Текст книги "История о Множественниках, их короле Мандрильоне, Советчике его Совершенном и Трурле-конструкторе, который сперва Советчика создал, а потом погубил"

Автор книги: Станислав Лем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Станислав Лем
ИСТОРИЯ О МНОЖЕСТВЕННИКАХ,
их короле Мандрильоне,
Советчике его Совершенном и Трурле-конструкторе,
который сперва Советчика создал,
а потом погубил

Фантастическая сказка

Держава Множественников знаменита своими жителями, кои тем отличаются, что уж больно их много. Однажды конструктор Трурль, бороздя шафрановые окрестности созвездия Делиры, сбился несколько с курса и заметил перед собою планету, которая как будто вся шевелилась. Снизившись, понял он, что причиной тому покрывавшие ее толпы, и приземлился, не без труда отыскав несколько квадратных метров сравнительно свободного грунта. Мигом набежали отовсюду туземцы и окружили его, подчеркивая, как много их тут. Поскольку, однако, голосили они все разом и наперебой, Трурль довольно долго не мог их понять. Поняв же, спросил:

– Неужто взаправду так вас много?

– Взаправду! – заверещали они с неслыханной гордостью. – Мы неисчислимы.

А другие:

– Нас тут что маковых зерен!

– Что звезд на небе!

– Что песчинок! Что атомов!

– Допустим, – ответил Трурль. – Вас много, но что с того? Может, вы без устали пересчитываетесь и находите в этом удовольствие?

А они ему:

– Необразованный ты чужеземец! Знай же: стоит нам топнуть ногой – и содрогаются горы, стоит нам дунуть – и такой подымается ветер, что деревья валит, как спички, а ежели мы разом усядемся, никто ни рукой, ни ногой шевельнуть не сможет!

– А кому это надобно, чтобы горы дрожали, страшный ветер деревья выворачивал с корнем и никто ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог? – удивился Трурль. – Не лучше ли, если горы стоят спокойно, ветра нет и каждый чем хочет, тем и двигает?

Страшно они возмутились пренебрежением Трурля к великому их числу и численному величию. Топнули они, дунули и уселись, чтоб ему показать, как много их тут и что из этого следует. Тотчас земля затряслась и рухнула половина деревьев, придавив сидевших под ними; налетевший вихрь повалил остальные, расплющив в лепешку еще семьсот тысяч народу; а те, что остались в живых, ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли.

– Боже мой! – ужаснулся Трурль, как кирпич в стенке застрявший среди туземцев. – Вот горе-то!

Но оказалось, что этим он уязвил их еще сильнее.

– Неотесанный ты чужестранец! – загремели они. – Что значит потеря нескольких сот тысяч для Множественников, коих никто исчислить не в силах! Да можно ли вообще считать потерею то, чего и заметить нельзя? Ты убедился, сколь могущественны мы притопом, дутьем и присядом, а что было бы, возьмись мы за дела поважнее!

– И в самом деле, – заметил Трурль, – не думайте, будто образ мышления вашего мне непонятен. Уж так повелось: все огромное и многочисленное вызывает к себе уважение. К примеру, прогорклый газ, вяло блуждающий по дну полусгнившей бочки, никого не прельщает; но пусть его наберется на Галактическую туманность – и все тотчас приходят в изумление и восторг. А это ведь тот же самый, прогорклый и зауряднейший газ, только что очень его там много.

– Речи твои не по душе нам! – закричали они. – Не желаем мы слушать о каком-то прогорклом газе!

Трурль огляделся в поисках стражей порядка, но при такой давке полиция не могла протолкнуться.

– Любезные Множественники! – сказал он тогда. – Позвольте мне покинуть вашу страну, ибо не разделяю я веры в великолепие многочисленности, за которой ничего, кроме числа, нет.

Они же, переглянувшись, ударили палец о палец, чем вызвали такое завихрение атмосферы, что Трурля подбросило под облака, и долго летел он там, кувыркаясь, пока не упал на землю. Тут он увидел, что находится в саду королевского замка и прямо к нему направляется Мандрильон Наибольший, повелитель Множественников. Король с интересом следил за полетом и падением Трурля, а теперь обратился к нему со словами:

– Дошло до меня, чужестранец, что ты проявил недостаточно уважения к бесчисленному моему народу. Отношу это на счет твоей умственной темноты. Не постигая, однако, высоких материй, ты, говорят, приобрел кое-какую сноровку в вопросах технических, менее важных; оно, пожалуй, и к лучшему, ибо я нуждаюсь в Совершенном Советчике, а ты мне его построишь.

– А что должен уметь Советчик и что я получу за него? – осведомился Трурль, отряхиваясь от пыли и глины.

– Он должен уметь все: отвечать на любые вопросы, решать любые задачи, давать советы наилучшие из возможных, словом, повергнуть к стопам моим наивысшую премудрость. За это я подарю тебе сто или двести тысяч моих подданных – лишняя пара тысяч не в счет.

«Как видно, – подумал Трурль, – чрезмерная численность разумных существ небезопасна, ибо она уподобляет их простому песку; и легче этому королю расстаться с мириадами своих подданных, чем мне с изношенным башмаком». Вслух же сказал:

– Государь, мой дом невелик, а я не знал бы, что делать с сотнями тысяч невольников.

– О наивный мой чужестранец! – усмехнулся король. – Для этого я держу консультантов, они тебе все разъяснят. Множество подданных доставляет тьму удовольствий. Можно одеть их в разноцветное платье и расставить на площади в виде мозаики или назидательных надписей на любой случай; можно связать их пучками и подбрасывать кверху; из пяти тысяч невольников можно соорудить молот, и еще из трех тысяч – его рукоять, а потом дробить скалы или валить лес; из невольников можно вить канаты, сплетать искусственные лианы и бахрому, а те, что свисают над самой пропастью, уморительными изгибами тела и визгом доставляют сердцу утеху, а глазу усладу. Попробуй-ка поставить десять тысяч юных невольниц на одной ноге и вели им правой рукой восьмерки выписывать, а левой – прищелкивать пальцами, и ты с трудом оторвешься от этого зрелища, по себе знаю!

– Ваше Величество! – отвечал Трурль. – Леса и скалы я покоряю машинами; что же до надписей и мозаик, не в моем обычае делать их из существ, которые, возможно, предпочли бы иное занятие.

– Так чего же, самонадеянный чужестранец, ты требуешь за Советчика?

– Сто мешков золота, государь!

Жаль было Мандрильону расстаться с золотом, но его осенила весьма хитроумная мысль, которую он затаил, а Трурлю сказал:

– Хорошо, будь по-твоему.

– Постараюсь исполнить желание Вашего Величества, – поклонился Трурль и направился в замковую башню, отведенную королем под лабораторию. Вскоре оттуда послышалось пыхтение мехов, удары молота и скрежет напильника. Посланные королем соглядатаи вернулись в большом удивлении, ибо Трурль не Советчика строил, но множество всяких машин – кузнечных, слесарных, электроботных, – а после уселся и начал гвоздиком длиннющую бумажную ленту дырявить. Составив таким манером подробную программу Советчика, конструктор пошел прогуляться, а машины до глубокой ночи стучали в башне; к утру же все было готово. В полдень Трурль привел в дворцовую залу огромный ящик на двух ногах и с одной малюсенькой ручкой и заявил королю, что это и есть Совершенный Советчик.

– Посмотрим, чего он стоит, – сказал Мандрильон и велел посыпать мраморный пол благовонной корицей и шафраном – от Советчика разило раскаленным железом, а местами он даже светился, будучи только что вынут из печи. – Ты же пока ступай, – добавил король. – Вечером возвращайся, и увидим, кто кому должен и сколько.

Трурль удалился, размышляя о том, что последние слова Мандрильона не предвещают особой щедрости, а может, даже таят в себе какой-то подвох, и был очень рад, что ограничил универсальность Советчика маленькой, но существенной оговоркой, занесенной в программу, а именно: чтобы тот ни при каких обстоятельствах не мог погубить своего творца.

Оставшись наедине с Советчиком, король спросил:

– Кто ты таков и что можешь?

– Я – Совершенный Королевский Советчик, – ответил тот голосом глуховатым, как бы доносящимся из пустой бочки, – и могу давать советы, наилучшие из возможных.

– Прекрасно, – сказал Мандрильон, – а кому ты обязан верностью и послушанием, мне или тому, кто тебя создал?

– Верностью и послушанием я обязан единственно Вашему Величеству, – прогудел Совершенный Советчик.

– Ладно, – буркнул король. – Для начала… значит… того… слушай… я бы не хотел, чтобы первое мое требование к тебе выставило меня скупцом… но все же неплохо бы, так сказать… исключительно ради принципа… смекаешь?

– Ваше Величество еще не соблаговолило поведать, что ему угодно, – ответил Советчик, выдвинул сбоку третью ногу, поменьше, и подперся ею, так как временно потерял равновесие.

– Совершенный Советчик должен читать мысли своего господина! – сердито проворчал король.

– Разумеется, но только по приказанию, дабы не показаться нескромным, – возразил Советчик; затем отодвинул заслонку у себя на животе, повернул маленький ключик с надписью «Телепатрон», весь просиял и воскликнул:

– Вашему Величеству угодно ни гроша не платить Трурлю? Понятно!

– Если ты хоть кому-нибудь скажешь об этом, я велю сбросить тебя в громадную мельницу, жернова которой вращают триста тысяч моих подданных сразу! – пригрозил Мандрильон.

– Никому не скажу! – заверил Советчик. – Вашему Величеству заблагорассудилось не платить за меня – это проще простого. Когда Трурль вернется, объявите ему, что золота никакого не будет, и пусть себе убирается.

– Да ты просто олух, а не Советчик! – разгневался король. – Я не хочу платить, это правда, но виноват пусть окажется Трурль! Что ему, мол, ничего и не полагается! Понял?

Советчик включил аппарат для чтения государевых мыслей, слегка покачнулся и глухо сказал:

– Вашему Величеству угодно также прослыть справедливым, свято блюдущим законы и свое государево слово, и Трурля выставить плутом, прохвостом и негодяем… Отлично. Тогда, с Высочайшего Вашего соизволения, я брошусь на Вас и начну Вас душить и давить, а Ваше Величество соблаговолит кричать «караул», да погромче…

– Ты, верно, спятил, – сказал Мандрильон, – чего это ради ты станешь меня душить, и зачем мне кричать «караул»?

– А чтобы обвинить Трурля в покушении на цареубийство моими руками! – ответил довольный собою Советчик. – И когда, по Вашему повелению, он будет наказан плетьми и сброшен с крепостной стены в ров, все сочтут это актом небывалого милосердия, поскольку такое злодейство карается отсечением головы, предваряемым жестокими пытками. Меня же Ваше Величество соблаговолит совершенно помиловать, яко невинное в руках Трурля орудие, что вызовет всеобщее восхищение королевской добротою и снисходительностью, и августейшее Ваше желание исполнится в точности.

– Ну, так души, да поосторожней, мошенник! – согласился король.

Как Совершенный Советчик задумал, так оно все и случилось. Мандрильон, правда, хотел, чтобы сбрасыванию со стены предшествовало вырывание ног, но до этого не дошло. Сам король полагал потом, что из-за неразберихи; на самом же деле Трурля спасло тайное вмешательство Советчика через помощника палача. Советчика Мандрильон помиловал и позволил ему опять занять место при своей королевской особе; а Трурль, еле живой, доковылял кое-как до дома.

Тотчас по возвращении пошел он к Клапауцию и поведал о своих злоключениях, а напоследок сказал:

– Этот Мандрильон оказался еще большим прохвостом, чем я ожидал. Так низко меня обмануть! И подумать только: построенный мною Советчик послужил ему для подлого жульничества к моему же ущербу! Но плохо он меня знает, если думает, что оно сойдет ему с рук. Раньше я насквозь проржавею, чем забуду о мести, которой заслуживает этот тиран.

– Что же ты собираешься делать? – осведомился Клапауций.

– Взыскать положенную мне плату через суд; но это лишь для начала, золотом он не откупится за муки мои и позор.

– Больно уж сложный юридический казус! – сказал Клапауций. – Знаешь что: прежде, чем приступать к делу, найди хорошего адвоката.

– Чего мне искать адвоката? Я его сам построю!

Пришел он к себе домой, всыпал в бочку транзисторы – шесть половников с верхом, да столько же сопротивлений и конденсаторов, залил электролитом, накрыл доской, привалил камнем, чтобы все там хорошенько самоорганизовалось, и отправился спать, а через три дня у него уже был адвокат хоть куда. Трурль даже не потрудился вынуть его из бочки, ведь адвокат был ему нужен на один-единственный раз. Он лишь поставил бочку на стол и спросил:

– Кто ты?

– Я адвокатор-консультатор юридический, – с трудом пробулькала бочка, ибо конструктор малость переборщил с электролитом.

Трурль изложил ей свое дело, а бочка спрашивает:

– В программе Советчика была оговорка, что он не может тебя погубить?

– Да. То есть, что он не допустит моей смерти – а больше там ничего не было.

– Следовательно, ты не выполнил соглашения в точности: ведь Советчик должен был уметь все, без единого исключения, а раз не мог тебя погубить, значит, умел не все.

– Но если б он меня погубил, кто бы принял вознаграждение?

– Это отдельный вопрос и совсем иная проблема, предусмотренная статьями об уголовной ответственности Мандрильона; твой же иск носит сугубо гражданский характер.

– Вот еще! Какая-то бочка вздумала учить меня гражданскому праву! – разгневался Трурль. – Чей ты, собственно, адвокат, мой или того монарха-головореза?

– Твой, но король был вправе лишить тебя платы.

– А сбрасывать со стены?

– Это другой вопрос, уголовный, и проблема особая, – булькает бочка.

Трурль прямо затрясся.

– Это что же такое? Я, значит, преображаю кучу старых тумблеров, проводов и железок в разумное существо и в благодарность получаю вместо совета какие-то юридические каверзы? А чтобы ты не самоорганизовывался, крючкотвор несчастный!

Выплеснул он электролит, вытряхнул все из бочки на стол и поразбирал на части, да так живо, что адвокатор не успел даже внести апелляцию на такое решение.

А Трурль взялся опять за работу и построил себе Юрис Консулента – трехэтажного, с четырехкратным усилением обоих кодексов, уголовного и гражданского; а для верности еще подключил к нему международное и административное право. Затем врубил ток, изложил дело и спрашивает:

– Как быть?

– Случай весьма непростой, – отвечает машина. – Требую, чтобы ты в срочном порядке вмонтировал мне еще пятьсот транзисторов сверху да двести с боков.

Трурль так и сделал, а она ему:

– Мало! Нужны добавочные усилители и две большие катушки.

А потом держит такую речь:

– Казус сам по себе любопытный; в нем, однако, наличествуют два аспекта: основание иска – это одно, и здесь многого можно добиться; процессуальная процедура – другое. Ни на какой суд вызвать монарха гражданским иском нельзя, так гласит право международное, а равно космическое. Окончательное толкование объявлю, если пообещаешь не разбирать меня после на части.

Трурль пообещал и добавил:

– Но скажи, сделай милость, откуда ты взял, что тебе угрожает разборка, если толкование мне не понравится?

– Не знаю – так мне почему-то казалось.

Однако же Трурль догадался, в чем тут дело: при монтаже он использовал детали разобранного бочечного адвокатора, и память о той истории отложилась в подсознании нового агрегата, породив характерный комплекс.

– Где же твое толкование? – спрашивает конструктор.

– Вот оно: компетентного трибунала нет – не будет и рассмотрения дела. То есть ни выиграть, ни проиграть его невозможно.

Вскочил конструктор со стула, погрозил юрисконсуленту кулаком, но слово пришлось сдержать, и ничего он ему не сделал.

Пошел Трурль к Клапауцию и все ему рассказал.

– Говорил же я – безнадежное это дело, а ты не верил, – напомнил Клапауций.

– Бесчестье мое не останется безнаказанным, – горячится Трурль, – и если я не добьюсь справедливости юридическим и судебным путем, то разделаюсь с коронованным негодяем иначе!

– Но как, любопытно узнать? У короля есть Совершенный Советчик, и хотя погубить тебя он не может, все остальное ему по силам; он отведет любую угрозу, любой удар, любую беду, которые ты обрушишь на короля или его королевство. И я, дорогой мой Трурль, не сомневаюсь, что так и будет, поскольку полностью доверяю твоему конструкторскому таланту!

– Ты прав. Похоже, создав Совершенного Советчика, я лишил себя всякой возможности наказать эту августейшую мразь. Но должна же тут быть какая-нибудь зацепка! Плох я буду, если ее не найду!

– Что ты задумал? – спрашивает Клапауций, но Трурль только плечами пожал и вернулся к себе.

Долго не выходил он из дому, размышляя в уединении. То в библиотеке лихорадочно перелистывал сотни томов, то в лаборатории таинственные опыты проводил. А Клапауций, навещая его, не мог надивиться упорству, с которым Трурль пытался самого себя превзойти: ведь Советчик, наделенный разумом Трурля, был как бы частью его самого.

Однажды, придя, как обычно, после полудня, Клапауций не застал хозяина. Дверь была заперта, ставни на крепких засовах, а Трурля и след простыл. Понял Клапауций, что коллега его начал действия против повелителя Множественников. Так оно в самом деле и было.

Меж тем Мандрильон вовсю наслаждался властью, а когда не хватало фантазии, обращался за подсказкой к Советчику. Отныне король не боялся ни дворцовых переворотов, ни мятежей и никакого вообще неприятеля, но правил железной рукой; и меньше красуется ягод на лозе полуденного винограда, чем болталось в то время повешенных на государственных виселицах.

А Советчик имел уже четыре полных сундука орденов за проекты, коими порадовал короля. Микрошпик, заброшенный Трурлем в державу Множественников, воротился назад с донесением, что за последнюю услугу монарху – пускание по воде венков, сплетенных из обывателей, – Мандрильон публично обласкал Советчика, назвав его «моя душечка».

Недолго думая (ибо план кампании был уже разработан), Трурль взял листок кремовой почтовой бумаги с нарисованной от руки виньеткой в виде земляничного деревца и набросал письмо, содержания самого обыкновенного:

«Милый Советчик! – говорилось в нем. – Надеюсь, живется Тебе хорошо, не хуже, чем мне, а то и получше. Государь, как я слышал, удостоил Тебя доверием; поэтому Ты, сознавая огромную ответственность перед Историей и Государственным Благом, должен верой и правдой служить на своем посту. В случае каких-либо трудностей при исполнении августейших желаний прибегни, пожалуйста, к методу „Экстра Особой Выдержки“, с которым я в свое время детально Тебя ознакомил. Черкни, если хочешь, несколько строк, но не обессудь, если отвечу не сразу, поскольку я теперь занят конструированием Советчика для короля Д. и не располагаю избытком свободного времени.

Шлю Тебе сердечный привет, а Твоему Государю – уверение в моем нижайшем почтении.

Твой Конструктор Трурль».

Послание Трурля возбудило вполне естественные подозрения Тайной Множественной Полиции и подверглось тщательному исследованию, причем на бумаге не оказалось никаких химических реактивов, а в рисунке, изображавшем деревце, – ни малейших намеков на шифр. Обстоятельство это вызвало немалый переполох в Главном Штабе Полиции, и письмо было переснято, ксерокопировано, ротапринтировано, а также переписано от руки, оригинал же, запечатанный как положено, вручен адресату.

Прочитав письмо, Советчик пришел в ужас, догадавшись, что это уловка Трурля, рассчитанная на его, Советчика, дискредитацию, а может, и ликвидацию. Он тотчас сообщил о письме Мандрильону, назвав при этом Трурля мерзавцем, норовящем очернить его в глазах государя, и взялся расшифровать послание, будучи твердо уверен, что невинные фразы – лишь маска, за которой скрывается нечто зловещее и чудовищное.

Советчик заявил королю, что сам разоблачит происки Трурля; а затем, запасшись нужным количеством реактивов, штативов, воронок, пробирок и лакмусовой бумаги, предпринял сложнейший анализ конверта и почтовой бумаги. За всем этим, понятно, наблюдала полиция, вмонтировавшая в стены апартаментов Советчика винтики для подслушивания и болтики для подглядывания. Когда химия оказалась бессильной, Советчик перешел к дешифровке текста послания (расписав его предварительно в виде огромных таблиц) – при помощи ЭВМ, логарифмической линейки и счетов.

Ему невдомек было, что вместе с ним в это занятие углубились отборные полицейские умы с Маршалом Шифровальных Войск во главе. Чем дольше затягивались поиски дешифровщиков, тем большая воцарялась в Главном Штабе тревога. Эксперты более не сомневались, что шифр, столь дерзко глумящийся над попытками его разгадать, принадлежит к числу наиболее хитроумных из всех когда-либо испробованных.

Маршал сообщил об этом одному из придворных сановников, который жестоко завидовал карьере Советчика. Оный вельможа, больше всего на свете желавший посеять в душе монарха недоверие к новому фавориту, сказал Мандрильону, что Советчик, закрывшись на ключ, ночи напролет изучает подозрительное письмо. Но король только посмеялся над ним и ответил, что прекрасно об этом знает, поскольку Советчик сам ему обо всем поведал. Сановный завистник, сконфузившись, замолчал и немедля поделился новостью с Маршалом.

– Надо же! – воскликнул седоусый шифровальщик. – Даже и этого не скрыл от монарха? Что за неслыханное коварство! И что за дьявольский шифр, ежели можно болтать о нем с кем угодно!

И приказал подчиненным удвоить усилия. Прошла неделя, а результатов по-прежнему не было, и тогда на помощь призвали крупнейшего специалиста по загадочным текстам, создателя левосторонних, невидимых глазу шифров, профессора Ксивоса. Тот, изучив инкриминируемое письмо и отчеты военных спецов, предложил испытать метод проб и ошибок, а для расчетов взять компьютеры астрономического формата.

Это было исполнено, и оказалось, что письмо можно прочесть тремястами восемнадцатью способами.

Первые пять вариантов гласили: «Таракан из Мленкотина добрался благополучно, но помойка погасла», «Тетку паровоза на шницелях прокатить», «Чепчик заклепан – обручение масла не состоится», «Тот, кто есть, но нет кого, нынче сам казнит его». А также: «Из крыжовника, пыткам подвергнутого, немало вытянуть можно».

Последний вариант профессор признал ключом к шифру и после трехсот тысяч опытов установил: если сложить все буквы письма, вычесть из итога солнечный параллакс и годовое производство солнечных зонтиков, а из остатка извлечь корень третьей степени, то получится слово «Апокалипсус».

В адресной книге был найден обыватель по имени Апокаляпсус. Ксивос пришел к выводу, что ошибка внесена умышленно, для маскировки, и Апокаляпсуса арестовали. Будучи подвергнут внушению шестой степени, он показал, что состоит в сговоре с Трурлем, который обещал в скором времени прислать ему ядовитые гвоздики и молоток, дабы насмерть подковать государя. Располагая столь вескими доказательствами измены, Маршал Шифровальных Войск доложил о них королю; Мандрильон, однако ж, настолько еще доверял Советчику, что позволил тому говорить в свое оправдание.

Советчик не отрицал, что письмо можно прочесть разными способами, если переставлять буквы; он сам, по его словам, обнаружил еще тысячу сто вариантов. Однако, доказывал он, из этого ничего не следует, и письмо вообще не зашифровано, поскольку осмысленный (или похожий на таковой) результат можно получить, переставляя буквы любого текста, а то, что получается из перестановки, именуется анаграммой, и ведает этим теория пермутации, или комбинаторика. Трурль, восклицал Советчик в искреннем негодовании, желает оклеветать его и опорочить, создавая видимость шифра там, где шифра нет и в помине; обыватель же Апокаляпсус не виновен ни сном, ни духом, а то, что он показал на следствии, втолковали ему Мастера Убеждения из Главного Штаба Полиции, поднаторевшие в задушевных беседах с участием следственных аппаратов мощностью до нескольких тысяч трупсов. Выпады против полиции король встретил холодно и потребовал дальнейших объяснений. Тогда Советчик повел разговор о шифрах и кодах, сигналах и символах, об анаграммах и пермутациях и общей теории информации, да все мудренее и непонятнее, пока не вскипел король великим гневом и не велел бросить его в темницу. Тут же пришла открытка от Трурля следующего содержания:

«Милый Советчик! В случае чего помни о голубых винтиках.

Искренне Твой Трурль».

Советчик был немедленно пытан, но ни в чем не признался, повторяя упорно, что все это происки Трурля; а на вопрос о голубых винтиках отвечал, что винтиков никаких нет и ничего он о них не знает. Но дабы исследовать все досконально, надлежало его разобрать. Мандрильон дал на это согласие, и за дело взялись кузнецы. Панцирь лопнул под ударами молотов, и королю предъявили покрытые смазкой винтики, на коих действительно имелись голубые пятнышки. И хотя в процессе Добывания доказательств Советчик подвергся полному разрушению, король успокоился, уверившись в своей правоте.

Неделю спустя перед замком появился Трурль собственною персоной и потребовал аудиенции. Король хотел было казнить его без разговоров, но, поразившись столь беспримерной наглости, велел доставить конструктора пред свои очи.

– Король! – начал тот, едва лишь войдя в тронный зал, где толпились придворные. – Я изготовил тебе Совершенного Советчика; ты же употребил его, чтобы лишить меня обещанной платы, полагая, не без резона, что могущество разума, предоставленного к твоим услугам, послужит надежным щитом против всякой угрозы и пресечет любую попытку отмщения. Но разумным я сделал твоего Советчика, а не тебя самого, и в этом-то и был мой расчет. Ибо лишь тот, кто сам наделен хотя бы крупицею разума, способен слушаться разумных советов. Премудрым, ученым, утонченным способом я не мог сокрушить Советчика и потому избрал способ грубый до невозможности и до смешного глупый. Письма не были зашифрованы; Советчик был верен тебе до конца; о винтиках, погубивших его, он ничего не знал. Просто при сборке Советчика я случайно уронил их в жестянку с краской и случайно – но в самую пору – об этом вспомнил. Так-то вот глупость и подозрительность превозмогли разум и преданность, и ты собственною рукою подписал свой приговор. Теперь ты отдашь мне сто мешков золота за работу и столько же – за время, которое я потерял, чтобы взыскать плату. Иначе погибнешь ты сам и весь двор твой, ведь рядом с тобою уже нет Советчика, что мог бы тебя защитить!

Король взревел в ярости, и стража по его знаку бросилась, чтобы на месте зарубить наглеца, но алебарды, со свистом рассекая воздух, прошли сквозь конструктора, как если бы тот был бесплотным. Отскочили пораженные ужасом стражники, а Трурль, рассмеявшись, сказал:

– Рубите сколько душе угодно – пред вами всего лишь призрак, сотворенный дистанционно; на самом же деле я витаю высоко над планетой в небесной ладье и буду швырять с нее смертоносные фугасы до тех пор, пока не получу своего.

И не успел он докончить, как послышался страшный грохот, и взрыв потряс замок до основания. Оробевшие придворные кинулись врассыпную, король же, слабея от бешенства и унижения, велел выплатить Трурлю все двести мешков золота.

Клапауций, узнав о таком завершении дела, и притом от самого Трурля, когда тот воротился домой, спросил, почему он прибегнул к столь грубому и – как он сам говорил – глупому способу, если мог отправить письмо с настоящим шифром?

– Потому что легче Советчику было бы объяснить королю присутствие шифра, нежели отсутствие такового, – ответил мудрый конструктор. – Всегда проще признаться в каком-то поступке, чем доказать свою непричастность к нему. Так и здесь: зашифрованное письмо никого бы не удивило, а отсутствие шифра всех озадачило, поскольку перестановками любой текст и вправду легко переделать в совершенно иной, называемый анаграммой, и таких анаграмм может быть великое множество. Однако, чтобы это понять, нужны объяснения – правдивые, но запутанные, которые, я был уверен, ограниченный ум короля не вместит. Некогда было сказано: чтобы перевернуть планету, достаточно вне ее отыскать точку опоры. Так и я, желая повергнуть разум, во всем совершенный, искал верную точку опоры – ею мне послужила глупость.

Перевел с польского К. ДУШЕНКО