Текст книги "Флотская бывальщина"

Автор книги: Станислав Сахончик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Станислав Сахончик
Флотская бывальщина. Рассказы. Очерки. Миниатюры

Сахончик Станислав Митрофанович

Родился 12.11.1949 г. в г. Кирове. После средней школы в г. Уржуме в 1966 г. поступил в медучилище, после окончания в 1969 г. был призван в СА. Служил в ЗРВ ПВО в Приморье. В 1971 г. поступил во Владивостокский мединститут. С 1977 по 1980 г. – мл. научный сотрудник, ассистент. С 1980 по 1986 г. – судовой врач 31-й бригады судов обеспечения ТОФ.

С 1986 по 2000 г. – зав. отделением Амурской облСЭС. С 2007 г. – зав. отделом экологической экспертизы Ростехнадзора. 2007–2014 г. – зав. отделом в ГАУ «Амургосэкспертиза». С 2014 на пенсии.

Литературным творчеством занимаюсь с 2004 г. Издал 6 книг, печатался в «Морском сборнике», сборниках Покровского «На море, суше и выше», и др. журналах России и литературных альманахах Амурской области. Член Союза писателей России.

Предисловие

В этой книге собраны рассказы и небольшие истории из жизни моряков 31-й бригады судов обеспечения Тихоокеанского флота.

Конечно, от тех славных восьмидесятых годов прошлого века до наших дней прошло уже немало времени, но некоторые особенности морской жизни с тех пор не особенно изменились. Отношения «море – корабль – человек» остались прежними.

Некоторые их упомянутых здесь кораблей и вспомогательных судов всё ещё несут боевую службу в разных районах мирового океана. Некогда молодые штурманы, став седыми капитанами, продолжают ходить в море.

Хотя некоторых героев этих рассказов уже нет с нами, хотя многие боевые корабли ушли на слом, а могучие оперативные эскадры советского военно-морского флота исчезли с просторов Мирового океана, но память о них хранится в наших сердцах, в старых фотографиях и книгах.

И, наверное, нынешнему поколению российских военных моряков было бы нелишним знать о службе своих предшественников не только из сухих исторических статей, но и из таких вот коротких житейских историй, показывающих суровые будни обычных людей, проводящих в дальних походах многие годы.

В море трудно обойтись без шуток и специфического военно-морского юмора. Море полно контрастов: узкий мирок судового коллектива – и бескрайний голубой простор Мирового океана, тесные квадратные метры корабельных кают и кубриков – и тысячи морских миль вокруг. И такие разные человеческие судьбы, втиснутые в корабельное железо.

Юмор, солёная грубоватая шутка – непременная часть флотского менталитета, и то, что многие истории в этой книге написаны в жанре иронической и юмористической прозы, вполне оправдано.

Поэтому у неподготовленного читателя с первых страниц может сложиться ложное впечатление, что служба на судах обеспечения ВМФ – сплошные весёлые приключения в экзотических странах, нечто вроде регулярных морских круизов в разудалой мужской компании.

На самом деле это тяжёлый труд – как в физическом, так и в психологическом плане, и далеко не все его выдерживают. Даже длительное пребывание на судне в условиях постоянной качки, непрерывного гула и вибрации судовой машины в безбрежном океане – серьёзная нагрузка на организм.

Да и боевая служба (БС) в Индийском океане в условиях вооружённого нейтралитета и молчаливого противостояния сторон во время «холодной войны» – это было очень реально и временами очень серьёзно.

Танкерная война в Персидском заливе, военный переворот в Йемене, эритрейско-эфиопская война, разминирование Красного моря – вот лишь небольшой перечень событий того времени. И далеко не всегда моряки оттуда возвращались домой живыми…

Практически всё, о чём здесь написано, имеет в основе реальные события и реальные судьбы. Главным образом это истории из времён моей службы на танкере «Владимир Колечицкий».

Можно по-разному относиться к предлагаемым рассказам, но это было тогда моей жизнью и жизнью моих друзей тоже.

А насколько автору удались эти рассказы – судить вам, читатель!

P.S. Выражаю глубокую благодарность моим друзьям Владимиру Анищенко, Вячеславу Леонову, Андрею Нестерову – бывшим членам экипажа танкера «Владимир Колечицкий» ТОФ, вместе с которыми пройдена не одна тысяча миль.

Байки вспомогательного флота

Тараканы умирают молча

В последнее время много пишут о том, что тараканы – чуть ли не древнейшие существа на Земле, которые могут выжить везде и всюду. Не берусь это утверждать либо опровергать, но на пароходах эти твари, особенно в тропиках, чувствуют себя великолепно. И если на ледоколах (в силу холодного климата) они базируются в основном на камбузах, то с приходом в тропики оккупируют весь пароход – до капитанского мостика включительно – и мигрируют по коридорам и каютам стройными рядами и колоннами.

Истребление их – задача практически невыполнимая, особенно при постоянно включённых из-за жары кондиционерах, так как при этом хлорофосом приходится дышать всем. Но острый ум моряков, отточенный в дальних походах, помимо неэстетичного убиения злодеев кожаным тапочком, придумывал и разные хитрые ловушки.

Например, обычная литровая банка с приманкой из сыра и колбасы, намазанная изнутри тонким слоем сливочного масла, работала великолепно и бесшумно: тараканы, залезая внутрь, не могли выбраться обратно, так как лапки скользили по маслу. И когда их в банке накапливалось больше половины, оставалось только изящным жестом вытряхнуть банку в иллюминатор на радость рыбам и чайкам. А уж на камбузе счёт таким банкам шёл на десяток за ночь, и улов был богатым.

Иногда с партией фруктов, полученных в Сингапуре или Коломбо, на пароход попадали здоровенные (со спичечный коробок) и агрессивные мадагаскарские тараканы. Они быстро сокращали популяцию наших меланхоличных судовых прусаков, щёлкая их массивными челюстями, как орешки. Но потом сами становились настоящим бедствием – кусались и грызли всё, что попадалось на пути. Тогда, презрев эстетизм, им объявляли общесудовой джихад, и по пароходу повсеместно слышались азартные крики и мокрые шлепки.

Однако и тараканы порой становились развлечением в длительных плаваниях. Как-то раз второму механику Семёнычу пришла в голову оригинальная идея – пометить «своих» тараканов. Отловив с десяток особей, он на их спинки кисточкой нанёс пометки краской. Дурной пример, как известно, заразителен, и вскоре разноцветные тараканы стали мелькать повсюду, ибо каждый штурман и механик считал своим долгом пометить тараканов, живущих в его каюте. Появились даже псевдонаучные теории о путях миграции тараканов в межкаютном пространстве.

Матросы и мотористы, живущие в кубриках, к вопросу идентификации тараканов отнеслись индифферентно, предоставив это начальству. Капитан тоже до поры до времени не обращал внимания на развлечения комсостава, мудро исповедуя принцип: «Чем бы моряк не тешился, лишь бы баб не просил». Пока не наткнулся в коридоре на четвёртого механика, который вёл за собой здоровенного, раскрашенного в полосочку мадагаскарского таракана на длинной ниточке, приклеенной к спинке.

– А это мы с Джеком на прогулке, – радостно заявил юный механик, наивно глядя на побагровевшего капитана простодушным полудетским взглядом вчерашнего «ломоносовского» [1]1
  Имеется в виду мореходное училище ВМФ в городе Ломоносове.


[Закрыть] курсанта.

– Я вам, мля, покажу прогулки! – рявкнул кэп и приказал мне незамедлительно провести тотальную дезинсекцию. Залив все каюты и помещения хлорофосом и изрядно надышавшись его парами, я доложил капитану об исполнении. Затем на судне началась большая приборка.

Дохлые и полуживые тараканы выметались кучами. Слава богу, что они кричать не умеют, а то бы разыгрались душещипательные сцены. Эксперимент, затеянный Семёнычем, был закончен – и на нашем судне более не повторялся. Но ещё не раз его отголоски слышались в нашей бригаде. Нет-нет да попадались на кораблях крашеные тараканы – не мы одни до такого додумались.

Чиф-полиглот

Танкер вспомогательного флота ТОФ «Илим» подходил к Марселю, где на рейде нас ждал представитель принимающей фирмы «АСМР»[2]2
  АСМР (Atelliers et Chantiers Marseille Provence) – судоремонтный завод в Марселе в 80-х. Сейчас – Atelliers de Reparation Navale.


[Закрыть]. Формальности не заняли много времени, и вот танкер уже пришвартован к заводскому причалу. Сразу же на судне появились главный инженер фирмы и несколько мастеров – уточнить дефектные ведомости и определиться с объёмом работ. Контракт есть контракт: каждый день сверх контракта – минус пять процентов от суммы оплаты. Так что время никто из французов не тянул. Меня сразу поставили вахтенным помощником, и я, нацепив повязку, стал возле трапа.

И тут на палубу вышел наш старпом Иваныч с одним из прибывших мастеров. Иваныч пытался что-то втолковать мастеру-арабу, но поскольку познания старпома во французском были «по нулям», а в английском – чуть более, деловой разговор походил на диалог двух глухонемых. В основном – жестами.

Иваныч, старый каботажник, получил визу на загранплавание незадолго перед рейсом. Поскольку английский язык в Охотском море был ему без надобности, он благополучно его забыл (практики-то не было), и теперь старпому приходилось туго. Переводчик фирмы и знающие английский язык штурманы был задействованы в переговорах, проходивших в капитанской каюте, я же изучал только немецкий и вряд ли мог Иванычу помочь.

Но старый морячина не растерялся. Поскольку речь шла о том, что на палубе надо срезать, а что оставить, Иваныч, тыча указующим перстом в предмет, говорил либо: «это – йес», либо: «а это – на х…»

Араб, делая пометки мелом на палубе, послушно за ним повторял: «Уи, мсье, это на х…» – и записывал в книжку.

Языковый барьер был блестяще преодолён. А мастер, поясняя на следующий день рабочим, что надо срезать, с неподражаемым марсельским акцентом повторял понравившееся русское выражение.

Надо сказать, что к концу полугодичного ремонта взаимопроникновение языковых культур достигло максимума, а словарный запас французских докеров и наших моряков существенно обогатился.

Байки из времён югославского ремонта

Сто пятьдесят процентов

Я сижу в кают-компании и вяло пишу гуашью на кумаче лозунг:

«Выполним план ремонта на 150 %!».

Писать и рисовать всякую всячину – это моё старое, ещё с института, хобби, которое постоянно эксплуатируется помполитом Леонтьичем в своих корыстных, далеко идущих политических целях.

Рядом на диване, закинув руки за голову, лениво возлежит Динко – заводской пожарник Дино Козулич (мы его зовём для удобства Козлевичем), мой постоянный оппонент по политическим спорам. Динко – внешне типичный представитель местной «отрицаловки», основное кредо его декларируется им весьма незамысловато: «Найглавнейше в жиче ест пича, фича и новци, а политика – то е курво!», что в вольном переводе с сербохорватского означает, что главнейшее в жизни – это женщины, машины и деньги, а политика – дело весьма нехорошее.

Он носит курчавую бороду и длинные волосы. Динко очень интересуется Россией, неплохо говорит по-русски и активно осваивает нашу ненормативную лексику, коей обильно уснащается разговорная речь моряков танкера во время ремонта. Надо сказать, что Динко достиг на этом поприще немалых успехов и уже активно вступает в диалоги с нашим боцманом, потрясая своих соплеменников незаурядными познаниями.

Дело в том, что сербохорватская матерщина выглядит на фоне нашей очень бледно и невыразительно и зачастую слабо доходит до объекта воздействия. Динко же, гоняя нерадивых сварщиков, роняющих искры где попало, выражался по-русски хотя и с акцентом, но очень доходчиво и, что для гордых горцев немаловажно, необидно.

А ещё он страсть как любит задавать всякие каверзные вопросы.

– Доктор, а как можно план выполнить на сто пятьдесят процентов? – невинным голосом, глядя в подволок, интересуется Динко. Опять какую-то пакость готовит Козлевич, не иначе.

– Ну как, как! Поднапрячься, изыскать внутренние резервы! – отвечаю.

– А откуда могут быть резервы? – нездорово оживляется он. – У нас же всё рассчитано. Вот тебе на каюту надо ровно шесть квадратных метров линолеума, это мне Иозо сказал. Как же он тебе план перевыполнит, а? Одну банку клея ему дал мастер утром – как раз на каюту. Так что у тебя сто пятьдесят процентов точно не выйдет, – злорадно сказал Динко.

Всё-таки нудные они люди, эти европейцы! Всё посчитано, дотошно выверено, никаких случайностей быть не должно. Тоскливо, не то что у нас. А самое-то обидное, что он вообще-то прав! Крыть нечем – достал-таки Козлевич! Сейчас я его шугану, экономиста хренова!

– Дино, вучкин курац, на баке пожар! – кричу я, показывая в иллюминатор на палубу. На баковой надстройке точно что-то слегка дымится, и Динко, матерясь по поводу сварщиков, исчезает, громыхая тяжёлыми армейскими ботинками. Дискуссия отложена до следующей встречи.

Однако следующая встреча состоялась нескоро. На границе с Албанией, у озера Шкодер, была какая-то заварушка, «юги» начали призывать резервистов, отовсюду на сборный пункт деловито, без шума и воплей, потянулись серьёзные люди, одетые в чёрное и зелёное, в походной амуниции, с ранцами и касками (полевая форма у резервистов хранится дома).

Среди них я с удивлением обнаружил и одетого в форму лейтенанта флота Дино Козулича, садившегося на заводской катер, набитый моряками-резервистами и следующий на военно-морскую базу в Тивате, которая находилась на другом берегу залива. Он был без бороды, коротко пострижен, непривычно элегантен и необычно серьёзен. Непростой ты парень, оказывается, пожарник Козлевич! Вот тебе и «пича-фича»!

И всё же, брат Динко, хреново ты нас, русских, знал! План ремонта нами был-таки перевыполнен – аж на сто тридцать процентов. Сэкономлено для родного отечества сто тысяч долларов, изыскана масса внутренних резервов. Что с нас взять, с азиатов? Не были мы тогда обучены европейской экономике.

Кстати, нам от всей этой благодати перепало по почётной грамоте на красочных бланках по тридцать пять копеек и снятие ранее наложенных выговоров, за что мы Родине были безмерно благодарны!

Сёма-Штирлиц

Семён Семёныч Кривоносов, второй механик, был парнем весёлым и общительным. Хороший специалист, на звук определявший неисправности громадного, величиной с трёхэтажный дом, судового дизеля «Зульцер-Цигельский». Он в машине проводил больше времени, чем в каюте. Специальностью своей очень гордился, не слишком высоко ставя штурманов, считая их просто извозчиками. Над его креслом в машинном отделении висел плакатик с изречением, приписываемым Петру Первому: «Штурмана народ хамский, до баб и зелья весьма охочий. Слова путного не скажут, однако драку завсегда учинят. Но по знанию зело хитрых навигацких наук до ассамблей допущены быть могут!»

Мотористы его любили и почитали за честь стоять с ним вахты.

Семёныч был очень тепло, почти как родной, принят местной черногорской общественностью, а поскольку в Биеле самой распространённой фамилией была Кривокапич («капа» – голова), то его звали Кривоносичем и считали за дальнего родственника.

Поскольку Черногория была какой-никакой, а всё же заграницей, ходить нам по территории завода разрешали только минимум по двое (кабы чего не вышло). Поскольку на судне незанятых людей практически не бывает, Семёныч, прихватив не очень занятого судового доктора (то бишь меня), с утра отправлялся в заводоуправление. Далее общение начиналось с кабинета главного инженера примерно одинаковым диалогом:

– Здраво! Имате проблему?

– Имам! – хором отвечали мы и вкратце излагали суть проблемы.

– Ништа! Данае мале попием – и нема проблема! Шта будемо пити – «лозу», сливовицу, «стомаклию»? Кафу?

Нам больше нравилась крепкая сливовица и, приняв внутрь европейскую (по нашим понятиям – чисто символическую) дозу сего живительного напитка и запив его крепчайшим кофе, мы отправлялись в следующий кабинет, где диалог повторялся. Причём даже тактичный отказ расценивался как нечто неприемлемое и, более того, оскорбительное, а мы, как истинные интернационалисты, не могли, разумеется, обидеть хозяев в их лучших чувствах. В результате на пароход мы с Семёнычем являлись уже слегка «на взводе». Поскольку это регулярно случалось со всеми судовыми командирами, капитан (что вполне разумно) не обращал на такие вещи особого внимания, лишь иногда одёргивая слишком уж увлекавшихся товарищей.

Однажды, блуждая по заводу в поисках куда-то запропастившегося технолога Божо Кривокапича, мы с Семёнычем совершенно случайно забрели в цех, где стояли корабельные пушки и ракетные установки – на случай войны.

Это не осталось без внимания – к нам зачастил крючконосый Бранко Костинович, заводской начальник режима, «вучкин хорват», как его звали рабочие. Не найдя ничего лучшего для установления контакта с целью последующего разоблачения советских шпионов, Бранко стал регулярно появляться на пароходе с литровой бутылкой «Звечево бренди», что нами было встречено со сдержанным одобрением.

Меня, как существо в военном отношении не опасное, Бранко всерьёз не принимал, а за опрос Семёныча взялся серьёзно.

Безобидные беседы вперемежку с возлияниями и вопросами на чисто военно-морские темы указывали на то, что сверхбдительный Бранко явно заподозрил в Семёныче крупного шпиона. Мы же по очереди старательно пичкали его информацией, почерпнутой из старой подшивки «Зарубежного военного обозрения», из «Справочника по корабельному составу иностранных флотов» и всякой псевдовоенной бредятиной, придуманной на скорую руку. Вроде камчатских атомных лодок, стреляющих ракетами из жерла курильских вулканов.

Весь пароход с интересом следил за этим единоборством, особенно, конечно, наш штатный контрразведчик Женя Максимов, которому мы заплетающимся языком потом докладывали о результатах бесед. Бранко, до краев переполненного информацией и бренди, как правило, сводили с парохода, взявши «под белые крылья», и бережно доставляли на заводской машине домой.

В конце концов, после десяти дней алкогольного марафона, Бранко «сошёл с дистанции» и с обострением язвенной болезни, а также с начальными явлениями «белой горячки» надолго угодил на больничную койку. Нашёл тоже с кем соревноваться! Перепить русского военного моряка, вспоенного казённым «шилом», невозможно даже теоретически. Но бедный хорват Бранко этого не знал.

По прибытии во Владивосток, после того как семейные моряки разошлись по домам, на борту состоялась крепкая пирушка.

Наутро Семёныч, с трудом оторвав лохматую голову от подушки, обнаружил у себя в каюте улыбающегося чекистской «отеческой» улыбкой капитана второго ранга, начальника особого отдела нашей бригады. Тот почти официально поблагодарил его за помощь, оказанную разведке в части прикрытия действующего сотрудника, и положил на столик коробочку с наручными часами «Командирские» с военно-морской символикой.

Обалдевший Семёныч сонно промямлил «С-служу Советскому Союзу!» и… продолжил спать, видимо, приняв всё произошедшее за фантастический сон. Особист, посмеиваясь, вышел из каюты.

Проснувшийся к обеду Семёныч, обнаружив на столе коробочку с часами, на которых не было никакой гравировки, зашёл в каюту к всезнающему начальнику радиостанции за разъяснениями.

Хмурый Володя Анищенко (который дежурил по судну вместо загулявшего третьего штурмана и был эти обстоятельством весьма недоволен) сказал:

– А что ты хочешь, чтоб тебе написали? «Шпиону Кривоногову от КГБ», что ли? На, возьми-ка вот лучше бутылку сухого вина и дуй к доктору, у него тоже такая коробочка есть, на пару и подумайте! Давай вали, Штирлиц ты наш, а то мне к диспетчеру на связь выходить! Это ж надо, до чего флот докатился – за пьянку ещё и награждают!».

Так Семёныч и стал Штирлицем.

Известная личность Шура Баранкин

Радист Шура Баранкин ещё задолго до пребывания нашего судна на ремонте в Югославии стал в бригаде личностью известной. Главным образом своими приключениями на суше и на море. Причём он заметно выделялся в этом отношении даже среди морской братвы, которая впутываться во всяческие истории и сама куда как горазда.

Внешне Шура представлял из себя невысокого блондина с обманчиво-безмятежным взглядом круглых голубых глаз, носом-картошкой и лихим чубчиком соломенного цвета. Этакий мальчонка Нильс Хольгерсон из известной шведской сказки, только что верхом на гусях не летал. Но некоторые его реальные «полёты» заслуживают отдельных упоминаний.

Однажды Шура, перед выходом в море, был направлен на флотские склады получить запасные радиолампы – и исчез на пару дней. Пароход уже стоял на внешнем рейде, готовый к выходу, когда Шура в состоянии глубочайшего похмелья, в обнимку с вещмешком, полным коробок с радиолампами, вывалился из такси на пирсе вспомогательного флота в бухте Артур.

Вахтенный помощник с рефрижератора «Ульма», оценив ситуацию (а по бригаде уже объявили поиск), с помощью матроса загрузил Шуру на попутный катер-Торпедолов – и его, полусонного, доставили на судно, где капитан уже готовился срочно вызывать другого радиста.

Старпом Михалыч, облегчённо вздохнув, поздравил Шуру с открытием сезона выговоров в этом рейсе. Шура, еле ворочая языком, привычно ответил: «Служу Советскому Союзу» – и, приложив ладонь к «пустой» голове, противолодочным зигзагом проследовал в свою каюту.

А танкер «Владимир Колечицкий» направился на операцию по обеспечению подъёма остатков южнокорейского «Боинга», сбитого нашей авиацией над Сахалином.

Любовная котлета от Кузьминичны

В конце декабря 1983 года танкер, после операции по «Боингу» следуя на ремонт в Югославию, бросил якорь на внешнем рейде вьетнамского порта Дананг. Там и решили встретить Новый год (первый в этом походе).

Закипела работа по подготовке к празднику.

У первого помощника Леонтьича добавилось забот по поиску скрытых запасов спиртного. Зная склонность моряков к приготовлению самопальных спиртных напитков из подручных средств и логично увязав это с пропажей нескольких килограммов сахара из провизионки, Леонтьич, взяв в помощь председателя судового комитета, устроил тотальный шмон по всем пароходным закоулкам и огнетушителям. Пустая затея, как впоследствии выяснилось!

На празднование Нового года на трофейном американском бронекатере прибыли вьетнамские пограничники – в Дананге ещё постреливали в джунглях остатки недобитых южновьетнамских «коммандос». Вместе с погранцами прибыл и начальник военно-морского района с двумя офицерами.

Новый год начался, как и положено, с торжественной застольной речи капитана и салюта сигнальными ракетами. По случаю праздника на столах была выставлено по бутылке казенного сухого вина на четверых – и веселье стартовало.

Народ периодически куда-то загадочно исчезал поодиночке – и появлялся уже повеселевшим. Начальство и вьетнамские офицеры после торжественной части перебрались в каюту капитана – укреплять дружбу между народами. Стало заметно посвободнее.

И тут меня вызвали в трюм – якобы там рулевой матрос Серёга Цема не то ушиб, не то сломал ногу. Естественно, что я, прихватив санитарную сумку и проволочную шину, туда шустро прибежал.

Правда, «травмированного матроса» там не было, а присутствовали (уже навеселе) боцман с донкерманами, пригласившие меня «откушать бражки», заведённой ими после выхода и замаскированной в груде пустых шлюпочных анкерков (деревянных бочонков), которые везли в Аден. Поскольку почти все они ранее входили в состав «замполитовской» комиссии по поиску заначек спиртного, стало понятно, почему данная операция была обречена на провал изначально.

Хватив пару кружек, я выбрался на верхнюю палубу, где уже вовсю шли танцы. Играл шлягеры судовой ансамбль (инструменты, кстати, были закуплены за счёт сдачи пустых бутылок, добытых со дна бухты Артур, и продажи кораллов с прошлого рейса).

Судовые дамы из числа камбузного персонала были нарасхват, только явно скучала повариха Кузьминична, к которой из-за её габаритов и тяжёлого характера побаивались приближаться. В цветастом платье с глубоким и необъятным вырезом она напоминала осеннюю клумбу.

И тут появился празднично принаряженный Шура – в рубахе с попугаями, расклешённых полосатых брюках и башмаках на платформе. Лицо напоминало цветом пожарный ящик, чубчик стоял дыбом, осоловелые глазки с трудом фокусировали пространство. Узрев одинокую, яркую и габаритную даму, Шура нетвёрдой, но целенаправленной походкой, направился к Кузьминичне с явным намерением пригласить её на танец. Согнувшись в изящном полупоклоне, Шура поскользнулся и с размаху брякнулся у монументальных ног поварихи, машинально обхватив её за мощные бёдра. Та взвизгнула от неожиданности и отпрянула назад.

Проехавшись руками по ногам Кузьминичны, Шура рухнул лицом на палубу и, успев пробормотать заплетающимся голосом признание в любви, отключился…

Под всеобщий хохот тело Шуры было доставлено матросами в каюту радистов и осторожно возложено на койку.

Новогоднее шоу продолжалось ещё пару часов, пока уставший народ не разошёлся по кубрикам и каютам. Начальство отсалютовало окончанию празднества с мостика новой порцией сигнальных ракет и автоматной очередью трассерами в предрассветное небо (это уже были вьетнамцы).

В обед, после традиционного флотского борща, в кают-компанию белым облаком торжественно вплыла Кузьминична в снежно-белой накрахмаленной куртке. В руках у неё был поднос, на котором стояла тарелка с картофельным пюре и здоровенной (в два раза больше стандартной) котлетой в соусе. Всем прочим по меню полагались макароны по-флотски.

Поставив тарелку перед Баранкиным, сидевшим с пылающими ушами и открытым ртом, она елейным голосом пропела:

– Кушай, Шурик!

После чего с достоинством удалилась.

Народ в кают-компании только переглядывался, молча давясь от смеха под суровым взглядом капитана. Старпом Михалыч исподтишка показывал кулак особо эмоциональным.

Ржали только выйдя в коридор. Поразить сердце Кузьминичны доселе не удавалось никому!

Приказ начальника

Однажды, зайдя в каюту начальника радиостанции Володи Анищенко, я застал его печатающим на машинке какой-то документ. Если бы не ехидная ухмылка, можно было бы подумать, что он печатает очередной серьёзный приказ по судну.

– Вова, над чем трудишься?

– Да вот, Шура, мля, у меня опять отличился! Депрессия у него, видишь ли, разыгралась, тоска по Отечеству. По этому поводу нахально спёр у меня из каюты, прямо с раковины, флакон «Тройного», ну и выдул его в одну харю. Сейчас в каюте дрыхнет, перегаром, как от бича, шибает, а ему на вахту через четыре часа заступать. Подменять придётся, если в меридиан войти не успеет.

– Докладывать будешь? Всё равно же заметят или учуют.

– Да ну его… У него уже и так три выговора и один «строгач». Скажу, что зуб у Шуры заболел и он одеколоном дупло прополоскал. А ты подтвердишь.

– Ну ладно. Ещё и в журнал приёма больных запишу, на всякий случай. Зуб – дело серьёзное. Приказ-то хоть покажи, почитать…

– На, возьми. Может, и ты что придумаешь.

– Знаешь, Володя я бы кое-что добавил…

Документ, составленный начальником радиостанции совместно с судовым врачом, в подкорректированном варианте гласил:

Приказ по каюте № 7 БМТ «Владимир Колечицкий» (дата, №… Андаманское море)

Для служебного пользования. Из каюты не выносить.

При неплановом обследовании каюты начальника р/ст Анищенко В.Н. была обнаружена пропажа флакона одеколона «Тройной», используемого им в гигиенических целях для протирания лицевой и различных других поверхностей тела.

Проведёнными розыскными действиями было установлено, что данный флакон был похищен путём свободного доступа р/ оператором 1 класса Баранкиным А.Г. с целью приведения себя в состояние алкогольного опьянения, якобы в связи с затяжной депрессией, вызванной длительной разлукой с семьёй и Отечеством.

Факта хищения Баранкин А.Г. не отрицает, вещественное доказательство (пустой флакон) изъято и приобщено к делу, состояние опьянения средней тяжести медицинской экспертизой зафиксировано (заключение судового врача прилагается).

За хищение и уничтожение (путём употребления внутрь) личной собственности в особо малом размере, совершенное циничным способом из каюты вышестоящего начальника, на основании Корабельного Устава (КУ-75,п. п….) р/оператор 1 класса Баранкин А.Г приговаривается к нижеследующему:

1. Аресту при каюте сроком на 8 часов с правом приёма пищи и отправления естественных надобностей в установленных местах.

2. Общественному порицанию силами радиотехнической службы по месту проживания.

3. Компенсации за похищенное имущество в объёме 1 (одного) литра спиртосодержащей жидкости крепостью не менее 40 градусов (по выбору потерпевшего). Компенсацию произвести по заходу в ближайший порт.

4. Ограничению по сходу на берег в портах стран НАТО, во избежание утечки конфиденциальной информации о состоянии радиотехнической службы Вспомогательного флота ВМФ СССР после принятия спиртных напитков.

Изъятое вещественное доказательство по делу уничтожить путём утопления с занесением координат в титульный лист журнала «Коммунист Вооружённых сил», № 4, находящегося в радиорубке.

Учитывая положительные характеристики и будущее деятельное раскаяние Баранкина А.Г., п. 5 данного приказа может быть отменён по ситуации.

Начальник p/станции БМТ «В. Колечицкий» В.Н. Анищенко

Приказ мы прикололи в каюте над койкой похрапывающего Шуры. Копию сохранили.

Шура Баранкин в стране Монтенегро

НАКОНЕЦ, через два месяца после выхода из Владивостока, танкер бросил якорь в Которской бухте Адриатического моря, в порту небольшого черногорского городка Биела. Тогда Черногория (по-западноевропейски Монтенегро) ещё входила в состав Югославии, а в соседнем городе Тиват ремонтировались даже наши боевые корабли. В Биеле на заводе «Велько Влахович» на тот момент стояли в ремонте танкер Черноморского пароходства и сейнер из грузинского Поти.

До этого в Биеле ремонтировался танкер нашей бригады «Борис Бутома», и при короткой встрече с ним в Красном море его моряки передали нам кое-какую интересную информацию о неписаных правилах поведения в этом порту.

В частности, о том, что в аптеках буквально за копейки свободно продаётся флаконами чистейший медицинский спирт, а в хозяйственных магазинах – 76-градусный чистый ректификат, которым наивные черногорцы моют стёкла, абсолютно не подозревая о возможности его использования для внутреннего употребления.

Впрочем, качественного спиртного в их магазинах полно, от стограммовых сувенирных шкаликов до двухлитровых бутылок отличного вина. Да плюс каждый уважающий себя черногорец изготавливает домашнюю сливовицу или ракию. Посему и внутреннее употребление спирта им без надобности.

Сами-то они выпивают по-европейски – малыми дозами в течение целого дня, что, в отличие от наших массированных одноразовых приёмов, позволяет им держаться в тонусе.

В сумме выпивая больше нас, местные, тем не менее, русских лицемерно упрекают в пьянстве. Мол, «русски момци пуно пиют».

Вторая позиция полученных инструкций касалась отношения к местному женскому населению. Лёгкий флирт дозволяется и даже приветствуется, но далее – ни-ни.