Текст книги "Вторая территория"

Автор книги: Станислав Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Раушенбаху нравились переходы. Единственная возможность подумать. «Спокойно идёшь себе асфальтированной дорожкой, петляющей меж деревьями, и начинаешь смотреть на всё философически спокойно и как бы со стороны».

– Но это не всё, товарищи, – продолжал парторг. – Результатом опроса руководства 10% времени у них уходит на разные совещания, где они действительно нужны. И в результате крохи остаются не глядя подписывать бумаги, а на разговоры с сотрудниками не остаётся времени вообще. Не говорю о разных общественных делах. Теперь судите сами. Видишь, идёт на встречу Борис Викторович, а у него глаз дёргается.

Через стенку чуть слышался голос секретаря и стук пишущей машинки. Скрипнула дверь.

– Разрешите?

На пороге появился его зам Евгений Башкин.

– Да, – отозвался Раушенбах, – включайте свет. Я как раз собрался послать за вами.

Щёлкнул выключатель и световые блики заиграли на разных предметах. В ещё тёмных стёклах, футляре старинных часов, полированной поверхности стола заседаний и коричневой грифельной доске.

– Сейчас прибудут от Пилюгина. Возьмите кого-нибудь из динамиков, знакомого с посадкой.

– Скотникова бы. Да и ваше присутствие, Борис Викторович, не помешало бы.

– Меня отсылают в министерство. Перед обедом приедет Главный.

Раушенбах чиркнул что-то в густо исписанном листке

– Борис Викторович, – заглянула секретарша, – возьмите трубочку.

Звонили от Богомолова.

– Да, в десять ждём баллистиков от Келдыша. Меня не будет. Будет Башкин. Передаю трубку секретарю. Вам закажут пропуск.

– Борис Викторович, – не уходила секретарша. – Вам аспирант всё звонит по поводу отзыва. У него завтра защита.

– Отзыв отослан. Справьтесь у Лиды.

– Борис Викторович, я вытащу из двери ключ, – поднялся Башкин за выходящей секретаршей. – Иначе не дадут поговорить.

Раушенбах забарабанил пальцами по плексигласу на малиновом сукне стола.

– У Главного у нас будет бледный вид. Причём опять-таки без вины виноватыми.

Раушенбах внимательно посмотрел на Башкина. Перед ним сидел широкоплечий, тридцатидвухлетний мужчина, высокий и крепкий. Волосы его со лба уже начали редеть, а чуть раскосые глаза глядели лукаво и насмешливо. В молодости ему, как и всем, пришлось нелегко. Работал конструктором, учился заочно, прошёл, как говорится, огонь и воду. Затем аспирантура в одном из академических институтов, но потянуло на горячее. Здесь всё пришлось в строку, знания и практический опыт. За два года стал замом начальника отдела и лауреатом Ленинской премии.

Башкин объясняя чертил на доске, а Раушенбах спрашивал и делал заметки на крошечных листках. Не один из них пока не обмолвился о том, что действительно их беспокоило. Случившееся ночью. История с «тремя мушкетёрами». Так назовут эту ситуацию позже. «Ах, Пестряк, Забалуев. Ах, товарищ Доценко…», – будет петься в отдельской песне.

Накануне заканчивали отладку «Чайки». Непосредственный начальник бригады прибористов Михаил Чинаев был на ТП. Отладку комплекта закончили ночью, когда электрички уже не ходили. Решили отметить окончание хлопотных работ в общежитии, где играли в карты и выпили принесённый спирт.

Соседом страждущей комнаты оказался испытатель из КИСа. Ему тоже не светило начать свой напряжённый производственный день не выспавшись. Он их предупредил. Но тем уже «море было по колено», поэтому бдительный кисовец позвонил из вестибюля в милицию. Приехал скучавший оперативный отряд и «мушкетёров» скрутили. У Забалуева было больное сердце и ему особенно тяжело пришлось. Попутно было многое высказано. А когда после начали разбираться, в ход пустили привычное: они, мол, выдавали секреты. На фирму пришла официальная «телега». Теперь на второй территории ждали Главного. Он давно грозился навести порядок в отделе.

За исключением самого начальника в отделе все были молоды. Начальника сектора теоретиков Бориса Павловича Скотникова, первого отдельского кандидата наук поначалу стеснялись называть по имени-отчеству и для разгона за глаза именовали Борисом Крокодиловичем.

– Меня намеренно отсылают в министерство. От отдела идёт Петр Федорович, вам нужно усилить его.

– Нас всё ещё проверяют «на вшивость», – вздохнул Башкин.

– Такова наша собачья доля.

Неизбежное, как не противились, случилось: «мушкетёров» уволили по настоянию Главного. Когда после полёта на фирму приехал Юрий Гагарин, он всех благодарил, но особенно тех, кто готовил его корабль. В их числе сотрудников отдела 27 – «мушкетёров»: Пестряка, Забалуева и Доценко.

Нет худа без добра.

Новоиспечённому отделу назначили сверху нового зама. Временно. Знаем мы это временно, пока. Это и раньше замечали прозорливые люди.

«Между тем это «пока» имеет самое широкое применение, особенно в мелочах повседневной жизни, – писал Д.Н. Мамин-Сибиряк в «Горном гнезде». – Известно, что битая посуда два века живёт и постройки, воздвигнутые на время, в ожидании капитальных сооружений, пользуются особой долго вечностью. Все архитекторы и подрядчики отлично знают, что стоит только поставить на время какую-нибудь деревянную решётку вместо железной или дощатую переборку вместо капитальной стены – и деревянная решётка и дощатая переборка переживут и хозяина и даже самый дом…»

Многие удивлялись: «Каким ветром к нам его занесло, да ещё замом начальника отдела?» Он совершенно не подходил нашей молодёжной среде.

Пожар в комнате прибористов начался с электрического щита. Начальника группы Володина уволили в тот же день, дежурного по отделу перевели в инженеры, а руководство отдела получило страшный нагоняй. С этого и произошёл расцвет Орешкина, зама начальника отдела 27. Зачастили совещания начальников групп. Дмитрий Фёдорович садился за начальственный стол, а остальные размещались кто-где. Рассаживались вплотную на мягком сером диване у стены, на стульях вокруг светлого лакированного стола, пристыкованного к письменному ножкой букве «Т». Собираясь, чертыхались. Но не могли ослушаться.

Дмитрий Федорович, заложа руку за борт полувоенного френча, ходил взад-вперёд по кабинету истолковывая очередной приказ или распоряжение. По-прежнему время от времени отделы отправляли сотрудников на стройку и в подшефный совхоз, на прополку чахлой кукурузы и на уборку картошки. Против этого как правило не возражали, а в перерыве жарили шашлыки и рассказывали анекдоты. Дружно ходили на демонстрации, но микроб казёнщины и здесь пожирал естественную радость.

За неделю до мероприятия старший мастер и по совместительству кладовщик отдела инструктировал начальников групп, и они расписывались на обороте приказа и отвечали за явку групп на дежурство по городу, на уборку города, на строительство и на мероприятия по плану шефских работ.

В отличие от Раушенбаха, державшегося всегда ровно и без фамильярности, Дмитрий Фёдорович пробовал заигрывать с народом, рассказывал какой-нибудь затасканный анекдот и неумело матерился. Но все его попытки сближения, натыкались на глухую стену. «Дело, мол, делом, но в душу просим не лезть». Принимали его как стойкий продукт эпохи. Призывали к сдержанности: мол, зачем соваться рылом в общественный огород?

За глаза о нём говорили. «Дуб дубом, но выучился манерам. Начинаешь убеждать его, а он: «Отлично понял вас, но поймите и вы меня». Дальше следовала абсолютная чушь набора аргументов. Лицо его было полным, набухшим, как вымя. В одном месте только оно лопнуло и вывернулось выступами губ.

С руководителями групп он проводил тематические беседы. Теоретикам говорил:

– У вас в обед, известно, играют в шахматы, а ведь обеденный перерыв следует рассматривать как время, необходимое для восстановления сил на последующий период работы.

Он растерялся, когда на аттестации в кадрах начальник отдела кадров его спросил:

– А вы знаете, например, кто из ваших сотрудников с кем живёт? А ведь это практически очень важно «быть в курсе».

Когда случилась беда, именуемая «Историей трёх мушкетёров», Раушенбаха в отделе не было. Орешкина вызвали к начальнику комплекса Бушуеву, куда с первой территории приехал Главный конструктор Королёв. Он сразу закричал на Орешкина: «Вы вбиваете клин в дисциплину» и прочие гневные слова, чем совершенно того перепугал. История была в том, что закончив испытания комплекта «Востока», ребята выпили спиритку и попали в милицию, где с ними бесправно и грубо обошлись. «Эх, вы, – сказали они, – мы над этаким работаем, а вы… Звери. Не место вам в нашем советском обществе».

На фирму, как водится, «телега» пришла. Оправдываться милиции было не в первой. Они и выкатали обычное: «Выдавали секреты». Скоропалительно был подготовлен приказ об увольнении. Отдел на него возразил ходатайством. От этого заварился весь сегодняшний сыр-бор. Орешкин случайно тогда подвернулся под руку. «Мушкетёров уволили, а точнее, махнув рукою, они сами с фирмы ушли, а у Орешкина появился животный страх остаться наедине с высшим руководством в случае следующей беды. В том, что она в этом отделе неизбежна, он не сомневался и в страхе жил.

Нет худа без добра. После этого случая отделу стало чуть вольготней. От того, что Орешкин надолго умерил свой организационно-воспитательный пыл.

Будни политучёбы.

«Ведь, если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно?» Маяковский бился в истерике, отвечая на этот вопрос. А ответ прост. Это нужно навигаторам. Была поставлена задача – лететь на Марс и потребовалась автономная навигация для определения местоположения космического корабля относительно звёзд и прогноз. Планеты тоже использовались. Планета буквально – «блуждающая звезда». Такими считали их древние наблюдатели.

Политзанятия в то время в ОКБ, как и повсеместно по стране, были обязательными. Время от времени в отдел ориентации посылали «проверялку». На этот раз проверяли теоретиков. Те занимались навигацией и политучебу не воспринимали всерьез, считали ерундой и не желали тратить на пустое время. Но приходилось притворяться. Изображать подобие философского семинара. В этот раз назначенной темой была «Наука и жизнь». Политорганы требовали активности, поощрялись семинары в виде диспутов. «Проверялка» на этот раз был из партийных назначенцев и серьезно относился к своим обязанностям. А теоретики лепили не задумываясь, что в голову придёт.

– Наука вот уже триста лет развивается по экспоненте, и если она и дальше так будет развиваться, то скоро все станут учёными и некому будет сеять хлеб и доить коров. Золотое время безалаберности и поиска закончится. Придётся жёстко перспективное выбирать, и что следует прикрыть. Не будем страусами. Число учёных не увеличится и будет много машин: вычислительных, обучающих, развлекающих. Ценить же будут новые идеи. Другими словами, в фаворе будет наука.

– А жизнь жизнью. Всем ведь хочется иметь семью, детей. Послушайте, размножение и ныне мировой бич. При современной скорости через пару тысяч лет суммарный вес людей на Земле станет равен весу земного шара. Поневоле придётся заселять иный миры.

– Позвольте вам не поверить. Заселения не будет. Общество ограничит рост. Просто трудно и почётно будет получить разрешение – ребёнка иметь. Вспомним опыт Китая…

– Определять будет обеспечение.

– Ни в коем разе. «Ничто так не раздражает и не вызывает такого пресыщения, как изобилие», – утверждал Монтень.

Проверяющий был из конструкторского отдела. Человек он был степенный и возрастной, как говорится, старой закалки. Местным грабинским кадрам теоретики казались «пришельцами», свалившимися на вторую территорию из научных столичных сфер. Он с удивлением наблюдал их молодую поросль. Этих привычно называли теоретиками. По сути своей они и были своего рода местными учёными, хотя и «молодо-зелено». Учёных всегда ведь изображали стариками. Как будто у них не могло быть молодости, любви, остроумных тостов за праздничным столом и сложных взаимоотношений. Большинству они казались странными и даже было не нужно убеждать, что с ними всё достаточно просто и кому по жизни интересны их заморочки? Проверяющий знал, что они занимаются навигацией. Определяют в полёте маршруты космических аппаратов собственными средствами. Он даже шутку помнил о них в виде вопроса-ответа. Вопрос: «Кто был первым навигатором?» Ответ: «Матрос-партизан Железняк. Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону». С виду забавные ребята. Однако теперь ему поручено бесстрастно оценить их политическую зрелость.

Что можно об этом сказать? В целом впечатление солидное. Не сбросишь факта, что ребята старательно готовились. Подготовка фундаментальная налицо. Может, правда, чуть не согласно методичке, но самодеятельность в политучёбе поощрялась. И «проверялка» с сознанием дела и полным удовлетворением на этот раз, записав в своём регистрационном «толмуде» сам факт проверки, поставил отличную оценку философскому семинару теоретиков.

Через запятую.

Кабинеты начальников отличали по дверям. Это были красивые деревянные двери. Если начальник переезжал, переносили и его «начальственные» двери. Наверное, владельцы кабинетов их не замечали. Им были двери не интересны, им было не до них. Двери была причудой хозяйственников.

Утверждение начальником означало только право на ненормируемую работу. Начальники в ОКБ времён Королёва работали больше всех. Кроме того, способствовать общему деле и делиться знаниями – было общим правилом. Делились всем.

Начальники существовали в собственной среде. По сути дела, мы обслуживали их. А нас обслуживали экономистки, уборщицы, вахтеры, работницы техархивов и машбюро.

Предприятие образно, в житейском смысле, представляло собой слоённый пирог, на котором начальство смотрелось вишенкой, а мы кремом между слоями. Без крема, конечно, можно существовать, только какой это пирог?

Хозяином пирога, наверное, считалось министерство, заказчиками – правительство. Верха, такие как министры и военно-промышленная комиссия, от нас были далеки, хотя международное значение работ «у мира на виду» порой отбрасывало условности и, пронзив все слои, касалось и нас. То мы в ответ известным западным обозревателям писали язвительные статьи-ответы, то готовили справки первым лицам, то описывали новое «русское чудо». Как представителей передовой советской молодёжи, нас просили оценить художественный фильм, например, Марлена Хуциева «Мне двадцать лет» или документальный Юрия Визбора. Иногда, в моменты крупных разборок нас тягали на самые верха, но чаще наше начальство дребезг высших слоев блокировало. Была у нас пёстрая жизнь.

Читаю в дневнике: «…Вчера запустили «Восток-3» с Николаевым, а сегодня «Восток-4» с Поповичем, а у нас позавчера убили Белавкина. Нашли его в подъезде с проломленной головой. В жизни всё рядом, успехи и преступления. Несколько дней назад всем отделом ездили на прополку свеклы в колхоз «Майский». Помню, как он, выполнив свою норму стал помогать другим. Помню, как он после работ играя на аккордеоне шёл к машине. Галя Кондрашина хорошо пела под его аккомпанемент. И вот его нет. Космонавты всё летают и все спрашивают: когда посадка?»

Не верно считать, что при Королёве всех всё устраивало. Нет, всё было иначе. В январе 1964-го года запустили первые спутники «Электрон» для исследования радиационных поясов Земли. Событие нашло отражение в стенной газете проектантов.

«Запустили «Электрон»,

Чертежей на сорок тонн.

Не рассмотришь, что к чему?

Перспектива вся в дыму».

Опять из дневника: «Смотрели КВН у соседей по телевизору. Победила команда МФТИ, выигравшая у медиков. По два человека от команд слетали за время передачи в Ленинград. Физтехи привезли туда снежную бабу из чистого московского снега. Возглавил команду физтеха Ося Рабинович. Юра Спаржин чудесно играл представителя фирмы «полезные советы», пародируя передачи КВН и «Голубой огонёк»…

… Феоктистов в космосе. Небывалое дело. Не верили, что его выпустят. Видел его жену после запуска. Мы шли из столовой, ничего ещё о запуске не зная. Жена– молоденькая девушка из наших ровесников на фирме. Она бежала навстречу с озабоченным лицом…

… Было большое совещание по ТМК (Тяжёлому марсианскому кораблю) Борис Викторович Раушенбах цитировал коран в суре «обвешивающие»: бывают такие, которые при продаже вешают по одному, а при купле по-другому или бросал реплики: бывают разные Кюри. Жолио Кюри и кратер на Луне. Это опять совсем другое.

Вот так через запятую и шла наша жизнь.

Общие хлопоты.

Переезд Ярославского шоссе из-за железнодорожной ветки между первой и второй территориями был камнем преткновения не только для транспорта ОКБ, но и для всего движения по шоссе. Шлагбаум его почти никогда не поднимался и приходилось пережидать проходящие составы часами. И когда рядом с шоссе начали строить мост, многие вздохнули с облегчением. «Наконец-то руки дошли». Однако не тут-то было. Переезд так и продолжал существовать, а ОКБ разрешило свои проблемы, построив собственный мост через железную дорогу между территориями. Этот случай мне демонстрировал идею: хлопоты могут быть общими, а решение своё.

Мы жили своими проблемами ответственности за вооружение, хотя тем самым заботились об остальных. Жизнь наша за сплошным бетонным забором катилась своим чередом.

От Грабина остались сады. Они сохранялись какое-то время на второй территории за металлической оградой с пушечками данью прежней сентиментальности.

Затем грабинские сады снесли и построили столовую «Россия» и вычислительный корпус. А впритык к нему, поперёк корпус ЛКК. В нём на третьем этаже разместилась и служба гражданских космонавтов со своим «греческим залом». Так его шутливо именовали готовящиеся в полёты.

Корпус планировался и для размещения высокого начальства. Но тогдашний Генеральный ОКБ, знаменитый двигателист Глушко не пожелал покинуть первую территорию и кабинет легендарного Главного. Он остался в 65-ом корпусе, на втором этаже. И вообще многое тогда перепрофилировалось, и работы у многих поменялись. Возвращались с полигонов испытатели и оседали в ОКБ.

За первой появилась вторая, а затем и третья территории. Они существовали и раньше, но их перепрофилировали под космическую тематику.

Мы разделяли общие заботы страны. Нас отправляли на стройки и «на картошку» в подшефный совхоз. Будучи молодёжным отделом, шефствовали на соседним детским домом. Наши девочки-техники штопали детские чулочки, а мы копались в детдомовском саду. Мы, как и вся страна, изучали труды основоположников марксизма-ленинизма и новоиспечённые мемуары генерального секретаря. По разнарядке мы дежурили на улице в виде народных дружин. Словом, исполняли положенное и сверх того и ещё сверхурочно работали.

Теперь трудно представить такое. Наверное, разумнее не тягаться, а совершенствовать своё. Впрочем, у каждого были свои потолки и пределы. Каждый стремился дальше бросить своё копьё. Некоторым это удалось в полной мере. Другим предстояло успокоиться и довольствоваться коллективными лозунгами. Мы оказались вместе собранными и эпохой мобилизованными. А теперь предстояло задуматься о своём дальнейшем пути.

Володя Осипов как бы в начале действовал «на подхвате». В проектной группе Славы Дудникова проектировали «Молнию» с идеями управления Евгения Токаря и роскошью возможностей всемирной спутниковой связи. Володя органически не тяготел к руководству и долгое время довольствовался возможностями индивидуального творчества, находясь в подчинении других. Он и его коллеги по «Молнии» подпитывали и поддерживали Феоктистова, который чувствовал себя уже профессором проектно-космических наук, хотя эти подчиненные были не менее способны и заслужены. Последним Володя раскручивал перспективный творческий проект троссовой системы, «космического лифта» по Циолковскому. Решение энергообеспечения, подержания высоты орбит, глобальной связи без расхода горючего нетрадиционными средствами техники сулили решение в нём.

Башкин мог бы расти и расти в ОКБ, но посчитав нужным ушёл из ракетно-космической техники в технические службы центрального телевидения. Его, стало быть, увлёк этот новый идол-бог. Когда посетив его дачу близ Истры, я упрекнул его, сказав, что считал, что кости будут выгребать из мерзлоты космонавтики, Башкин и особенно его жена Лида резко возразили, попросив повременить с темой костей.

Ребята, которые ушли из отдела вместе с Мышлецовым, держались и в отделе командой. Анатолий Мышлецов, начальник группы без группы, получив как казалось нам синекуру, предложил перейти с ним всей командой. Возглавляемое им Научно-производственное объединение «Каскад» стало за короткое время центральным предприятием средств связи, учувствовавшем во многих проектах РКК «Энергии».

Когда индивидуально открывалось иное, в него ныряли с головой. Ушли в вузовское преподавание Евгений Токарь и Валя Голованова, в журналистику Алексей Горохов и Станислав Хабаров, в писатели-фантасты Владимир Щербаков, а Алексей Елисеев и Олег Макаров в космонавты. Бог им судьёй. Но стартовый заряд первых космических лет в них, как правило, сохранялся. Словом, налицо имелись общие хлопоты и индивидуальный путь к собственной звезде.

Песни о Главном.

Защитив успешно кандидатские диссертации первыми в ОКБ, мы были очень удивлены реакцией Главного конструктора. До этого работникам ОКБ их присваивали в редких случаях, и удостоенных так и именовали: «профсоюзные кандидаты и доктора». Но мы были продуктом защиты на Совете из выдающихся отечественных учёных. Реакция же Сергея Павловича Королёва была такой: он прикрепил нас к особой «атомной» поликлинике Средмаша, то есть позаботился о нашем здоровье. Мы этого тогда не оценили в достаточной степени. Были молоды, здоровье наше, казалось, не требовало забот. Оценка его внимания пришла к нам позже, задним числом.

Забавно выглядело наше знакомство с этой поликлиникой. Так в очереди к врачу для справки в дом отдыха, мы слышали от окружающих: «И не думайте. Чего захотели, к морю? Только в дома отдыха Подмосковья». Но эти порядки не распространялись на нас. Королёв выбил для отдыха работников ОКБ «Крымское Приморье» в Крыму, рядом с вулканом Кара-Даг. Чудесные бухты с изумрудной водой, потухший вулкан и Золотые ворота, напоминали Главному конструктору времена его планерной молодости и Коктебель. Сам он Крыму не отдыхал. Отдых скупо входил в его лимит времени. Он понимал, как стремительно сокращается «шагреневая кожа» жизни его.

В жизни Королёв был очень разным. Мог разнести не за что. Встретив у МИКа с книжкой в руках талантливого теоретика Бориса Скотникова, он «понёс его по кочкам», вылил на него всё свое неудовлетворение текущей подготовки к старту изделия – межпланетной станции. Одним из творцов которой и являлся именно он – Скотников. Но подвернувшись под руку Борис схлопотал по личику ни за что.

Подозреваемого в сепаратизме Бушуева, желавшего якобы сделать Вторую территорию самостоятельным Центром Космических Услуг, он с этой территории убрал, заменив её командование верным Чертоком.

ОКБ при нём стало тесным аквариумом. Управлять проектантами было не просто. Проектанты были люди особенные. Проектант должен ответить на любой вопрос. Он всё должен рассчитать. Его мысли войдут в полётную документацию. И не только всё должен рассчитать и вычертить, но и предвидеть то, о чём пока никто не догадывается.

Проектанты были творческими и непростыми людьми. Так по слухам в период создания «Востока» его непосредственные создатели Олег Макаров и Влдадимир Молодцов между собой не разговаривали, а обменивались записками. ОКБ стало тесным для многих из них.

Королёв не особенно жаловал Глеба Максимова, который был выдающимся проектантом, и о нём особый разговор. Он был Проектантом с заглавной буквы.

У него узкое лицо и чёрные волосы. Если снять очки и отрастить короткие усики, он, пожалуй, сошёл бы за мексиканца. Говорил он вроде добродушно, но мозг его цепко работал и стоило оступиться, и он задавал вопрос. Он никогда не начинал разговор, не просчитав всего, что было возможно, не рассмотрев обсуждаемое с разных сторон. Знавшие его, говорили с ним осторожно, взвешивая слова. Через час-другой слова могли вернуться протоколом, отпечатанным и подписанным. И получалось, что теперь только вы держите его. Он был фанатом, преданным работе, и мог, если понадобится по ходу дела выставить вас в невыгодном свете, но за предельную преданность делу, такое прощали ему.

Он мог, хотя и редко, нажаловаться на вас начальству и даже заложить, но только ради дела, которому посвятил свою жизнь. Его горячность обходилась ему боком. Главный не то что его не жаловал, он не любил его. Иногда Проектанта отстраняли от дел и опала тянулась месяцами, но только кончалось лихое время, он начинал считать, согласовывать, удивлять новыми предложениями, от которых сначала бросало в дрожь, н которые были так тщательно подготовлены, что с ними соглашались в конце концов. Работать с ним было трудно, но постепенно вокруг него выкристаллизовывалась группа энтузиастов, таких же преданных и неуёмных как он. Другие, отличные специалисты не могли с ним сработаться, ругались доходя чуть ли не до увольнения, скрежеща зубами и проклиная Проектанта в душе, но он оставался долго ещё главным проектантом, пока не выросли другие, Проектантом с большой буквы, право на которую он несомненно заслужил. И сегодня у него было намечено необычное рандеву с Главным.

Перед этим Главный выступил на собрании в проектном третьем отделе, к которому был прикреплён по партийной линии. Он дисциплины не нарушал, но не смог высидеть до конца собрания. Высказал, что волновало его в данную минуту. Но сегодня для него особенный день. Он спешил к конструкторам, попросив разрешения у собрания.

– Если меня собрание отпустит.

Собрание понимало его.

Конструктора сидели в длинном зале, уставленном кульманами и двумя рядами столов. Главного ждали. Проектанты во главе с Максимовым и конструктора, вычертившие схему. Не на кульмане, а на столах был разостлан общий чертёж Тяжелого Марсианского Корабля, ТМК в обозначении полётной документации. С лопухами– концентраторами солнечной энергии, с оранжереями, вращающийся весь полёт вокруг главной центральной оси. Корабль, о котором он мечтал всю жизнь. Корабль к красной планете.

Луна что? Луна рядом. Она непременно, конечно, будет освоена. Вечный спутник, источник энергии, место туристических вояжей. А Марс станет планетой запасной. На нём будет возрождена жизнь.

Королёва боялись. Он мог вести себя некорректно. На космодроме не раз грозился отправить провинившихся «домой по шпалам». Но все ему прощали. Проезжая в этот раз по второй территории, он увидел курящих в окне четвертого этажа. Не поленился, поднялся к ним и отобрал пропуска. Провинившиеся явились к нему в приёмную с повинной, но он никого в этот день не наказал. В этот особенный для него день общего компоновочного чертежа Межпланетного тяжёлого корабля к Марсу.

Не успел.

С. П. Королёв ни разу не был в одном из ведущих

отделов своего КБ, 27-ом отделе Б. В. Раушенбаха.

В комнате одинаковые однотумбовые столы. Обстановка обыденная, а люди – диковинные. Теоретики – черти проклятые, не люди – лошади, вундеркинды, недочеловеки, упыри. Она работает с ними второй год и всё никак не может привыкнуть.