Текст книги "Неудобная женщина"

Автор книги: Стефани Бюленс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Стефани Бюленс
Неудобная женщина

Книга посвящается тем, кто в душе воин и верит в настоящую дружбу.

Полу Уорду, Уильяму Ларсену, Витторио Карелли – за наши совместные слезы, смех и бесконечную борьбу за счастье, Рошин и Раману Чавла – за безграничную щедрость, а также моей сплоченной семье – родителям, Люку и Бернадетт Бюленс, моей сестре и братьям – Полин, Грегуару, Матье, их женам – Сесиль и Флоранс и их детям – Матису, Александру, Лоле, Луисону и Тому.

Весь мир может стать твоим врагом, когда теряешь то, что любишь.

Кристина МакМоррис

«Мост багряных листьев»

Stéphanie Buelens

AN INCONVENIENT WOMAN

Copyright © 2020 by Stéphanie Buelens. All rights reserved.

© Никишева К., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Пролог

Он был воплощением силы – мощные руки, могучая шея, крепкие ноги, – и сила эта увлекала меня за собой в глубины океана. Зажатая в кольце его рук, я не могла сопротивляться его воле – так море подчиняется луне. Но страха не было.

И тут вдруг он замер и потребовал: Отцепись от меня.

А я только крепче сцепила руки на его шее.

Он указал на лодку.

Плыви!

Лодка была так далеко, а волны – такими высокими.

Я вцепилась в него изо всех сил, но тщетно. Он играючи развел мои руки, словно они были не тяжелее нити.

Плыви, повторил он и вытолкнул меня на открытую воду.

Я погрузилась с головой, но затем вынырнула.

Плыви к лодке, Клэр, приказал он.

Ослушаться было невозможно.

И я поплыла.

Вокруг меня яростно вздымались волны. В них было нечто зловещее. Им ненавистен был мой страх. Я оглянулась в надежде, что он плывет за мной. Но он не двигался, по грудь в бушующей воде.

Меня окатило пенистой волной. Захлебнувшись, я сделала судорожный вздох и закашлялась. Ноги перестали колотить по воде. Руки отказывались грести. Тяжело, будто камень, я пошла ко дну.

И тут над головой что-то вспыхнуло – солнечный луч на поверхности воды. Я устремилась к нему, жадно загребая, и наконец выплыла. Я часто и тяжело дышала. Воздуха не хватало.

Я огляделась – теперь-то он наверняка спешит мне на помощь. Но он не сдвинулся с места.

Вода тянула меня вниз, словно вознамерилась поглотить меня. Поддаваться было нельзя. Я заработала ногами, и с каждым толчком продвигалась чуть-чуть дальше.

Гребок, еще один и еще один – каждый дюйм давался с невероятным трудом.

Но вот наконец и лодка.

Я подтянулась, схватилась за борт. Еще рывок. До цели оставалось всего ничего. Я сделала глубокий вдох и приготовилась к последнему рывку. Раз. Два. Три. Вперед!

Что-то ухватило меня за ноги под водой. Я пригляделась. Чужие руки держали мои щиколотки и тянули вниз. Это был отец.

Внезапно раздался крик:

– У вас все в порядке?

К нам приближалась другая лодка, на носу сидел старик.

– Все хорошо, малышка?

Отец, похоже, это услышал. Он отпустил меня, всплыл и фальшиво рассмеялся.

Но его глаза говорили правду.

Часть I

Клэр

1

На рассвете я вижу нечеткий, ускользающий сон.

Это мое воспоминание, но теперь в нем есть нечто голливудское. Словно сцена из слащавого романтического кино – что-то в стиле «Робин и Мэриан»[1]1
  Фильм 1976 года с Шоном Коннери и Одри Хепберн в главных ролях.


[Закрыть].

Я стою посреди бескрайнего зеленого луга. Мне лет двадцать пять.

Лето.

Ярко светит солнце. Тепло.

Ветерок колышет траву, а сзади ко мне прижимается мужчина.

Я чувствую тепло его тела, его дыхание щекочет мне шею.

– Не шевелись, – говорит он.

Он берет мою руку и кладет ее на лук.

– Тяни ко мне, – говорит он.

Он медленно отводит назад наши руки, и тетива натягивается.

– Теперь замри, – говорит он, когда натяжение достигает предела.

На несколько напряженных мгновений мир сжимается до одной неустойчивой точки.

Он говорит:

– Давай.

Я отпускаю тетиву, и стрела летит к мишени.

Но поразить ее она не успевает: сон обрывается, и до меня доходит, что это был не фильм о Робин Гуде и Мэриан. Это были реальные Макс и Клэр.

Нас окружал не пышный зеленый луг, а пустыня.

И в руках у меня был не лук, а пистолет.

* * *

Двумя часами позже в ванной я разглядывала свое отражение. В запотевшем после утреннего душа зеркале все казалось размытым, но постепенно в нем начали проступать мои черты.

Словно бы я медленно поднималась сквозь толщу воды – и в конце концов выбралась на поверхность.

Вот она – Клэр Фонтен.

Ничего необычного. Просто женщина, которая собирается на работу.

Притворяться так просто.

* * *

Накинув после душа халат, я прошла в кабинет и включила компьютер. Я не устанавливала за Сайоном маниакальной слежки, но старалась не упускать его из виду. Я настроила оповещения на его имя, и пару дней назад пришла новость о помолвке.

Перепроверить не помешает. Я зашла в Интернет и увидела фото.

Саймон победно улыбается – он уверен, что свежий трофей уже у него в руках. Шарлотта, его невеста, – она и не подозревает, что уготовило ей будущее. Десятилетняя Эмма, ее дочь.

Он снова это сделает.

Нельзя забывать о том, кто он. Я вбила имя Саймона в поисковике и выбрала раздел «Картинки».

На экране выстроилась стена из фотографий:

Саймон в смокинге на благотворительных мероприятиях.

Саймон играет в гольф со звездами, политиками и бизнесменами.

Саймон вручает и получает награды от городского совета.

Альтруист Саймон с лопатой в руках участвует в закладке центра искусств, который будет носить его имя.

Его богатство бросается в глаза.

Вот Саймон стоит на пороге своего огромного дома, вот он прислонился к своему дорогому автомобилю, а вот он за штурвалом собственной яхты.

Этим он вскружил мне голову? Этой показной роскошью?

Если так, то я виновата вдвойне.

Но какой толк ворошить прошлое, сожалея о том, что его истинное лицо открылось мне слишком поздно?

Я подумала об Эмме.

Светлые волосы.

Голубые глаза.

Невинная и доверчивая.

Все, как любит Саймон.

* * *

Я собиралась к первому ученику, когда зазвонил телефон. На экране высветилось имя Саймона.

Это было ожидаемо, но отвечать не хотелось. В конце концов я ответила отрывистым:

– Да?

– Поверить не могу, что ты это сделала, Клэр.

Голос ровный – эмоции под контролем, он все всегда держит под контролем. На заднем фоне послышался всплеск, и я тут же представила, как он стоит на носу яхты, одетый в морском стиле. Синяя куртка с медными пуговицами. Белые брюки и кеды. Фуражка с золотым значком. Яхте он дал говорящее название – «Девочка моя».

– Клэр? Ты там?

Я промолчала, и он заговорил как юрист, дающий ценный совет. Он опытен и невозмутим, к такому человеку нельзя не прислушаться.

– Это письмо было совершенно неуместным, Клэр. Твои обвинения, как всегда, беспочвенны.

Я могла бы предоставить доказательства – такие, к каким он привык, предъявить ему иск, будто мы в суде, но тогда он загонит меня в угол. Он начнет ловко отбивать каждый мой довод. Я занервничаю и потеряю терпение. На меня нахлынут злость и чувство бессилия, а он на другом конце провода будет самодовольно ухмыляться.

Некоторые женщины действуют под влиянием гнева. Они хватают монтировку и идут к машине мужа. Разбивают ветровое стекло, вдребезги разносят фары, оставляют вмятины на металлическом корпусе.

Если бы женскую ярость было так легко утолить, на дорогах просто не осталось бы машин.

Хамелеон Саймон тем временем превратился в психолога. Прямо как в телешоу – внимательный, чуткий, отзывчивый и полный сострадания.

Он говорил о чувстве вины, которое «разъедает меня», о «проблемах с доверием», о моих «оскорбительных подозрениях».

Затем переключился на нашу совместную жизнь.

Жаль, что все так закончилось, – тому виной мое «тяжелое наследие»: это он о том, как мой отец пытался меня утопить. Саймон нисколько мне не верил и, скорее всего, втайне крутил пальцем у виска: первая бредовая выдумка Клэр.

Если, конечно, ему не лень было поднять руку.

Может, ему и насмешки было для меня жалко.

– Я по-прежнему беспокоюсь о тебе, – сказал он. – Правда.

Это не так. Развод стирает все.

К сожалению, меня он стер недостаточно тщательно.

Я появилась снова, как застарелое пятно.

– Клэр, прошу тебя, это всего лишь трагическое стечение обстоятельств.

Его голос доносился словно издалека – воображение унесло меня прочь. Моей дочери Мелоди сейчас двадцать один, она только что окончила колледж. В этом альтернативном будущем она просит меня не волноваться по пустякам: «Ой, мам, ну ты типичная МО» – сокращение от «мать-одиночка». Затем сцена из прошлого: Мелоди снова восьмилетняя девчушка, играющая на берегу. Море сверкает в лучах солнца. Она зовет эти отблески бриллиантами.

Конечно, это странно – вот так перемещаться из прошлого в будущее, от реальности к иллюзиям. Иногда я «вспоминаю» будущее, как если бы оно случилось на самом деле. Прошлое и будущее смешиваются, словно краски на палитре художника. В такие моменты нереальным кажется только настоящее.

Для Саймона это очередное доказательство моего безумия. Так ему легче будет выстроить линию защиты.

Но я не могу лишать Мелоди будущего, пусть даже вымышленного.

Снова она. Плещется в бассейне, а Макс учит ее плавать. Все смеются. Вот Мелоди верхом на пони, а Макс держит поводья. Давно минувшие праздники: Мелоди открывает рождественские подарки, Макс по традиции разрезает индейку на День благодарения.

Мой муж Макс. Моя дочь Мелоди.

Раньше у меня была семья.

– Ты согласна, Клэр? – спросил Саймон. – Давай спишем все на… небольшой нервный срыв.

Это Саймон в образе кроткого и всепрощающего друга.

Я по-прежнему молчала. Он издал усталый протяжный вздох.

– Ты ведешь себя просто по-детски.

А теперь он разочарованный отец.

Сколько у него обличий?

Ава любит повторять, что мужчины – совсем как мальчишки, которые наперегонки несутся к обрыву. Им ни за что не сорваться в пропасть, считают они. Саймон тоже верит, что может спокойно ходить по самому краю.

– Клэр, ты меня слушаешь?

Мягкий заботливый голос. Можно подумать, он мой ангел-хранитель. Совсем как отец – оба делали вид, что переживают за меня. Как жаль, что я стала жертвой столь мрачных фантазий. Счастье не за горами, говорили они, просто избавься от этих зловредных иллюзий. Не зацикливайся, говорили они хором. Забудь о прошлом. Особенно о своих выдумках.

Порой кажется, будто их губы кружат возле моих ушей.

Они без конца повторяют: Это все ложь.

Иногда я зажимаю уши руками, только бы их не слышать.

Совсем как сумасшедшая.

Раз или два я даже кричала. Молча.

В своих мыслях.

Никто не услышит.

– Я не могу допустить, чтобы это повторилось, Клэр, – сказал Саймон. – Ни со мной, ни с тобой. И уж точно не с Шарлоттой или Эммой.

И напоследок его коронная роль: Саймон – великодушный защитник. Никогда не думает о себе. Всегда старается оберегать других. Раньше это были мы с Мелоди. Теперь это Шарлотта и Эмма. Всегда кто-то найдется, но ложь от этого не становится правдой.

– Прошу тебя, вспомни, чем это закончилось в прошлый раз, – говорит он.

Мы наконец-то добрались до точки, которой всегда заканчиваются подобные разговоры, – угрозы.

На первый взгляд она завуалированная и едва заметная, но меня она бьет наотмашь, будто пощечина.

С меня хватит.

– Ты помнишь, как выглядела Мелоди? – спросила я ледяным тоном.

– Это был несчастный случай, Клэр. Она села в шлюпку. Был шторм, и шлюпка перевернулась.

– А почему она вообще оказалась в шлюпке, Саймон?

Саймон разозлился.

Он никогда не ответит на этот вопрос.

– Я имею право на счастье, – сказал он твердо, с достоинством, будто рыцарь на страже священных законов. – Ты не сможешь мне помешать.

Он повесил трубку.

Я вибрировала, как камертон, по которому ударили изо всех сил.

Отложив телефон, я вышла во двор навстречу утреннему солнцу. Было жарко, на небе ни облачка. Яркий свет слегка успокоил мои разгулявшиеся нервы.

И вдруг я почувствовала себя неуютно – вся как на ладони, легкая мишень.

Беззащитная, точно олень в открытом поле.

Я вернулась в дом и включила телевизор, чтобы отвлечься.

– Этим утром под опорами пирса Санта-Моники было обнаружено тело девушки.

Утонувшая девушка.

Мелоди тоже утащили волны.

Это очень роднит.

Союз утопленниц.

На экране полицейские на пляже склонились над черным мешком с телом.

– Личность жертвы и причина смерти пока не установлены.

Много лет тому назад, когда я изучала в Париже историю искусств, я прочла о юной утопленнице. Ее тело несли воды Сены. Девушку не смогли опознать и прозвали «L’Inconnue» – Незнакомка. Ее посмертная маска обрела невероятную популярность в среде парижских художников. Повсюду в их студиях висели ее изображения. Немецкие девушки взяли ее внешность за образец. Она стала романтическим идеалом.

Я снова проскользнула в вымышленное будущее. Мелоди шестнадцать, она читает в своей комнате. На стене, рядом с постером Эми Уайнхаус, изображение Незнакомки.

Я закончила одеваться и быстро оглядела себя, чтобы убедиться, что все в порядке, прежде чем отправляться на первое занятие. Небольшие скромные серьги. Туфли на низком каблуке. Светло-розовая шелковая блузка. Черная юбка до колена. Я использую минимум макияжа и поверх светлой помады наношу блеск. Нижнее белье не просвечивает. Ничего вызывающего.

– Всех, кто владеет какой-либо информацией, просят обратиться в отделение полиции Лос-Анджелеса по следующему номеру…

Я схватила блокнот и записала номер – сама не знаю зачем. Утопленница была мне незнакома. Кроме того, она мертва, мне уже не удастся ее спасти. Может быть, всему виной новый кабельный канал Femme Fatale[2]2
  Роковая женщина (фр.).


[Закрыть]. Накануне показывали фильм, где женщина в дождевике убегала от преследующей ее машины.

Эта сцена напомнила мне о том, как тремя днями ранее я решилась написать Саймону. Как я запаниковала, написав одну-единственную зловещую фразу:

Я не дам тебе снова это сделать.

Героини нуарных фильмов отважны и умны. Они знают, как себя вести, как правильно разговаривать, как выбраться из сложной ситуации. Они всегда на шаг впереди своих преследователей.

Опередить Саймона будет гораздо сложнее.

Его слова до сих пор звучали в моей голове: Ты не сможешь мне помешать.

У него есть чем подкрепить угрозы. Деньги. Влияние. Он успешный адвокат с кучей известных клиентов. Представитель судебной власти. Все преимущества на его стороне.

Я же могу рассчитывать только на себя.

Подходя к машине, я заметила, что мне машет сосед, мистер Коэн. Он зовет меня «приемной дочерью» и дает советы о жизни. Сиделка обычно выкатывает его с утра во двор, а сама убирается в доме. Теперь он казался одиноким, всеми забытым – изгнанник, высаженный на необитаемый остров колясочников. Жена давно умерла, единственный сын погиб в Ираке. Мистер Коэн – большой поклонник античности, особенно Древней Греции. Он любит повторить, что он словно Креонт в «Антигоне» – «скорбью научен».

Как, пожалуй, и я.

Мы немного поговорили, и он заметил:

– Ты явно на взводе, Клэр. Что-то случилось?

Я пересказала ему утренние новости об утонувшей девушке.

Он сочувственно на меня взглянул.

Ход его мыслей был ясен. Он беспокоился, что это происшествие разбередит мою боль. Дождь. Беспокойное море. Опрокинувшаяся шлюпка. Тело Мелоди в воде.

Я видела свое отражение в его глазах.

Клэр на грани.

Я понимала его волнение.

Он наверняка не раз видел женщин в таком состоянии.

Напряженных. Взвинченных. Нервных. Кажется, вот-вот потеряют самообладание.

Он думает, в таком состоянии женщины способны на все.

Возможно, он прав.

Я села в машину, вставила ключ и завела двигатель.

Выезжая на улицу, я поймала собственный взгляд в зеркале.

Холодный, жесткий, непреклонный. Он испугал меня саму. Мистер Коэн прав: способна на все.

2

По дороге на занятие я миновала аукционный дом, где раньше работала. Я больше не бываю там, потому что та Клэр, которую знали коллеги и покупатели, – общительная, дружелюбная, забавная – совсем не та Клэр, что теперь, – измученная, задерганная, вечно настороже: лос-анджелесская версия безумной жены на чердаке.

Мелоди было четыре, когда я впервые взяла ее с собой на аукцион. Макс поехал с нами. Мы гуляли по залам, где висели картины. Мелоди смотрела во все глаза и не могла усидеть на месте. Ее заворожила серия картин под названием «Фантазия». Это был причудливый мир парящих лиц, зрячих деревьев, кораблей с крыльями бабочек вместо парусов. Сплошные диковинки, все шиворот-навыворот. Мелоди они забавляли.

Макс посадил ее себе на плечи. Они составляли единое целое, там, где кончался один, начиналась другая. Гармония их отношений в ее физическом проявлении казалась мне столь же волшебно-прекрасной, как эти картины.

Но теперь я зарабатываю на жизнь, преподавая французский. Язык, которому меня научила мать.

Ее звали Мартина. Она была парижанкой до мозга костей: элегантная, утонченная, с острым умом. Она восхищалась родным языком, и у нее был очаровательный выговор. Французский язык лился из ее уст словно музыка – каждое слово было в нем звучной и чистой нотой.

Я помню, как сидела у нее на коленях и с восторгом слушала, как она повторяет числа, дни недели, времена года.

Они звучали песней в моих ушах.

По вечерам, укладывая меня спать, она говорила: À demain. Je t’aime très fort. Bonne nuit[3]3
  До завтра. Я очень тебя люблю. Спокойной ночи (фр.).


[Закрыть].

Эти простые фразы убаюкивали, точно колыбельная.

Она умерла, когда мне было семь. Отец нашел другую, а мне в наследство достался язык, который она научила меня любить, язык, где каждое слово напоминало о ней.

Многие мои ученики думают, что французский – это сказочный язык, который станет их проводником в другую, прекрасную жизнь. Они мечтают переехать в Париж – город света, город любви. В мечтах они наслаждаются вином в бистро. Рассуждают об искусстве. Находят вечную любовь, которая не знает разочарований.

Будь все так просто, весь мир жил бы в Париже.

Язык обозначает, кто ты и что ты чувствуешь. Иногда я говорила Максу: Je t’aime. И пускай он не знал французский, смысл моих слов был для него ясен – «я люблю тебя».

Когда-то, в первые годы совместной жизни, пока Мелоди еще не выросла, я говорила эти же слова Саймону.

С тех пор все изменилось.

И Саймону я хочу сказать только одно: Je vais me battre.

Это вызов, ведь он хочет, чтобы я отступила перед его могуществом, его угрозами.

Он хочет, чтобы я так или иначе исчезла. Никому нельзя вставать между ним и его желаниями.

Je vais me battre.

Я буду сражаться.

* * *

Моя новая жизнь в качестве учительницы французского началась с листовок. Сначала я собиралась убедить потенциальных учеников, что смогу подстроить занятия под их нужды, создам расслабленную атмосферу и проявлю гибкость в том, что касается времени и места.

Ава, моя подруга, предупредила, что мужчины неправильно поймут «гибкость» – как и «расслабленную атмосферу».

– Им только повод дай, – добавила она.

Я восприняла ее предостережение всерьез, поэтому флаер гласит: Клэр Фонтен, учительница французского – и ни слова о гибкости и расслабленности.

Я указала электронную почту и телефон, но скрыла адрес, хотя в наше время отыскать его в Интернете не составит труда. Я продублировала объявление на Thumbtack, Craigslist и других сайтах для поиска работы.

Теперь я ехала на занятие и пыталась припомнить то время, когда я была беспечной и доверчивой, когда будущее не казалось мне угрозой, а прошлое – обвинением.

Когда-то я училась в Париже, прогуливалась по легендарным бульварам, ходила в музеи, говорила на языке, который казался мне родным. Это был мой город-убежище, в нем я пряталась от кошмаров детских лет. Тогда мне попалась цитата греческого философа – не помню, кого именно: мы делаем не то, что можем, – мы делаем то, чего не можем избежать. В то время это мрачное высказывание не казалось мне насущным или неотвратимым.

Зато теперь кажется.

* * *

Мой путь лежал в район Плайя Виста. Я вожу старенький PT Cruiser, который не вылезает из мастерской: он то и дело хрипит, протекает и разваливается на части. Увидев его впервые, Ава не смогла сдержать смех. Она обозвала его «машиной для лузеров». Но я чувствую странное родство с трясущимися и дребезжащими вещами, которые побывали в разных переделках, но ухитряются оставаться единым целым.

Дзинь.

Я старалась не отвлекаться от дороги. Наверняка кто-нибудь из учеников решил отменить занятие. Или кому-то понадобился учитель французского. Но после утренних угроз Саймона этот звук выбил меня из колеи.

Свернув на обочину, я схватила телефон с приборной панели.

Сообщение от некоего Фила.

Он нашел мой профиль на сайте знакомств OKCupid – я зарегистрировалась там однажды вечером, когда одиночество стало невыносимым.

А ты за4отная! Французский знаешь? Вау!!! И на 42 не тянешь. Зафрендишь?

Ава бы ответила саркастичным: Еще 4его!

Но к чему эта издевка? Он просто нагрубит в ответ. Ава обожает подзуживать мужчин подобным образом. Она частенько показывает мне, как ее насмешки приводят их в бешенство. Градус повышается. Послания огненными стрелами пронзают киберпространство.

Аву этот обмен оскорблениями только веселит.

А я замечаю, как быстро мужская обида сменяется злостью.

Поэтому я вежливо ответила: Скоро переезжаю из Лос-Анджелеса, но спасибо.

Конечно, у меня и в мыслях этого нет.

Но я тут же представила, как впопыхах нагружаю машину вещами и под покровом ночи несусь по автостраде. Меня озаряет свет фар – сзади приближается другой автомобиль. Кто-то преследует меня?

И тут сзади и в самом деле пристроился внедорожник.

Огромный и черный, похожий на танк внедорожник. Я проезжала по бульвару Сансет, и он то приближался, то отдалялся, будто исполнял странный танец. Водителя не разглядеть, переднего номера не было. Определить задний номер не получалось – каждый раз, когда я пыталась замедлиться и пропустить внедорожник вперед, он тут же притормаживал.

Водитель специально избегает сближения или это просто поток машин так движется?

Лишь однажды, на светофоре, он вырулил на соседнюю полосу, но боковые окна оказались наглухо затонированными.

Я представила себе лицо невидимого водителя – непреклонное, расчетливое. Он внимательно смотрит на меня, изучая, словно мишень.

Подходящее слово.

Движущаяся мишень.

Загорелся зеленый, я выжала газ до упора и затем резко свернула в ближайший переулок. В зеркале заднего вида я заметила, что внедорожник проехал прямо.

Вцепившись в руль, я пыталась убедить себя, что водитель внедорожника не имеет ко мне никакого отношения. Я развернулась и поехала по привычному маршруту, то и дело поглядывая в зеркала. На каждом перекрестке я вертела головой направо и налево – вдруг откуда-то снова вынырнет все тот же черный внедорожник: мой простейший маневр едва ли мог обмануть опытного водителя.

Но внедорожника и след простыл.

А что, если это и в самом деле был один из подручных Саймона?

Меня захлестнули радость и гордость от того, что я смогла ускользнуть – совсем как героиня нуарных фильмов.

Я посмотрела в зеркало.

На моих губах, как ни странно, играла улыбка.

* * *

Я продолжала ехать по бульвару Сансет. Черный внедорожник словно испарился.

Но улеглось и мое возбуждение.

Через пару минут, когда я подъехала к дому, ко мне вернулись мои привычные нервозность и настороженность.

Мою ученицу зовут Миа. Ей тридцать один год. Невысокая, хрупкая – и не догадаешься, что она работает корпоративным юристом. Миа недавно начала встречаться с французом, и язык ей нужен для знакомства с его родителями.

– Привет! – Она открыла дверь и посторонилась, впуская меня. – Будешь кофе?

– Нет, спасибо.

Квартира просторная, солнечный свет щедро льется сквозь два люка на потолке. Миа выбрала для декора яркие цвета, но при естественном освещении квартира кажется старой и потускневшей – призрак бального зала.

Мы устроились у нее в кабинете. Миа пила кофе из своей обычной кружки, белой, с большими красными буквами: Я управляю Вселенной.

– Я поеду не раньше декабря, – сказала она.

Реми, ее парень, решил повременить с поездкой во Францию. А это значит, что у нее в запасе есть еще полгода, чтобы выучить язык.

Миа слегка улыбнулась:

– Больше времени для занятий.

Она не хотела учить базовые выражения. Ее интересовали только «слова любви» – романтические фразы. Французский для влюбленных.

Миа не может узнать время, заказать еду в ресторане или спросить дорогу. Вместо этого я учу ее нежным и страстным выражениям.

– Embrasse-moi. Enlace-moi. Aime-moi, – проговорила я медленно. Поцелуй меня. Обними меня. Люби меня.

Пока Миа, запинаясь, повторяла за мной, я вспоминала, как впервые встретила Саймона. Мелоди тогда было десять. Мы отправились в Музей искусств Лос-Анджелеса, и Мелоди кружила вокруг инсталляции из фонарей у входа. Саймон стоял неподалеку. Казалось, он не решался завести разговор, но в конце концов подошел ко мне.

– Это ваша дочь? – спросил он.

– Да.

Он ослепительно улыбнулся. Эта улыбка внушала доверие.

– Она вырастет настоящей красавицей. – Он перевел взгляд на меня. – Вся в маму.

Не самая изящная фраза для знакомства, но он казался искренним. Как будто мы находились на пороге чудесной истории любви.

Саймон, одинокий мужчина в поисках счастья.

Первая из множества его масок.

Я вспоминаю лепестки роз на подушке и французские конфеты.

Одна большая ложь.

Как дом, который срочно красят перед продажей.

И когда Миа спросила, какое выражение лучше всего описывает влюбленность, единственное, что мне пришло на ум, это —

Fais attention.

Берегись.