Текст книги "Соблазнительница"
Автор книги: Стефани Лоуренс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Стефани Лоуренс
Соблазнительница
Глава 1
Лондон, Маунт-стрит
3 часа пополуночи, 25 мая 1825 года
Он был пьян. Так пьян – пьянее не бывает. Нельзя сказать, что напиваться вошло у него в привычку, но вчера вечером, или, точнее говоря, сегодня поутру, произошло одно из тех событий, какие случаются только раз в жизни. После восьми долгих лет он получил свободу.
Люсьен Майкл Эшфорд, шестой виконт Калвертон, брел по Маунт-стрит, небрежно помахивая тростью из черного дерева, и губы его изгибались в улыбке неомраченной радости.
Ему было двадцать девять лет, хотя сегодняшний день можно было бы считать первым днем его взрослой жизни, и это был первый день, когда он смог назвать эту жизнь собственной жизнью. И больше того – в отличие от вчерашнего дня он был богат. Баснословно, фантастически – и законно! – богат. Теперь он даже не знал, чего бы ему пожелать. Если бы он не боялся, споткнувшись, рухнуть ничком на тротуар, он пустился бы в пляс прямо здесь, на пустынной улице.
В небе сияла луна; освещая мостовую, она отбрасывала резкие тени от домов. Вокруг простирался спящий Лондон, но в столице даже в такой час не бывает полной тишины: издали доносились искаженные каменными фасадами звуки – позвякивание сбруи, глухой стук копыт и далекий неясный крик. Даже здесь, в самом фешенебельном квартале, в тенях порой таилась опасность, но ему нечего было бояться. Его сознание еще не полностью затуманилось, и, несмотря на опьянение, он старался шагать уверенно. Любой грабитель, выискивающий добычу, увидел бы высокого, изящного, атлетически сложенного господина, крутящего в руках трость, в которой мог быть – и так оно и было в действительности – спрятан клинок, и занялся бы поисками более подходящей жертвы.
Он оставил свой клуб и общество самых близких друзей около часа назад, решив отправиться домой пешком, чтобы проветрить голову после неумеренного потребления самого лучшего французского коньяка. Событие было отпраздновано не в полной мере по той простой причине, что никто из его друзей – и вообще никто, кроме его матери и хитроумного старого банкира Роберта Чайлда, – ничего не знал о его отчаянном положении, в которое его самого и всю семью вогнал его родитель, прежде чем умер восемь лет назад. Из этого кошмара он выбирался в течение целых восьми лет и вот вчера наконец-то выбрался!
Впрочем, его друзья вовсе не представляли себе, что именно он празднует, однако это не помешало им с радостью присоединиться к нему. Они провели долгую ночь, заполненную вином, песнями и простыми удовольствиями, которые дает мужская дружба.
Жаль, что его старинного друга и кузена Мартина Фалбриджа, ныне графа Декстера, не было в Лондоне. Скорее всего Мартин приятно проводит время дома, на севере, упиваясь радостями, которые подарил ему брак, – неделю назад он женился на Аманде Кинстер.
Люк с усмешкой покачал головой, демонстрируя свое превосходство над кузеном, столь малодушно капитулировавшим перед любовью. Добравшись до своего дома, он подошел к широким ступеням, ведущим к парадной двери, – голова у него вдруг закружилась, но это тут же прошло. Он осторожно поднялся по лестнице, остановился перед дверью и порылся в кармане в поисках ключей.
Ключи дважды ускользали из его пальцев, прежде чем ему удалось ухватить их и выудить на свет божий. Зажав в руке кольцо, он перебирал их, стараясь определить, какой же из них ему сейчас нужен. Наконец он нашел ключ, который искал. Крепко ухватив его, он прищурился, нацелился в замочную скважину и… только после третьей попытки попал куда надо; повернув ключ, он услышал, как клацнул механизм замка.
Вернув ключи в карман, он ухватился за ручку и широко распахнул дверь. Занес ногу, переступил порог, и…
Какая-то темная фигура выскочила из черного провала лестницы, ведущей в подвал, – он не ожидал ничего подобного и успел заметить лишь быстрое движение, прежде чем незваный гость, проскользнув мимо него, нанес ему удар в живот. Люк пошатнулся и прислонился к стене.
Это короткое прикосновение, хотя и смягченное одеждой, вызвало в нем бурю чувств, он тут же понял, что за гость поджидал его. Амелия Кинстер. Сестра-близнец молодой жены его кузена, давнишний друг его семьи, которую он знал, когда она еще лежала в колыбели. Он знал также, что она не замужем и обладает несгибаемой волей. Амелия, одетая в плащ с капюшоном, резко затормозила и повернулась к Люку лицом.
Единственное, что не давало ему упасть, была стена, к которой он прислонился. Он стоял, ошеломленный, потрясенный, и ждал, пока утихнет боль от ее удара.
Она раздраженно фыркнула, метнулась к входной двери и захлопнула ее за ним. Лунный свет померк. Люк заморгал, привыкая к темноте. Повернувшись спиной к двери, Амелия смотрела на него, смотрела с негодованием – он это почувствовал.
– Что с вами такое? – прошипела она.
– Со мной?! – Он с трудом оторвался от стены и теперь стоял перед ней, слегка покачиваясь. – Интересно, а что это вы здесь делаете?
Этого он никак не мог взять в толк. Сейчас лунный свет проникал в холл только через верхнее окно, проходя над их головами и падая на бледные плитки пола. В этом рассеянном свете он различал ее овальное лицо с тонкими, изящными чертами, обрамленное золотыми локонами, сбившимися под капюшоном.
Она выпрямилась и, вздернув подбородок, откинула с головы капюшон.
– Мне нужно поговорить с вами наедине.
– Сейчас три часа утра!
– Да знаю я! Я жду вас с часу ночи. Но мне хотелось поговорить с вами так, чтобы об этом никто не узнал, – вряд ли я смогла бы прийти сюда днем и застать вас одного, не так ли?
– Да уж. И по вполне понятным причинам. – Амелия была не замужем, он не женат. Если бы она не стояла у двери, он мог бы поддаться искушению распахнуть дверь и… Он нахмурился: – Вы ведь пришли не одна?
– Конечно, нет. Лакей ждет меня возле дома.
Люсьен поднес руку ко лбу.
– О Боже! – Дело усложнялось.
– Ради всего святого, пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю все о финансовом положении вашей семьи.
Эти слова привлекли его внимание. Она заметила это и кивнула:
– Да, я точно это знаю. Но вам не стоит волноваться, что я кому-нибудь проговорюсь об этом, напротив. Вот почему мне нужно кое-что обсудить с вами наедине. Я хочу сделать вам некое предложение.
У Люка в голове все смешалось – он не знал, что ей сказать. И даже представить не мог, что собирается сказать она.
Амелия не стала медлить. Она набрала воздуха в грудь и быстро заговорила:
– Даже вы не можете не понимать, что я ищу мужа, но все дело в том, что нет ни одного подходящего для меня джентльмена, который имел бы хоть малейшее желание связать себя брачными узами. Я это знаю. Однако теперь, когда Аманда уехала, жизнь в качестве незамужней молодой леди меня угнетает. – Она помолчала. – Это первое. Второе: вы и ваша семья находитесь в стесненном положении. – Она подняла руку, требуя его молчания. – Не нужно разубеждать меня. Последние недели я провела в вашем доме немало времени и в основном общалась с вашими сестрами. Эмили и Энн ни о чем не подозревают, да? Не бойтесь, я ничего им не сказала. Но если внимательно смотреть, по разным мелочам о многом можно догадаться. Я все поняла несколько недель назад и с тех пор неоднократно замечала подтверждения моим выводам. Вы влезли в долги… Нет! Молчите! Выслушайте меня.
Он заморгал, с трудом следя за ее словоизвержением, но пока у него не хватало сил на внятный ответ.
Она взирала на него с обычной суровостью, явно успокоенная тем, что он молчит.
– Я знаю, вы в этом не виноваты – это ваш отец промотал денежки, да? Я слышала, как дамы в высшем обществе толковали: мол, хорошо, что он умер до того, как растратил все ваше состояние. Но на самом-то деле он сначала довел вашу семью до нищеты, а потом уже сломал себе шею, и с тех пор вы с вашей матушкой делаете вид, будто ничего не случилось. – Ее голос зазвучал мягче. – Это можно сравнить с подвигом Геракла, но вы проделали все блестяще – я уверена, что никто ничего не понял. И конечно, я догадалась, зачем вы это делаете: не только ради Эмили и Энн, но и ради Порции и Пенелопы – пристроить их, если станет известно, что они нищие, будет невероятно трудно.
Она на мгновение задумалась и продолжила:
– Итак, второй пункт: вам необходимо, чтобы вы и ваша семья по-прежнему принадлежали к высшему обществу, но у вас нет средств, чтобы вести роскошный образ жизни. Вы несколько лет находились на грани банкротства. Что приводит меня к третьему пункту – к вам.
Она вперила в него взгляд.
– Судя по всему, вы не рассматриваете женитьбу как способ поправить свои денежные дела. Полагаю, вы не хотите обременять себя женой, у которой могут оказаться большие запросы, не говоря уж о том, чтобы в принципе обременять себя женой и связанными с ней обязательствами. Это и есть причина, по которой я хотела поговорить с вами наедине.
Собравшись с духом, она еще выше вздернула подбородок.
– Мне кажется, что мы – вы и я – могли бы достичь взаимовыгодного соглашения. Я получу значительное приданое – более чем достаточное, чтобы восстановить семейное состояние Эшфордов, по крайней мере его хватит на жизнь. Мы знаем друг друга целую вечность и, я уверена, могли бы быстро притереться друг к другу. К тому же я прекрасно знаю вашу семью, и они знают меня, и…
– Вы предлагаете нам пожениться?
Судя по его тону, он был потрясен, и она сердито посмотрела на него.
– Да! И прежде чем вы скажете, что это чушь и бессмыслица, подумайте. Я не жду…
Он не стал слушать, чего она не ждет. Он смотрел на нее в полумраке. Губы ее продолжали шевелиться, вероятно, она что-то говорила. Он пытался слушать, но ум его отказывался воспринимать ее слова. Он застыл, застигнутый врасплох этим невероятным, невозможным фактом.
Она предлагает ему стать его женой.
Если бы упали небеса, он не был бы так поражен. Не ее предложением – своей реакцией.
Он хотел жениться на ней, хотел взять ее в жены.
Минуту назад он и не помышлял об этом. Десять минут назад он презрительно посмеялся бы над этим. Теперь же он просто знал – это была абсолютная, непоколебимая, пугающая своей мощью правда. Странное чувство охватило его, разбудив силы, которые он всегда старательно скрывал за элегантной внешностью.
Он снова сосредоточился и разрешил себе посмотреть на нее – только сейчас он понял, что до сих пор не делал этого. Раньше она была раздражающей помехой, эта женщина, к которой его влекло телесно, но к которой он, учитывая его всегдашнее безденежье, не мог приблизиться даже в мечтах. Он сознательно запретил себе думать о ней, о единственной женщине, к которой, как он понимал, никогда не сможет прикоснуться. Это совершенно невозможно, тем более невозможно, что их семьи связывает дружба.
– …и вовсе не нужно воображать…
Золотые локоны, губы, как бутон розы, гибкое, чувственное тело греческой богини. Синие, как васильки, глаза, темные брови и ресницы, кожа, как самые густые сливки. Он не видел ее в темноте, но память хранила ее облик. И напомнила ему, что за этим женственным изяществом скрываются быстрый ум и сердце, которое никогда не ошибается.
И несгибаемая стальная воля.
Впервые он позволил себе взглянуть на нее как на женщину, которую он может взять. Иметь. Обладать. Настолько, насколько ему захочется.
В одном она права – он вовсе не хотел жениться, не хотел связывать себя семейными узами. Но при этом он хотел ее. Насчет этого у него не было никаких сомнений.
– …незачем знать. Все получится замечательно – нам нужно только…
В этом она тоже права – путь, который она предложила, действительно может привести к цели. Потому что предложение сделала она, и ему нужно только…
– Ну так что?
Ее возглас вырвал его из дебрей размышлений, в которых он окончательно заблудился. Она сложила руки. Она хмурилась. Он не видел этого, но не удивился бы, если бы она постукивала ногой об пол.
Вдруг он осознал, что она стоит так близко, что до нее можно дотянуться рукой.
Ее глаза сузились, блеснув в полумраке.
– Итак, не кажется ли вам, что это хорошая идея – вступить в брак со мной?
Он встретился с ней взглядом, его рука слегка обвела ее подбородок, он поднял пальцем ее лицо. Открыто, неторопливо всмотрелся в ее черты, подумал – что она сделает, если он просто… и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Да. Давайте поженимся.
В ее глазах появилась настороженность. Интересно, что такое она увидела в его лице? Он снова натянул на себя маску, в какой появлялся перед людьми. Улыбнулся.
– Я с величайшим удовольствием, – его улыбка стала шире, – стану вашим мужем.
Он опустил руку и отвесил ей элегантнейший поклон…
Ошибка. Не успел он наклониться, как в глазах у него потемнело.
Он рухнул на пол у ее ног.
Амелия растерянно уставилась на его обмякшее тело – она даже подумала, вот сейчас он поднимется и начнет, шутить. Смеяться…
Он не шевелился.
– Люк?
Ответа не было. Она осторожно обошла его так, чтобы заглянуть в лицо. Его длинные ресницы были как черные полумесяцы, лежащие на бледных щеках. Его брови, лоб и щеки казались странно расслабленными; его губы, длинные, тонкие, так часто складывающиеся в суровую улыбку, были слегка искривлены…
Она разочарованно вздохнула, с шипением выпустив воздух. Пьян! Черт бы его побрал! А она-то собралась с духом, ушла из дома поздно ночью, простояла столько времени на холоде и умудрилась произнести свою отрепетированную речь без единой запинки – а он был пьян?!
Терпение ее уже готово было лопнуть, но тут она вспомнила, что он согласился. Да, согласился. Может, он и нетрезв, но не до такой же степени, чтобы ничего не соображать, – ведь пока он не рухнул, она ничего не заметила, даже предположить не могла ни по его поведению, ни по его словам. Ведь пьяные говорят невнятно, да? Но она знала его голос, его дикцию – речь у него была точно такой же, как и всегда.
Да, то, что он молчал и позволил ей высказаться, не прерывая ее, это, разумеется, необычно, но это было ей на руку. Если бы он, как всегда, подшучивал над ней, придирался к ее доводам, ей ни за что не удалось бы выложить все.
И он согласился. Она слышала это, и, что важнее всего, она уверена, что он сам себя тоже слышал. Пусть сейчас он ничего не сознает, но когда придет в себя – вспомнит. А это единственное, что имеет значение.
Эйфория – ощущение победы – охватила ее. Она это сделала! Глядя на него, она с трудом в это верила – но она здесь, и он тоже, ей это не мерещится.
Она пришла к нему в дом и сделала предложение, и он его принял!
От радости у нее закружилась голова. Рядом, у стены, стоял стул. Она опустилась на него, откинулась назад и принялась рассматривать лежащего Люка.
Вид у него, распростертого на плитках пола, был на редкость безмятежный. Она решила, что это даже хорошо – то, что он пьян, это неожиданная удача, потому что твердо знала, что напиваться до положения риз не в его правилах. Пьянство – это совсем не похоже на Люка; он всегда держит себя в руках. Для этого нужен какой-то действительно редкий повод – большая удача кого-то из друзей или что-то вообще необычное, чтобы он оказался в таком состоянии.
Его длинные руки и ноги замысловато сложились; его лицо казалось спокойным, но вот тело… Она выпрямилась. Если она собирается выйти за него замуж, тогда ей, по-видимому, следует позаботиться, чтобы он не очнулся со свернутой шеей или искривленным позвоночником. Она задумчиво оглядела его. Не могло быть и речи о том, чтобы сдвинуть его с места или оттащить в сторону. В нем было больше шести футов росту, он был широкоплеч и хотя поджар и гибок, но костяк имел типичный для человека его происхождения – тяжелый. Она вспом нила, с каким грохотом он рухнул на пол, и поняла, что ни за что не сумеет с ним справиться.
Вздохнув, она встала, сняла плащ и прошла в гостиную. Звонок был рядом с каминной полкой; она потянула ленту и подошла к двери. Неплотно прикрыв ее, она стояла в темной гостиной и ждала.
Маятник часов отсчитывал минуты. Она уже собиралась вернуться к камину и снова дернуть за ленту звонка, как вдруг услышала скрип двери. В коридоре, ведущем на кухню, мелькнул свет, он становился все ярче и ярче. Потом тот, кто нес его, остановился, ахнул и с приглушенным возгласом бросился вперед.
Амелия видела, как Коттслоу, дворецкий Люка, склонился над своим господином и пощупал у него на шее пульс. Потом он с облегчением выпрямился и внимательно оглядел хозяина. Она надеялась, что он решит, будто Люк находился в гостиной, звонком позвал на помощь, но, не дождавшись ее, выбрался в холл и там упал. Она ждала, что Коттслоу вызовет лакея. Но старик покачал головой, взял трость Люка и положил ее на стол рядом со своей свечой.
Потом дворецкий нагнулся и попытался поднять Люка с пола.
И вдруг Амелия поняла, что по какой-то причине Коттслоу, старый добрый Коттслоу, который души не чаял в Люке и во всем семействе, не желает звать на помощь, не желает, чтобы кто-то узнал, что его хозяин напился. Но это было нелепо – Коттслоу перевалило за шестой десяток, он был маленького роста и фигурой сильно смахивал на шар. Ему удалось приподнять Люка, но удержать тяжелое, непослушное тело он никак не смог бы, особенно поднимаясь вверх по лестнице.
Тяжело вздохнув, Амелия открыла дверь.
– Коттслоу!
Он повернулся, с шипением вьщохнув воздух, глаза у него широко раскрылись. Проскользнув в холл, она жестом велела ему молчать.
– У нас была встреча наедине – мы беседовали, и вдруг он упал.
Даже в полумраке она увидела, как старик покраснел.
– Боюсь, мисс, он малость выпивши.
– По правде говоря, он совершенно пьян. Как вы думаете, вдвоем мы сумеем затащить его наверх? Его комната на втором этаже, да?
Коттслоу был в затруднении – все это ужасно неприлично, – но помощь ему и правда требовалась. А позаботиться о Люке – это его первейшая обязанность. Он кивнул.
– Прямо там, наверху, у самой лестницы. Если только нам удастся дотащить его туда…
Амелия взялась за обмякшую руку Люка и закинула ее на шею. Они с Коттслоу долго топтались на месте, прежде чем им удалось поставить Люка на ноги. Поддерживая его с двух сторон, как мешок с мукой, они повернули к лестнице. К счастью, Люк еще что-то сознавал; когда они добрались до первой ступеньки, он поднял ногу и, поддерживаемый ими, начал подъем наверх, все время оседая и клонясь набок. Амелия старалась не думать о том, что случится, если он снова упадет и покатится вниз. Прижимаясь к нему, поддерживая его, она чувствовала, как крепок и мускулист он под своей элегантной одеждой.
Предугадывать, куда заплетающиеся ноги понесут его в следующий миг, и удерживать всю эту тяжесть от падения – это был такой труд, что и она, и Коттслоу совершенно выдохлись, пока добрались до второго этажа. Предмет их попечения пребывал в беспамятстве, губы у него были блаженно изогнуты, лоб под черными как ночь волосами безмятежен. Глаза он так и не открыл. Амелия была уверена; если они с Коттслоу отпустят его, он опять рухнет на пол.
Поддерживая с двух сторон, Амелия и Коттслоу повели Люка в комнату.
– Сюда. – И Коттслоу потянул его к огромной кровати под балдахином на четырех столбах. Амелия сзади подталкивала его. Они подтащили его к кровати, потом им пришлось его повернуть. В конце концов он встал к кровати спиной.
Оба разом его отпустили. Он стоял, покачиваясь. Амелия положила ладонь ему на грудь и толкнула. Он упал, как подрубленное дерево, на шелковое стеганое покрывало. Покрывало было старое, но очень уютное. Словно подтверждая это, Люк вздохнул и повернулся, зарывшись лицом в его мягкую ночную синеву.
Еще один вздох – и напряжение исчезло из его тела. Он лежал, обмякнув, изогнув в улыбке губы, словно предаваясь приятным воспоминаниям.
И тут Амелия почувствовала, что уголки губ у нее приподнялись. Он был так потрясающе красив! Шелковые завитки черных волос лежали на бледных щеках, руки с длинными пальцами и все его сильное тело покоились в странно невинной дремоте.
– Теперь я сам справлюсь, мисс.
Амелия взглянула на Коттслоу и кивнула:
– Разумеется. – Она повернулась к двери. – Я ухожу. Не забудьте запереть парадную дверь, когда спуститесь вниз.
– Конечно, мисс. – Коттслоу проводил ее до двери и, поклонившись, вывел в коридор. Спускаясь по лестнице, она задавала себе вопрос: что подумал старый славный Коттслоу? Но в любом случае он не из тех, кто распускает слухи, да и все равно очень скоро узнает правду.
Когда они с Люком объявят о своей помолвке.
Это было невероятно – даже если учесть, что такова была ее цель, она все еще не верила, что так легко добилась ее. И в сопровождении лакея, которого она оставила ждать на ступеньках, ведущих в подвальное помещение, она отправилась домой по тихим ночным улицам.
Рассвет был уже близок, когда она проскользнула в дом своих родителей на Аппер-Брук-стрит. Лакей был ее старым другом, который, сам имея любовницу, все понимал – или по крайней мере так ему казалось, – он ее не выдаст. Когда она добралась до своей комнаты, ее охватила такая радость победы, что ей опять захотелось пуститься в пляс.
Быстро раздевшись, она скользнула под одеяло, легла на спину и широко улыбнулась. Она едва могла поверить в это – и все же знала, что это правда. Они с Люком поженятся, и довольно скоро.
Быть его женой, иметь его мужем – пусть это станет реальностью только теперь, но втайне она мечтала об этом многие годы. В начале нынешнего сезона она и ее сестра-близнец Аманда, отчаявшись в судьбе, неизменно подсовывающей им несимпатичных женихов, решили взять дело в свои руки. Каждая составила свой план. План Аманды был прост и прям – она проложила дорожку к Декстеру и на прошлой неделе вышла за него замуж.
У Амелии был другой план. О Люке она думала с самого начала – туманная, но вполне узнаваемая тень, – однако она хорошо представляла себе все трудности, которые ждут ее на этом пути. Зная его с раннего детства, она видела, что он и не помышляет о женитьбе, во всяком случае, не думает о ней ничего хорошего. Он умен и сообразителен – даже слишком сообразителен и слишком умен, чтобы им можно было манипулировать. В общем, по всему выходило, что он именно тот джентльмен, к которому устремлять свое сердце женщине стоит в последнюю очередь.
Учитывая все это, она разделила свой план на несколько стадий. На первой следовало точно решить, кто из джентльменов ей подходит – кто из всех приличных членов высшего общества, независимо от того, думает он о женитьбе или нет, нужен ей больше всех остальных.
Поиски снова привели ее к Люку – он, и только он, ее интересовал. Вторая стадия плана состояла в том, чтобы добиться от него того, что ей было нужно.
Это обещало стать нелегким делом. Она знала, чего хочет – брака, основанного на любви, на общности интересов, партнерстве, которые простирались бы дальше и глубже, чем внешняя канва супружеской жизни. В конечном счете семья – не просто связь двоих, это вообще новая общность.
Именно этого она и жаждала. Как убедить Люка согласиться с ее планами, как заставить его разделить ее надежды?
Новая стратегия – та, которую он не разглядит сразу и не отбросит, – была просто необходима. Она поняла, что заставить его сначала жениться на ней, а уж потом ее полюбить – единственный путь к победе, но как добиться первого без второго, она не знала. Неожиданно она заметила некую странность в нарядах Эмили и Энн. После чего, приглядевшись внимательнее, она обнаружила множество более мелких деталей, пока не уверилась в том, что Эшфорды стеснены в средствах.
У нее самой средств хватало с лихвой; ее немалое приданое после свадьбы перешло бы к ее мужу.
Она проводила долгие часы, репетируя свои аргументы, сражая его наповал очевидными фактами, уверяя его, что их брак станет браком по расчету, что она не станет висеть у него на шее, что она позволит ему идти своим путем, коль скоро ей будет позволено идти своим. Все это, разумеется, было ложью, но ей приходилось хитрить – она ведь имела дело с Люком и без этой лжи не видела никаких шансов надеть на палец его кольцо, а это было ее главной целью.
Целью, которую она уже почти осуществила. Мир за ее окном начал оживать. На сердце у нее полегчало, со сладким чувством своей правоты, удовлетворения и торжества она закрыла глаза. И попыталась обуздать свою радость. Добиться согласия Люка на свадьбу – это еще не конец, это только начало, первый действенный шаг из ее долгосрочного плана. Ее план – претворить свою самую заветную мечту в реальность.
Пока что она поднялась на одну ступень – на одну высокую ступень – к своей цели.
Спустя пять часов Люк открыл глаза и вспомнил с ужасающей ясностью все, что произошло в парадном холле его особняка. Все, вплоть до своего неразумного поклона, а вот после этого он почти ничего не помнил. Он нахмурился, стараясь проникнуть сквозь туман, окутывающий эти последние мгновения, и извлек на свет божий неясное ощущение: Амелия, теплая, мягкая, женственная, прижимающаяся к его боку. Он вспомнил прикосновение ее руки к его груди…
И вдруг он осознал, что лежит под простынями голый.
Его воображение разыгралось, готовое дать себе волю, но его отвлек тихий стук в дверь. Дверь приоткрылась, впустив Коттслоу.
Люк кивнул ему и подождал, пока дворецкий закроет дверь, после чего сурово вопросил:
– Кто уложил меня в постель?
– Я, милорд. – Коттслоу сжал руки, глаза у него были настороженные. – Если вы помните…
– Я помню, что здесь была Амелия Кинстер.
– Это так, милорд. – Коттслоу явно испытал облегчение. – Мисс Амелия помогла вам подняться наверх, а потом ушла. Вам сейчас что-нибудь нужно?
Облегчение, которое испытал Люк, было ни с чем не сравнимо.
– Только воды для умывания. Я сейчас спущусь к завт раку. Сколько времени?
– Десять часов, милорд. – Подойдя к окну, Коттслоу раз дернул шторы. – Мисс Фоллиот прибыла и завтракает с мисс Эмили и мисс Энн. Ее светлость еще не спустились вниз.
– Прекрасно. – Люк улыбнулся. – У меня есть хорошая новость, Коттслоу. Не к чему и говорить, что об этом не должен знать никто, кроме вас и миссис Хиггс, если вы будете столь добры передать ей это.
Лицо Коттслоу, до того хранившее типичную для дво рецкого невозмутимость, посветлело.
– Ее светлость мне по секрету шепнули, что дело как будто пошло на лад.
– Именно так – наша семья снова на плаву. Мы перестали быть нищими, и больше того – наше финансовое положение таково, каким ему и следует быть и каким мы изображали его все эти годы. – Люк встретился с твердым взглядом карих глаз Коттслоу. – Нам больше не придется лгать.
Лицо дворецкого просияло.
– Хорошее дело, милорд! Я так понимаю, что какое-то из ваших рискованных капиталовложений оказалось успешным?
– Чрезвычайно успешным. Даже старый Чайлд изумился, до какой степени успешным. Это сообщение я получил вчера вечером. Тогда я не мог поговорить с вами, но мне хотелось сказать и вам, и миссис Хиггс, что сегодня я расплачусь с вами обоими за все то время, когда вам не платили жалованье. Без вашей преданной поддержки мы ни за что не продержались бы эти восемь лет.
Коттслоу покраснел и застенчиво произнес:
– Милорд, ни миссис Хиггс, ни я не торопим вас с деньгами…
– Да, вы были весьма терпеливы. – Люк обезоруживающе улыбнулся. – Мне доставит большое удовольствие, Коттслоу, наконец-то расплатиться с вами так, как вы оба этого заслуживаете.
Получив такую характеристику, Коттслоу снова покраснел и согласился с намерениями своего господина.
– Если вы оба придете в мой кабинет в двенадцать часов, вас буду ждать чеки.
Коттслоу поклонился.
– Спасибо, милорд. Я передам ваши слова миссис Хиггс.
Люк кивнул и смотрел, как Коттслоу выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь. Опустившись на подушки, он некоторое время с благодарностью и признательностью размышлял о своем дворецком и экономке, которые преданно поддерживали его семью в трудное время.
Отсюда его мысли переместились к перемене его обстоятельств, к его новой жизни… к событиям прошлой ночи.
Проинспектировав свое физическое и умственное состояние, он убедился, что с ним все в порядке. Кроме легкой головной боли, никакие последствия минувшей ночи его не беспокоили. Крепкая голова – единственное, что досталось ему от его расточительного предка. Впрочем, это полезная вещь. В отличие от остального наследства его отца.
Пятый виконт Калвертон был франтоватым, обходительным бездельником, единственным вкладом которого в семью были его удачная женитьба и шестеро детей. В сорок восемь лет он сломал себе шею, оставив Люку, которому тогда был двадцать один год, в наследство поместье, которое, как выяснилось, было заложено и перезаложено. Ни Люк, ни его мать понятия не имели, что семейные сундуки давно пусты. Проснувшись в одно прекрасное утро, мать и сын обнаружили, что они не просто бедняки, но бедняки, по уши увязшие в долгах.
Фамильные владения процветали и приносили доход, но все съедали долги. На жизнь вообще ничего не оставалось.
Над семьей нависла угроза банкротства и переселения в Ньюгейтскую долговую тюрьму. Люк, забыв о гордости, обратился к единственному человеку, который при желании мог их спасти. Роберт Чайлд, банкир, пожилой человек, принадлежащий к высшему обществу, почти удалился от дел, но сохранил свою хватку – никто лучше его не знал все лазейки в финансовом мире.
Он выслушал Люка, день размышлял, потом согласился помочь – поработать, как он выразился, его финансовым наставником. Люк был обрадован и удивлен, но Чайлд пояснил, что соглашается лишь потому, что рассматривает возможность спасти его семью как вызов обществу, как нечто, что слегка его развлечет в преклонные годы.
Люка не интересовало, чем руководствовался банкир, он был от души ему благодарен. Так началось то, что он считал теперь своим ученичеством в мире финансов. Чайлд оказался строгим, но на редкость сведущим наставником. Ученик же, следуя его советам, медленно, но верно продвигался к победе, сокращая размеры огромного долга, который грозил будущему их семьи.
К тому же он, его мать и Чайлд пришли к решению, что никоим образом, даже в мелочах, нельзя дать кому-нибудь повод заподозрить их в бедности, в какой сейчас находится семья. Надо сказать, что Люк и его матушка с радостью согласились бы на некоторые послабления, но Чайлд не шел ни на какие уступки – даже едва заметного запаха нищеты было бы достаточно, чтобы кредиторы насели на них. Если их тайна станет известна, то шаткий карточный домик, который они с Чайлдом так старательно возводят, чтобы оградить семью от кредиторов, тут же рассыплется в прах.
Изо всех сил стараясь сохранять видимость богатства, – даже счета их поначалу подписывал сам Чайлд, – им удавалось сохранять свое положение в свете. И год за годом их финансовое положение улучшалось.
