Текст книги "Стихи"

Автор книги: Станислав Куняев

" Вновь странствуя в отеческом краю, "

 
Вновь странствуя в отеческом краю,
сбирая память по мельчайшим крохам,
я, русский человек, осознаю
себя как современник всем эпохам.
 
 
Пускай их тяжесть давит на плеча,
но я их вырву из тенет забвенья,
когда, то восклицая, то шепча,
мне говорят родные поколенья:
 
 
– Не подводи полузабытых нас,
и без того судьба была сурова,
но, может быть, придёт желанный час
и наши муки воплотятся в слово.
 
 
Изломаны огнём и клеветой,
мы выжили, как куст чертополоха,
который вдруг увидел Лев Толстой,
чтобы поведать о судьбе простой
Хаджи-Мурата, кончившего плохо!
 

1985

" Пожелтел и повысветлел лес, "

 
Пожелтел и повысветлел лес,
скоро сёмга рванётся на нерест,
есть свидетельства – знаки небес,
жёлтый мох да сиреневый вереск.
 
 
Дух сиротства… Не зря на Руси
почитаемы пахарь и плотник,
а не баловни праздной стези —
не рыбак и не вольный охотник.
 
 
Потому что лопата и плуг —
непростая, но верная доля.
Коль хватает терпенья и рук —
не нужны ни удача, ни воля.
 
 
В этой воле детей не взрастишь,
лишь на землю сырую приляжешь
да подслушаешь ветер да тишь —
песню сложишь и сказку расскажешь.
 

1978

ЗЕМНЫЕ СНЫ

 
Когда погаснет к ночи свет дневной,
когда заря уйдёт в края иные, —
земные сны овладевают мной,
бессвязные, случайные, земные…
 
 
События вершатся наобум,
ползут по швам обыденные связи,
и бесконтрольный полуночный ум
живёт, освободившийся от яви!
 
 
Всё по-иному: смысл земных потерь
и радостей – всё по другим законам!
Сожмётся сердце – сорвалась форель,
тугой бамбук ломается со звоном!
 
 
Приходишь ты, а может быть – не ты,
но помню, помню, что целую руку…
Смешно сказать – являются мечты,
и я о них рассказываю другу.
 
 
Земные сны… Блаженство… Тишина…
Блестящий снег… Орлы в слепящем зное…
А может быть, оправдано сполна
моё существование земное?
 
 
Земные сны… Я в них совсем не тот,
как бы двойник, себя от всех таящий,
проснусь – а на висках холодный пот:
так кто из нас двоих не настоящий?
 
 
Земные сны… Я знаю наяву,
что в этом мире навсегда, что бренно.
В разгаре ночь. Я празднично живу —
две жизни, две судьбы одновременно.
 

1969

" Азия! "

 
Азия!
Звёзды твои
страшной своей красотою
путали мысли мои
в час приближенья к покою.
В мертвенном Млечном огне
плыли вершины Алтая,
и приходили ко мне
строки,
меня потрясая.
От голубого огня
плавились тёмные дали…
Сколько прозрений меня
в эти часы окружали!
И уплывали к утру…
Думаю,
что и поныне
кружат они на ветру
где-нибудь в Чуйской долине.
 

1969

" Этот город никак не уснёт, "

 
Этот город никак не уснёт,
не приляжет, не угомонится.
То на стыках трамвай громыхнёт,
то машина со свистом промчится.
 
 
Этот мир не смирится никак:
то и дело несутся из мрака
и опять исчезают во мрак
то гитара, то песня, то драка.
 
 
Отступает дневная жара,
но от мыслей о жизни не спится, —
как-нибудь дотянуть до утра,
как-нибудь до рассвета забыться.
 
 
До мгновенья, когда в небесах
тонкой лентой сверкнёт позолота,
чтобы высветить в милых чертах
беззащитное, детское что-то…
 

1968

" Когда светила на небо взошли – "

 
Когда светила на небо взошли —
созвездья Скорпиона или Девы,
мы свой костёр под дубом разожгли,
и пламя зашумело, загудело.
 
 
И вдруг перемигнулись два огня —
небесный пламень, недоступный, вечный,
и огонёк, что около меня,
мой собственный, конечный, быстротечный.
 
 
Какой простор для жизни, для зверья!
Кричит ночная птица, плещет щука…
У всех судьба. У каждого своя,
и у тебя, моё ночное чудо.
 
 
Смотри, что ты наделал, золотой, —
тень от меня среди ночного мрака
качается лохматой головой
почти у края чёрного оврага.
 
 
Я упаду на землю до зари,
приснится сон, как будто бы летаешь…
А ты гори, мой маленький, гори
и радуйся, покамест не устанешь.
 

1968

" Не торопиться. Растянуть "

 
Не торопиться. Растянуть
тоску о жизни до предела.
Пускай она раздвинет грудь,
чтобы почувствовать: созрела.
Внезапно появиться там,
на старой улице, – а где же? —
где воробьёв апрельский гам,
где переплёты тёмных рам
всё те же… Неужели те же?
И неожиданно в ответ
услышать грохот ледолома,
узнать, что человека нет,
увидеть – не хватает дома.
Как пьянице, пройти, стыдясь
углов, калиток, огородов,
и вдруг понять: пропала связь,
не надо лишних разговоров.
Иди не узнанный людьми,
с сознаньем бесполезной воли,
чтоб неожиданно к любви
прибавить каплю сладкой боли.
 

1967

" Смирись. Люби меня таким, "

 
Смирись. Люби меня таким,
какой ни есть. Другим не буду.
Опять друг друга не щадим,
необходимые друг другу.
 
 
Ты женщина. Ты петь должна
у очага над колыбелью.
А мне законченность страшна,
и завершённость пахнет смертью.
 
 
Я этот запах не люблю.
Я лучше посмотрю с порога
вслед молодому журавлю:
какая вольная дорога!
 
 
А он в насмешку надо мной,
как будто бы тебе в угоду,
летит к родимому болоту,
иначе говоря – домой.
 

1967

" Всё не высказать, всех не обнять, "

 
Всё не высказать, всех не обнять,
потому-то я понял отныне, —
чтоб чужих и неблизких понять,
хоть родных надо сделать родными.
Но как будто мы любим родных!
Впрочем, любим, но странной любовью:
болен ею лишь тот, кто приник
в час прощанья хоть раз к изголовью.
Что любил? Бормотанье реки,
уходящего времени вздохи,
приближенье привычной тоски,
да касание милой руки,
да какие-то вечные строки.
Всё? Едва ли. Склоняясь ко сну,
глядя пристально в небо ночное,
вспомню всё, что ушло в глубину
и пускай остаётся в покое.
 

1967

" Умирающий медленный мир "

 
Умирающий медленный мир
нежных речек, зелёных опушек,
ты меня породил и вскормил,
научил предсказаньям кукушек.
Как спалось на весенней земле!
Рухнешь в травы и спишь на здоровье,
и летаешь, как птица, во сне,
положив кулаки в изголовье…
Четверть века – всего-то прошло,
только время ничуть не дремало, —
ты подумай, как нас обожгло,
обработало как, обтесало!
Всё случилось в назначенный срок.
Жизнь работает неутомимо,
и её огнедышащий вздох
то и дело проносится мимо.
 

1967

" Эти кручи, и эти поля, "

 
Эти кручи, и эти поля,
и грачей сумасшедшая стая,
и дорога – ну, словом, земля —
не какая-нибудь, а родная.
Неожиданно сузился мир,
так внезапно, что я растерялся.
Неожиданно сузился мир,
а недавно ещё – расширялся!
И грачи, подтверждая родство,
надо мной без умолку кричали
всё о том, что превыше всего
голос крови в минуту печали.
 

1967

" Я на днях случайно прочитал "

 
Я на днях случайно прочитал
книжку невеликого поэта.
Где-то под Ростовом он упал,
захлебнулся кровью и не встал
и не видел, как пришла победа.
Но отвага гению сродни,
но подобно смерти откровенье,
и стоит, как церковь на крови,
каждое его стихотворенье.
Вот и мне когда-нибудь упасть,
подтвердить своей судьбою строчку,
захлебнуться и поставить точку —
значит, жизнь и вправду удалась.
 

1964

" Не верю, чтобы подошла "

 
Не верю, чтобы подошла
так быстро жизнь моя к пределу!
Опять мытарствует душа
и не даёт покоя телу.
Всё гонит по свету… Куда?
Зачем я стал себе несносен?
Не может быть, не навсегда
я разлюбил весну и осень.
Не может быть! Я возвращусь
к началу, к утреннему свету,
и удивлюсь цветам и снегу,
и прежним смехом рассмеюсь!
 

1963

" Вдоль улиц, дождливых и ветреных, "

 
Вдоль улиц, дождливых и ветреных,
он плёлся —
должно быть, домой
и бремя страстей человеческих
устало влачил за собой.
Шагал, головою покачивал,
молчал, сигарету курил,
и так сам себя успокаивал,
и так сам себе говорил:
«Не мучься напрасной заботою,
разгуливай навеселе,
дыши тишиной и свободою
на этой печальной земле.
В пространствах пустынного города
спой песню о жизни своей,
чтоб песенка эта вполголоса
сливалась с шуршаньем дождей.
И что-нибудь светлое вспомнится,
и дальше пойдёшь не спеша,
не скоро ещё успокоится
твоя молодая душа».
 

1963

" Не то чтобы жизнь надоела, "

 
Не то чтобы жизнь надоела,
не то чтоб устал от неё,
но жалко весёлое тело,
счастливое тело своё,
которое плакало, пело,
дышало, как в поле трава,
и делало всё, что хотело,
и не понимало слова.
Любило до стона, до всхлипа,
до тяжести в сильной руке
плескаться, как белая рыба,
в холодной сибирской реке…
Любило простор и движенье, —
да что там, не вспомнишь всего!
И смех, и озноб, и лишенье —
всё было во власти его.
Усталость и сладкая жажда,
и ветер, и снег, и зима…
А душу нисколько не жалко —
во всём виновата сама!
 

1963

" Охотского моря раскаты "

 
Охотского моря раскаты
тревожили душу мою.
Я плавал и слушал рассказы
о жизни в туманном краю.
Как волны кого-то бросали
и кто-то в тайге умирал…
Мой друг, современный прозаик,
но это же твой матерьял!
Я слушал и думал печально,
что это не мой интерес.
Листал не спеша, машинально
страницы житейских чудес —
о судьбах отчаянных женщин,
о воле в колымской глуши…
Преступна поэзия с желчью —
а кровью – попробуй скажи!
Но всё же не сдамся, не брошу,
покамест живу и дышу,
замолкну, по жалкую прозу
я всё-таки не напишу.
 

1963

" Стояло полсотни домов "

 
Стояло полсотни домов
вдоль трассы неровным пунктиром.
И, как говорится, любовь
и холод здесь правили миром.
На стройке гудела страда,
машины в тайгу продвигались.
Но камень, земля и вода
отчаянно сопротивлялись.
Коррозия ела металл,
машины сходили с откоса,
и ливень врасплох налетал,
и палки летели в колеса.
А ночью, готовясь к труду,
вповалку храпели бараки.
Намаявшись лаем к утру,
как мёртвые спали собаки.
Но я в эту ночь не дремал
и что-то в награду увидел,
когда, окунувшись в туман,
на ощупь на просеку вышел.
Кругом залегла тишина,
но вдруг свежим ветром подуло,
и разорвалась пелена,
и солнце в прорыве блеснуло.
И я подглядел – торжество,
мгновенье особого рода,
почти не от мира сего
себе разрешила природа.
 

1963

ТУНГУССКАЯ БАЛЛАДА

Мчатся тучи, вьются тучи…

А. Пушкин

 
Вдоль по Тунгуске
с ружьём, с мешком
по молодому чёрному льду
небезопасно идти пешком,
лёд ощупывая, иду.
 
 
Слышу, сзади ревёт «Буран».
– Стой! – поглядел метис в упор,
вижу, что молод, ухватист, пьян
и не желает глушить мотор.
 
 
Крикнул: – В прицеп на брезент ложись!
Ящик железный на полозах…
Газу прибавил – и понеслись!
Я – как в гробу, и небо в глазах…
 
 
С визгом железо режет лёд…
– Эй, на торосы не налети!
Твой бронированный вездеход
как бы вдребезги не разнести!
 
 
Полуказак, полуэвенк,
полугонщик, полуямщик…
А под полозьями белый снег
плавится и, как живой, пищит.
 
 
Фары – что очи северных сов,
ветер простреливает брезент…
Птица-тройка! – и нету слов…
А над хребтами внезапный свет!
 
 
То ли ракета, нутром урча,
вышла из шахты и понеслась,
то ли пушкинская свеча
вспыхнула, чтобы навек пропасть?
 
 
Полоз железный кромсает ширь.
Что там на забереге, как стог?
Не Святогорский ли монастырь?
Не аввакумовский ли острог?
 
 
Иль буровая, где плещет нефть,
прямо на снег выплёскиваясь…
Снова в небе северный свет
вспыхнул, рвущий радиосвязь!
 
 
Бок от мелкашки заледенел,
не потерять бы нам колею!
Эй, ты от скорости захмелел —
режешь по наледи – мать твою!..
 
 
Он усмехнулся: – На скоростях
мы не провалимся, пролетим! —
…Изморозь выросла на бровях,
а изо рта – пар или дым?
 
 
Нет, не Пегас заездил меня,
душу не тройка мне растрясла…
Жёлтый закат тунгусского дня,
в тьму преходящая желтизна…
 
 
Ох, разогнались – притормози!
Что там чернеет – не полынья?!
…Волчий треух весь в изморози,
в руль вцепился, не слышит меня.
 

1983

" Сладко брести сквозь январскую вьюгу… "

 
Сладко брести сквозь январскую вьюгу…
Холод. Погреться бы. Знаю Калугу —
В церковь зашёл. До чего же пуста.
Вижу – остриженный парень в шинели.
Батюшка что-то бубнит еле-еле.
Роспись: Иуда лобзает Христа.
 
 
Снег на шинели у юноши тает.
Влага на тёмные плиты стекает.
Как бы то ни было – служба идёт
И у священника, и у солдата…
Ряса тесна, а шинель мешковата.
Плавится воск и на бронзу течёт.
 
 
Свечи горят, и мерцают погоны.
Парень печатает долу поклоны.
Окна задёрнул крещенский мороз…
Где призывался и где ты родился?
Как ты со службы своей отлучился?
Что ты ответишь на этот вопрос?
 
 
Я подвигаюсь к нему в полумраке,
Вижу в петлицах условные знаки,
Соображаю: ракетная часть.
Что привело тебя в древние стены?
Винтик, ты выпал из мощной системы,
Как бы и вовсе тебе не пропасть.
 
 
Ветер повеял, и дрогнуло пламя.
Молча глядит Богоматерь на парня.
К куполу тянется тонкий дымок…
Все вы единого дерева ветки.
Но почему же твои однолетки
Молятся на металлический рок?
 
 
Чем озабочен? Спасением мира?
Ты бы спросил своего командира,
Пусть объяснят тебе политруки…
Может быть, ты ошарашен виденьем,
Если себя осеняешь знаменьем,
Взмахами юной солдатской руки?
 
 
…Резко выходит в свистящую вьюгу.
Может быть, что-то поведать друг другу?
Следом спешу. В переулке ни зги.
Разве тебя, молодого, догонишь?
Вижу – в бушующем мареве тонешь.
Слышу – во тьме пропадают шаги…
 

1987

РИМСКАЯ ЭЛЕГИЯ

 
Аллеи мраморных статуй,
И каждая – народный идол.
Бок о бок средь фонтанных струй
То еретик, то инквизитор.
 
 
Здесь тоже шёл подсчёт голов
Во имя партий и религий,
Но не крушил колоколов
Ни Троцкий и ни Пётр Великий.
 
 
Собор апостола Петра,
Литые бронзовые двери…
А где-то чёрная Мегра
Течёт сквозь северные дебри.
 
 
В былые времена в Мегру
Чека приплыло поутру
И приказало сжечь иконы,
Спилить обетные кресты…
 
 
И с той поры от красоты
Здесь только море, лес, да льды,
Да лебединых свадеб звоны.
Да древних елей чёрный ряд,
Да куст рябины на пригорке,
Да поднебесный, робкий взгляд
Дебильной девочки-поморки.
 

1988

" Коль земная могучая ось "

 
Коль земная могучая ось
Вдруг изменит свой угол наклона,
И прогреется солнцем насквозь
Полюс холода у Оймякона,
И растает Великий Сугроб,
Брат Антарктики и Антарктиды,
И настанет всемирный потоп
На планете, сошедшей с орбиты —
Я тогда сколочу свой ковчег
И по тёмным российским глубинам
Поплыву, словно прачеловек,
К араратским священным вершинам,
Чтоб найти у библейской горы
На спасенье последние шансы,
Где, как братья, разводят костры
И армяне и азербайджанцы.
 

1990

ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ «КАЛУЖСКАЯ ХРОНИКА»

 
Мир электричества и грёз,
воскресный, праздничный, кричащий.
Я нынче твой почётный гость,
я посетитель твой случайный.
Я погружаюсь в этот мир,
иду центральною аллеей
к семейству гипсовых оленей,
минуя типовой сортир.
Мои лошадки-карусели,
вы постарели без меня —
я был готов на самом деле
отдать полцарства за коня,
сменять послевоенный рай
на это головокруженье…
Теперь – другое положенье,
ходи, что хочешь выбирай.
Желаешь – лезь на колесо,
а хочешь – умирай от смеха,
наткнувшись на своё лицо
в зеркальном павильоне смеха.
Кто крайний? Очередь свою
отстаиваю со спокойствием:
за удовольствием стою,
приятней, чем за продовольствием!
Вот почему, взглянув из мглы
на вехи мировой культуры,
я вам скажу, что мне милы
шедевры гипсовой скульптуры.
Они мне больше говорят
о таинствах судьбы и славы,
чем выстроившиеся в ряд
гермафродиты из Эллады.
Я вам напомню: два вождя
сидят в провинциальном парке,
и лебедь, тёмный от дождя,
плывёт… Уплыл… Уже на свалке.
Я вам напомню: мощный бюст
дважды героя из Калуги —
и столько возникает чувств
под ропот среднерусской вьюги!..
А пионер, трубящий в горн,
вновь побелённый к Первомаю!
Взгляну на них и всем нутром
свою эпоху понимаю.
Да будет вечен этот гипс,
его могучая фактура!
Вот дискобол: плечо и диск,
а между ними – арматура…
 

1968–1975