Текст книги "Первый снег в Сууваре"

Автор книги: Станислав Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Соловьев Станислав
Первый снег в Сууваре

С.В. Соловьев

Первый снег в Сууваре

рассказ

Шел дождь.

Сильный дождь, уже который день, заливал столицу. Он заливал множество других городов, мелкие селения – сайнкемы, он беспощадно заливал всю Долину. Может быть, он заливал и Хвойный Край. Но Харрамен был очень далеко от столицы и что там сейчас происходит, неизвестно...

Шел дождь. Он шел уже десятый день, – последний дождь осени и потому очень затяжной – гемгаймен. Был второй день после смерти правителя. Суумеренг Хайем, главный министр двора, мрачно смотрел на дождь из дворцового окна: дворец возвышался над столицей, и потому она была хорошо видна отсюда, вся как на ладони. Но сейчас отсюда ничего особенного не увидишь: влажный сизый туман, кое-где утыканный треугольными крышами зданий, улицы, залитые водой... Хайем не любовался городом: в гемгаймен нечем любоваться, кроме ледяных струи, в обилии падающих с неба. Хайем не был любителем дождя, и он не любил гемгаймен как большинство жителей Долины, – гемгаймен означал близкую зиму, морозную и затяжную...

Второй день прошел после смерти правителя, и все было напрасно. Сууваренен Третий до сих пор лежал в своей огромной кровати в самой дальней комнате дворца. Когда люди, наконец, вошли туда по приказу главного министра, то они нашли в белых одеялах маленькое сморщенное тело. Тело обладало совершенно лысой головой с птичьим лицом, тонкими ручками и ногами, изуродованными хроническим ревматизмом. Мертвый правитель был совсем голым и от этого выглядел ещё более уродливым; особенно страшно было рассматривать язык, вывалившийся из перекошенного рта, и посиневший половой орган, отчего-то увеличившийся в размерах. Испуганные телохранители не пропускали чиновников, то ли они ещё не знали, то ли боялись в это поверить. Их пришлось перебить, благо Хайем сообразил послать вооруженное сопровождение. Когда Хайема позвал старший секретарь двора, он немедленно поспешил в комнату. Но ничего утешительного там не увидел: огромная кровать с крошечным на её фоне мертвым телом, свернувшимся словно личинка, решившая стать бабочкой неен-ти. Тяжелые длинные шторы темных расцветок, мягкий букнерекский ковер, раскинувшийся от стены к стене, балдахин, словно обильная красная пена прилепившейся к потолку, душный сладковатый запашок, уже успевший пропитать собою все – стены, одеяла, шторы... Он боялся, что его стошнит в этой комнате – прямо на глазах высших чиновников и солдат дворцовой охраны. Но его не стошнило: к своему удивлению, Хайем отнесся к происходящему спокойно и как-то отстранено...

Хайем вздрогнул, ему послышались шаги. Он обернулся и увидел, что это всего лишь караул дворцовой охраны. Из-за смерти правителя охранников во дворце значительно прибавилось, но это уже ничего не решало... Тогда он снова стал смотреть в окно. Смотреть, не видя гемгаймена...

Личных врачей правителя убили сразу. Они жили в соседней, с опочивальней правителя, комнате, и охранникам не представляло большого труда зайти в неё и перерезать провинившихся. Хайем знал, что врачи тут не причем, – правителю было уже девяносто восемь лет; он давно был больным и немощным человеком, уже как год не мог самостоятельно ходить и мочиться. Рядом с правителем дежурили днем и ночью самые лучшие врачи государства, но все это было ни к чему: от старости нет лекарств, от разложения плоти не существует какого-либо спасения, кроме небытия. Об этом знали все, кто убивал невинных врачей, но ими двигал страх: "Хозяин умер, Хозяина больше нет..." Придворные врачи не сопротивлялись: они сами были страшно напуганы смертью, хотя как не им было хорошо знать о её неминуемости. Пять дней назад у правителя был приступ, и все высшие сановники поспешили в опочивальню сюзерена: каждый боялся, что если он не пойдет – его арестуют и сгноят в темницах Турлаагена. Каждый хотел услышать или увидеть какой-либо знак, – все уже тогда думали, что правитель умирает, и страшились этого. Сам Хайем, облаченный в парадные одежды, с непокрытой головой, мокрый от затянувшегося напряжения, сидел в опочивальне и бессмысленно разглядывал ножки кровати, – на старого сюзерена он боялся смотреть. Другие были ничем не лучше главного министра двора: так же напряженно сидели, также обильно потели от невыразимого ужаса, также рассматривали пустыми глазами все, кроме самого правителя. Они ловили каждый вздох хрипящего старика, краем глаза пытались не пропустить безжизненное движение его белой ладони: может, он сейчас назовет преемника? Сейчас отдаст какой-то приказ и тогда Хайема, или того толстяка в красных одеждах арестуют прямо в опочивальне, и поведут вниз, в темницы, где их будут пытать лучшие мастера заплечных дел? Или он потребует опального фаворита, – того, кого сам же недавно сослал в Хвойный Край?..

Так думали присутствующие, боялись, потели. К их облегчению и разочарованию правитель ничего не сказал: он бессвязно шептал что-то тонкими искривленными губами, уставившись в потолок. Три раза он просил пить: слуги дрожащими руками осторожно вливали ложками в почти беззубый рот подогретую воду с ла-лааком – лекарственной травой. Три раза он хотел мочиться: окружающие слушали журчание мочи и вдыхали солоноватую вонь, сдерживали рвотные позывы усилием воли, – у каждого сановника при себе было несколько платков, пропитанных дорогим одеколоном, но никто не осмеливался их вытащить и приложить к носу, чтобы не вдыхать отвратительный запах. Они боялись, что Хозяин может это заметить и оскорбиться... Один раз он просил перевернуть его на другой бок: слуги полчаса переворачивали отекшее тело, боясь причинить ему болезненные ощущения. Приказов, каких-либо внятных указаний не последовало. Правитель почти был в беспамятстве, и глупо было ожидать другого...

Через тридцать четыре часа правителю заметно полегчало и он, наконец, заснул. Сановники, полумертвые от усталости, тихо удалились из опочивальни. Казалось, что Хозяин будет жить теперь год, два, а может три. Но он обманул всех: умер от повторного приступа ночью и никто этого не знал. Хайем, как и другие сановники, не успел одеться и собраться, когда от врачей пришло известие: Хозяин уже умер. Никто не успел увидеть, как он умирал. Кроме врачей, которые уже мертвы, и нескольких слуг, которых до сих пор пытают в турлаагенских темницах. Все, кроме Хайема, пошли лично наблюдать за пытками слуг: они боялись, что последняя воля покойного будет обнаружена в их отсутствие и этим незамедлительно воспользуются недоброжелатели. Хайем отказался идти: он не любил смотреть на пытки. Кроме того, он просто сомневался, что умиравший правитель что-то мог сказать связное и осмысленное, – он хорошо помнил предыдущий приступ. Интуиция подсказывала ему, что слуги знают о последней воле Хозяина столько же, сколько и он: ничего...

Рядом, в соседних с пыточными камерами, помещениях пытали жен и любовниц правителя: это были разные женщины – молодые, средних лет, почти девочки, все с красивыми чертами лица и стройной осанкой. Сейчас их лица уже обезображены, а голое тело потеряло осанку в лоне пыточных механизмов. Женщин срочно собирали со всего города – восемь жен и семнадцать любовник, многие из которых лично никогда не видели Хозяина. Семеро любовниц были сосланы в Сууваратт, одна – в Суулаг; за ними послали и сегодня же их привезут в тулаагенские темницы. Сановники не заинтересовались пытками женщин: правитель уже как два года не общался с ними, лишь изредка встречаясь с некоторыми в дворцовых покоях по случайной прихоти – пара слов, лобзание левой руки, низкие поклоны... Вряд ли они могли знать о тайном завещании, если оно, конечно же, существовало, – в чем Хайем сильно сомневался. Каждый прислал на пытки своих секретарей, и теперь они жадно прислушиваются к воплям несчастных. Суунемер Голон, распорядитель двора, отправил своего ублюдочного Бомна. Суутитет Сасер, министр порядка, отправил сразу четырех секретарей, – это если не считать его агентов среди тюремщиков. Суугнес Вонберегем, коннетабль, отправил одного из своих адъютантов. Суурив Раен, дворцовый казначей, тоже послал своего клерка. То же самое сделали Суудихор Лаат, главный советник правителя и одновременно администратор Тайного совета, и Хайем. Суугенсен Ореми, наместник столицы, был уже как месяц болен: его угораздило сильно простыть и теперь его, конечно же, уже списали. Его люди ещё маячили во дворце, но Хайем знал, что это уже только видимость приближенности к власти...

Громкий разговор отвлек Хайема, он повернулся и инстинктивно скривился: из Тулаагена поднялись высшие сановники государства. Они не спеша шли по коридору, неестественно живо обсуждая детали пыток. От болтливого и жирного Голона Хайем узнал, что ничего выпытать у слуг не удалось.

– Они орали как прокаженные! – хихикал Голон, – Ничего не разобрать, так громко. Вы, Хайем, правильно сделали, что не пошли – вы ничего не потеряли...

Сасер холодно уведомил всех, что отдал распоряжение арестовать всех дворцовых слуг, которые когда-либо лично обслуживали Хозяина.

– Они могут что-то знать, – добавил худой прыщавый Сасер, весь затянутый в темно-бордовое. – Хотя я сомневаюсь в ценности сведений, которые мы из них вытянем.

– Да, да, милейший Сасер, вы совершенно правы! – захихикал Голон, булькая и трясясь всеми своими складками, – Опять нам придется выслушивать эти возмутительные вопли, – и ничего, ничего не разобрать...

– Вы уверены, что вам необходимо присутствовать? – холодно осведомился Сасер, и Голон на мгновение испугался и замолчал: все разглядели подтекст, скрытый в словах министра порядка, и он никому не понравился.

Последовала минутная пауза: Сасер уже углубился в чтение каких-то бумаг, деловито шевеля губами, а сдержанный Вонберегем по военному стал вышагивать взад-вперед по коридору. Видя его рослую фигуру, караульные вытягивались, и каменели лицом...

Раен нарушил неприятную тишину. Он предложил послать за фаворитами, – двое из них были арестованы в столице, один, – самый молодой и щеголеватый придворный по имени Суункен Доолсе, – должен был уже сегодня арестован в Сууваратте. Еще трое бежали месяц назад в Букнерек: о них ничего не было известно, а секретарь Сасера, отвечавший за них, лишился кожи и гениталий. Голсисаара и Сеттереба сослали задолго до этого в Хвойную страну, и посылать за ними было делом бессмысленным: вероятно, они уже давно мертвы...

Предложение Раена приняли все, кроме Лаата: это был камень в его огород он считался любимчиком Хозяина, благодаря чему получил пост главного советника полгода назад. За это его боялись и недолюбливали все. Теперь его перестали бояться, а неприязнь только увеличилась.

– Извините, Раен, но я уже распорядился, – Сасер оторвался от своих бумаг и сдержанно кивнул, словно бы извиняясь, дворцовому казначею: его глаза откровенно смеялись, – Нельзя было допустить промедления в этом важном деле, ведь вы меня понимаете...

Дворцовый казначей от ледяных слов Сасера увял:

– Конечно же, конечно же, это ваши прямые обязанности...

– Что толку посылать за фаворитами? – сбивчиво запричитал Лаат, нервно бросая взгляды то на Сасера, то на казначея, – Хозяин вряд ли бы рассказал свою последнюю волю этим дуракам! Это все бессмысленно!

Слова главного советника рассмешили собравшихся: глупость, испугавшаяся глупость, глупость, не имеющая будущего.

Сасер, не поднимая глаз на главного советника, медленно подошел к коннетаблю, и что-то ему сказал на ухо. Коннетабль кивнул в знак согласия.

– Сасер, вы не могли бы говорить вслух, чтобы все слышали? – неожиданно вспылил Голон, плюясь слюною: по его глазам Хайем мог прочитать, что распорядитель двора прекрасно обо всем догадывается, – Или мы друг другу не доверяем? И это в такой момент...

Сасер насмешливо извинился, сказав, что обсуждал с коннетаблем мелкие подробности: как перекрыть дороги, связывающие столицу с провинциями и границы с Букнереком. Голон удовлетворился объяснениями, но чуть заметно отодвинулся от Лаата, нервно теребящего манжеты сюртука. Лаат, в глазах которого читалась еле сдерживаемая паника, молча наблюдал за перемещениями грузного распорядителя двора. То же самое сделал Раен: чуть заметно отодвинулся от Лаата. Хайем понял: что-то затевается против главного советника. Но что? Все знают, что у Лаата есть свои люди в дворцовой охране и в министерствах, – он, пользуясь своим влиянием благодаря посту, создал агентуру, не меньшую, может быть, чем у самого Сасера. Или могущество главного советника – дутые слухи, распространяемые его холуями?..

Хайем понял министра порядка: кроме Лаата никто не был так приближен к правителю в последнее время, как он. И если Хозяин что-то говорил важное, Лаат должен это знать. Лаат догадывался, нервничал, но никак не мог в это поверить: щуплый низкорослый человечек со смешно оттопыренными ушами.

К собравшимся прибыл чиновник Министерства порядка. Он доложил, что просмотрены все бумаги личного архива покойного правителя (он избегал говорить слово "покойный", говоря как обычно – "Хозяин", словно тот был ещё жив). Ничего не найдено, бумаги отправлены в Министерство для дальнейшего исследования. Сейчас вскрывают обшивку мебели и простукивают стены, – ищут тайник...

Хайем хотел спросить: "Неужели Сасер, вы не знаете о тайниках?", но он благоразумно сдержался – открытые насмешки Сасер не прощает.

Министр порядка, вместо того, чтобы направиться к своим людям и проследить за правильным исполнением указаний, а если по правде – первому найти драгоценную бумагу с возможным завещанием, – отослал своего человека, и снова погрузился в чтение таинственных бумаг, рассеяно шевеля губами. Хайем понял: Сасер боялся. Он боялся покинуть других сановников, – значит, он боялся, что его могут арестовать ещё во дворце или даже в здании Министерства порядка. Это поразило Хайема: следовательно, люди Лаата или Раена есть среди чиновников самого закрытого учреждения государства.

Голон делал вид, что рассматривает портьеры и канделябры на лампах. Раен устало сидел на диванчике, бережно поглаживая распухшие колени, – кости крутило у всех, может быть, за исключением подтянутого и моложавого Вонберегема, – гемгаймен. Напряженная тишина царила в коридоре, что граничил с опочивальней Хозяина, – вернее сказать, с одной из его опочивален. Хайем содрогнулся, вспомнив, как искали новые покои правителя: он каждый день переезжал в другие, боясь подосланных убийц, – расположение этой опочивальне ото всех держалось в тайне, а другие покои содержались так же, как и те, которые выбрал в этот раз Хозяин. Со стороны спальной комнаты доносится приглушенный шум: там разбирают стены, ломают мебель, вскрывают пол. То же самое, вероятно, происходит и во всех других двадцати двух спальных комнатах: люди Министерства порядка ищут тайное завещание...

К Голону прибежал запыхавшийся человек: один из офицеров дворцовой охраны, которая подчиняется распорядителю двора, пытался взбунтоваться, и был зарублен. Голон, разбуженный, – он успел задремать, испугался:

– Что он хотел?!

Из слов человека стало понятно, что убитый распускал слухи о насильственной смерти Хозяина и хотел повести солдат в спальные комнаты.

Услышав это, Сасер вздрогнул, но ничего не сказал.

"А может и вправду, это отравление? – ошеломленно подумал Хайем, но тут же отбросил эту мысль как вздорную и не выдерживающую никакой критики, – Этого не могло быть: Хозяина все боялись и его охраняли днем и ночью тысячи людей. Еду пробовали телохранители, они постоянно меняли обивку и мебель в комнатах, чтобы не допустить возможного отравления... Нет, это невозможно".

Хайем чувствовал себя скверно: он не спал несколько дней подряд, усталость валила с ног, в голове сладко шумело и веки все время слипались. Больших усилий стоило их каждый раз раскрывать...

Никто не расходился: все чего-то ждали. Каждый просчитывал варианты: кто будет править страной. Если ещё вчера это было неслыханно – думать о новом правителе, – Хозяин уже был мертв, но сама мысль об этом вызывала необъяснимый ужас, – то теперь все заняты только этим. Они уцелели: многих смерть Хозяина не пощадила – их теперь тела лежат в покойницких Тулаагена. Непонятно почему был схвачен и задушен Суутален Сооди, министр-хранитель печатей. Может, он пытался бежать в Букнерек?.. Начальник архивов покончил собой: его тело нашли в маленькой комнатке нижнего этажа. Он принял яд, и захлебнулся рвотной массой. Церемониймейстера убили телохранители Хозяина: он был последним, кто входил в опочивальню. Сасер не успел опередить их и теперь, вероятно, думал, что некоторая информация утеряна безвозвратно. Министра дорог, министра почты, министра работ арестовали вместе с родными и близкими и препроводили в тюремные камеры Тулаагена: их назначили в течение последних полугода и они теперь не вызывали доверия. Бывший министр сношений куда-то исчез: теперь его искали по всей столице агенты Сасера. Хотя он уже как два года не исполнял должностные обязанности, все помнили его опалу: когда в Букренеке пришли к власти дикари-Отобокаамены и отношения между государствами были разорваны...

Коннетабль дал приказ усилить пограничные заставы: ожидалось, что Букнерек может предпринять вторжение. Сановники считали, что это маловероятно, но Вонберегем был другого мнения. Конечно же, Сасер или Лаат хотели, чтобы войска не рассредоточивались по стране, а концентрировались вокруг столицы: каждый надеялся в удобный для себя момент заручиться поддержкой военных и их силами уничтожить противника. Коннетабль же отправил несколько полков к границе: он чувствовал за спиной большое количество хорошо вооруженных и преданных себе людей, и не боялся принимать самостоятельные решения. Лаат был возмущен самовольством Вонберегема.

– Как вы посмели без нашего уведомления отослать четыре полка к границе? нервно кричал щуплый Лаат, но коннетабль только молча ухмылялся.

Сасер тоже был шокирован: он рассчитывал на полную поддержку военачальника. Ему пришлось смириться с наличием влиятельного конкурента, и он сделал выводы – попросил Вонберегема послать в провинциальные города офицеров из столичного гарнизона.

– Нужно, чтобы ваши люди надежно контролировали состояние войск в таких городах, как Сууваратт и Суулаг, – сухо сказал министр порядка, справившись со своей минутной слабостью. Вонберегем согласился с ним.

Все ожидали, что коннетабль начнет сомневаться в целесообразности такого решения. Ведь отсылая своих самых преданных офицеров, он тем самым ослаблял столичный гарнизон, и это притом, что город был наполнен стражниками, подчинявшимся лично Сасеру, а во дворце стояла охрана, подчиняющаяся Голону. Он мог не согласиться: недоверие сановников к его войскам, стоящим в провинциальных городах, заметно его задело. Но он согласился, и все вздохнули с облегчением.

Особенно довольными выглядели Голон и Раен, – они больше всего боялись влияния коннетабля. Хайему было все равно, кто больше пострадает в тайном споре – министр порядка или военачальник. Его больше беспокоила мысль: кто же все-таки будет править страной?..

Неожиданно этот вопрос вслух задал Лаат, – о нем как-то все забыли, словно его уже арестовали и пытают сильные грубые мужчины в каменных камерах с низкими мокрыми потолками.

– Как же нам теперь быть? – испугано прошептал он, рассматривая по очереди других сановников: у него было такое выражение лица, словно он их видел впервые, – Кто будет... править?.. Кто вместо?..

"Действительно, кто?" – на лицах присутствующих Хайем мог прочитать этот вопрос: на толстом лунообразном Голона, костлявом и веснушчатом Сасера, широком и темном Вонберегема, вечно скривившемся как бы от желчи во рту Раена...

Прошел второй день от смерти правителя, но никакого завещания все ещё не находили. Вряд ли оно существовало – это завещание.

У правителя не было детей, – ни для кого не было секретом, что семя Хозяина было бесплодным. В свое время не одна женщина окончила жизнь в тулаагенских камерах, обвиненная в тайном использовании контрацепции. Это продолжалось несколько лет, пока Суусебен Таал, ведущий специалист по мужским болезням, не доказал правителю – на свой страх и риск, что причина бездетности высочайшего брака в бесплодности венценосного отца. Таал пошел на это, опасаясь за судьбу своих подрастающих дочерей. Венценосный отец поверил ученому. Несколько месяцев правитель, буквально убитый страшным диагнозом, просидел взаперти в Речном замке, никого не подпуская и не слушая. Таала зарезали на вечерних улицах Сууварема, но женщин больше не казнили...

Правитель не оставил официального преемника, умерши на девяносто девятом году жизни, проправив из них неполных пятьдесят шесть лет. За свое долгое правление Хозяин многих отправлял в ссылку, многих подвергал изгнанию. Десятки придворных были казнены или убиты наемниками – в постелях, по дороге к водяным курортам Суувена, в ресторанных домах столицы. Никому он не доверял, кроме фаворитов, которые менялись настолько быстро, что какое-либо доверие к ним у правителя просто не успевало возникнуть. Страх, вот чему доверял Сууваренен Третий, Великий сюзерен Свободных Долин Суувена и Протектор Харрамена. Укоренившийся страх подданных, пустивший корни по всей стране...

Эти корни выглядели по-разному: статуи Хозяина в каждом городе, целая армия тайных платных агентов, доносительство, каждодневные славословия клятвенные заверения на верность правителю, которые произносили, когда вставали с постели или ложились в постель, с которыми принимали пищу или отправляли естественные надобности. "Двести лет жизни Хозяину и его любви к нам!" – фальшиво говорили люди: ведь многие по слухам знали, что правитель тешит себя мыслю дожить до ста лет и отпраздновать новое десятилетие правления...

Теперь он мертв: маленький разлагающийся эмбрион, закутанный в холодные одеяла. Хайем не знал, что делать с мертвым правителем. Сама мысль о нем вызывала неприятные ассоциации. По всей видимости, этим должен был заниматься Голон как распорядитель двора, но он боялся. Они обсуждали, что делать с телом Хозяина: кремировать его по установленной традиции или устроить общественную панихиду?.. Сасер и Вонберегем были против панихиды: первый боялся открытости похоронного ритуала, – ведь за народом, пребывающим в официальном трауре, нужно следить. Коннетабль не хотел ослаблять свои силы: похоронную процессию необходимо надежно охранять от возможных возмущений простонародья. Голон не хотел кремировать тело: а вдруг завещание найдется, и в нем будет указано, как и где хоронить? Если действия Голона как распорядителя двора не совпадут с указаниями покойного, он может пострадать. Кто сможет заручиться тогда, доживет ли он до следующего рассвета?..

Этого Голон, естественно, не говорил, но это и так все понимали. Главному министру долгие препирательства надоели: воображение рисовало картины разложения и его начало тошнить. Он предложил немедленно кремировать тело:

– Пока тело Хозяина не придано погребальному огню, существует опасность различных эксцессов, за упреждение которых я не могу поручиться.

Сасер и Вонберегем немедленно согласились с ним: это было разумной осторожностью. Остальные тоже согласились: с них снимали ответственность за принятое решение. Но тогда вставал вопрос о преемнике: по традиции, – это знал каждый из присутствующих, – по погребению умершего правителя незамедлительно вступает в управление страной новый сюзерен.

– Мы не можем сейчас решить этот вопрос, – осторожно начал Сасер, складывая бумаги в кожаную папку, – Предлагаю, принять власть сообща... временно, конечно.

Последние слова всех насторожили, а у Лаата побледнело лицо.

– Нам... нельзя! А вдруг откроется завещание?! – стал убеждать он сановников, – Тогда это будет самозванство! Я не хочу быть самозванцем!

– Глупец! – закричал разнервничавшийся Голон и забрызгал слюной, – Если мы сейчас не возьмем власть в свои руки, мы станем не самозванцами, а дураками. Стране нужна власть, какая бы ни была, иначе нас ждет анархия и вторжение Букнерека! Нам нужно сплотиться и действовать сообща, если мы не хотим...

Тут он неожиданно умолк и растерянно поглядел почему-то на молчащего Сасера. Последний расценил это как просьбу и стал говорить мягко, словно убеждал детей:

– Любезный Голон говорит правильные вещи. Нельзя рисковать. Конечно, мы... кхе, не готовы к такому положению вещей. Мы служили верой и правдой... Хозяину. Теперь мы просто будем продолжать свою службу – только в новом качестве. Ведь так?..

С ним согласились все, кроме Лаата. Коннетабль не высказал какого-либо согласия или несогласия: своим важным и самостоятельным видом он как бы подтверждал, в который раз, что он военный и как военный подчиниться любой власти. Хайем закончил обсуждения:

– Я полностью, как и... все здесь присутствующие, согласен с любезным Сасером. Предлагаю, как глава... нового правительства закончить обсуждения на сегодня и отдохнуть. Все устали. Нас ждет куча дел.

Он, не дожидаясь реакции сановников, пошел по коридору – мимо опочивальни, мимо застывших на посту охранников, мимо снующих везде мелких служащих из дворцовой службы и министерства порядка. Единственная мысль крутилась у него в голове: "Хозяин умер, не оставив завещания".

Через час после прекращения совещаний четверо человек из похоронной команды завернули мертвое тело правителя в одно из одеял и отнесли его в помещение для кремации, – такое помещение, рет-рарени, имелось в каждом сууварском доме. Никто не присутствовал при этом: высшие сановники слишком устали за последние дни, чтобы наблюдать кремацию тела. Мертвого правителя кинули в огонь печи и уже, через час с небольшим, от него не осталось и костей.

Еще через час в кремационное помещение зашли молчаливые люди из министерства порядка. Четверо человек похоронной команды были зарезаны ножами. Их трупы бросили в печь, а когда она остыла, кремационное помещение заперли на замок. Больше кремировать никого не предусматривалось: в зданиях дворца отныне умирать следовало по-другому.

На следующий день город, заливаемый ледяной водой гемгаймена, услышал правительственное объявление. Его звонко читали глашатаи на каждом перекресте и на мостах, его расклеивали в виде прокламаций на стенах зданий, на фонарных столбах и деревьях:

"Граждане Свободных Долин Суувена!

К огромной и искренней скорби нашего свободного народа скончался наш любимый правитель Сууверенен на девяносто восьмом году жизни и пятьдесят шестом году своего великого правления! Смерть его была естественна и величественна, как и все его деяния и замыслы. Душа великого Сууверенена отныне в стране предков и оттуда следит за нами. Исходя из необходимой целесообразности, и стремясь сохранить единство нашего свободного народа, самые близкие слуги великого Сууверенена, – лучшие сыны отечества, – приняли на себя временно совместное управление страной. Отныне законной и единственной властью является Совет Сюзеренитета. Всякое действие или слово, направленное против временного управления, расценивается, как измена на пользу враждебного нашему свободному народу Букнерека и будет караться как опасное государственное преступление немедленной смертью. Всякий гражданин Свободных Долин Суувена обязан подчиняться распоряжениям новой власти и следить за её исполнением, а в случае неисполнения, докладывать уполномоченным Совета. Не уведомление о таком неисполнении является государственным преступлением и приравнивается к измене на пользу Букнерека. С сегодняшнего дня временно запрещено скапливаться не более чем втроем, петь или выражать какое-либо действие в шумных формах, – это противоречит трауру по нашему великому и любимому правителю. Уполномоченные Совета имеет право и обязанность входить в любой дом, учинять в нем проверку и задерживать подозрительных людей. Действия, препятствующие этому, являются государственным преступлением и приравниваются к измене, – они будут караться смертью. Незнание постановлений Совета будет рассматриваться как государственное преступление, приравненное к измене. Эти постановления вводятся с момента их принятия и могут быть отменены или изменены решением Совета. Свободные люди Суувара! Сплотитесь вокруг Совета Сюзеренитета! Сохраняйте бдительность и преданность законной власти на благо нашего свободного народа!.."

Во дворце начались заседания нового правительства.

В ночь того же дня был арестован Лаат: его схватили сонного, грубо вытащили из постели, и увезли в Тулааген. Вместе с ним были арестованы его жена, семеро детей, родители, секретари и охранники, – всего сорок шесть человек. Все они были препровождены в Тулааген. Лаат не дожил до утра, не выдержав пыток: он действительно ничего не знал о возможном завещании, как подозревали Сасер и Голон.

– Я ничего не знаю! – кричал одно и то же бывший главный советник, – Это ошибка, ошибка! Позовите кого-нибудь из членов Совета: они скажут!..

Палачи не слушали просьбы бывшего главного советника: они молча делали свое дело, обливаясь потом, – молчаливые жестокие люди, измазанные чужой кровью и слюной. Они получили инструкции и последовательно их выполняли: Суудихор Лаат умер на пятом часу пыток. Ничего не знали о секретах бывшего главного советника его жена, дети и другие родственники. Арестованных после пыток обезглавили во внутреннем дворе Тулаагенской тюрьмы...

Всю ночь продолжались аресты агентов Лаата в Министерстве порядка, в дворцовой службе и других учреждениях. Сонных людей вытаскивали из постелей и вместе с семьями отправляли в тулаагенские камеры, где их ждали пыточные механизмы...

Один из офицеров дворцовой охраны попытался организовать выступление: он вместе с отрядом ворвался на верхние этажи дворца с криком "Смерть убийцам Хозяина! Смерть самозванцам!.." Мятежники были встречены частями, верными новому правительству, и уничтожены в ходе кратковременной схватки.

После этого во дворец были вызваны части столичного гарнизона. Они по приказу коннетабля разоружили дворцовую охрану. Вонберегем и испуганный Голон лично ходили перед рядами разоруженных солдат, и требовали присягнуть на верность Совету. Те, кто давал присягу, получал назад свое оружие и отправлялся дальше нести караульную службу. Остальных связали, и уволокли в тулаагенские камеры. Несмотря на возражения распорядителя двора, начальника дворцовой охраны и его адъютантов разоружили и казнили на месте: им не простили бунта.

– Люди, которые не могут отвечать за собственных подчиненных, преступники! – рычал Вонберегем. Новым начальником охраны был назначен некто Суунер Лаасли – все знали, что он человек Сасера.