Текст книги "Легенда одной жизни"

Автор книги: Стефан Цвейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Фридрих.

Ничего не говорили… И поэтому я смотрю на их молчание, как на вызов. Я знаю, что она мне нужна, необходима, эта правда… необходима, чтобы понять того, кем я сам себя ощущаю, и… не ощущаю, в то же время… Скажите, скажите мне, кем были вы моему отцу?

Мария.

Кем я была вашему отцу?.. Как это выразить?.. Разве знает человек, что он составляет для другого… Иногда, пожалуй, бремя, любовь, гнет и тормоз… Ведь все так перемешано в жизни двух людей… Сами они едва ли знают… И вот приходит ребенок, и поднимает руки, и спрашивает: кем были вы моему отцу?.. Кем я была ему? Иногда, быть может, многим, иногда – ничем… Было время…

Она не может от волнения продолжать свою речь, затем порывисто подходит к столу и достает из-под разбросанных листков рукопись.

Вот… читай… здесь… может быть, он сам говорит…

Фридрихв растущем волнении, с радостным и, в то же время, гневным восторгом перелистывая рукопись.

«Геро и Леандр»?!. Его рукопись… почерк отца?.. Она у вас… а мне говорили, что он уничтожил ее и день венчания… Как могли они… они говорили мне…

Мария.

Да, чего только они не говорили!..

Фридрих.

Его рукопись!.. Найдена вновь… существует… не уничтожена!.. Шильон, 1861… Шильон?.. Отец писал это в Шильоне?.. А они говорили: во Флоренции… Стихотворение на титульном листе… Я не знаю этого стихотворения… Вам… вам посвященное… можно мне прочесть его… можно?

Мария,прислонившись к стене, с закрытыми глазами.

Прочтите его!.. Прочтите вслух… чтобы мне еще раз услышать его в звуках вашего… его голоса…

Фридрих,дрожащим голосом, начинает читать.

 
В былые годы мы единство
В страстях и горестях нашли,
Мы в общих муках материнства
Мечту на свет произвели.
 
 
И эта песнь, бежав из плена,
Тебе одной посвящена.
Мария! Мать! Сестра! Жена!
В веках признательность нетленна.
 

Мария,мечтательно повторяя последнюю строку.

В веках признательность нетленна!

Фридрих,пылко.

Но ведь это… это чудовищное заблуждение… вам… вам посвящена эта поэма!.. А я, мы все… весь свет думал, что моей матери… С детских лет благоговейно взирал я на нее, как на ту, чья жизнь послужила канвою для этой вечной поэмы… А она вдохновлена вами! Вами!

Вскакивая.

Дайте мне… дайте мне эту рукопись! На один только час!

Мария.

Но зачем?

Фридрих.

Я должен им показать ее! Пусть они знают!

Мария.

Какой же вы ребенок!.. Вы думаете, ваша мать… не знает этого так же… как я…

Фридрих.

Она знала… она… знает это? и Бюрштейн тоже?

Бурно.

Но, в таком случае, это обман! Ложь, которая вопиет к небу! Так вот как… вот как они хранят отцовскую память?!. О, теперь я понимаю их боязнь, их испуг!.. Теперь я знаю все… но ведь я всегда знал, всегда чувствовал это… О, теперь мне все становится ясным… Но как они дерзнули так подделать его слова, его живые слова?.. На-смерть растоптать жизнь, которая была ему дорога!..

Мария.

Да, на-смерть растоптать, Фридрих Франк, это вы правду сказали. Они меня па-смерть раздавили, заживо втоптали в землю, разбили надгробную плиту с моим именем, чтобы никто не узнал, кем я была… Но вы это узнаете, вы, его сын, узнаете, как много они скрыли… все, все… О, эти полные отчаяния годы безвестности… О, эти первые годы забот и страшной нищеты… когда целыми ночами мы сидели, зимою, в нетопленной комнате… он – за работою, а я – за шитьем, пока у меня не застывали пальцы и глаза не затуманивались слезами… Так сидели мы… и это длилось годы, – чтобы только заработать несколько марок и чтобы он мог продолжать учение… Мы голодали, чтобы скопить денег на экзамен, пфенниг за пфеннигом… Мою последнюю юбку отнес он в заклад, чтобы попытать счастье в игре… Ах ведь он всегда носился с безумной мечтою сразу разбогатеть, вырваться из нищеты, добиться возможности творить… И когда я потом получила небольшое наследство от тетки, мы уехали в Швейцарию, в Шильон, и там он впервые почувствовал себя свободным, там создал он свои великие произведения… из моей крови, из моих ночей он сотворил их. Это – мои дети… и у меня их отняли, украли… раздавили меня на-смерть… как паука, как мерзкое и грязное животное, вымели меня метлою из его творений… из памяти… выгнали меня из дому, как чужую…

Фридрих.

Ради создателя… в трилогии… это видение в ночи, тень над его письменным столом… скрип ножниц, проскальзывающий в стихотворение… эти прекраснейшие из его стихов…

Мария.

Они – мои, мои! Как и эти письма! Как «Геро и Леандр»! И все они у меня украли… все! Как и его самого!

Фридрих.

Постойте… одно мгновенье… Дайте мне притти в себя… Все это на меня обрушилось так внезапно… Постойте.

Быстро ходит взад и вперед, потом вдруг останавливается.

Но как могли вы молчать? Как терпели этот обман?

Мария.

Я молчала… потому что не могла это представить себе… Как и вы, я думала всегда, что это невозможно… всегда надеялась, что будет день, когда кто-нибудь встанет и скажет: «Правду! Мы требуем правды! Ради живого человека!..» Но они все глубже зарывали меня в землю, все больше лжи валили на меня, пока… пока я не стала задыхаться от омерзения… Мне надо было крикнуть: «На помощь!» – но я не хотела… Я не переставала надеяться, что кто-то явится…

Фридрих.

И он явился! Клянусь своей жизнью, он явился! Не хочу я знать ни отца, ни матери, ни отчего дома пред лицом этого долга!.. Я хочу быть сыном человека, а не легенды… Клянусь жизнью, вы воскреснете, Мария Фолькенгоф! Я уплачу этот долг!.. Но теперь вы все должны мне сказать, всю правду… Теперь я уже не прошу, я требую этого. Скажите мне все откровенно: отец мой покинул вас?

Мария.

Не будем об этом говорить.

Фридрих.

Вы лелеяли его юность, вы прошли с ним сквозь нищету, сквозь тяжелые годы, а он покинул вас, едва лишь стал свободен?

Мария.

Не будем об этом говорить. Вы его сын, и я не буду вас против него восстанавливать.

Фридрих.

Но мне все должно быть ясно. Мне это необходимо. Я хочу знать человека, который был моим отцом: его скрыли от меня, отдайте мне его. Я знаю, он поступил с вами дурно…

Мария.

Не собираетесь ли вы быть судьею своего отца? Я его обвинительницей быть не хочу. Ни за что! Ни за что! Я вижу, вы его не любите…

Фридрих.

Я любил его и хочу его любить, – так же любить, как я его почитаю. Уже много лет борюсь я за него и за эту любовь. Но мне преградили дорогу к нему ложью и легендами… слишком возвысили его надо мною, сделали слишком чужим… Не бойтесь правдою разрушить передо мною его образ… Напротив!.. Я хочу его узнать, хочу узнать себя в нем… Говорите же, говорите! У вас его отняла моя мать?..

Мария.

Оставьте в покое свою мать! Она его тоже любила.

Фридрих.

Нет, я желаю это знать! Отчего он покинул вас?.. Кто в этом виноват?..

Мария.

Не будем говорить об этом… Я не хочу!

Фридрих.

Нет, я спрашиваю! Я спрашиваю: кто виноват?

Мария,взволнованно.

Кто виноват?.. Кто виноват в том, что он меня покинул?.. Кто?

Внезапно, простирая к нему руку.

Ты! ты виноват!

Фридрих,отшатнувшись.

Я?

Мария.

Ты!.. Ты один!.. Только ты!.. Когда твоя мать появилась, я сразу почувствовала ее железную волю, я знала, что это будет борьба на жизнь и на смерть… О, женщины чувствуют друг друга в мужчине, которого любят… Но и я была сильна в ту пору… Она была моложе, а на мне уже лежали тени нищеты… Она была богата, имела возможность освободить от забот жившего в нем художника, дать ему то, о чем он с юности мечтал: свободу жизни… Она была отважна и сильна, бросила своего мужа, приняла на себя презрение общества… О, как прекрасно, как величественно отдавалась она своей страсти!.. Но все же, Фридрих… все же, и я была сильна; я корнями вросла в его жизнь… Никогда бы она не взяла его у меня… никогда… никогда… Но тут – появился ты… и тогда она стала сильнее… тогда ее право возобладало над моим… Только тобою она победила, только тобою.

Фридрих.

Я… я был виноват… И вы… вы не сердитесь на меня?

Мария.

Мне сердиться на тебя, Фридрих?.. На тебя! Разве ты… ты никогда не спрашивал… кто… кто твоя крестная мать?

Фридрих смотрит молча на нее.

Мария.

Никогда не спрашивал, отчего дали тебе имя Фридрих-Марий? Ты и мой ребенок… Эти руки подняли тебя из купели, эти старые руки…

Фридрих.

Вы – моя крестная?.. Но ведь вы сказали… что отец покинул вас из-за меня… Как же могли вы еще…

Мария.

У нас отношения сложились своеобразнее, чем обычно у людей… В твоем отце были очень сильны чувства сострадания и справедливости… Покинув меня, он не хотел оставить, меня совсем… да и твоя мать не хотела меня всего лишить… Мы попытались тогда создать, на основе дружбы, нечто такое, что было выше человеческих сил; мы думали, что, независимо от обладания, возможны еще другие отношения, иное единство… Ведь любовь была еще в нас жива, и мы думали, что дружба останется там, где раньше было нечто большее… Мы жили вместе… еще один год провела я затем в вашем доме… Но это не клеилось… не клеилось… Мы были недостаточно сильны…

Фридрих.

Вы жили у нас?.. О, я чувствую… Я все понимаю теперь… Как все сходится теперь одно с другим, как одно освещает другое… Я чувствую теперь его жизнь в его стихах, которые мне были так долго неясны, в его стихах о покинутой… Я чувствую их жалобы, боль и отчаянье… Как они мне понятны теперь!.. Но разве не ужасно и то, что можно ясно сознавать неправоту свою, как и он, и все же впасть в грех; что можно так чувствовать чужое страдание – и быть его виновником?

Мария.

Может быть, тогда только и знаешь, в чем неправота, когда бываешь неправ. Каждому познанию предшествует вина.

Фридрих.

Но надо в ней признаться, чтобы слова не были ложью перед людьми! А он за ними притаился, он спрятался за своими произведениями и стоял перед людьми в мертвой маске, каменный и прекрасный. Но я всегда это знал, всегда: это не было лицо человека, и потому-то я больше не в силах был его любить. О, как я чувствовал, как сознавал, со смутною враждебностью в крови, что он велик, но что он не человечен!

Мария.

Художник, каким был твой отец, никогда не мог быть всецело с людьми: он должен был над ними возвышаться. Мы, может быть, пострадали, но искуплением служат его творения. Ничто не дается даром в этом мире. Всегда платят отдельные личности за то, что получают бесчисленные массы.

Фридрих.

Вы оправдываете его по своей доброте: вы – женщина. Но я мужчина и хочу справедливости. Не потому, что я чище, – кто понимает лучше меня, что можно быть дурным, жалким и презренным, желая, вместе с тем, добра, – но потому, что на нем лежит вина, за которую он не заплатил, а я – его наследник. Теперь я первый восстану против него…

Мария.

Фридрих, не будь ребенком… Едва успев узнать тайну, ты уже хочешь быть судьею… Ты несправедлив, а только горяч… Знаешь ли, я вижу, я чую в тебе какую-то ненависть к отцу…

Фридрих делает взволнованный жест.

Мария.

Нет, не ненависть… но искаженную любовь… а это, пожалуй, еще больнее… Почему ты валишь на него всю вину за разрыв со мною?.. Я этого не потерплю, я не дам возникнуть новой легенде взамен прежней… Всегда все виноваты в каждой вине.

Фридрих.

Но не вы!.. Кто несчастен, на том никогда нет вины… Вы не виноваты…

Мария.

Может быть, не перед ним, Фридрих, а перед собою, и жизнью… Да, если я теперь одинока, то это не его, а моя вина… Я не хочу, чтобы ты судил его несправедливо… Я стану на его защиту, я не выдам его тебе… скорее себя… скорее себя самое!..

Тихо, взволнованно, но твердо.

Я – старая женщина, Фридрих, и перед тобою не стыжусь. С тобой я могу говорить, потому что мы видим друг друга в последний раз, и я говорю как бы с того света… Ты должен узнать и мою вину… ту вину, в которой обычно не признается человек… И я была неверна женщине, во мне живущей… Я могла бы… я могла бы быть матерью… от него… Задолго до того, как появилась твоя мать, у нас должен был родиться ребенок, у отца твоего и меня…

Умолкает.

Фридрих делает движение.

Мария.

Ты меня понимаешь… Это – моя вина, которой жизнь не прощает человеку… Вина моя, как женщины, как… матери… Я была не так смела, как твоя мать, которая пошла на все, на презрение и позор, только бы стать матерью его ребенка… Я боялась трудной жизни… Мы были тогда бедны… я боялась. Но боязнь – вина… Моя, моя вина, которой нет искупления…

Фридрих.

Вы только что сказали: «Все всегда виноваты в каждой вине». Только по доброте принимаете вы эту вину на себя… Ради кого вы это сделали?.. Для него и этим пожертвовали?.. Он этого потребовал?..

Мария.

Никогда он этого не требовал. Никогда не говорил мне об этом.

Фридрих.

Но хотел… Вы это чувствовали всегда и принесли ему эту жертву… как и все другие?

Мария.

Откуда в тебе эта суровость? Отчего ты хочешь очернить своего отца, – я чувствую, что ты добиваешься этого любой ценою, и не понимаю почему. Не хочешь ли ты стать судьею отца, судьею человека, который был в этом так непохож на тебя: он был велик и там, где считал себя недостойным; он и тогда был добр, когда винил себя… Это правда: я знала, что это его тяготило, что он был так угнетен заботами… Этого ты не можешь постигнуть: ты вырос, не зная забот… А он свободу любил больше всего, и люди, в сущности, имели для него значение только в той мере, в какой они жили для него, а не для себя… Но ведь в этом состояло мое счастье, жить только для него, – для этого ведь создана я женщиной… А он пользовался людьми для человечества… Нет, Фридрих, это чуждо тебе, ты не можешь постигнуть, как это, таинственно у него сочеталось: ни перед какою жертвою не отшатывался он ради своего творчества, а трусливо относился к мелким жизненным неудобствам во имя этого же творчества… Он готов был дать себя сжечь и камнями побить за свою веру и малодушно избегал маленьких неприятностей… Он отдал бы свою жизнь за меня и все же не решался ходить со мною по улицам, потому что меня знали в городе, как швею… Он спрятал меня, это правда, и в жизни своей и в своих произведениях, но все же кто любил так сильно, как он! Как можешь ты это понять, ты, мальчик, все еще полагающий, что между добром и злом, между мужеством и малодушием, между истиной и ложью лежит глубокая пропасть… а ведь они отделены друг от друга только тонкою межою, еле различимою во мраке… Нет, этой жизни ты не можешь постигнуть… Для этого ты слишком молод… Это чуждо тебе.

Фридрих,услышав ее последние слова, начинает вдруг дрожать.

Чуждо?..

Хрипло.

Это мне чуждо?.. Мне!

Кричит.

Мне!.. мне чуждо это?..

Мария,подбегая к нему.

Что с тобою?

Фридрихв ужасе потрясая руками.

Я… я узнаю себя!.. Позор, что я узнаю себя в нем, но не в его величии… а в его мелочности, трусливости и скрытности!..

Мария.

Что с тобою?.. Фридрих!.. Фридрих!

Фридрих.

Теперь… теперь я чувствую это: я его сын… В жалком я ему подобен, а пытался уподобиться в великом!.. Но есть еще время… еще не поздно… я еще могу…

Мария.

Фридрих… успокойся… подойти ко мне…

Фридрих,бросаясь к ее ногам.

Кто послал мне вас?.. Как знаменье, вы осветили мрак вокруг меня… И я это чувствовал втайне! Как только вы появились на пороге, меня повлекло к вам… Я почуял, что у вас – власть, сила моего отца, власть моей собственной жизни… О, как все в моей душе прояснилось! Как я понимаю себя, сына и мужчину, виновного и безвинного, как и он… Слушайте же, слушайте меня!.. Перед вами нет у меня тайн… перед вами вся моя душа открывается навстречу материнскому чувству… С вами я могу говорить свободно… наконец-то, свободно… Послушайте!.. Здесь, в городе, есть у меня один человек, такой же мне близкий, как вы были близки моему отцу… втайне, потому что и у меня в крови боязнь перед людьми… жалкая, презренная боязнь перед их взглядами, речами… даже перед моей матерью… И вот, вместо того, чтобы выйти смело вперед и стать на защиту той, которая, в самые тяжелые часы, была мне опорою… вместо этого, я прячу ее… И эта женщина… теперь она… она тоже… Ну, вы меня понимаете!.. Только несколько дней как я узнал это и я испугался, вместо того, чтобы испытать гордость и радость… У меня было только одно немое желание, такое же, как моего отца… чтобы она… чтобы она меня от этого освободила… Никогда я этого не говорил, но теперь… теперь я знаю, что я хотел этого всею злою силою моей боязни… Только о себе я думал, о своих неприятностях… Ни разу я не подумал об этой женщине, ни на одно мгновенье, и, может быть, тоже сочиняю стихи о самоотверженной доброте… О, кто послал мне вас, чтобы вы открыли мне глаза на эту жизнь, чтобы я узнал себя в образе моего отца?.. Как ясно сознаю я теперь свою вину!.. О, как я ее чувствую, как я благодарен… Как бесконечно я вам благодарен!..

Мария,закрыв глаза, нежно поглаживает его по волосам.

«Как я вам благодарен»… «Как я тебе благодарен»… Скажи это еще раз… своим… его голосом.

Фридрих.

Как… я… тебе… благодарен…

Мария,тихо.

Ах… как я это слышу!.. Двадцать лет не слышала я этих слов… О, милый… О, милый мой…

Снова гладит ему волосы.

Но хочешь ли ты меня послушаться, Фридрих?..

Фридрих.

Да… да…

Мария.

Я это чувствую: между тобою и отцом есть тяжба… что-то в тебе восстает против него, а между тем, столько общего есть между вами… вы так близки друг другу… Ты не любишь его…

Фридрих.

Я хочу его любить и чувствую, что на эту любовь я способен впервые. Другие люди восстановили меня против него… но я его ощущаю слишком сильно… а теперь, с того мгновенья, как я знаю… что и он был греховен… я могу… я снова могу его любить… благодаря вам… благодаря вам… и его вине…

Мария.

Ты должен его любить… таким, каким он был… каким бы он ни был… но действенно любить… доказать свою любовь… Слушай меня, Фридрих… Я… я скажу тебе что-то… Я… я еще не знаю, каким ты будешь поэтом… но невыразимо трудно будет тебе сравняться с ним, потому что он велик, он единственный человек эпохи… Тяжело твое наследие… но ты можешь, ты можешь быть лучше его… Ты можешь быть лучше к этой женщине, чем он был ко мне… Только так… только так ты можешь искупить его вину. Ты понял меня?

Фридрих.

Да… да…

Мария.

Будь мужествен! Когда я была боязлива, я поступала дурно… В трусости коренится все зло… Будь человечен там, где перед тобою человек… Быть может, ни одно стихотворение не стоит живого человека… Раскаяться никогда не поздно… Говорю тебе это по своему опыту: не оставляй теперь эту женщину одну… В такие часы злой дух владеет женским сердцем…

Фридрих.

Нет… Клянусь вам: ни пред одним человеком я не провинюсь сознательно… Скорее брошу творчество, искусство, но не покину того, кто меня поддерживал в тяжелые минуты… И я не боюсь… Если они этого не позволят, я уйду… О, я ведь ненавижу этот дом и город, где я клеймен его именем… я не хочу дольше жить там, в этой легенде… Я хочу вырваться из этого чужого творения: быть самим собою… собою должен я стать… Прочь оттуда… прочь… к вам!.. Вы должны стать мне наставницей, вы все знаете, вы из-за всего… Вы будете мне указывать путь… вы будете мне матерью…

Мария.

Нет, дитя мое, не со мною… Я стара, а ты молод… Уже и отцу твоему я стала однажды в тягость… Я не могла бы вынести вторичный уход… Иди ты один… и стань свободным… Довольно с меня и того, что мне еще довелось пережить этот час… Дай радость этой женщине, обрадуй одного человека, и я буду удовлетворена.

Фридрих.

Да, только это меня терзало… Никогда еще не доставлял я подлинной радости ни одному человеку, а в этом – смысл всей жизни… Как знать, суждено ли мне, подобно отцу, дать бесчисленным людям великие переживания… но подарить счастье хотя бы одному человеку – это уже много, это дает свободу… О, как много спас я благодаря вам, от каких ужасов уберегли вы меня!.. Отца моего ощущаю я теперь, свою связь с ним и родство; впервые сквозь славу различаю я его душу, и люблю его… люблю за то, что он был мал среди своего величия, и за то, что он вас любил… О, что вы со мною сделали за этот час! Если бы я мог за это все вас отблагодарить, впервые, как его наследник…

Мария.

Ты это уже сделал Фридрих… Как радостно мне все прошлое с той минуты, как ты добр ко мне… Но теперь будь добр и к ней… к той, которая была добра с тобою… Отдай себя одному человеку, и тем самым ты будешь творцом… Но расскажи мне теперь о ней… Я хочу к ней пойти… еще раз быть тем, чем я была твоему отцу… Еще раз, прежде чем сама уйду… потому что и это, и это – повторение…

Фридрих.

Да, пойдемте… О, как я благодарен нам! Но сначала расскажите мне об отце. Он возродился во мне, и сам я возродился с той минуты, как узнал его и себя в нем… Угасла легенда, которой меня учили против воли моей, как детям долбят скучные уроки… Теперь я в жизни ощущаю его, в его жизни и в своей… О, как я люблю его!.. Как люблю его!.. О, расскажите, расскажите мне о нем!