паоло машет рукой, прерывает брата.

– Хорошо, хорошо… – Он сжимает его руку, и Иньяцио чувствует, как мало у брата осталось сил. – Послушай, ты должен стать ему тем, кем я уже не смогу быть.

– Ты знаешь, я люблю его, как родного сына. – Иньяцио накрывает руку Паоло своей.

– Нет. Больше, понимаешь? Ты должен вырастить его. Им всем нужны деньги, а ты должен стать ему отцом. Понял? Отцом.

Он пристально смотрит на брата, словно хочет проникнуть ему в голову.

Это невыносимо. Иньяцио встает. Во дворе Винченцо и Джузеппина играют под лимоном. Он старается говорить медленно, подбирает слова. Не хочет волновать Паоло.

– Я встретил в порту одного из двоюродных братьев Барбаро. Он передал мне сообщение от нашего зятя.

Паоло поднимает слабую руку.

– Боже! Я так много думал про них, про него и Маттию. – Он плачет. – Я понял, что это наказание, которое послал мне Господь. Когда он заболел, я мог бы ему помочь. Это было бы милосердно. Когда приехала сестра, я не захотел повидаться с ней. Бедная… Я оттолкнул ее. – Паоло вытирает глаза. – Ты передашь Маттии, что я ее прощаю? И прошу ее простить меня! Что же я наделал! Дьявол помутил мой разум. Это мое проклятие!

Иньяцио смотрит на брата. Он хотел бы что-то сказать, утешить, но слова не идут из горла, а сердце, кажется, сжалось так, что превратилось в детский кулачок. На лице у брата читается неподдельный страх. Должно быть, он чувствует смерть совсем рядом, если просит прощения, если раскаялся в своей черствости.

Паоло приподнимает голову. Потные волосы прилипли ко лбу.

– Так что? Что просил передать мне Барбаро?

Иньяцио вздыхает. Этот вздох приносит облегчение, выпускает голос на свободу.

– Он говорит, что молится за тебя и желает тебе скорейшего выздоровления.

Непонятно, почему, но эта фраза кажется ему смешной. Он смеется, и брат смеется вместе с ним.

Они смеются, как будто жизнь – это шутка, а чахотка Паоло – лишь фарс, задуманный Создателем, будто можно вернуться назад и все уладить. Но нет, и это самое смешное: все взаправду, привычный мир рушится, рвется.

Смех Паоло превращается в кашель. Иньяцио бежит, протягивает ему таз, в который брат сплевывает сгустки крови и слизи.

Иньяцио обнимает его. Паоло очень худой. Болезнь съела его, оставив лишь кожу да кости, – оболочку, вместилище неукротимого духа, который не хочет сдаваться. Еще нет.

* * *

Когда Винченцо через несколько дней откроет двери, он увидит на пороге человека в черной сутане с фиолетовой столой. Это священник из Оливуццы, дон Сорче. Лицо у него раскраснелось от жары.

– Твоя мать послала за мной. Где она? – спросит он.

– Идемте со мной, скорее, – ответит вместо него подошедшая служанка.

Мальчик увидит, как они исчезают за углом. Из сада, из-за распахнутой двери, доносится запах лета и тепла.

Беги, Винченцо, беги прочь! Он не хочет ничего знать, ничего слышать.

* * *

Иньяцио приходит, когда все уже кончено.

Джузеппина сидит у изножья кровати. Молчит, не плачет. Покусывает костяшки пальцев. В руках у нее четки. Кажется, она где-то далеко, может, так оно и есть.

Взгляд ее неподвижно устремлен на мертвое тело.

– Нужна хорошая одежда, – тихо произносит она.

Иньяцио механически отвечает «да».

– Я поеду на виа Матерассаи, позабочусь о похоронах. Скажу Маурицио Реджо, чтобы закрыл лавку на два дня. – Он делает паузу. – Нужно написать Маттии и нашим родственникам в Баньяре. Винченцо я возьму с собой.

– Мессы. Нужно заказать мессы, отмолить его душу, ведь он раскаялся в том, что причинил сестре столько зла. Он сам сказал мне, когда я меняла ему ночную сорочку после исповеди. И милостыня сиротам. Скажи Виктории, пусть она позаботится об этом. – Голос у Джузеппины глухой, хриплый.

Иньяцио кивает. Задерживает воздух в груди. Дышит, он еще может дышать.

Подходит к телу Паоло. Оно еще хранит тепло: кожа на лице прозрачная; руки, когда-то сильные и мозолистые, теперь как тонкие ветви. Голова и борода побелели.

Протягивает руку, гладит лицо брата. Потом наклоняется, целует покойного в лоб и замирает так, прижавшись губами к его коже. Боль комком стоит в горле.

Он будет помнить это всю жизнь. Поцелуй – это обещание, безмолвная клятва, которую слышат только они с Паоло.

Иньяцио идет из комнаты прочь. Под лимоном его ждет Винченцо.

– Ты попрощался с отцом?

Винченцо не смотрит на дядю. У него в руках щепочка, которую он ломает на мелкие кусочки.

– Да.

– Хочешь еще посмотреть на него?

– Нет.

Иньяцио протягивает руку, Винченцо цепляется за нее. Они идут к стоящему на аллее экипажу.

* * *

Перед лавкой толпится народ, в основном калабрийцы. На пороге Маурицио Реджо обнимает подошедшего Иньяцио, выслушивает его поручения. Вскоре деревянные ставни закрываются в знак скорби.

Иньяцио не укрыться от любопытных взглядов. Одни крестят лоб, другие выражают соболезнования. Он идет вперед, крепко сжав руку ребенка. На пороге их дома тихо плачет Виктория. Она тянется к братишке, целует его, обнимает.

– Теперь у тебя тоже нет защиты, как и у меня, – говорит она.

Винченцо застыл, не произносит ни слова.

Помочь с похоронами пришел Джузеппе Барбаро, один из родственников Эмидио.

– Упокой, Господи, его душу, – говорит он.

– Аминь, – отвечает Иньяцио.

Дома тишина. Орсола ведет Винченцо в комнату, чтобы переодеть в траурную одежду. Из родительской спальни доносится скрип сундука.

Шелест тканей перемежается обрывками фраз. Виктория, Иньяцио, Эмидио.

– Болезнь зашла слишком далеко…

– С миром отошел…

– Нужно заказать гроб, – говорит девушка.

– У лучшего мастера. Петь на мессе пригласим монахов. Он… он был не простым человеком. Мой брат, дон Паоло Флорио. Здесь, в Палермо, благодаря ему наша лавка стала известной.

Внезапно Винченцо все понимает.

Отцовская рука будто ложится ему на плечо. Крепко сжимает его. Борода колет лицо. Суровый взгляд. Руки, насыпающие хину на весы. Запах трав, исходящий от отца.

Покачиваясь, Винченцо идет в родительскую спальню.

Его отец больше не вернется. И в тот момент, когда эта мысль пронзает его, он встречается взглядом с Иньяцио и видит ту же горестную пустоту, какую чувствует сам.

Внезапно она становится бескрайней, невыносимо огромной.

И тогда Винченцо бежит, в глазах стоят слезы, ноги скользят по камням мостовой. Бежит прочь из этого дома, оставляя позади давящую пустоту, пытаясь обмануть себя.

* * *

– Винченцо!

Иньяцио зовет его, а мальчик, кажется, летит по мостовой. Внезапно на виа Сан-Себастьяно он теряет его из виду.

Иньяцио останавливается, хлопает себя по коленям.

– Ну вот, только этого не хватало… – бормочет он. Переводит дыхание. Идет к бухте искать ребенка. В порту многолюдно. Иньяцио уклоняется от знакомых, которые останавливают его, чтобы выразить соболезнования, обходит штабеля готового к погрузке товара.

Обводит взглядом бухту Кала, от церкви Пьедигротта до Ладзаретто. Тень от замка Кастелламаре падает на гавань. Лес мачт и паруса закрывают обзор.