Текст книги "Роза в цвету"

Автор книги: Стефани Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

При виде вошедшего улыбка Роуз, как Дункан и ожидал, стала шире; она выпрямилась, немало обрадовав его.

– Дункан Совершенный? Именно вы-то нам и нужны.

Повелительным жестом она велела ему подойти. С запозданием насторожившись, Дункан подчинился. Его так и подмывало уйти; он бы ушел, не будь здесь Пинквика; Дункан привык не доверять этому особому блеску в глазах Роуз.

– Джереми не умеет играть, а я не могу ему показать, как это делается, – он левша. – Говоря это, Роуз подошла к стойке с киями и взяла еще один. Потом она повернулась и, склонив голову набок, посмотрела на Дункана. – Если мы с вами проведем показательную игру, Джереми поймет, как это делается.

Потом глаза ее блеснули.

– Вы готовы?

Дункан стиснул зубы; не успев подумать, он уже подошел к ней. Потом подумал, но это уже было ни к чему – не мог же он не принять ее вызов.

Посмотрев на нее, Дункан взял кий.

– Как будем играть?

Она улыбнулась, и ямочки на щеках заиграли.

– Как обычно.

Они начали игру; он знал, что она играет хорошо, – сам научил ее когда-то давным-давно, когда она еще не вызывала в нем такого возбуждения. А теперь… он смотрел через стол, как она наставляет кий, и напоминал себе, что нужно дышать.

Она загнала в лузу два шара, потом обошла вокруг стола, перегнулась, тонкая ткань платья обрисовала роскошные полушария ее грудей. Во рту у Дункана стало сухо, как в пустыне.

Роуз промахнулась и весело выбранилась; заставив себя смотреть на шары, Дункан подошел к столу, чтобы ударить. Роуз прислонилась боком к столу. Дункан низко нагнулся. Он сжал зубы и сосредоточился на шаре, стараясь не ощущать аромата ее духов и того неуловимого запаха, который принадлежал ей, и только ей. Этот запах проникал в самый мозг.

Руки дрожали, все внутри сжалось.

Дункан промазал.

Роуз подняла брови:

– Хм. – Она исподволь бросила на Дункана вызывающий, взгляд. – Вы, должно быть, мало практиковались в Лондоне.

Она обошла вокруг стола и выбрала шар, а когда наклонилась над кием, то краем глаза увидела, каким напряжением охвачен Дункан. Нахмурившись, она прицелилась, удивляясь его реакции. Она ведь еще не дразнила его, так почему же он так напряжен?

Загнав в лузу три шара, она поняла причину его напряжения, но все равно это не имело смысла. Дункану тридцать пять лет; можно не сомневаться, он за свою жизнь не раз видел женские груди. У нее гораздо больше оснований притязать на звание монашенки, чем у него на звание монаха. Но вывод напрашивался сам собой.

Интересно, что Джереми, несмотря на внимание, с которым он следил за игрой, не выказывал признаков такой же впечатлительности.

Это открытие показалось ей любопытным и совершенно очаровательным.

Она одержала над Дунканом блестящую победу.

Роуз часто говорили, что она впадает в грех любопытства. Раньше это замечание никогда ее не останавливало, не остановит и теперь. Но количество собравшихся в доме гостей и соответствующая этому количеству длина обеденного стола не позволили ей не впадать в свой постоянный грех до тех пор, пока джентльмены не присоединились к дамам в гостиной, закончив ритуальное поглощение портвейна.

Ее жесткое намерение и дальше испытывать неожиданную и удивительную возбудимость Дункана получило, к ее удивлению, помощь и поощрение со стороны Клариссы Эдмонтон. Эта девочка – Роуз не могла назвать ее как-то по-другому, такой юной она казалась – взяла ее под руку, как только появились джентльмены, и повела прямиком к Дункану.

Кларисса мило улыбнулась; улыбка Роуз обещала нечто совсем иное.

– Я подумала, что нам нужно решить, чем мы займемся завтра, – с невинным видом предложила Кларисса.

Дункан посмотрел на нее, лицо у него было непроницаемое. Потом он взглянул на все еще не занавешенные окна, через которые было видно озеро со скалистыми вершинами на заднем плане.

– Спускается туман, скорее всего будет дождь. Не самая хорошая погода для прогулок верхом.

– Ах, – Кларисса проследила за направлением его взгляда. – Но я не имела в виду… – И, обернувшись, она улыбнулась Дункану. – Признаюсь, я не очень хорошо езжу верхом. А окрестный пейзаж немного мрачен, вам не кажется? Вот я и подумала – а что, если нам поиграть в шарады или устроить музыкальное утро, попеть немного?

Она подняла глаза на Дункана. Лицо ее выражало милое нетерпение. Роуз прикусила язык, проглотила смех и с таким же нетерпением посмотрела на Дункана – она, затаив дыхание, ждала его реакции.

Губы у него стали тонкие, лицо жесткое, но голос прозвучал по-прежнему любезно.

– К сожалению, завтра утром меня ждут неотложные дела. Придется вам извинить меня. – Он поднял глаза на Роуз и Джереми. – Но без сомнения, другие с радостью присоединятся к вам.

Роуз это совершенно не устраивало.

– На самом деле, – промурлыкала она, поймав взгляд Дункана и понимающе улыбнувшись, – мне кажется, леди Гермиона намеревается призвать нас к музицированию прямо сейчас.

Эти слова оказались пророческими. Все четверо посмотрели на леди Гермиону. Она заметила это и властным жестом поманила их к себе. Рядом с ней сидела в кресле миссис Эдмонтон.

– Кларисса, дорогая, ваша матушка только что рассказала мне, как замечательно вы играете на фортепьяно, я очень люблю хорошее исполнение. Право, я должна просить вас доставить всем нам удовольствие – сыграть две-три вещицы, чтобы оживить вечер.

– Ах… ну что вы, – вспыхнув, запротестовала Кларисса. Понуждаемый взглядом матери, Дункан любезно присоединился к ее просьбе:

– Общество будет польщено. – Он предложил Клариссе руку. – Пойдемте, я открою фортепьяно.

Кларисса одарила его чрезмерно милым взглядом; Дункан с безразличным видом повел ее к фортепьяно, которое стояло между двумя высокими окнами, выходящими на террасу. Он усадил Клариссу на табурет, Джереми открыл крышку, а Роуз подала пачку нот. Гости нетерпеливо собрались вокруг них, передвигая стулья и кресла так, чтобы было лучше видно. Просмотрев ноты, Кларисса выбрала две вещи; Роуз положила остальные ноты на крышку, потом присоединилась к Джереми и Дункану, сидевшим сбоку.

Слегка нахмурившись, Кларисса передвинула табурет, просмотрела ноты, потом снова передвинула табурет. Наконец она положила пальцы на клавиши.

И заиграла.

Игра ее была совершенной, как и следовало ожидать.

Спустя три минуты две тетки Дункана возобновили разговор, тихо перешептываясь. Рядом с Роуз поерзал Джереми – раз, другой, потом он выпрямился и, пробормотав «Прошу прощения», отправился изучать шкафчик, заполненный дрезденскими миниатюрами.

Роуз, столь же неравнодушная к хорошей музыке, как и леди Гермиона, хотела сосредоточиться, но не смогла. Игра Клариссы была технически безупречна, но эмоционально бессодержательна. Каждая нота исполнялась правильно, но ни души, ни сердца не было в ее исполнении; ни единым чувством она не могла оживить музыку.

Подчиняясь неизбежному, Роуз перестала слушать и позволила звукам проплывать мимо ушей; она бросила взгляд на гостей, большая часть которых уже отвлеклась от игры, потом на Дункана, стоявшего рядом.

Как раз вовремя, чтобы заметить, как он подавил зевок.

Роуз едва удержалась от усмешки и придвинулась к Дункану:

– Скажите честно, вы ведь не собираетесь жениться на ней?

Он сквозь зубы ответил:

– Не лезьте не в свое дело.

Тут уж Роуз не стала скрывать усмешку; у Дункана лицо стало еще суровее. Роуз отвела взгляд, устремила его в противоположный конец комнаты – первая пьеса подходила к предпоследнему крещендо. Роуз с умыслом прошла очень близко от Дункана и направилась к креслу леди Гермионы.

Она услышала, как Дункан резко, со свистом, втянул в себя воздух, ощутила, как внезапно напряглись его мускулы грубо и сильно.

Слегка скривив губы, Роуз направилась прямиком в безопасное общество его матери; подойдя к креслу, она кивнула леди Гермионе, потом повернулась и с невинным видом обвела взглядом комнату, старательно избегая Дункана, который все еще напряженно стоял у стены.

Краешком глаза Роуз увидела, что руки у него сжаты в кулаки, что он следит за ней взглядом; он буквально не сводит с нее глаз. Кажется, он представляет себе, как будет душить ее, как сомкнет свои длинные сильные пальцы у нее на шее; именно такие желания обычно вызывали в нем ее поддразнивания.

Роуз очень удивилась, когда он выпрямился и, разжав кулаки, направился к ней.

Она слегка нахмурилась; когда она дразнила Дункана, он, как правило, избегал ее. Он убегал, она преследовала – это происходило обычно так.

Но не на этот раз.

Когда Кларисса закончила первую пьесу, Дункан подошел к Роуз и остановился прямо у нее за спиной. Походка казалась небрежной, но Роуз ощущала его напряженность, ощущала контролируемую стальную силу в каждом движении.

Кларисса взяла последние аккорды, потом убрала руки с клавиатуры. Все вежливо захлопали, Роуз хлопала рассеянно. Дункан хлопал медленно, тихо, прямо за ее правым плечом – у нее создалось отчетливое ощущение, что он аплодирует ее представлению, а не игре Клариссы.

Одарив общество прилично скромной улыбкой, Кларисса посмотрела на мать, потом на леди Гермиону, а потом на Роуз и Дункана. Роуз ободряюще улыбнулась ей, Кларисса снова повернулась к фортепьяно и заиграла вторую пьесу.

Роуз старалась дышать, старалась не обращать внимания на тиски, которые снова сжали ей легкие. Чувства бешено трепетали, ее состояние больше всего походило на панику, мысли были полностью сосредоточены не на музыке, а на Дункане, стоявшем так близко, так неподвижно, так безмолвно.

Первый прилив жара, охвативший шею и плечо, выступающее из открытого платья, застал Роуз врасплох. Она слегка нахмурилась, потом, остыв, согнала с лица хмурое выражение.

Ощущение жара вернулось мгновение спустя – более горячее, более сильное, охватившее на этот раз пространство от плеча до груди над глубоким декольте.

Теперь настала ее очередь быстро втягивать в себя воздух и задерживать его, она чувствовала на себе взгляд Дункана. Дункан был…

Роуз мысленно выбранилась и стиснула зубы, почувствовав, как сквозь нее, разжигая пламя, прошло странное ощущение…

В отчаянии она стала искать утешения. Леди Гермиона сидела перед ней и ничего не видела, гости постарше были заняты болтовней. Даже Джереми бросил Роуз. Теперь он был погружен в дискуссию с мистером Эдмонтоном.

Дункан пошевелился и придвинулся еще ближе.

У Роуз задрожали колени. Она схватилась за спинку кресла, потому что голова вдруг закружилась так, как никогда еще не кружилась.

Пьеса была короткая, и Кларисса доиграла ее быстро. Она отвела взгляд от клавиатуры – и Роуз была спасена. Все зааплодировали, Роуз обрела способность дышать, освободившись от пристального взгляда Дункана.

Он отошел от нее, сразу же к ней подошла Кларисса в сопровождении Джереми. Прежде чем Роуз успела собраться с мыслями, Дункан обернулся и улыбнулся ей и леди Гермионе своей обычной ленивой улыбкой:

– Не будет ли Роуз так добра сыграть нам что-нибудь?

Леди Гермиона немедленно повернулась и ласково улыбнулась Роуз.

– И верно. Роуз, милочка, я не слышала вашей игры целую вечность – будьте добры.

Обычно, заметив ловушку, Роуз была в состоянии понять, как из нее вырваться, но когда остальные повернулись и присоединились к просьбам хозяйки дома, Роуз пришлось улыбнуться и милостиво согласиться. Она взглянула на Джереми:

– Не поможете ли вы переворачивать страницы?

Она обратилась к нему с этой просьбой только для того, чтобы Дункан не маячил у нее за плечом, пока она будет играть. В противном случае ее пальцы непременно запутались бы. Если таков был его план, значит, она разрушила его замыслы.

С едва скрываемой гордостью Джереми подвел Роуз к табурету. Дункан, держа под руку Клариссу, пошел следом, но медленнее. Роуз быстро выбрала пьесу – сонату, одну из тех, которые любит леди Гермиона. Роуз поставила ноты на пюпитр, Джереми занял место рядом с ней.

Она глубоко вздохнула, потом положила пальцы на клавиши и расслабила их. Она смотрела в ноты, но играла по памяти; ноты ей были не нужны.

Дункан провел Клариссу вокруг фортепьяно; теперь они стояли прямо перед Роуз и смотрели, как она играет.

К большому облегчению, музыка пришла на помощь, она послужила щитом, и Роуз целиком погрузилась в нее. Зазвучала прекрасная, западающая в память мелодия, она обвилась вокруг Роуз, а потом окутала своим волшебством. И Роуз опустила веки и отдалась музыке, отдалась очарованию девственной природы.

Ни звука не было слышно в комнате, ни кашель, ни шарканье не нарушали волшебства. Роуз держала всех собравшихся в плену, без всяких усилий укрощая силу, с которой Кларисса, при всем ее техническом совершенстве, не могла совладать.

Для Дункана, чьи глаза были устремлены на Роуз, сравнение было неизбежным. Роуз не думала, не взвешивала, она отдавала свое сердце и душу; она играла с эмоциональным самозабвением, которое было ее неотъемлемой частью, частью той Роуз, которую он знал буквально с самого рождения. Это открытие произвело на Дункана сильнейшее впечатление.

Он стиснул зубы, все в нем было стиснуто, непреодолимое желание охватило его. Он хотел ее – жаждал, – подстегиваемый твердой уверенностью, что Роуз и любить будет точно так же. Всей душой и сердцем. С полным самозабвением.

Он втянул в себя воздух и понял – этого недостаточно, чтобы смирить внезапное биение крови. Он попытался отвести от нее глаза и не смог. Помимо воли глаза наслаждались ею – богатством волос, свернутых кольцом, теплой кремовой кожей, мягкими, манящими изгибами, так соблазнительно обтянутыми янтарным шелком.

Как зачарованный, Дункан позволил своему взгляду задержаться на ней и дальше. Ресницы у Роуз дрогнули. Похоть снова взыграла в нем. Мысленно выругавшись, он постарался отвести глаза. Они находились в гостиной его матери под взглядами более чем тридцати родственников, под взглядами его больше не предполагаемой невесты и ее родителей, предполагаемого мужа Роуз и ее отца.

Она доводит его до безумия, но впервые за всю жизнь виновата в этом не только она.

Дункан терпел, стиснув зубы.

Наконец соната подошла к концу. Роуз красиво взяла последний аккорд; по комнате пронесся вздох. Она сняла руки с клавиш, общество вернулось к жизни.

Вернулась к жизни и Роуз. Радуясь, что не покраснела сразу же, она улыбалась, глядя вокруг себя, глядя на что угодно, кроме Дункана. Ей даже удалось обменяться нежным взглядом с Клариссой.

– Роуз, милочка!

Роуз повернулась на табурете и оказалась лицом к лицу с леди Гермионой, которая улыбалась с умоляющим видом.

– Если можно, дорогая, – «Песнь ворона». Вас четверо, вы можете это спеть.

Роуз заморгала, потом кивнула:

– Да, конечно. – Снова повернувшись к фортепьяно, она посмотрела на Джереми: – Вы ее знаете?

Потом она охватила взглядом и Клариссу; и Кларисса, и Джереми кивнули. Дункана Роуз не стала спрашивать – любимая песня его матери впечаталась ему в голову так же, как и ей. Краешком глаза, которым Роуз старалась не упустить Дункана, она видела, как он пошевелился, обошел вокруг фортепьяно и встал слева. Кларисса подошла к ней справа и встала рядом с Джереми.

Роуз положила руки на клавиши. Если Дункан опять начнет с вожделением пялиться на ее грудь, она его ударит. Через мгновение началось вступление. Все запели вовремя и неплохо справились с первым стихом; все четыре голоса звучали слаженно. У Джереми был приятный тенор, сдержанный и легкий; сопрано Клариссы было тонким и пронзительным, слегка дрожащим на высоких нотах.

Певческий голос Дункана была таким, каким Роуз его помнила, – глубокий баритон, богатый и сильный, в котором время от времени звучал рокот морского прибоя. Роуз ни за что на свете не могла запретить собственному голосу – теплому контральто – соединяться, переплетаться, взлетать вверх в лад с его голосом, а потом войти с ним в унисон.

Они певали эту песню вместе, в этой самой комнате много лет назад. Поскольку теперь на воспоминания наложились новые переживания, Роуз могла услышать произошедшие перемены – новую глубину и силу в голосе Дункана, более мягкие, более округлые, более чувственные тона своего голоса, их голоса сливались и словно ткали такой прекрасный, богатый, неотразимый звуковой гобелен, какого им никогда не удавалось создать раньше.

Она сосредоточилась на нотах. Когда они начали последний стих, их голоса стали ведущими, они звучали сильнее, более увереннее, более тверже, чем у Джереми и Клариссы.

Они взяли заключительную ноту, а потом согласно дали ей стихнуть.

Слушатели разразились аплодисментами.

Роуз рассмеялась; улыбаясь, она подняла глаза – и встретилась взглядом с Дунканом. Губы у него кривились, но глаза не смеялись – взгляд их был сосредоточен на ней. Дрожь пробежала по телу, Роуз сказала себе, что виной тому просто оживление да еще одышка. Поворачиваясь к Джереми, она крутанулась на табурете и встала.

И пошатнулась, так сильно закружилась у нее голова.

И Дункан оказался рядом, подхватил ее, загородил от взглядов. Его пальцы схватили ее за локоть – и прожгли, как клеймо. Подняв взгляд, она оказалась в ловушке его глаз, в их холодной синеве, которая теперь пылала миллионом крошечных огненных языков.

Огненных языков?

Роуз заморгала и отвернулась. Она никогда не видела огня в глазах Дункана. Взяв себя в руки, она опять посмотрела ему в глаза.

Он встретил ее взгляд с видом незамутненной невинности.

Никакого огня в его глазах не было.

Роуз страшно захотелось посмотреть на него, прищурившись. Но она сдержалась и обуздала свое любопытство; высвободившись, она напустила на себя беспечный вид – совершенно фальшивый – и скользнула прочь. Стараясь не замечать, как быстро бьется сердце.

Глава 2

Предсказание Дункана сбылось в точности; на другой день погода была серая, и моросил мелкий дождь. Горы окутались тонкой дымкой тумана, усиливая ощущение отрезанности от всего мира.

Глядя в окно гостиной, Роуз впивала в себя пейзаж, атмосферу этого места, глубокое ощущение покоя. Позади нее, в уютной гостиной, собрались дамы, чтобы провести утро в приятном обществе, некоторые время от времени делали несколько стежков на своем вышивании, другим было лень даже притворяться, что они работают. Негромкий разговор плыл по комнате – совсем как облака за окнами.

Для Роуз это было приятное общество; все присутствующие, кроме Джереми и Эдмонтонов, знали ее много лет, большинство – с самого рождения. За утро она уже поговорила с каждой из шести теток Дункана, внимательно выслушав рассказы о деяниях его двоюродных братьев и сестер. Дамы постарше обменивались светскими слухами, в основном касающимися эдинбургского общества, добавляя к разговору кое-какие имеющие отношение к делу рассказы из лондонской жизни. Подобные рассказы Роуз мало интересовали; честно говоря, общество ее вообще мало интересовало.

Слева от себя, на некотором расстоянии от дома, она увидела группу джентльменов, направляющихся на прогулку по дороге, которая вела к озеру. Среди них был ее отец. Был и Джереми – трудно было его не заметить; он один из немногих оделся в совершенно новую войлочную шляпу и плащ с несколькими пелеринами. Несмотря на свое родство с герцогом Пертом, Джереми всю жизнь прожил в Эдинбурге.

Роуз сразу же вспомнила, зачем приехала в Баллинашилз именно сейчас, в одно время с ним. Он хочет на ней жениться. Когда тебе двадцать семь лет, когда ты отвергла множество предложений, нельзя с веселой улыбкой отмахнуться от такого претендента на твою руку, как Джереми. Он заслуживает того, чтобы подумать. Он ей действительно нравится. Вполне можно представить, как она устраивает с ним дом.

Он будет добрым и внимательным мужем, в этом нет сомнений, и все же…

Она ответила Дункану правду: она не вышла замуж потому, что еще не встречала человека, женой которого хотела бы стать. У нее были вполне определенные представления о том, что она почувствует, если появится тот, кто ей нужен, – что ее подхватит некая сила, более мощная, чем собственная воля. Много лет она объясняла, что этого не происходит потому, что она очень своенравная, очень волевая. Никто, в том числе и Джереми, не вызвал у нее таких чувств, но в двадцать семь лет нужно трезво смотреть на свои возможности. Вот что привело ее сюда.

Приглашение леди Гермионы было большой удачей, оно дало Роуз повод пригласить Джереми в Баллинашилз – в единственное место в мире, где она чувствует себя самой собой. Сильной и уверенной. Если и есть какая-то возможность, что они с Джереми могут составить пару, она поймет это здесь, в Баллинашилз.

Роуз покорно улыбнулась. Она обещала Джереми, что даст ему ответ в Иванов день, но уже приняла решение: здесь Джереми произвел на нее меньшее впечатление, чем в бальных залах Эдинбурга. Не он вызвал у нее интерес, не он стал средоточием ее внимания.

Невидящим взором целых пять минут она смотрела в окно, прежде чем осознала, куда устремились ее мысли. К кому они устремились.

Дункан Совершенный.

Он всегда с легкостью завладевал ее вниманием – завладел им и теперь. Ее всегда интересовало, чем он занимается, о чем думает, чего добился, – и теперь, после двенадцатилетнего отсутствия в ее жизни, он снова заинтересовал ее.

Но после вчерашнего вечера этот интерес сдерживался осторожностью. Он серьезно взволновал Роуз. Ложась в постель, она пообещала себе, что будет избегать его до конца своего пребывания в Баллинашилзе. Он изменился. Это был уже не тот мальчик, которого она любила дразнить, не юноша, над которым она совершенно безнаказанно подшучивала. Ни мальчик, ни юноша никогда не давали ей сдачи; теперешний Дункан дал. При помощи какого-то оружия – она не совсем поняла, что это за оружие, – от которого, судя по всему, у нее нет способов защититься.

А это совершенно несправедливо.

Сегодня утром Роуз скучала. Подтрунивание над Дунканом всегда вносило в ее жизнь какой-то интерес; она всегда чувствовала волнение в его присутствии. Как вчера вечером. Роуз устремила взгляд на затянутые облаками горные вершины. Возможно, ей просто нужен некоторый опыт, чтобы привыкнуть к тому волнению, которое возбуждает в ней Дункан.

Обычно при столкновении с каким-то испытанием она шла ему навстречу, старалась справиться с ним. Тридцатипятилетний Дункан, конечно, представляет собой новое испытание, но, похоже, единственное, что ей нужно сделать, – это встретиться с ним лицом к лицу. Тогда она преодолеет свою глупую впечатлительность, преодолеет ту взволнованность, которую почувствовала вчера.

И будет дразнить его, как привыкла.

Разумеется, учитывая, что они уже не дети.

Роуз посмотрела туда, где в кресле сидела Кларисса, погруженная в вышивание, – единственная женщина в комнате, действительно поглощенная работой, истинное воплощение благовоспитанной барышни.

Роуз не из тех, кто вмешивается в чужую жизнь, но Кларисса явно не годится Дункану в жены. Если он еще не понял этого, то поймет, так что она может дразнить его с чистой совестью. И хотя в более широком кругу ее поддразнивание можно расценить как нечто большее, собравшиеся здесь поймут, что в этом нет ничего особенного, – они с Дунканом всегда так обращались друг с другом.

Острые воспоминания о том волнении, которое охватило ее вчера вечером, резкое, жаркое напряжение, которое возбудило ее нервы, мелькнули в голове и поманили к себе. Отойдя от окна, Роуз подошла к леди Гермионе, сидевшей в кресле. Ее милость вопросительно подняла глаза.

– Мне нужно как-то развлечься. – Роуз простодушно улыбнулась. – Я пойду возьму какую-нибудь книгу.

Улыбка леди Гермионы была совершенно невозмутима.

– Пожалуй, милочка, это превосходная мысль.

Дункан был погружен в счета, когда отворилась дверь библиотеки. Решив, что это кто-то из гостей пришел взять книгу, он не оторвался от работы. Потом понял, что это за гость, и поднял голову – очень быстро.

Сердце у него замерло только на мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы осознать опасность. Роуз почувствовала его взгляд; она повернула голову и насмешливо улыбнулась. Потом изящной походкой прошла вдоль стены с книжными шкафами, легко проводя пальцами по корешкам.

Дункан сжал зубы, поерзал на стуле и попытался не думать о том, каково это, если кончики этих пальцев прикоснутся к его голой груди. Роуз была одета в утреннее платье из муслина; ткань с любовью облегала ее бедра. Он долго смотрел, как она ищет книгу. И раздумывал – ей действительно хочется почитать или она нарочно завлекает его. Впрочем, он не был уверен, что эти варианты исключают друг друга.

Но как бы то ни было, он не мог отвести от нее глаз. Отчасти это была привычка, коренящаяся в прошлом, в глубоко сидящем в Дункане чувстве самосохранения. Он по опыту знал, что Роуз на редкость изобретательна; когда она где-то рядом, разумнее всего не спускать с нее глаз.

Вообще-то не спускать с нее глаз теперь было совсем неразумно, но он ничего не мог поделать. Он все еще не свыкся с произошедшей в ней переменой. Раньше не сводить с нее глаз было необходимостью; теперь это давалось ему с подозрительной легкостью. Вот не потянуться к ней руками – это действительно было трудно. Пока что ему удавалось придерживаться этой линии поведения. Да поможет ему Господь, если он проиграет в этой битве.

Одному Господу известно, что она с ним тогда сделает.

От этой мысли рассудок его окаменел, а воображение вырвалось на волю. Дункан глубоко погрузился в распутные фантазии, когда шелест бумаги справа от него напомнил ему о ее присутствии. Он мельком взглянул на Хендерсона, своего управляющего и старого друга; сидя на стуле сбоку от письменного стола, Хендерсон просматривал гроссбух. Они проработали здесь два часа, со всеми важными делами было покончено.

Когда Роуз вошла, Хендерсон едва поднял глаза. Поскольку она гостила в этом доме каждое лето, прислуга привыкла видеть ее такой, какой она теперь стала, и только Дункан был потрясен до глубины души.

Он оглянулся на свою Немезиду, обратившуюся в сирену, и снова заерзал на стуле.

Он всю ночь думал о ней, о том, какой она стала. Вожделея ее, нынешнюю. И размышляя о том, куда это может завести. Потому что, несмотря на все, она по-прежнему оставалась Роуз – девчонкой, которая превращала его жизнь в сущий ад.

Она была и оставалась шипом в его теле. Если Дункан даст волю влечению, которое охватывает его всякий раз, когда она попадает в его поле зрения, сможет ли он изгнать ее, навсегда вырвать из своей жизни – или просто придется загнать этот шип в свою жизнь еще глубже?

Глядя, как она переворачивает первые страницы романа, Дункан мысленно выбранился. Как бы то ни было, он страдает; если он выяснит, что уготовила для него судьба, вряд ли будет страдать сильнее.

Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Хендерсона.

– Мы закончим завтра. – Дункан встал, потом подумал. – А лучше займемся этим после Иванова дня. – Тогда голова его будет свободна от нынешних помех.

Хендерсон с готовностью согласился и собрал все гроссбухи. Дункан подождал, пока он не направился к двери, а потом обошел вокруг письменного стола.

По всем разумным правилам ему следовало хоть какое-то время за последние двенадцать часов подумать о Клариссе, взвесить все «за» и «против» и принять окончательное решение. Вместо этого решение, казалось, было принято за него, принято какой-то частью его разума, одолеть которую он не мог. Он не женится на Клариссе.

Другое дело – на ком он женится, но об этом он не очень-то размышлял. Пока Роуз здесь, отвлекает его и привлекает, он не может думать достаточно ясно, чтобы хотя бы сосредоточиться на этом вопросе.

Дверь за Хендерсоном тихо закрылась. Мгновение спустя, когда Дункан был еще в десяти шагах от нее, Роуз подняла взгляд от своей книги – подняла слишком быстро, – Дункан подавил мрачную усмешку. Роуз обернулась, он остановился прямо перед ней. Слегка нагнувшись, посмотрел на название книги, которую она держала, точно щит.

– Вы уже читали эту книгу.

Роуз, прищурившись, посмотрела на него.

– Это было десять лет назад. – И добавила, помолчав: – Я решила, что можно снова посетить старую игровую площадку.

Дункан прислонился плечом к книжной полке и спросил:

– Неужели? Со старыми игровыми площадками нужно быть очень осторожной.

– Вот как?

Ее голос прозвучал достаточно насмешливо, чтобы пробудить в нем повесу.

– Площадка может измениться – и даже если вы устоите на ногах, может оказаться, что правила игры уже не те.

Легкий румянец вспыхнул на ее лице. Дункан отчасти ожидал, что это взволнует ее, но она только выгнула брови.

– Я быстро обучаюсь. – Ее грудное мурлыканье проникало под кожу, распаляло его. Она заглянула ему в глаза и снова насмешливо выгнула бровь. – И вряд ли мне стоит чего-либо опасаться.

С этими словами она отвернулась – он был уверен, что они были сказаны с целью подвигнуть его на какой-то безумный поступок; дело оставалось за небольшим – Роуз его не знает. Она не знает, чем он стал, как изменился за последние двенадцать лет. Она не знает, какие развлечения он предпочитает теперь.

Дункан смотрел, как она ставит книгу на полку, и думал, как лучше сообщить Роуз о случившихся с ним переменах. Она взяла другую книгу и искоса посмотрела на него:

– Вы закончили с Хендерсоном? Я уверена, что Кларисса будет очень рада вас видеть; она в гостиной, поглощена своим вышиванием.

– Если она так занята, думаю, ни к чему ее отрывать.

Карие, с рыжинкой, глаза широко распахнулись.

– А вам не кажется, что вы должны проводить с ней больше времени?

Некоторое время он выдерживал ее невинный взгляд, потом взглянул на часы, стоящие на каминной полке. И искусно вздохнул.

– У нас есть достаточно времени, чтобы поиграть в шарады.

Скрытый смысл его слов не укрылся от нее.

– Вы же терпеть не можете шарады.

Дункан улыбнулся:

– Как и вы.

Она окинула его оценивающим взглядом, потом слегка пожала плечами и, взяв выбранную книгу, направилась к высокому окну. Дункан пошел следом, пошел с радостью, не отрывая взгляда от ее соблазнительно покачивающихся бедер. Она остановилась у окна; он прислонился к оконной раме, сунув руки в карманы, чтобы они не потянулись против его воли к выпуклостям ее фигуры.

– Осмелюсь заметить, что Кларисса здесь приживется, – прижав книгу к себе, Роуз рассматривала пейзаж за окном, – хотя, признаюсь, я не понимаю, почему она находит горы угнетающими.

– Хм.

– Но она ведь не должна каждый день отправляться на верховую прогулку только потому, что вы это делаете.

– Угу.

– Что же до размера дома и количества прислуги, я знаю, это производит на Клариссу несколько подавляющее впечатление, но уверена, что она привыкнет.

– Привыкать ей не придется.

– Что?!

Она обернулась так быстро, что Дункан едва успел скрыть усмешку. Он опустил глаза.