Текст книги "Обещания и надежды (О фантастике вообще и в частности)"
Автор книги: Станислав Солодовников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Станислав СОЛОДОВНИКОВ
Обещания и надежды
(О фантастике вообще и в частности)
В 1976 году в апрельском номере «Немана» была опубликована статья Вадима Барцевича «Должна быть!» – о белорусской фантастике.
Прошло довольно много времени, и вот на страницах журнала – целая подборка научно-фантастических рассказов молодых авторов. Имена все новые, хотя внимательному читателю некоторые из них знакомы – встречались в «Знамени юности».
Редакция «Немана» имеет опыт публикации научной фантастики: в романе К. Воннегута «Сирены Титана» она предстает, так сказать, в чистом виде, а в романах Г. Маркеса «Осень патриарха» и П. Вежинова «Весы» использована как прием. Помимо переводов, на страницах «Немана» мы читали повесть Г. Попова «За тридевять планет» и ее продолжение «В гостях хорошо, а дома лучше»; в 1977 году печаталась повесть Н. Сердюкова «Два бессмертия».
Если же говорить о развитии фантастики в белорусской литературе, то как жанр она возникла в 20-е годы, но корни ее надо искать еще в более отдаленном прошлом. Анонимные поэмы «Энеида навыворот» и «Тарас на Парнасе», притчи Ядвигина Ш., аллегорические «Сказки жизни» и «Сымон-музыкант» Я. Коласа,, романтические поэмы Я. Купалы, романтико-философская лирика М. Богдановича, новеллы М. Горецкого, художественная практика и фольклорные исследования 3. Бядули – все это создавало почву для развития не только чисто фантастических мотивов, но художественной условности в молодой литературе. Затем под ударами теории «живого человека» фантастико-романтическая струя постепенно распалась и ушла в глубину...
Научная фантастика в белорусской литературе послевоенных лет связана с именами Я. Мавра, Н. Гомолки и В. Шитика. К сожалению, в творчестве Г. Попова и Н. Сердюкова она оказалась лишь эпизодом.
Представленные в данной подборке авторы – люди самых разных профессий. Е. Дрозд и В. Зеленский – математики-программисты; Н. Чадович и Ю. Брайдер являют собою сотрудничество электротехники и милиции; Н. Новаш – врач; В. Цветков – редактор издательства. Если же говорить о литературных интересах, то все они намерены (или, по крайней мере, заявляют об этом) посвятить себя жанру научной фантастики и только ему.
О научной фантастике сейчас пишут и говорят как о некоей самостоятельной области литературы. Это связано с ее спецификой, проблемами, поднимаемыми писателями-фантастами, и, наконец, с известной сложностью ее восприятия. В самом деле, она представляет собой сложный сплав научной информации, фантастических гипотез, соединение ретроспективных мотивов с прогнозами будущего. В качестве персонажей выступают не только люди, но и искусственные разумные существа, роботы (причем созданные и людьми, и иными цивилизациями), мутанты, обитатели других космических миров. Местом действия фантастических произведений являются практически вся Вселенная и все временные эпохи. Словом, мы вовлекаемся в такую захватывающую литературно-интеллектуальную игру, что окружающий мир, мир реальный, начинает светиться яркими красками.
Произведения научной фантастики подчас странны и абсолютно неожиданны, но надо знать литературу, чтобы понимать внешний характер этой неожиданности, ее «смоделированную реальность». Фантастика возрождает древние сюжеты: путешествия в дальние неизвестные страны, кораблекрушения, приключения, удачи и несчастья, поиски, потери, находки. Фантастика ЗНАЕТ предыдущую литературу – она свободно черпает из ее сокровищницы, где спрятаны и художественные приемы, и детали литературной техники, и образьі, и вполне готовые сюжеты...
Нельзя забывать, что. в центре научной фантастики всегда остается ЧЕЛОВЕК, его жизнь, радости, невзгоды, удачи, поражения и вечный поиск смысла жизни. Образ человека здесь порой приобретает подлинно космическое величие. Столь же выразительно разоблачаются в фантастике людская глупость и ограниченность. Оба поворота сюжетов необходимы нам: величие, чтобы вдохновляться на подвиги, разоблачение, сатира – как предостережение.
Особой трудностью для чтения научной фантастики и ее восприятия является то, что она не проверяется энциклопедией, а с научными авторитетами обращается порой непочтительным образом. Читателя подчас раздражает поразительная убедительность явной выдумки, но эта убедительность – первый признак настоящего искусства. Игровая форма, в которую облачаются сложнейшие проблемы, у одних вызывает острое неприятие, у других – повышенный интерес, поток ассоциаций, мыслей, чувств...
Чтобы не ходить далеко, возвратимся к рассказу Ю. Брайдера и Н. Чадовйча «Опасное лекарство». Он построен на уэллсовском мотиве «путешествия во времени», из которого вырастает целый «букет» сюжетов: обыгрываются гипотезы О возникновении древних сооружений, само путешествие во времени используется в военных целях (вмешательство в прошлое дл^ того, чтобы победить противника в какой-то бесконечной и бессмысленной войне, изменив для этого ход истории). Возможность влиять на прошлое и усталость от войны приводит одного из героев к мысли об изменении всей истории жизни на земле в таком направлении, чтобы исключить войну из обихода человечества.
Это богатство содержания не является замкнутой на себе системой. Так, идея устранения агрессивности, художественно смоделированная С. Лемом в романе «Возвращение со звезд», уже показала не то чтобы «нежизнеспособность», а, скорее, нравственную несостоятельность подобного жизненного хода. В то же время в художественно-философском плане она достаточно плодотворна как «информация к размышлению». В романе С. Лема путем определенной операции над человеческим мозгом («операция бетризации») уничтожалась агрессивность и оказывалось, что ’ вместе с нею люди утрачивали способность к творчеству, умение рисковать, совершать подвиги, просто мыслить высокими категориями и переживать глубокие чувства.
Наши авторы пошли другим путем: темпоральный бомбардировщик проникает в самое начало времен, когда на Земле еще только-только начинает зарождаться жизнь, и вносит «антиагрессивное вещество» в первоначальный «бульон». Результат оказывается поразительным. Биологическая эволюция не может начаться. Вернувшись в свою эпоху (по показаниям приборов), пилот бомбардировщика обнаруживает, *іто цивилизации нет. Вместо нее над планетой по-прежнему ревут ураганы, извергаются вулканы, бьют молнии – продолжаются судорожные роды. Но планета не в состоянии произвести жизнь.
Это уже находка. И на мысли она наводит любопытные.
А не является ли то, что мы называем эволюцией, плодом деятельности некоей предельно экономно устроенной «машины», созданной усилиями Вселенной? Множество факторов сходятся вместе – и возникает жизнь. Но энергетически живое создано таким образом, что оно может функционировать главным образом за счет исчезающего живого. Человек дал этой особенности имя агрессивности, имея в виду, по сути дела, чисто человеческие аспекты, которые он вообще имеет привычку переносить на животный мир.
Экономность природы состоит в том, что исчезновение живого не только не противоречит принципу существования жизни, но является ее основой. Упрощенно картина рисуется так: растения берут нужные вещества из почвы, травоядные питаются растениями, травоядными питаются хищники, не брезгующие, впрочем, и себе подобными, а в конце концов, все вместе возвращается b землю – и процесс возобновляется. В этом круговороте ничто не пропадает, а наоборот – находится в многократном обращении. Эволюция идет вперед, раз и навсегда решив энергетическую проблему. Высвободившееся время посвящается созданию разума.
Человек, несомненно, любимое дитя эволюции и ее гордость, но на нем, конечно, история не прекратит течение свое... Человек сам должен будет найти пути своего дальнейшего совершенствования.
Рассказ Ю. Брайдера и Н. Чадовйча откровенно антивоенный. Его в известном смысле хочется поставить в ряд с такими произведениями, как «Ржавчина» Р. Бредбери, «Эффект профессора Барнхауза» К. Воннегута, «Абсолютное оружие» Р. Шекли.
Предостерегающий мотив в рассказе таков: нельзя безнаказанно вмешаться в процессы, отработанные эволюцией за миллионы лет. Но этого не избежать земной науке. Значит, надо действовать архимедленно, архиосторожно, отмеряя не семь раз, а куда больше,– столь велика мера ответственности человека при вторжении в природу.
Что же касается агрессивности, то с нею можно справиться только социальными мерами, то есть созданием такого общества, которое полностью устранит агрессивность из человеческого обихода.
Мы знаем, каким должно быть это общество.
Рассказы подборки написаны в разном ключе. Один вызывает множество ассоциаций, зовет к серьезному размышлению, второй откровенно юмористичен, третий – психологичен...
Так, рассказ Е. Дрозда «Эффект присутствия» начинается как веселый анекдот, а завершается раздумьем героя над самим собой и окружающим миром. В центре – мотив «частного контакта» человека с представителем иной цивилизации, причем цивилизации высокоразвитой. Этот мотив достаточно распространен в научной фантастике, в общелитературном плане представляя собой ситуацию, в которой человек должен проявить свою глубинную сущность. Это касается человека. А в отношении «пришельца» перед нами еще один сюжет, вернее его трансформация,– это сюжет о потерпевшем кораблекрушение.
У путешественника – во времени или пространстве – выходит из строя транспортное средство, и он оказывается на нашей планете. Ему нельзя раскрывать себя – обнаружение может нарушить стабильность человеческого мира, да контакт и не входит в его полномочия. Приходится маскироваться. Сделать это легко. Автор наделил инопланетянина фантастической способностью к внушению. Вот путешественник и внушает сослуживцам по учреждению, куда был вынужден устроиться на работу, якобы он присутствует на рабочем месте, а сам в это время благополучно занимается собственными делами. Пришелец пользуется технической базой учреждения, но как честный человек платит за это. Платит качественно выполняемой работой и тем, что подбрасывает новые научно– технические идеи, не выходящие, разумеется, за пределы уровня земной науки.
«Прокол» происходит случайно. Герой-рассказчик на какое-то время выходит из-под телепатического контроля пришельца и узнает правду. Примечательно, как разрешает Н. Дрозд эту ситуацию. Ведь в фантастике имеет хождение сюжет, когда человек, вроде бы умный, сам считающий, по крайней мере, себя таковым, и не очень трусливый, попав в некую экстремальную ситуацию, ведет себя самым нелепым и необъяснимо трусливым образом. Параллельно необходимо отметить и другой аспект сюжета о пришельце, предложенный нашим автором,– гуманизм. В англо-американской литературе излюбленным поворотом сюжетов подобного рода являются непременно завоевательские намерения пришельцев. У Е. Дрозда просто происходит встреча двух разумных существ, воспитанных, интеллигентных. Один из них знает, что его цивилизация еще многого не достигла, другой понимает, что кардинально новая информация может вызвать нежелательные последствия. Более того, герой-землянин даже не знает, как использовать неожиданную встречу, что спросить у пришельца, вообще о чем говорить... Он задает какой-то глупый вопрос. И в этом заключена глубокая психологическая правдивость рассказа. Показательно, что у человека нет испуга при столкновении с необычным. В этом, конечно, имеется определенный прогресс в изображении личности в подобного рода литературе. Слишком част в фантастике сюжет, в котором люди только и знают, что пугаются и подозревают себя в сумасшествии.
Е. Парнов в статье «Звезды без шлагбаума» («Правда», 2 января 1984 г.) замечает, что «...если в один прекрасный день газеты сообщат о том, что установлен контакт с внеземной цивилизацией, мы и это воспримем без особых потрясений для психики».
Справедливости ради стоит добавить, что тут будет большая заслуга научной фантастики. Именно она, моделируя ситуации, которые вполне могут осуществиться («что будет, если...), готовит нас к необычайному. И, воспроизводя в произведении необычайное, фантастика призывает человека быть человеком, человеком разумным, добрым, знающим.
В рассказе Е. Дрозда только первая его половина напоминает веселый анекдот, рассказ же Б. Зеленского «Адепты адаптации» весь выдержан в юмористическом духе. Его цель – показать, что человек всегда останется умнее самого совершенного робота.
«Непрочитанная тетрадь» Н. Новаш в данной подборке наиболее психологична. Главный герой ее чем-то напоминает персонажей произведений Д. Гранина. Перед нами старый ученый, которого мучают воспоминания. Они беспокоят, замутняют чистую картину сегодняшнего дня... Излагается вроде бы реальная ситуация, но в ней есть настораживающая тайна. Воспоминания героя идут по спирали, медленно подводя нас к развязке. Предсказать концовку абсолютно невозможно. Н. Новаш активно использует знания профессионального медика, стремящегося через литературу проторить пути к новым гипотезам. А цель поисков – благородная цель врача: «Как же все-таки помочь человеку?»
Рассказ строится таким образом, что читатель приучается считаться с не-' ожиданным, потому что загадки постоянны. Разгадка природы шизофрении – это победа разума, добытая великими мучениями. В целом рассказ построен на серьезнейшем жизненном материале.
Рассказ В. Цветкова «Второе. лето» при его небольшом объеме содержит информацию, которой хватило бы для повести,– настолько глубока и серьезна поставленная проблема. Трагичность и загадочность финала жизни Хемингуэя, великого жизнелюбца, вдруг решившего умереть... Слабость это или мужество? Настала для писателя трудная минута выбора: жить и писать, зная, что пишешь ниже своих возможностей, хуже своих известных вещей, пойти на содержание К своей собственной славе – или?.. Для Хемингуэя, такого, каким мы его знаем, новый путь означал бы поражение. А он хотел быть победителем. Везде и во всем.
Воскрешенный и перенесенный в XXX век писатель, однажды уже решивший для себя эту проблему, не мог решить ее иначе и в этом будущем, ибо для него главным оставалось не то, в каком времени жить, а реализация себя как художника. И «второе лето» закономерно становится повторением «первого», лета 1961 года.
Условием для понимания рассказа Цветкова является знание произведений Хемингуэя, его писем и знакомство с воспоминаниями хорошо знавших писателя людей. Условие, надо признаться, не из легких, но понимание человека, даже не такого масштаба, как великий писатель, никогда не было легкой задачей.
В подборке могло быть больше авторов, больше рассказов. Но и то, что представлено, еще раз свидетельствует: феномен научной фантастики должен рассматриваться серьезно. Сейчас человечество выходит в космос и уже создана техника, позволяющая установить радиосвязь с иной космической цивилизацией, расположенной в нашей области Галактики. Интенсивно идут работы по созданию искусственного интеллекта. Практически заменяются все органы человеческого тела, кроме головного и спинного мозга. Созданы такие средства ведения войны, которые могут уничтожить не только противника, но и все живое на нашей планете. Будущее открывает перед нами множество проблем, из которых на первом месте – проблемы энергетические и проблемы ресурсов. Все перечисленное и многое сверх того входит в «сферу интересов» научной фантастики и не как нечто фантастическое, а как вполне реальное, реальное для нас, наших детей и внуков. А думать обо всем этом должны мы уже сейчас.
Предлагая читателям беглый анализ и истолкование некоторых научно-фантастических рассказов данной подборки, автор статьи прекрасно сознает, что в ней, быть может, многовато похвал и восторга. Пусть это будет воспринято как аванс и надежда.
Белорусских писателей, выступавших на ниве научной фантастики, излишне ругали, причем ругали зачастую мелочно и предвзято. А ведь подойди к их поискам одобрительно, да нет, просто по-деловому, но доброжелательно, исходя не из желания показать собственную эрудицию, а из интересов литературы,– белорусская проза, несомненно, шагнула бы в этой области гораздо дальше. Кстати, один из авторов, представленных сейчас в журнале, заинтересовался научной фантастикой именно после того, как прочитал в детстве «Шестой океан» Н. Гомолки.
Призывая к развитию фантастики, собственно, к созданию белорусской школы, необходимо задуматься о выработке системы оценок. В целом пока нет единого критерийного стержня, позволяющего точно квалифицировать произведения с тем или иным объемом фантастического. Это приводит к путанице и ненужным дискуссиям.
Критерийно-организующим принципом может быть само понятие фантастического и его роли в искусстве. Фантастическое присутствует в мифологии, отражая,таким образом определенные периоды исторического развития человечества. При этом в отдельных популяциях возникают своя логика и художественные системы, свой взгляд на мир. Чрезвычайно разнятся Древнеиндийская мифология, мифология древних майя и ацтеков, мифология европейского средневековья. А ведь в каждом отдельном случае мы имеем дело с этапом, поворотом, каким-то видом движения человеческой мысли и воображения внутри общей системы «человек—окружающий мир».
Мифологические образы с течением времени переходят в литературу и искусство, питают их через фольклор. А в самой литературе фантастика представлена развитой системой литературных приемов. С особой результативностью их применяют сатирики: Рабле, Свифт, Гоголь, Салтыков-Щедрин и др.
Наконец, научная фантастика как таковая... Она берет все ценное и художественно значимое из мифологии, фольклора, науки, истории, она создает свои миры, населяет их своими героями и ухватывает то, что не поддается прямому эксперименту, не видно человеческому глазу, а порой с трудом воспринимается и человеческой мыслью.
Итак, судя по представленным в подборке рассказам, мы можем сделать вывод, что имеются все возможности создать школу белорусской фантастики. Вадим Барцевич был прав, когда писал: «Есть, должен быть и резерв, еще не заявивший о себе чем-то весомым, но способный в любой момент выдвинуть своего представителя в малочисленный пока отряд белорусских фантастов».
Представляемые авторы – лишь небольшая часть этого резерва.
