Текст книги "Великая Русь"

Автор книги: Станислав Малаховский

Часть третья

1

 
Отряхала Русь новая
прах темнейших веков…
Вышли рынки торговые
до морских берегов.
От потешных баталий,
юных шкод и забав
Петр страну повел в дали,
флот и войско создав.
После тяжбы с сестрицей,
бунта, казни стрельцов
он вернул все сторицей,
славя землю отцов.
Уж его не догонишь —
слыша времени зов,
с малой речки Воронеж
взял он курс на Азов.
И у врат Цареграда,
где прибил щит Олег,
с помпой в ночь – с канонадой
встал петровский ковчег!
Бил он турок и шведов,
как не бил их никто.
Петр науки изведал,
знал ремесел штук сто!
С ним друг Меньшиков рядом,
удалец и шутник;
в бой водил он бригады —
маршал,
царский денщик.
Но ему доставалось:
крут был норов Петра!
Трость царева ломалась
уж об Сашку с утра…
Сашка – мот и проказник,
храбр, смышлен да хитер.
Грозен Петр – «медный всадник» —
все ж отходчив и добр.
Встал вдруг Петр над Невою,
войску молвив одно:
– Здесь в Европу на море
мы прорубим окно!
И дела закипели…
Город встал из болот.
Иностранцы глазели —
царь сам строит свой бот?!
Под дубину российскую
и под стук топора
рвались с верфей балтийских
в бой корветы Петра.
Лоцман-царь за штурвалом;
вмиг – матросы на реях…
После пили все валом
на его «ассамблеях»!
Бил пашу он и Карлу,
в Крым и в Польшу ходил;
Шлиссельбург, Ревель, Нарву
штурмом взяв, покорил…
И храним провидением,
на вершине встал славы,
когда в грозном сражении
шведов бил под Полтавой!
Перенес он столицу
в дивный Санкт-Петербург.
Град дворцами гордится,
академьей наук…
Говорили в Европе:
– Царь силен и умен.
Выводил страну Петр
на орбиту времен.
 

2

 
Восхищался им в «Полтаве» Пушкин:
Петр, чтоб шведов выбить из седла, —
медь Христову перелил на пушки,
поснимав с церквей колокола!
На бороды в зле наступали бояре,
чесали в затылках
и ниже спины:
– Пропала Рассея!
– С таким государем
на немцев и флот
разве хватит казны?!
– Ишь, послал черт
царя-богохульника!
– Э-эх,
Русь-матушка
без креста…
И сжигали себя
староверы-раскольники
в ожидании
Антихриста…
Уходили в скиты,
в леса сибирские,
крестили двуперстьем,
холили бороды.
Разбегались в страхе
крысы монастырские
по дальним заимкам
из буйного города.
Стонал и мужик от царевых поборов,
тянул до весны
на каше березовой…
В деревнях голо
от рекрутских народов,
одни старики да вдовьи слезы.
И помнил народ еще долго
и тонкости,
почем государев «изюма фунт» —
как юный Петр
с древней царской жестокостью
в Москве подавил тот стрелецкий бунт.
Злы на царя,
мерзли в топях крестьяне,
Питер построив Отечеству в дар…
Но все ж ухмылялись в кулак россияне,
когда вам царь
бороды стриг у бояр!
Притерпелся народ
к царевым чудачествам:
– Вишь, как Рассею зато повернул!
На службу к нему шли дворяне,
казачество;
победы и славы несся гул.
Петр Великий —
мастак, работяга:
сам токарь,
кузнец,
плотник,
первый строитель.
Поднял он величие
русского флага —
Руси флотоводец,
воин,
учитель!
Время Петра —
всей страны обновленье.
Был труден путь в гору —
дорога крутая.
Проснулась медвежья,
пришла вся в движенье
Россия могучая и молодая.
 

3

 
Уходит в прошлое Древняя Русь…
На смену другие идут поколенья,
но верен я теме своей остаюсь:
раскрыть нашу душу,
страны всей значенье.
Мне подвигов предков пыль сметать
не кажется архаизмом;
без вранья истории трудно понять
строительство социализма.
Меняется время —
меняется стих…
Поэзия – женщина строгая!
Старинный размер я сдаю в архив,
другую эпоху трогая.
 

4

 
Век просвещенья…
На Руси – матриархат:
всем правят немки.
Фейерверки,
маскарад,
камзолы,
парики,
балы и туалеты,
гулянья,
кутежи,
чины и эполеты…
Екатерины, Анна, Лизаветы
страну в феодализм
отбросили назад.
Забыта новь Петра,
его дела, заветы!..
Могучий взлет,
величье дел, затрат…
Сподвижники в опале,
многих нет уж.
Все косность, старь, застой,
куда ни кинешь взгляд.
Засилье иностранцев…
Спит сенат.
В ходу Указ «О вольности дворянства»;
повсюду кабала и барское тиранство.
Дворянству – вольность,
а крестьянам – ад!
С тех сорока годов остался лишь «Завет»
да шпага с надписью «Виват, Элизабет!».
Бироновщины страх и ряд переворотов,
напрасных войн,
мишурность анекдотов,
ловля чинов,
авантюристов рой…
И век Екатерины вдруг Второй.
Принцесса Цербстская,
Руси Семирамида,
Екатерина – просвещенная Киприда
Вольтеру письма шлет;
сам Д’Аламбер ей друг.
Цветет в столице Академия наук,
где Ломоносов – первый всем учитель;
Дашков – президент и попечитель,
подруга юности Армиды молодой,
блиставшая умом и красотой.
В дворцах величественных
Северной Пальмиры,
затмившей роскошью
едва ли не полмира,
сенат с коллегией,
где важные мужи;
двор, где статс-дамы,
камергеры и пажи,
интриги, сплетни,
тайные пружины…
И в духе Монтескье —
«Наказ» Екатерины!
Здесь Панин – прожектер,
Шувалов – финансист,
Волконский – воин, князь,
Щербатов – публицист;
Румянцев, Шереметев, Салтыков,
достигшие фельдмаршальских чинов…
Здесь фавориты:
первый – граф Орлов,
лихач, красавец, к подвигам готов;
второй – Потемкин,
лучший из умов,
князь «Тьмы» Таврический,
прилежный реформатор,
любимец «матушки»,
бессменный триумфатор.
И дальше фавориты чередой:
юный Ланской,
могучий Трубецкой,
вслед ряд любимцев страсти роковой,
полуправитель поздний
Зубов пожилой…
Здесь, одами к Фелице достославен,
поэт придворный
прапорщик Державин.
Херасков там, поэт,
Крылов – наш баснописец,
Фонвизин,
Рокотов – известный живописец…
Там Новиков – издатель, просветитель,
в опале Павел,
выродок,
весь в дурака отца,
дождавшийся, как он,
и трона, и венца,
презренья гвардии, такого же конца.
Там иностранцы,
знать, чины…
Весь «свет»!
Но войско в войнах,
и Суворова там нет.
И нет Радищева,
как нет там Пугачева, —
но грозный призрак их
витает меж дворцов!
В Сибири первый революционер
за дерзость слова.
А вождь мужицкий…
царство тряс с низов.
 

5

 
Идет из веков,
от старинных преданий
гул эха
первых народных восстаний.
От Атея – царя скифов,
от Маджака —
правителя антов, вождя, вожака,
от древлян и волхвов
до октябрьских побед
народ бунтовал все две тысячи лет!
Бунтовал против рабства,
дани и крепи…
Но были крепки его тяжкие цепи.
Страдал, гнет терпел,
вновь боролся народ.
Всегда ненавидел он бар и господ!
В огне поместий,
в мучениях казней
зарождалась
вольности русской заря…
Шли за землю,
за свободу
люди Разина,
Пугачевцы —
за мужицкого царя.
С Дона,
с Волги-матушки бездонной,
словно силу взяв
могучей той реки —
добрались
до помещиков,
до трона
гневные крестьянские полки.
С гиком,
с песней,
с кольями да с вилами
за мужицкой
волюшкой
всем миром шли —
посчитаться с барами постылыми,
свою долю взять
у матери-земли.
Бунт мужицкий…
Грозный, злой, багряный —
он не раз ввергал тиранов в страх.
Сколько здесь сражалось
безымянных
бунтарей на волжских берегах?!
 

6

 
Пробуждалась от пут феодалов Россия.
Задымили заводишки,
фабрики,
рудники…
Потянулись в отходничество
голодные и босые
с деревень отчаянные мужики.
Прибирали к рукам голытьбу
индивидуумы;
обрастали заводы
плетьми и острогами.
На стали Урала
богатели Демидовы,
на машинах и баржах
жирели Строгановы.
На меди нажился заводчик Твердышев,
на железе —
Сиверс, Шувалов и Чернышев.
Железо то знатно,
с собольим клеймом,
да добыто потом,
рабочим ярмом.
Вывозили англичане —
за пароходом пароход,
два миллиона пудов его в год!
А делали тот «Екатерининский план»
под штыком
сто тысяч приписных крестьян…
– Приписные – что поселенные:
слезы горькие да соленые.
– Эх вы, варнаки,
заскорузлые мужики!
– Семечки каленые,
каторжане клейменные!
– Эх, жисть барачья,
жисть собачья!
С людей драли «семь шкур»,
сек крестьян воевода,
загонял их в слободки —
без прав,
навсегда…
Забродил весь Урал
закваской свободы
в квашне подневольного
заводского труда!
– Ох царский кнут,
заводской хомут!
– Живем под плетьми
с женами и детьми!
– Пухнем с голоду
да мерзнем с холоду!
– Подымайсь, робята, смело
за волю, на святое дело!
Понагнали солдат,
встали цепью во фрунт —
но поднялись заводские
на стихийный бунт.
 

7

 
С Петровского завода,
от рудокопов Урала
рабочее дело
берет начало!
«Приписные»,
завод захватив в схватке новой,
пушки отлив,
ушли в стан Пугачева!
А там впору пришлись их семьдесят пу —
шек:
весь Яик казацкий за волю поднялся.
Привел заводских каторжанин Хлопуша,
да правой рукой Емельяна остался.
Яик бурлил!
Нет житья от поборов.
– Добычи нема,
а налогов тьма!
Тут генерал Черепов выказал норов:
– Челобитчиков сквозь строй,
крикунам – тюрьма.
Гнул откуп за соль,
давил рыбный налог —
да вольным рекрутчина…
Есть ли он, Бог?!
Забрил молодежь каратель Траубенберг.
– Жди, казак, воли…
После дождичка в четверг!
Укокошили казаки генерала и атамана
до пошли за «мужицким царем» Емелья —
ном!
С ним Чика-Зарубин и Белобородов,
Перфильев, Шигаев, Падуров, Торнов…
И те,
что предали его через годы:
Творогов, Чумаков, Федульев, Бурнов.
 

8

 
Разбудил Пугачев оренбургские степи!
Шли с ним мужики,
убежавшие с крепи,
шел в стан Пугачева
мордвин и чуваш…
И каждый с надеждой:
– Заступник ты наш!
Башкирцев понял Салават Юлаев.
Урал и Поволжье
восстаньем пылают.
В стремлении к воле
ста тысяч людей
борьба разгоралась —
глубже, сильней.
Но темен народ,
верит в чудо-царя,
и маску его Пугачев взял не зря:
не просто держать все отряды в узде.
Войска присягали ему на кресте.
Был дважды разбит он,
бежал в глухомань,
вновь с силой…
Саратов взял, Пензу, Казань!
Под знаменем —
тысячи новых крестьян…
Но медлит Москву подымать
Емельян.
…
От роскоши
в страхе
дворцы тяжелели.
Давили колонны,
взгляд статуй чугунных.
Надменно они на народ свой глядели,
на штурм их идущий,
как новые гунны.
От гнева народа,
от лихости вольной
бежали помещики к Первопрестольной.
Тряслись в Петербурге
у «вечного» трона,
собрав всех дворян
под штыки Михельсона.
…
В Санкт-Петербурге сенат заседал.
– Казна истощилась, и пуст арсенал!
– Крестьяне с фабричными
всюду шалят.
– Смутьяны везде!
– Нет надежных солдат.
– Солдаты стрелять не хотят!
– Что за вздор?! —
взвился Вяземский, генерал-прокурор.
– Дрянная гарниза!
Сослать!
Под арест!
– Дворян ополченье пусть выступит
с мест, —
свой план предлагал президент Чернышев.
Вступали в спор Рунич, Голицын,
Орлов…
– Вернуть надо войско
из крымской кампании, —
морщась,
Бибиков говорил Панину.
– Суворова слать с мужиками биться?!
Стыд вам!
– Волконский съязвил императрице.
Потемкин
с насмешкой
смотрел на всех разом;
он видел всех зорче
единственным глазом.
Всегда был в «фаворе» Таврический князь;
и встал он,
к реформам своим удалясь.
Екатерина бледнела,
кивнула едва…
У императрицы болит голова.
– От Пугача туляков не сдержать и
ошейником!
– Что делать?…
– Намедни я им заказала
с оплатой по-царски всем оружейникам
девяносто тысяч ружей
для арсенала.
– Умна же ты, матушка!
Деньги с дворян?
– В счет долга за холст, сталь,
пеньку с англичан.
Решайте, фельдмаршалы.
Кончим сей спор:
крестьян
поголовно – в рекрутский набор!
Повелеваю: все льготы казакам отдать.
Есть план —
самозванца тайно поймать.
 

9

 
– Прийтить нам в Москву, —
трон бы ветром сдуло!
А там по пути взять ружейников Тулы, —
кипел на совете старшин Емельян.
Но тянет на Яик казачий весь клан.
– Москвы не поднять…
– Эк, куды замахнулся!
– Нам треба,
щоб ты к Оренбургу вернулся —
не малый там царский засел гарнизон.
– Ийтить на Москву казакам не резон!
– Единства нет в стане народных полков!
– Што нам, казакам, до простых
мужиков?!
– Хотим отделиться,
до дому ийти.
– С башкирцами,
с голью
нам нету пути.
…
Борьба продолжалась…
Схватки, сраженья.
В осаде Оренбурга потеряно время.
Шло войско на них,
всех дворян ополченье;
измены старшин зрело тайное семя.
Пугачев подымал еще целые вотчины;
восставших встречали
с крестами,
с хоругвями.
Мещане
хлеб-солью «отца-царя» потчевали,
поместья сжигались
с ненавистью и руганью…
Но силы бунтарей разрознены,
слабы.
Разбиты, распяты…
Снова рабы!
От Волги
до порта с дворцами Растрелли —
десять тысяч запоротых,
сотня расстрелянных.
Народ вновь бесправен,
в цепях,
разоренный,
но все ж не смирившийся,
непокоренный!
 

10

 
Русь в веках описать —
все равно что бороться с медведем!
Но рычит и ложится поэмой
могучий мой зверь.
Силы мне не занять!
По векам строчка к строчке мы едем,
Только б справиться с темой,
толк будет,
хошь – верь, хошь – не верь.
Все здесь правда, все быль…
Русский дух!
Пусть блуждал я в потемках
по медвежьим углам,
по чащобе, по тропкам в глуши,
но опять вылезал на большак
из берлог и писал для потомков —
хоть с грехом пополам,
но так близко для русской души!
Так и дальше пойдем…
Проследим ход великих событий —
через бури восстаний,
революций, битв, строек, побед.
Верным, новым путем
мы шагаем в даль свершений, открытий,
с неба звезды достанем,
чтоб светила Русь тысячи лет!
 

11

 
Из столетья в столетье,
по векам и событиям
шли мы в даль по планете
от открытий к открытиям!
На двух тысячах стругов плыл
«в греки» вещий Олег.
Русским морем вслед Игорь был,
Святослав шел в набег.
Волгой шли новгородцы
на каспийский простор.
Казаки-запорожцы
шли в челнах на Босфор…
В сказку древнюю Индии,
жаждой знанья томим,
Афанасий Никитин
за три моря ходил!
С Ермакова отряда
люди шли в глубь Сибири,
проходя все преграды
дикой сказочной шири.
Вслед «Коломбы» им «росские»
в край студен и жесток —
мореходцы поморские
льдами шли на восток.
Промышляв «мягкой рухлядью»,
основав поселенье
с Мангазеи до Китежа,
плыли Арктикой к Лене.
И под песни «ушкуйничьи»,
под напевы «вальяжные»
их встречали якутичи
как гостей «вельми» важных.
Шли стрельцы и охотники
на восток сквозь тайгу;
карты правили сотники
у костров на снегу…
Шли по дебрям нехоженым
через сопки, в туман…
Кто из них, обмороженный,
в карту внес океан?!
И «встреч солнцу» с надеждою
на открытье долгожданное
пробирались кочи Дежнева
в горло двух океанов!
И в тот год Алексеевым,
его спутником хватким,
край открыт был Рассеи —
мир вулканов – Камчатка.
За землей, за пушниною
шел Поярков в восход,
год Хабаров с дружиною
вдоль амурских шел вод.
Из Охотска к Камчатке
плыл Невейцын с треской;
Козыревский «с початку»
плыл Курильской грядой.
Неизведанным берегом
вдоль Аляски, средь скал,
с моря Чириков с Берингом
Новый Свет открывал.
И до самой Америки,
где встал позже форт Росс,
командора флаг наш донес!
А в Полярке в тьме Арктики,
честь России подъемля,
открывали братья Лаптевы
необъятные земли.
И в мечте дерзновенной —
полюс взять в сердце льдов,