Текст книги "Живые люди"

Автор книги: Станислав Кольцун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Станислав Кольцун
Живые люди

1.

Шарканье босых ног зловеще разносилось по подземной парковке. На фоне сумеречного света из ворот силуэт зараженного дергался, словно марионетка. Это был тощий мужичок лет пятидесяти, синий от тюремных наколок. Грязная футболка болталась на нем как на колу, когда он на негнущихся ногах бесцельно ковылял между рядами машин. Спрятавшись за колонной, я старался дышать как можно реже и тише.

Он бродил так в поисках пищи, возможно, уже не одну неделю, становясь всё медленнее и слабее, пожираемый вирусом и движимый им в этой безнадежной охоте. Охотиться было почти не на кого и не на что. Здоровых людей в городе практически не осталось: кто смогли, бежали сразу, остальные единицы уцелевших, вооруженные и боеспособные, как я, были ему не по зубам. Друг друга в качестве жертвы зомбари почему-то не воспринимали. Собаку или другое животное ему в таком состоянии не поймать, а продукты в магазинах (те, что еще не испортились) он попросту не сможет распаковать, мозг давно перестроен под нужды вируса и даже не распознает за герметичными упаковками что-то съедобное. Это существо неизбежно скоро загнётся, шансов найти пропитание у него нет.

Но прежде, чем угаснуть, он, насколько сможет, усложнит жизнь мне. Проход, по которому он двигался, лежал между мной и входом в мое убежище. Там, за толстой стальной дверью, в помещении охраны торгового центра, было мое тщательно скрываемое логово. Я работал здесь охранником, и, когда всё началось, устроил в бытовке свой безопасный, укромный уголок. Но чтобы туда попасть, мне придется или преодолеть это полуживое препятствие, или переждать. Ни за что нельзя выдавать нахождение своего убежища. Если я пробегу через проход у него на глазах, он, конечно, меня не поймает, но и не уйдет потом отсюда, будет скрестись в дверь, стонать и сводить с ума. Стрелять здесь я тоже не могу, на выстрелы сбегутся такие же хищники со всей округи. И мне придется попрощаться со своим убежищем. Если не с самой жизнью.

Бегать потихоньку между машинами в обход тоже не вариант: у меня с собой трофей – длинный и тяжелый кейс, который обязательно предательски заденет какой-нибудь автомобиль. Чудовище дернется, оборачиваясь на звук, его грудную клетку сведет судорога и из разрушающихся легких вырвется жуткий хриплый стон. Меня передернуло от представленной картины. Последние силы эта тварь посвятит тому, чтобы добраться до меня – безуспешно, конечно, но шуму будет… Да и нервов мне потреплет немало.

Оставалось ждать. А он, как назло, остановился недалеко от желанной для меня двери. Я старался вообще не дышать и не шевелиться, замерев за колонной, благо ее толщины хватало, чтобы меня скрыть. Даже не видя его, я хорошо представлял, как он качается на нетвердых ногах, оглядывается мутными зрачками, прислушивается, принюхивается…

Шарк…

Шарк…

Уже ближе ко мне: ШАРК!

Я бесшумно сглотнул. Свали, мерзость, оставь меня в покое, исчезни! Я не хочу мараться твоей кровью, не хочу видеть твое иссохшее лицо…

ШАРК

Зараженные, даже такие доходяги, очень сильны, мне уже приходилось сталкиваться врукопашную. Их мышцы просто работают на полную, ведь они не чувствуют усталости и боли, не жалеют себя. Машина для охоты и распространения вируса. Если не съест, то покусает. Выживешь после такого свидания – скоро тоже выйдешь на охоту. Не выживешь – оно и к лучшему.

ШАРК!

Я крепче сжал руками дробовик.

ШАРК!!!

– МЯЯЯУ!

Меня словно током ударило. Кошка мяукала со стороны ворот. За колонной, в двух шагах от меня чудовище издало судорожный сиплый выдох и пошаркало на звук. Всё быстрее, переходя на шумный, неуклюжий бег. Кошка взвизгнула и, видимо, слиняла из виду. Но машина охоты уже завелась и остановиться не могла. Я осторожно выглянул из-за колонны: доходяга неожиданно резво бежал к выходу, нелепо размахивая руками и оскальзываясь на каждом шагу. Через несколько секунд в полумрак парковки вернулась гулкая тишина. Путь был свободен. Я осторожно выдохнул, медленно и долго. Взял в руки трофейный кейс. Вышел из-за колонны.

И споткнулся о кошку! Сердце чуть не выпрыгнуло, в гневе я ругнул глупое животное. Успокоившись, повесил дробовик за спину и присел было погладить пакостницу, но та уже побежала прочь, самоуверенно задрав хвост. Хозяйка жизни…

А я не хозяин, мне надо скорее в убежище, прятаться в своей норе и осматривать добычу…

2.

Заперев за собой вход в убежище, я прислонил дробовик к стене и стал снимать свое самодельное снаряжение: сдернул обернутые вокруг предплечий поролоновые подушки, расшнуровал трекинговые ботинки, выложил из карманов жилета пистолет и охотничий нож. Разулся, разделся и обессиленно повалился на диван. Вылазка стоила немалых сил и нервов. Мне удалось избежать столкновений с зараженными, но тащить до убежища тяжёлый чемодан было непросто. Я даже ещё не открывал его – некогда было делать это сразу на месте. И хотя я был уверен, что в нем что-то важное, иногда посещала мысль, что я напрасно себя нагружаю и рискую жизнью.

Я оглядел комнату, ставшую мне домом за последние несколько недель. Простая спартанская мебель охранничьей бытовки, окон нет, что несколько угнетает, зато так безопаснее. Мониторы со стола я все вынес наружу, толку от них нет, ведь камеры обесточены. Вместо них на столе стоит ноутбук, забитый фильмами, играми и музыкой, которые я скачал в первые дни, пока работал интернет. В углу у входа громоздятся аккумуляторы, снятые с машин на парковке. Выключенный холодильник (от аккумулятора его не запитать, да и не хватило бы никаких аккумуляторов) забит консервами, едой быстрого приготовления и спиртным. В шкафу сложена одежда из магазина рыбалки на втором этаже, самое практичное для выживальщика. Я считал, что положение мое довольно удобное для такой ситуации: над головой – супермаркет, полный продуктов и воды, а в торговых секциях – одежда и много другое, что может мне понадобиться. Переживать особо не за кого: мамы не стало год назад, отца я вовсе не знал, девушки нет, друзей близких, так получилось, что на момент катастрофы тоже не было. Это одиночество теперь пришлось весьма кстати. Если бы я кого-то потерял или беспокоился в неведении о его участи, было бы гораздо хуже, не знаю, как бы я справился. И без того переживаний хватает. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, словно стравливая из головы накопившийся стресс тонкой струйкой пара. Каждый выход за эту дверь был для меня испытанием.

Всё началось по какому-то ужасному совпадению в праздник, день города.

На площади, перед нашим крыльцом был запланирован концерт знаменитой рок-группы. Хотя я был на смене, мне как раз выпало дежурить на крыльце, и на концерт я всё-таки попал. С высокого крыльца временная сцена была как на ладони. Поэтому я был в приподнятом и слегка взволнованном настроении. Но представление вышло совсем не таким, какого я ожидал.

Было начало вечера, солнце клонилось к закату, подошло время начала концерта. Площадь перед сценой быстро заполнилась толпой. На сцене под одобрительные выкрики появились музыканты, стали проверять инструменты и звуковое оборудование. Было интересно видеть вживую этих людей, которые стали классикой своего жанра ещё до моего рождения. Над головами радостно возбуждённой толпы разносились разговоры музыкантов, случайно попавшие в микрофон, хаотичные взвизгивания и зарубы электрогитар. Я оглянулся вокруг себя: много радостных и нарядных людей, все веселые и дружелюбные – на редкость. По работе часто приходилось иметь дело с грубыми людьми, пьяными, а то и с откровенным ворьем. И сейчас я просто отдыхал нервами.

Одним из последних приятных воспоминаний перед катастрофой была случайная встреча с моей бывшей учительницей. Любовь Андреевна вела у нас русский и литературу в среднем звене и была одним из самых моих любимых учителей. Сейчас она была уже на пенсии, а я успел сходить в армию, но мы всегда были рады видеть друг друга. Она поднялась на крыльцо и остановилась перекинуться со мной парой слов (как работа, не женился ли, в общем, как обычно). Я в шутку спросил, не на концерт ли она – нет, просто в магазин. Пообщались, посмеялись, она пошла дальше. Я проводил ее взглядом, пока ее ярко-голубая куртка не затерялась в людном вестибюле, и мое внимание вернулось к музыкантам. Больше Любовь Андреевну я не видел. Наверное, это единственный человек, о котором я мог бы переживать, но выжить там в тот вечер она бы не смогла, и ее было очень жалко…

Тем временем вокалист высоким хрипловатым голосом поприветствовал город. Народ отозвался аплодисментами, свистом и одобрительным криками. Я радостно слушал, как этот длинноволосый мужчина в черной майке с логотипом группы разогревал публику поздравлениями и признаниями в том, что наш город особенный и народ здесь уникальный. И сегодня мне даже хотелось в это верить.

Скачущими гитарными ритмами началась первая песня. Многие узнали знакомый мотив, вскинули руки вверх и подпевали. Я тоже негромко подпевал, но руками не махал, только притопывал. Рабочие привычки всё же не отпускали меня, глаза на автомате сканировали толпу. И у дальнего от меня угла сцены я заметил странное движение. Там началась паническая давка. Люди стали разбегаться оттуда, сталкиваясь с окружающими, которые ещё не понимали, что надо тоже бежать, бежать, как можно скорее. В ком-то из первых рядов проявил себя вирус, который позднее назвали Вирусом атипичного человеческого бешенства. Человек в считанные минуты обезумел, озверел и стал бросаться на всех, кого к нему услужливо подпирала толпа, кусать, царапать и пытаться вырвать хотя бы клок плоти. Я не знаю, как это работает, насколько правдоподобно то, что люди так быстро превращались в яростных хищников. Я просто это видел. Музыканты сбились с ритма и в растерянности перестали играть. Вокалист что-то кричал в микрофон, потом на него налетел вылезший на сцену зомби, микрофон взвизгнул, со стуком упал на сцену и замолчал. Волна паники, за ней волна хаоса, а за ней волна ярости – стремительно разбегались по толпе. В том числе в мою сторону. В отличие от многих, я почему-то довольно быстро понял, что происходит. Может быть, потому что видел события с возвышения. Может, потому что много раз видел что-то подобное в кино. Я сделал шаг назад. Ещё шаг. Услышал, как за спиной услужливо разъехались автоматические двери. Развернулся и со всех ног побежал в глубину здания, к лестнице вниз, туда, где была наша уютная бытовка. А за спиной, за стеклянными дверями мой любимый город – мой особенный, мой дружелюбный – терял рассудок и человеческое обличье…

Интернет и мобильная сеть давно перестали работать, в первые дни я с огромной осторожностью поднимался на крышу и ловил радиопередачи с новостями. Потом бросил это занятие: и без этого приходилось делать слишком много рискованных вылазок за водой, едой и прочим. Судя по передачам, в мире всё было плохо. В стране всё беспросветно. Мой город вообще списан в расход. Непонятно было, когда всё это закончится – и закончится ли вообще. Но сегодня я понял, что где-то неподалеку есть живые люди.

Я поднялся и сел на диване, посмотрел на лежащий у ног чемодан. Темно-серый, из прочного пластика, удлиненный, как будто в нем оружие. Посылка, не дошедшая до адресата…

Военный джип, в котором я нашел его сегодня, ждал меня перевёрнутым и разбитым на узкой улочке. Вокруг и внутри – ужасающие следы необузданной трапезы зомбарей. Но груз, который везли военные, никого не заинтересовал, поскольку был несъедобен. По всему было очевидно, что грузом был именно этот чемодан. Откуда и куда его везли, непонятно. Понятно только, что не довезли. Жалко ребят… Я должен был узнать, ради чего они погибли. Вытащил чемодан из машины и наклонился над ним, чтобы открыть, но тут услышал приближающийся шум: где-то поблизости рыскали заражённые. Мне пришлось схватить груз и сматываться – перебежками от стены к стене, от машины к машине.

И вот, я был в своем укромном убежище и наконец мог узнать, ради чего рисковал.

Щелкнув застежками чемодана, я откинул крышку и заглянул внутрь. Пневматическое ружье для стрельбы шприцами со снотворным, оснащенное оптическим прицелом. Пять шприцев с каким-то прозрачным препаратом, флешка в корпусе из нержавейки, запаянная в водонепроницаемый пакет. Всё. Наклейки на шприцах вместо обилия мелкого текста содержали лишь одно название – незнакомый цифробуквенный код. Вся информация о назначении ружья и зарядов, очевидно, была на флешке. Разорвав пакет, я воткнул флешку в ноутбук и устроился с ним на диване. На флешке было несколько файлов, самыми значимыми, похоже, были небольшая видеозапись и PDF-документ. Разумеется, сначала я открыл запись. И пусть она была лишь приложением к документу – если бы не то, что я в ней увидел, никогда не поверил бы прочитанному…

3.

Разрешение 360, картинка махровая, но разборчивая. Белая комната, стол типа операционного. На столе лежит крупный мужчина, дёргается, пристегнутый к столу всеми конечностями, на лице намордник. Заражённый. Это же надо, умудрились поймать эту тварь и скрутить, хочется верить, что никто при этом не пострадал… Звук тоже пишется: слышно сдавленное злое рычание. К столу подходит человек в белом костюме для защиты от инфекций. Помазав спиртом сгиб локтя зараженного, он берет шприц и вводит что-то в его вену. Я боюсь верить своим догадкам… Зомбарь быстро прекращает трепыхаться и затихает. Вряд ли это была смертельная инъекция, пуля в голову проще и надёжнее… Кадр сменяется: та же комната, тот же ракурс, но слегка другое освещение и поверх картинки наложен титр, что прошло несколько часов. Зомби всё так же лежит на столе. Над ним снова стоит человек в белом скафандре. Камера дергается: ее сняли со штатива и несут к столу. Заражённого показывают крупным планом: запавшие глаза в темных кругах медленно, сонно моргают над намордником, слышится вялое мычание. Ученый осторожно отстегивает намордник и откидывает его набок. Камера показывает изможденное бледное лицо, искусанные губы еле шевелятся. Взгляд осмысленный. Явственно звучит, слабым осипшим голосом:

– Пииить…

Потрясенный, я бросил ноут на подушку и вскочил с дивана. Перешагнул через чемодан, опрокинув его и чуть не разбив содержимое. Прошелся по комнате туда-обратно. Схватился за голову. Хотелось выйти на свежий воздух. Стоп, а вдруг я всё неправильно понял? Я взял ноут, поставил на стол и сел перед ним. Оказалось, что запись на этом кончалась. Надо было прочесть документ. Открыл. Стал читать…

Текст был написан сложным научным языком, я понимал его от силы через слово, плевался, перескакивал абзацы и даже целые страницы. Потом дошел до части, выделенной жирным шрифтом. Она была уже не столь официозна, и именно ее я прочел внимательнее, с открытым ртом и затаив дыхание.

«Капсулы, с образцами полученного препарата, смешанные с надежной долей снотворного и готовые к тестированию в полевых условиях, отправляем вам, поскольку ваша военчасть оборудована биолабораторией, позволяющей размножить препарат. Рекомендуется проводить тестирование на заражённых, захваченных путем заманивания в ловушку, изолированно от других больных – во избежание потерь среди личного состава или уничтожения инъектированного объекта другими зараженными. Следует отбирать недавно заболевших, чей мозг меньше поражен: у них больше шансов на выздоровление. В дальнейшем предлагается начать массовое излечение населения: отлов зараженных, их реабилитацию и временное содержание на территории части с последующим созданием для их размещения изолированных и обороняемых поселений. Настоятельно просим передать информацию о нашем открытии верховному командованию страны, чтобы производство и использование препарата было налажено повсеместно. Так мы сможем переломить ход войны с вирусом. Мы уверены, что предлагаемое нами средство в руках правительства и армии сможет остановить пандемию и вернуть мир и безопасность в города нашей страны»

Захлопнув ноут, я выскочил из убежища в прохладную тьму парковки. Напрочь забыв об осторожности, слонялся кругами среди автомобилей и колонн. К счастью, этой ночью там было тихо, и никто не набрёл на меня в поисках жертвы. В голове переворачивался мир…

Я приучил себя не думать о зараженных как о людях. Они были для меня зомбарями, живыми мертвецами, животными – кем угодно, но уже не людьми. Я боялся их до дрожи – и ненавидел до омерзения. Дважды за всё время мне приходилось сталкиваться с ними в коридорах торгового центра. Один раз мне удалось убежать и спрятаться. В другой раз пришлось стрелять. Я выжил, а убитый зомби так и лежит там наверху… Тот случай был потрясением, я тогда чуть не ушел в запой, две недели не решался совать нос наружу. Но это было от испуга, шока, ведь я лицом к лицу встретил смерть. Как убийство я тот случай не воспринимал. Даже животное в этой ситуации я бы жалел, а то был монстр, который хотел меня сожрать. Я защитил себя и сделал город чуточку безопаснее.

И вот теперь оказалось, что зараженных можно лечить, что они не безвозвратно потеряны. Это было неожиданно. И в целом это было здорово. Правда, убийство зараженных уже не было таким геройством. Но я и так удовольствия от этого не испытывал, наоборот, предпочел бы вовсе с ними не сталкиваться.

Я остановился и оглянулся в холодной темноте. Сглотнул, передёрнул плечами и поспешил вернуться в свое убежище. Продолжил читать, просмотрел остальные мелкие файлы на флешке. Понял, что лекарство везли из лаборатории на одном краю города в военную часть, расположенную в паре километрах за другим краем. Я не знал раньше, что совсем рядом есть военная база. А впрочем, зачем мне было об этом знать в мирное время? Похоже, у ученых не было ни спутниковой связи, ни рации, иначе им не пришлось бы столько информации пересылать на флешке и рассказывать о своем открытии с нуля. Бедолагам оставалось только прорываться к военным, чтобы вручную передать им лекарство вместе с информацией о нем… Но неопытные солдаты из охраны лаборатории ценный груз до цели не довезли. И если бы не моя вылазка, так и лежал бы заветный чемоданчик с надеждой для человечества в искореженном джипе, в луже крови, среди разорванных тел…

Но теперь лекарство у меня. А у меня тоже нет оборудования, которое позволило бы выйти на связь с военными, нигде в торговом центре ничего подобного не продавалось, это я проверил еще в первые дни. И что же, мне тогда самому, пешком, нести лекарство в военчасть через город, кишащий людоедами? Но я же сам только чудом до сих пор жив, я не решаюсь отойти от торгового центра дальше пары домов и со страхом думаю о времени, когда в супермаркете кончится пригодная еда и придется делать более дальние вылазки. Где же мне соваться на улицу и пытаться пройти полгорода? Меня просто сразу сожрут, и никто не узнает о моем "подвиге”. Нет, я не могу. Простите, нет… Я не зомби-киллер какой-нибудь. Долг родине я отдал, я больше не солдат, я никому ничего не должен. Нет.

Нет, я сказал!

Я хочу и дальше сидеть в своей норке, смотреть сериалы и пить пиво с консервами, дожидаясь конца пандемии. Да что говорить, я и потом был бы не против продолжать такую жизнь. И уж точно я это не променяю на верную гибель. Так что всё. Оставьте меня в покое!

Я встал из-за стола и в беспокойных раздумьях нарезал круги по комнате. Да, ну и подарочек я нашел… Как теперь спать, как дальше жить, зная, что у меня здесь ключ к спасению стольких жизней? Совсем бездействовать всё-таки тоже было бы свинством. Так я тоже не могу. Надо как-то попытаться связаться с частью. Пусть приезжают или прилетают – и забирают лекарство. И меня вместе с ним пусть заберут в безопасное место. Тем более, в армии я служил, всё равно им как-нибудь пригожусь. Но где найти рацию?

4.

Бело-синий полицейский джип стоял на противоположном краю площади напротив моего ТЦ. В день катастрофы экипаж следил за порядком на концерте. Разумеется, ребята ничего не смогли сделать, когда всё это началось. Их смела и затоптала разбегавшаяся в панике толпа, а через несколько минут тела растерзали зомбари. Я был рад, что ничего этого не видел. Сейчас я пробирался к джипу – согнувшись, перебежками, вжимаясь в каждую попутную нишу или дверной проем. Пока вокруг было тихо, но я старался в каждый момент пути иметь точку, в которой мог бы мгновенно укрыться при появлении зараженных. На улице было прохладно, небо над площадью затянули облака. Ветер шумел кронами деревьев, с лязганьем катал по асфальту между трупами пивные банки, бутылки и прочий мусор. Все эти звуки пугали меня. Пугала и опасность привыкнуть к ним и не услышать среди них звуков приближающейся опасности.

Вчера, ломая голову над задачей связаться с военчастью, я вспомнил, что рации должны быть в полицейских машинах. И что перед концертом я видел вдалеке тот самый джип. Я не разбирался в рациях, но знал, что патрульные держали через них связь, если не по всему городу, то по своей территории точно. И возможно, дальности полицейской рации хватит, чтобы докричаться до военных. Обойти площадь было не таким безумством, как поход к военчасти, но это тоже было огромным риском. Я не был готов на вторую изматывающую вылазку за один день. Поэтому отложил это на сегодня.

Присев между стеной дома и спинкой скамейки, я прощупывал взглядом дальнейший путь. До джипа оставалась пара перебежек: отсюда в углубленный в стену проем входа в кафешку – метров десять. И еще метров пять оттуда до джипа, припаркованного у бордюра под деревом. Я огляделся: ни на улице, ни в окнах никого не заметил. Подышал глубоко, набираясь смелости крепче сжал дробовик. И побежал – легко, бесшумно, тише шума крон под ветром. Забежал в проем, больно затормозив плечом в стену. Отдышался, выглянул, опять огляделся. Отсюда открывался более подробный вид на уходящую за угол здания напротив улицу. И там, среди брошенных автомобилей, копошились грязные скрюченные фигурки зараженных. Я мгновенно сполз по стене на корточки, чтобы они случайно меня не заметили. Облился потом от испуга. Валить домой? Жалко, я почти дошел. Зря что ли так рисковал, пробираясь сюда? Надо всё-таки залезть в джип, очень аккуратно и быстро. Заберу рацию и смотаюсь домой. Они не заметят. Тем более, сегодня шумно. Ветер может помешать не только мне заметить опасность, но и им заметить меня.

Для этого рывка смелости я набирался еще дольше. Потом рванул с низкого старта, подбежал к джипу, запрыгнул в приоткрытую водительскую дверь и лег поперек сидений, чтобы меня не было видно снаружи. Осторожно защелкнул дверцу, утопил кнопку центрального замка. Отдышался. В машине было тихо, пахло пластиком и кожзамом внутренней обшивки. Проверил заднее сиденье и оборудованную вместо багажника клетку: чисто. А вот и рация – закреплена на панели перед передним пассажирским местом: черный плоский корпус, размером чуть больше автомагнитолы, с переговорным устройством на спиральном шнуре. Я сдернул ее с панели и стал осматривать. Вдруг что-то тихо стукнуло снаружи по машине, заставив меня вздрогнуть и замереть. Не поворачивая головы, я огляделся: за стеклами никого не было видно. Стук повторился. Еще. Еще несколько раз. На стеклах стали появляться крупные капли воды. Я с облегчением выдохнул. Всего лишь дождь… Нет, такими темпами меня не зараженные убьют, я от инфаркта загнусь.

Опробовать рацию нужно было прямо здесь. В бытовке стены практически заглушат сигнал, а включать ее на улице, выдавая себя шипением эфира, было бы самоубийством. В джипе же есть какая-никакая звукоизоляция. И если максимально убавить звук, то можно надеяться, что никто не услышит. Еще и дождь пришел мне на помощь, в его шуме точно никто ничего не услышит.

Я стал разбираться с настройками рации (к счастью, аккумулятор не успел разрядиться) и понял, что всё не так просто, как мне казалось. Я сканировал эфир, рация тихо шипела и свистела, но на всей шкале я не смог поймать ничего похожего на человеческий голос или хотя бы морзянку (впрочем, я ее и не знал). На какой частоте передавать сообщение так, чтобы его услышали военные? Я понятия не имел. Ничего не оставалось, кроме как перебирать частоты наугад, методом тыка и нашептывать одно и то же:

– Всем, кто слышит, прием!.. Мне нужно связаться с военчастью, частоту не знаю. У меня важная информация об антивирусном препарате. Прием!.. Мое убежище в торговом центре на центральной площади! Прием!.. Повторяю…

Раз десять я повторил сообщение на разных частотах, каждый раз пару минут слушал шипение в ожидании ответа. Потом еще несколько раз медленно прогнал всю шкалу. Ответа не было, только бесконечное шипение пустого эфира. Я подозревал, что делаю что-то совсем не то, может быть, надо просто переключить какую-то неизвестную мне настройку, но какую? Это был тупик. В конце концов я расстроенно вздохнул и запихал рацию в рюкзак. Выглянул на улицу: дождь разошелся, стало заметно темнее, хотя вечер еще только приближался. Потоки крупных капель пронизывали воздух над площадью, бомбили появившиеся на асфальте лужи, стекали по стеклам джипа, размывая картину за окнами.

Надо было возвращаться. В своих вылазках я еще ни разу не попадал под дождь и слабо себе представлял обратный путь в таких условиях. Я быстро промокну насквозь и замерзну, что само по себе не такая уж и проблема, но всё это может рассеять мое внимание. Надо быть очень осторожным и сосредоточенным. Зараженные не стоят на месте, постоянно бродят в поисках жертвы. И там, где по пути сюда было чисто, теперь может ждать засада.

Приоткрыв дверцу, я выскользнул наружу. Дождь сразу обрушился на меня холодными струями, намачивая одежду и затекая за шиворот. Я не решался надеть капюшон, чтобы не ограничивать боковое зрение, придется мокнуть. Посмотрел налево, через перекресток, туда, где по пути сюда видел копошащихся зараженных: теперь их там не было. Ну и хорошо. Посмотрел направо и обмер: темная долговязая фигура сутуло пошатывалась посреди тротуара метрах в десяти от меня. Не сразу я понял, что он стоит ко мне спиной. Шум ливня не дал ему услышать, как я вылезал из машины. Я наставил на зараженного ствол дробовика, пытаясь дыханием успокоить колотящееся сердце. Но в следующее мгновение понял, что стрелять было нельзя: позади зомбаря на некотором отдалении шарашились еще несколько. Возможно, это была та сама кучка, просто они миновали перекресток и прошли мимо джипа, не заметив меня внутри. И если я выстрелю в этого долговязого, мне придется иметь дело с ними всеми. Патронов, может, и хватит, да только кто сказал, что я всех положу с одного выстрела? А убежать смогу? По скользкому асфальту, лужам, да еще с вероятностью на бегу столкнуться еще с кем-нибудь. Нет, мне просто нужно было теперь быстро и осторожно, пока они не заметили, юркнуть обратно за угол дома, вдоль которого я сюда прокрался. Но я не успел: долговязый начал быстро поворачиваться в мою сторону. Решение я принял моментально.

Обернувшись, зараженный увидел лежащий в луже возле джипа труп, сжимающий в вытянутой руке ружье. “Труп” лежал на животе и старался не дышать, надеясь, что дождь не даст хищнику внешне или по запаху различить в нем живого человека. Одежда моментально промокла: снизу лужа, сверху дождь. Он лежал лицом набок, щекой в луже, жмурясь от брызг падающей воды и пытаясь подглядеть сквозь мокрые ресницы, что делает зараженный. Краем глаза видны были его ноги. Он топтался на месте, не приближаясь, но и не уходя. Я вынужден был лежать на месте. Другим глазом заметил недалеко от меня яркое голубое пятно, перевел взгляд: в паре метров от меня, прислонившись к стене здания лежал труп в голубой куртке. Пожилая женщина, зараженная, судя по иссохшему синему лицу и белым глазам-бельмам. Через несколько секунд я узнал в ней Любовь Андреевну. Сердце облилось кровью, я лежал и смотрел на нее, широко открыв глаза и забыв, что притворяюсь мертвым. Как же больно было видеть ее такой! Да, я понимал, что она не могла выжить. Но почему-то не представлял себе ее зараженной. Смирился с мыслью, что она погибла в день катастрофы, пусть страшной, но быстрой смертью. А теперь я видел, как черты самого человечного в моей жизни человека были жестоко изуродованы вирусом. Это было невыносимо…

Долговязый качнулся и пошел ко мне. А я замечал его лишь краем своего внимания, всё происходящее было для меня не важно, я лежал и лил слезы прямо в лужу, не отрывая глаз от любимой учительницы. Он перешагнул через меня, а я не боялся. Он медленно пошел прочь, а я даже не попытался проводить его взглядом. Впрочем, остальные зараженные всё еще были здесь, неподалеку, я должен был лежать дальше.

Неожиданно пошевелилась Любовь Андреевна. Жива! Она еще жива! Ее глаза поблуждали и остановились на мне. Рот открылся в улыбке, хотя, возможно, это был хищный оскал. Шевельнулись пальцы – она попыталась вытянуть руку в мою сторону – чтобы прикоснуться или схватить и укусить. Челюсти еле различимо двигались, она пыталась то ли что-то прошептать, то ли поклацать зубами. Я понимаю, что верными были вторые варианты. Но лучше буду думать, что в тот момент в ней что-то проснулось… Главное, она еще жива, хоть и умирает от голода, ее можно спасти. Надо только сбегать домой за капсулой с лекарством. И хоть что-то дать ей поесть, чтобы дождалась меня. Я не знаю, как утащу ее к себе в убежище, что-нибудь придумаю, на машине какой-нибудь прорвусь… Любовь Андреевна, вы только не умирайте! Когда уже они уйдут???

Они долго не уходили, те минуты показались мне бесконечными. Как только последний зараженный скрылся вдали за углом, я вскочил из лужи и метнулся к учительнице. Она уже почти не могла шевелиться и не представляла для меня опасности. Весь в слезах я нашарил в рюкзаке бутылку воды, попытался ее напоить. Большая часть воды пролилась мимо по ее щекам, но, кажется, что-то попало и в горло. Потом достал злаковый фитнес-батончик, отломил кусочек и попытался, остерегаясь укусов, положить в ее шевелящийся рот. Я всегда брал с собой перекус на вылазку. Мало ли, застряну где-нибудь в осаде зараженных, придется пережидать… Только третий кусок попал в цель, она попыталась его жевать (раньше я не обращал внимания, как хорошо она сохранила зубы для своего возраста). …Любовь Андреевна! Она вдруг обмякла и перестала шевелиться.

– Любовь Андреевна!.. – шептал я. – Любовь Андреевна, нет!..

Тряс ее, звал, уговаривал… Но она больше не шевелилась. Заплывшие белым глаза смотрели в пустоту, рука расслабленно лежала в луже. Пощупал запястье: пульса не было. Тогда я замолчал, опустил ей веки и прикрыл рот. Дождь продолжал поливать нас. Одинокий мальчик, промокший насквозь, сидел на коленях, прижимая к груди последнего дорогого человека, дважды потерянного навсегда, и ревел в голос, ничего не боясь и никого не замечая…