Текст книги "Психология будущего. Уроки современных исследований сознания"

Автор книги: Станислав Гроф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Психоанализ нарисовал пессимистическое изображение людей как созданий, чьими первичными побуждающими силами являются звериные инстинкты. По Фрейду, если бы мы не боялись общественных последствий и не сдерживались бы «сверх-Я» (усвоенными родительскими запретами и предписаниями), мы бы убивали и грабили безо всякого разбору, совершали бы инцест и были бы вовлечены в разнузданные беспорядочные половые отношения (Freud, 1961). Этот образ человеческой природы низводит такие представления, как дополнительность, совместная деятельность, взаимное уважение и мирное сотрудничество, до разряда временных стратегий, которыми пользуются, пока это выгодно, а затем отбрасывают, или до наивных утопических фантазий. Нетрудно заметить, что именно эти представления и система ценностей, с ними связанная, и способствовали созданию кризиса, с которым мы все столкнулись.

Озарения в холотропных состояниях сознания придали убедительное подкрепление для в корне отличного понимания космоса, природы и людей. Они в переживаниях дали подтверждение представлениям, сформулированным первооткрывателями теории информации и теории систем, которые показали, что наша планета и весь Космос представляют собою единую и взаимосвязанную сеть, неотъемлемой частичкой которой является каждый из нас (Bateson, 1979; Capra, 1996). Значит, в холотропных состояниях мы можем получить значительное количество знаний, которые могут оказаться полезными в нашей обыденной жизни. Тем не менее неведение, которое на тибетских тханках символизирует свинья, не является отсутствием или недостатком знаний в обычном смысле. Оно означает не просто неправильные сведения о различных сторонах материального мира, а неведение намного более глубокого и основополагающего свойства.

Вид неведения, который подразумевается здесь (авидья), – это коренное непонимание и путаница относительно природы действительности и нашего собственного естества. Единственным лекарством от такого рода неведения является превосходящая мудрость (праджня парамита). С этой точки зрения существенно важно то, что внутренняя работа, вовлекающая холотропные состояния, предлагает нечто гораздо большее, чем просто увеличение, углубление или исправление наших знаний о материальной вселенной. Это ещё и единственный путь обретения озарений по вопросам, относящимся к превосходящему, как мы в том убедились на протяжении всей этой книги.

В свете таких свидетельств сознание не является продуктом физиологических процессов в головном мозге, но первичным свойством сущего. Глубочайшее естество человечества является не звериным, а божественным. Вселенная пропитана творящим разумом, и сознание неразрывно сплетено с её текстурой. Наше отождествление с отдельным телесным Я – простое наваждение, а наше настоящее тождество – вся полнота сущего. Такое понимание обеспечивает естественную основу для благоговения перед жизнью, сотрудничества и соработничества в интересах человечества и планеты как целого, а также глубокого экологического сознания.

Анатомия человеческой деструктивности

Давайте посмотри тем же самым взглядом и на второй «яд», человеческую предрасположенность к враждебности. Современное исследование враждебного поведения началось с эпохальных открытий Чарльза Дарвина в области эволюции в середине прошлого столетия (Darwin, 1952). Попытки объяснить человеческую враждебность из его животного происхождения породили такие теоретические представления, как образ «голой обезьяны» Десмонда Морриса (Morris, 1967), идея Роберта Ардрея о «территориальном императиве» (Ardrey, 1961), о «триедином мозге» Пола Мак Лина (MacLean, 1973) и социологические объяснения Ричарда Доукинса, истолковывающие враждебность в переводе на язык генетических стратегий «себялюбивых генов» (Dawkins, 1976). Более изящные модели поведения, разработанные первопроходцами этологии, такими, как Конрад Лоренц, Николаас Тинберген и другие, дополняли механистическое выделение значимости инстинктов изучением ритуалистических и мотивационных составляющих (Lorenz, 1963; Tinbergen, 1965).

Любые теории, утверждающие, что человеческая склонность к насилию просто отражает наше животное происхождение, недостоверны и неубедительны. За редкими исключениями, такими как случающиеся время от времени буйные набеги шимпанзе на представителей своего собственного вида (Wrangham and Peterson, 1996), животные проявляют враждебность, когда они голодны, защищают свою территорию или соперничают за право оставить потомство. Природа и размах человеческого насилия – «пагубной агрессивности» Эриха Фромма – не имеет параллелей в животном царстве (Fromm, 1973). Понимание того, что человеческая враждебность не может быть по-настоящему объяснена как плод филогенетической эволюции, привело к образованию психодинамических и психосоциальных теорий, которые считают, что значительная доля человеческой агрессивности – это феномены, основанные на обучении. Это направление зародилось в конце тридцатых годов, и начало ему было положено работой Долларда и Миллера (Dollard et al., 1939).

Биографические истоки насилия

Психодинамические теории пытаются объяснить особенную, присущую лишь человеку агрессивность как реакцию на разочарование, дурное обращение и недостаток любви в младенческом и детском возрасте. Однако объяснения такого рода терпят полнейшую неудачу при истолковании таких крайних видов индивидуального насилия, как серийные убийства, совершенные Бостонским Душителем, или Джеффри Дагмером, либо множественное убийство всех без разбора вроде «переходящего амок». Нынешние психодинамические и психосоциальные теории ещё менее убедительны, когда пытаются объяснить зверские действия, совершаемые целыми группами, наподобие убийц Шэрон Тейт, или злодеяния, происходящие во время тюремных бунтов. И они полностью оказываются несостоятельными, когда пытаются объяснять такие массовые общественные явления, как нацизм, коммунизм, кровавые войны, революции, геноцид и концентрационные лагеря.

В последние несколько десятилетий психоделическим исследованиям и глубинной психотерапии переживаний удалось пролить намного больше света на вопрос о человеческой агрессивности. Эта работа обнаружила, что корни этой загадочной и опасной стороны человеческой природы заложены намного глубже и являются более грозными, чем могла бы себе вообразить традиционная психология. Однако эта работа открыла также и чрезвычайно действенные подходы, которые имеют возможности обезвреживать и преобразовывать эти неистовые стихии человеческой личности. Кроме того, эти наблюдения показывают, что пагубная агрессивность не отражает истинного человеческого естества. Она связана с областью бессознательных движущих сил, которые отделяют нас от нашей более глубокой самобытности. Когда мы достигаем надличностных областей, которые лежат за этой перегородкой, мы постигаем, что наша истинная природа является прежде всего божественной, а не звериной.

Околородовые корни насилия

Нет никакого сомнения, что «пагубная агрессивность» связана с травмами и разочарованиями в младенческом и детском возрасте. Тем не менее современные исследования сознания открыли дополнительные важные корни насилия в тех глубоких закоулках психики, которые лежат за послеродовой биографией и связаны с травмой биологического рождения. Чрезвычайные обстоятельства, несущие угрозу жизни, боль и удушье, переживаемые в течение многих часов во время биологических родов, порождают невероятное количество тревоги и убийственной агрессивности, которая остаётся скопившейся в организме. Как мы видели ранее, повторное проживание рождения в различных видах психотерапии переживания включает в себя не только конкретное перепроигрывание первоначальных чувств и ощущений, но также, как правило, связывается с разнообразными переживаниями из коллективного бессознательного, изображающими картины невообразимого буйства. Среди них часто встречаются очень впечатляющие изображения, показывающие войны, революции, расовые бунты, концентрационные лагеря, тоталитаризм и геноцид.

Непроизвольное появление подобной образности во время повторного проживания рождения часто связано с убедительными озарениями относительно околородовых источников этих крайних видов человеческого насилия. Разумеется, войны и революции – явления чрезвычайно сложные, которые имеют историческое, экономическое, политическое, религиозное и иные измерения. Наше намерение заключается не в том, чтобы предложить какое-то упрощенческое объяснение, заменяющее все остальные, но предложить новые дополнительные догадки и выводы относительно психологических и духовных измерений этих видов общественной психопатологии, которые в предыдущих теориях не учитывались или получали лишь поверхностное толкование.

Образы насильственных общественно-политических событий, сопровождающие повторное проживание биологического рождения склонны появляться в совершенно конкретной связи с последовательными стадиями протекания рождения и движущими силами перинатальных матриц (БПМ). Пока мы проживаем эпизоды непотревоженного внутриутробного существования (БПМ-1), мы, как правило, переживаем образы человеческих сообществ с идеальной общественной структурой, культур, живущих в полной гармонии с природой, или социальных утопий грядущего, в котором все базовые противоположности уже разрешены. Нарушения внутриутробного существования, такие, как отравления матери, угроза выкидыша или попытки аборта, сопровождаются образами человеческих групп, живущих в промышленных зонах, где природа загрязнена и отравлена, или в обществах с лицемерным и коварным социальным порядком и всепроникающей паранойей.

Возвратные переживания, относящиеся к первой клинической стадии рождения (БПМ-2), во время которой матка периодически сокращается, а шейка матки ещё не раскрыта, представляет собой диаметрально противоположную картину. Они рисуют угнетающие и жестокие тоталитарные общества с закрытыми границами, приносящие в жертву своё население и «удушающие» личную свободу, такие, как царская или коммунистическая Россия, гитлеровский Третий рейх, южноамериканские диктатуры и южноафриканский апартеид, или дают конкретные образы обитателей нацистских концентрационных лагерей и сталинского Архипелага ГУЛага. И если мы переживаем эти картины ада для живых, то отождествляем себя исключительно с жертвами и проникаемся глубоким сочувствием к угнетённым и обездоленным.

Переживания, сопровождающие проживание второй клинической стадии родов (БПМ-3), когда шейка матки расширяется и продолжающиеся сокращения проталкивают плод по узкому проходу родовых путей, показывают яркое блистание картин неистовства: кровавых войн и революций, резни людей или забоя скота, изувечивания, сексуального насилия или убийств. Зачастую эти сцены содержат демонические составляющие и отвратительные скотологические мотивы. Зачастую дополнительным сопровождением БПМ-3 являются видения горящих городов, запускаемых ракет и взрывов ядерных бомб. И здесь мы не ограничиваемся ролью жертв, но соучаствуем во всех трёх ролях: жертвы, насильника и эмоционально вовлечённого наблюдателя.

События, характеризующие третью клиническую стадию родов (БПМ-4), действительный момент рождения и отделения от матери, как правило, связаны с образами победы в войнах и революциях, освобождения заключённых и успеха таких коллективных усилий, как патриотические или националистические движения. В этот момент мы можем также переживать видения победного ликования и парадов либо удивительно быстрого послевоенного восстановления.

В 1975 году я описал эти наблюдения, связывающие общественно-политические перевороты со стадиями биологического рождения, в «Областях человеческого бессознательного» (Grof, 1975). Вскоре после этой публикации я получил письмо от Ллойда де Моза, нью-йоркского журналиста и психоаналитика. Де Моз является одним из основателей психоистории – дисциплины, которая прилагает открытия глубинной психологии к истории и политической науке. Психоисторики изучают такие вопросы, как взаимосвязь между историей детства политических лидеров, их системой ценностей и ходом принятия решений или влияние обычаев воспитания детей на характер революций в отдельные исторические периоды. Ллойд де Моз очень интересовался моими открытиями, касающимися травмы рождения и её возможных политических последствий, из-за того, что они давали независимое подтверждение его собственным исследованиям.

В течение некоторого времени де Моз занимался изучением психологических особенностей периодов, предшествующих войнам и революциям. Его интересовало, как военным вождям удавалось мобилизовывать массы мирных граждан и практически за одну ночь превращать их в убивающие машины. Его подход к этому вопросу был необычайно оригинальным и творческим. В дополнение к анализу традиционных исторических источников он черпал данные большой психологической значимости из карикатур, шуток, сновидений, личной манеры речи, оговорок, побочных пояснений выступающих и даже мазни или каракулей на полях черновиков политических документов. К тому времени, как он связался со мной, он проанализировал таким образом семнадцать исторических положений, предшествующих началу войн и революционных переворотов, охватывающих многие столетия, начиная с античности и до самого последнего времени (de Mause, 1975).

Он был поражён тому необычайному обилию оборотов речи, метафор и образов, относящихся к биологическому рождению, которое обнаружил в этом материале. Военные вожди и политики всех эпох описывали критическое положение или объявляли войну, как правило используя слова, которые в не меньшей степени приложимы к напряжению и боли, связанной с рождением. Они обвиняют врага в том, что тот душит и притесняет их народ, выдавливает последнее дыхание из его лёгких или сжимает его и не даёт ему пространства, достаточного для жизни (гитлеровское «лебенсраум»).

Не менее часто встречаются намёки на тёмные пещеры, туннели, путаные лабиринты, опасную пучину, куда могут вытеснить, и на угрозу поглощения зыбучими песками или ужасным водоворотом. Точно так же предлагаемое разрешение кризиса приходит в виде околородовых образов. Вождь обещает спасти свой народ из зловещего лабиринта, повести к свету на другом конце туннеля и создать положение, при котором опасный захватчик и угнетатель будет побеждён и каждый снова сможет дышать свободно.

Исторические примеры Ллойда де Моза в то время включали таких персонажей, как Александр Македонский, Наполеон, Сэмюел Адамс, Кайзер Вильгельм Второй, Гитлер, Хрущев и Кеннеди. Сэмюел Адамс, говоря об американской революции, ссылался на то, что «дитя Независимости бьётся сейчас за рождение». В 1914 году Кайзер Вильгельм утверждал, что «монархия схвачена за горло и поставлена перед выбором: позволить задушить себя или на последнем дыхании предпринять отчаянное усилие и защитить себя от нападения».

Во время Карибского кризиса Хрущев писал Кеннеди, призывая, чтобы две страны не «столкнулись, как слепые кроты, которые дерутся насмерть в туннеле». Ещё более ясным было шифрованное послание, использованное японским послом Курусу, когда он звонил в Токио, чтобы дать знак, что переговоры с Рузвельтом прерваны и что всё готово для того, чтобы дать добро на бомбардировку Пёрл-Харбора. Он известил, что «рождение ребенка близко» и спросил, как шли дела в Японии: «Кажется, ребенок может родиться?» Ему ответили: «Да, кажется, ребёнок родится скоро». Интересно, что американская разведка подслушивала и разгадала смысл шифровки «война как рождение».

Особенно страшным было использование языка родов в связи со взрывом атомной бомбы в Хиросиме. Самолёту дали имя матери пилота, Иноула Гей, сама атомная бомба несла на себе надпись с прозвищем «Малыш», и условным сообщением, посланным в Вашингтон в качестве сигнала об успешном взрыве, были слова: «Дитя родилось». Не будет слишком натянуто увидеть образ новорожденного также и в названии бомбы, брошенной на Нагасаки, Толстячок. Со времени нашей переписки Ллойд де Моз собрал много дополнительных исторических подтверждений и усовершенствовал свои тезисы о том, что память о травме рождения играет важную роль как источник побуждений к насильственной общественной деятельности.

Вопросы, связанные с ведением ядерной войны, настолько существенны, что мне бы хотелось их рассмотреть более тщательно, используя сведения из восхитительной статьи Кэрол Кон, озаглавленной «Пол и смерть в рациональном мире интеллектуалов от обороны» (Cohn, 1987). Интеллектуалы от обороны (ИО) – это гражданские лица, которые входят и выходят из правительства, иногда занимают посты как административные чиновники или консультанты, часто преподают в университетах или работают в «мозговых центрах». Они создают теоретическую основу, которая формирует и узаконивает обычную ядерную стратегическую практику Соединённых Штатов: то, как умело вести гонку вооружений, как предотвращать использование ядерного оружия, как вести боевые действия в ядерной войне в случае, если устрашение не действует, и как объяснять, почему же небезопасно жить без ядерного оружия.

Кэрол Кон присутствовала на двухнедельном семинаре по вопросам ядерного вооружения, ядерной стратегической доктрины и контроля над вооружениями. Она была настолько захвачена тем, что там происходило, что провела весь следующий год, почти целиком погрузившись в мужской мир интеллектуалов от обороны (за исключением секретарш, конечно). Она собрала чрезвычайно интересные сведения, подтверждающие наличие у ядерной войны околородового измерения. Согласно её собственной терминологии, эти данные подтверждали значение мотива «мужского рождения» и «мужского творения» как важных психических сил, лежащих в основе психологии ядерной войны. И чтобы наглядно пояснить свою точку зрения, она воспользовалась следующими историческими примерами.

В 1942 году Эрнст Лоренс послал телеграмму чикагской группе физиков, занимавшихся созданием атомной бомбы, которая гласила: «Поздравляю новых родителей. Едва могу дождаться повидать новорожденного». В Лос-Аламосе об атомной бомбе говорили как об «оппенгеймеровом дитяти». В статье «Лос-Аламос из-под земли» Ричард Фейнман писал, что когда он был во временном отпуске по случаю смерти своей жены, то получил телеграмму, в которой было написано: «Дитя ожидается на такое-то и такое-то число».

В лабораториях Лоренс Ливермор о водородной бомбе говорили как о «дитяти Теллера», хотя те, кто хотел умалить вклад Эдварда Теллера, утверждали, что он был не отцом бомбы, а её матерью. По их заявлениям, настоящим отцом был Станислав Улам, который дал все важнейшие идеи и «зачал её», после чего Теллер её только «вынашивал». Понятия, связанные с материнством, также обычно употреблялись для обеспечения «вскармливания» – создания ракет.

Генерал Гроув послал торжествующее шифрованное телеграфное сообщение Военному секретарю Генри Стимсону на Потсдамскую конференцию, докладывая об успешности первого ядерного испытания: «Доктор пришел просто в огромнейший восторг и уверен, что малыш такой же здоровяк, как и его большой братец. Свет в его глазах различали отсюда до Хайхолда, а его крики я мог слышать отсюда и до самой своей фермы». Стимсон, в свою очередь, сообщил об этом Черчиллю, послав ему записку, в которой было написано: «Дети рождены удовлетворительно».

Уильям Л. Лоренс, будучи очевидцем испытания первой атомной бомбы, писал: «Большой грохот раздался через сотни секунд после великой вспышки – первый крик новорождённого мира». Ликующая телеграмма Эдварда Теллера в Лос-Аламос, извещающая об успешном испытании водородной бомбы «Майк» на атолле Эниветок Маршалловых островов, гласила: «Это мальчик». Об Иноуле Гей, «Малыше» и о «дитя родилось» – символизме бомбы, брошенной на Хиросиму, и о «Толстяке» – названии бомбы, брошенной на Нагасаки, уже упоминалось ранее. Согласно Кэрол Кон, «учёные-мужчины дают рождение потомству, осуществляя предельное господство над женственной Природой».

Также Кэрол Кон в своей статье упоминала об изобилии явной половой символики в языке интеллектуалов от обороны. Природа этого материала, связывающего пол с агрессией, господством и скотологией выказывает глубокое сходство с образностью, имеющей место в ходе переживаний рождения (БПМ-3). Кон использовала следующие примеры: зависимость Америки от ядерного оружия объяснялась как неопровержимая: «…иначе вы на свою задницу получите гораздо больше удовольствия». Вот объяснение одного профессора, почему же ракеты МХ должны помещаться в бункеры новейших ракет «Минитмен», вместо того чтобы заменять более старые и менее точные ракеты: «Вы же не собираетесь взять самую прекрасную ракету, которая у вас есть, и засунуть её в вонючую дыру». А однажды выражалась серьезная забота: «Мы должны крепить наши ракеты, для того чтобы у русских они были чуть менее стоячими, чем у нас». Один консультант в Совете государственной безопасности говорил о «выпуске 70 или 80 процентов мегатоннажа за один оргазмический выплеск».

Лекции были переполнены такими понятиями, как вертикально вставшие пусковые установки, норма тяговооруженности, мягкое всаживание, глубокое проникновение и сравнительные преимущества пролонгированных, нежели порывистых атак. Другим примером был популярный и широко распространённый обычай похлопывания и поглаживания ракет, практикующийся посетителями атомных подводных лодок, в котором Кэрол Кон видела выражение фаллического превосходства, а также гомоэротических наклонностей. Ясно, что ввиду наличия подобного материала, слова феминистских критиков о проведении ядерной политики как о «зависти к ракете» и о «фаллопочитании» кажутся достаточно уместными.

Ещё одно подтверждение стержневой роли околородовой области бессознательного в психологии войны можно найти в замечательной книге Сэма Кина «Лица врага» (Keen, 1988). Кин собрал воедино и объединил в выдающуюся коллекцию искажающие и пристрастные военные плакаты, пропагандистские ролики и карикатуры из различных стран и исторических эпох. Он наглядно показал, что способ, каким описывается и изображается враг во время войны или революции, представляет собою некий стереотип, который выказывает лишь минимальные отклонения и имеет очень мало общего с настоящими отличительными особенностями упоминаемой страны и культуры.

Ему удалось подразделить эти образы на несколько архетипических категорий, в соответствии с преобладающими в них характерными признаками, а именно: чужак, захватчик, достойный противник, безлицый, враг Бога, варвар, прожора, преступник, мучитель, насильник, смерть. Согласно Кину, создаваемые образы врага, по существу, являются проекциями вытесненных и неосознаваемых теневых сторон нашего собственного бессознательного. Хотя мы, конечно же, встретим в человеческой истории и случаи справедливых войн, но те, кто начинает военные действия, как правило, замещают внешние цели элементами своей собственной психики, с которыми, собственно говоря, следовало бы столкнуться в личном самоосвоении.

Теоретическая схема Сэма Кина специально не включает околородовую область бессознательного. Однако анализ его изобразительного материала обнаруживает преобладание символических образов, которые характерны для БПМ-2 и БПМ-3. Враг, как правило, изображается как опасный спрут, злой дракон, многоголовая гидра, гигантский ядовитый тарантул или засасывающий Левиафан. Другие часто используемые символы – злобные хищные кошки или птицы, чудовищные акулы и зловещие змеи, в частности, гадюки и удавы. Картины, изображающие удушение или сдавливание, зловещие водовороты и зыбучие пески, также изобилуют в рисунках во время войн, революций и политических кризисов. Сопоставление рисунков из холотропных состояний сознания, которые изображают околородовые переживания, с исторической изобразительной документацией, собранной Ллойдом де Мозом и Сэмом Кином, предоставляет очень веские доказательства в пользу околородовых корней человеческого насилия.

В соответствии с новыми догадками и выводами, которые нам сообща предоставляют и наблюдения исследований сознания, и психоистория, все мы несём в своём глубоком бессознательном мощные энергии и чувства, связанные с травмой рождения, которую мы недостаточно преодолели и усвоили. Для некоторых из нас эта сторона нашей психики может оставаться полностью бессознательной до тех пор, пока (и если только) мы сами не займёмся каким-нибудь всесторонним и тщательным самоосвоением, либо с использованием психоделиков, либо при помощи таких мощных психотерапевтических техник переживания, как холотропное дыхание или ребёфинг. У других людей осознавание чувств или физических ощущений, скопившихся на околородовом уровне бессознательного, может иметься в той или иной степени.

Как мы видели в предыдущей главе, введение в действие этого содержания может приводить к серьёзной индивидуальной психопатологии, включая немотивированное насилие. Кажется, что по неизвестным причинам пробуждение околородовых составляющих может возрастать одновременно у большого числа людей. Это создаёт атмосферу всеобщего напряжения, тревоги и опасения. Вождем же является индивид, который находится под более сильным влиянием родовых энергий, чем средний человек. У него также есть способность не признавать своими эти невыносимые чувства (тень, согласно юнгианской терминологии) и переносить их на внешнее положение. Совместное неудобство и раздражение относится на счёт врага, и военное вторжение предлагается как решение.

Война же обеспечивает благоприятную возможность преодолеть психологические защиты, которые в обыденной жизни сдерживают опасные околородовые стремления. Фрейдовское сверх-Я – психическая сила, которая предъявляет требования сдержанного и цивилизованного поведения, заменяется «военным сверх-я». Мы получаем награды и медали за убийство, за разрушение всего без разбору и грабёж – то есть за то же самое поведение, которое в мирное время считалось бы неприемлемым и привело бы нас в тюрьму. Точно так же и сексуальное насилие во время войны являлось общей практикой и было повсеместно терпимым. Собственно говоря, очень часто военные вожди обещали своим солдатам неограниченный доступ к женщинам на завоёванной территории, чтобы побудить их к сражениям.

Когда же война разражается, разрушительные и саморазрушительные околородовые побуждения свободно разыгрываются в жизни. Темы, с которыми мы, как правило, сталкиваемся на определённой стадии в ходе внутреннего освоения и преображения (БПМ-1 и 3), отныне становятся частью повседневной жизни, либо прямо, либо в виде теленовостей. Различные безвыходные положения, садомазохистские оргии, сексуальное насилие, зверское и демоническое поведение, высвобождение огромных взрывных энергий и скотология, которая принадлежит к разряду образцовой околородовой образности, – всё это разыгрывается в войнах и революциях с необычайной яркостью и силой.

Если вы являетесь очевидцем картин разрушения или разыгрываете вовне насильственные бессознательные побуждения, независимо от того, происходит ли это в индивидуальном масштабе или коллективно, в войнах и революциях, то это всё равно не приводит ни к исцелению, ни к преображению, как это было бы в случае внутреннего столкновения с этими составляющими в условиях терапии. Поскольку это переживание не порождается нашим собственным бессознательным и у него нет свойства глубокого взгляда в себя, оно не приводит к озарениям. Здесь вся ситуация полностью выносится вовне, и связь с глубинными движущими силами психики отсутствует. И конечно же, и в помине нет речи ни о каком терапевтическом устремлении, а тем более о побуждениях к изменению и преображению. Поэтому и цель лежащей в основе подобных насильственных событий родовой фантазии, которая представляет собой их глубочайшую движущую силу, не достигается, даже если война или революция приходят к успешному завершению. Самая триумфальная внешняя победа не приносит того, чего ожидали и на что надеялись: внутреннего ощущения эмоционального освобождения и духовно-психического возрождения.

После первоначальных пьянящих чувств радости победы приходит сначала трезвое пробуждение, а затем горькое разочарование. Для всего этого обычно не требуется много времени, и копия старой угнетающей системы начинает возникать на развалинах омертвевшего сновидения, потому что в глубоком бессознательном каждого из участников продолжают действовать те же самые бессознательные силы. Кажется, что в человеческой истории это случается снова и снова, какими бы ни были связанные с этим события, будь то Французская революция, большевистская революция в России, коммунистическая революция в Китае или любые другие насильственные перевороты, связанные с великими надеждами и ожиданиями.

Поскольку я провёл много лет, занимаясь работой с глубинными переживаниями, в Праге в те времена, когда в Чехословакии был марксистский режим, мне удалось собрать некоторый занимательный материал относительно психических движущих сил коммунизма. Вопросы, связанные с коммунистической идеологией, как правило, возникали при лечении моих пациентов в то время, когда они боролись с околородовыми энергиями и чувствами. И вскоре стало очевидным, что страсть, которую революционеры испытывают по отношению к своим угнетателям и их порядкам, получает мощное подкрепление из их бунта против внутренней тюрьмы своей околородовой памяти. И, наоборот, потребность принуждать других и господствовать над ними является внешним замещением необходимости преодолеть страх быть подавленным своим собственным бессознательным. Таким образом, смертоносная взаимосвязанность угнетателя и революционера есть овнешнённая копия состояния, переживаемого в родовых путях.

Коммунистическое видение содержит одну составляющую психологической истины, которая делает его привлекательным для большого числа людей. Основополагающее представление о том, что революционное, по природе насильственное переживание необходимо, чтобы положить конец страданию и угнетению и установить состояние большего согласия, является правильным, когда оно понимается как действие внутреннего преобразования. Однако оно становится опасным заблуждением, когда переносится на внешний мир как политическая идеология насильственных революций. Его ложность заключена в том обстоятельстве, что то самое, что на более глубоком уровне, по существу, является архетипическим образом духовной смерти и возрождения, принимает вид атеистической и антидуховной программы.