Текст книги "Случаи из жизни Ивана Ивановича Мацепуро"

Автор книги: Станислав Далецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Весь день Ваня просидел дома в своей комнате, выбегая лишь в уборную, даже обеды ему Фрося приносила в комнату, поскольку в дом приходили посторонние люди: урядник, составивший бумагу о смерти матери и дьяк.

Потом мужики из деревни привезли на санях гроб, который поставили торчком в сенях, так что Ваня, выбегая в уборную со страхом смотрел на этот ящик, в который должны положить его мать, потом отвезти её к церкви на кладбище и там закопать её в землю – всё это Ваня видел летом, когда хоронили мужика, которого копытом убила лошадь.

Стемнело. Отец о чем-то говорил на кухне с Фросей, а Ваня пробовал читать книгу, с опаской прислушиваясь не ходит ли кто по комнате матери. Федя как-то говорил ему, что покойники могут ночью ходить по дому, пока их ещё не похоронили – вот и мать может зайти к нему и увести за собой на тот свет. Так он и заснул измученный ожиданием появления матери, но лампу на ночь не погасил и даже Фрося, когда зашла посмотреть спит ли мальчик, не стала гасить лампу, чтобы Ваня не испугался, если случайно проснётся ночью.

Утром, в понедельник, Ваня проснулся поздно, поскольку никто и не подумал будить его. Как всегда, Ваня сунул ноги в чуни и побежал в уборную. Выйдя в гостиную, он увидел на обеденном столе гроб, в котором лежала его мама. Ваня бочком проскользнул мимо, перекрестился и, сбегав в уборную, заскочил в кухню, не желая проходить снова мимо ящика с телом матери.

Фрося поняла его испуг и провела через кухню в комнату отца, который сидел за столом и что-то писал на листе бумаги. Он потрепал Ваню по волосам и Фрося проводила Ваню через боковую дверь в его комнату. Одевшись, Ваня тем же путём, не встречаясь с матерью, прошёл на кухню, поел и снова вернулся к себе, так как отец сказал ему, что сегодня не след идти в школу.

На следующий день шёл снег и были похороны матери. Пришла Лида со своим мужем, приехали на санях два мужика, нанятые отцом, все прошли в гостиную, немного постояли вокруг стола с гробом матери, потом мужики внесли из сеней крышку гроба, закрыли его, вынесли во двор, положили на сани и лошадь медленно потащила сани со двора на дорогу и дальше в деревню к церкви, где должно было состояться отпевание умершей.

Отец, Ваня и сестра Лида с мужем шли вслед за санями, все с непокрытой головой, а снег белыми хлопьями медленно падал с высоты, покрывая крышку гроба белой пеленой, как саваном, в котором лежала мать Вани.

У церкви толпились несколько баб и мужиков, слышавших о смерти барыни и пришедшие поглазеть. Мужики взяли гроб с саней и понесли в церковь, где уже ждал поп, облачённый в куколь – отпевать предстояло не простую крестьянку, а дворянку рода Домовых, которым в незапамятные времена принадлежали здешние земли, деревня и сами крестьяне.

В церкви были зажжены лампы и свечи, мужики поставили гроб на лавку и сняли крышку. Белое лицо умершей осветилось жёлтым светом горящих свечей и лампад, и Ване показалось, что веки матери шевельнулись, словно она пыталась открыть глаза и взглянуть в последний раз на этот мир, который покидала навсегда.

Поп начал службу, бормоча молитвы, которые собравшиеся повторяли в разнобой, отчего пламя горящих в их руках свечей и свечи на груди матери колыхалось и тени пробегали по лицу покойной, оживляя неподвижность её черт. Пётр Фролович стоял неподвижно, лишь капли подтаявшего снега стекали по его бороде, иногда попадая на свечу в его руке, отчего раздавался треск, пламя дёргалось и угасало, чтобы в следующий миг вспыхнуть вновь белым светом.

Поп закончил отпевание, все, кто хотел, подошли к покойнице и поцеловали её, кто в лоб, кто в руки, а Ваня прижался губами к холодной щеке матери, как и она на рождество прижималась губами к его щеке.

Мужики вынесли гроб на руках из церкви, и понесли его за церковь, на погост, где загодя была вырыта в промёрзлой земле глубокая могила, обложенная по краям еловым лапником.

Гроб поставили на землю, лицо матери закрыли саваном, отец взял горсть земли и положил её матери на грудь, потом это сделали и все остальные. Ваня тоже взял горсточку земли, подошёл к гробу, положил землю на краешек у ног матери, чтобы ей не было тяжело и вдруг расплакался навзрыд, всхлипывая и утираясь запачканными землёй ладонями, отчего лицо покрылось потеками слез, смешанных с землёй. Отец прижал голову сына к своей груди и Ваня продолжал судорожно рыдать, дёргаясь под рукой отца.

Мужики закрыли гроб крышкой, забили несколько гвоздей и на полотенцах спустили заколоченный гроб в могилу, сбросив туда и концы полотенец крест – накрест.

Провожающие снова бросили по горсти земли уже на крышку гроба и мёрзлая земля глухо билась о доски, а нанятые мужики, взяв лопаты, принялись закапывать могилу и устанавливать крест, пока поп, помахивая кадилом, читал прощальную молитву. Но Ваня ничего этого уже не видел, продолжая плакать, прижавшись лицом к отцовской груди.

Назад в усадьбу все возвратились на санях, под звон бубенцов, подвешенных к лошадиным дугам. Ваня, наконец, успокоился и украдкой, из-под полы отцовской шубёнки, смотрел на проносившиеся мимо деревья, покрытые свежим снегом.

У дома их встретила Фрося, которая не пошла на похороны барыни, чтобы готовить поминальную трапезу. Себе в помощь она пригласила ещё двух баб, так что к возвращению с похорон стол в гостиной был уже накрыт и заставлен блюдами и графинами.

Ваня, увидев еду на столе, где ещё утром лежала его мама, расстроился и снова заплакал. Фрося дала ему капель успокоительных, которые взяла в комнате Ваниной матери, отвела в комнату, уложила на кровать и Ваня скоро забылся беспокойным сном, не увидев всех поминок.

Мужики поминали барыню за столом на кухне, а в гостиной расположились отец, сестра Лида с мужем, пришёл поп, с которым Пётр Фролович учительствовал в церковно-приходской школе, вместе с попом пришёл и дьячок, потом зашёл урядник засвидетельствовать свои соболезнования, потом заглянул зажиточный крестьянин, что возил иногда Петра Фроловича в город. Заходили и ближние мужики, которых Фрося принимала на кухне, и выпив чарку-другую водки, уходили, кланяясь через дверь Петру Фроловичу.

Ваня проснулся, когда начало темнеть. Посетители как раз стали расходиться. Пройдя на кухню, Ваня захотел кушать и Фрося проворно собрала ему поесть на краю кухонного стола.

Мужики тотчас встали и раскланявшись пошли прочь, изображая сочувствие, но выйдя за ворота усадьбы запели песню, подхватив её отголосок из деревни, где праздновали масленицу.

Поп, подхватив пьяненького дьячка под руку, погладил Ваню по голове, сказал, что мама его непременно будет скоро в раю, поскольку была женщиной праведной и церковная пара удалилась в деревню, из которой продолжали доноситься песни, далеко слышные в тихий и морозный вечер.

Пётр Фролович продолжил одиноко сидеть за столом, иногда выпивая рюмку водки, но не хмелея, по причине горестного состояния.

Конечно, жена его долго болела и он пользовался по мужской надобности услугами Фроси, но, как– никак, а с благоверной он прожил почти тридцать лет, нажил четверых детей и никогда не слышал от жены злобных или истеричных слов, которые позволяют себе иные жёны, особенно в пору увядания их женственности. Любви и страсти особой не было между ними, поскольку брак этот устроил его отец Фрол Григорьевич, но брак пришёлся впору, их семейный очаг всегда горел ровно, согревая теплом и его, в нелёгкой офицерской жизни, и их детей, подросших и вышедших в люди. Только Ванечка теперь остался сиротой и ему, отцу, нелегко будет дорастить Ваню до взросления.

Подошла Фрося и попыталась обнять Петра Фроловича, но тот отстранился: не гоже в день похорон прелюбодействовать – надо погодить пока пройдут положенные сроки. Фрося, как сметливая женщина, поняла и не обидевшись, ушла на кухню прибирать со стола, а Петр Фролович ещё немного посидел и почувствовав усталость, прошёл почивать в свою комнату. Проходя через комнату Вани, который уже крепко спал, погладил осторожно осиротевшего сына по голове, отчего тот перевернулся набок и сказал во сне отчетливо: «мама».

V

На следующий день Фрося подняла Ваню спозаранку в школу.

– Иди, иди Ванечка в школу, нечего дома сиднем сидеть, мать уже не вернёшь, а тебе учиться надобно, – ласково приговаривала она поглаживая Ваню по голове, как иногда делала его мать, некстати вспомнил Ваня, но встал, покушал, собрал ранец, сунув туда горсть конфет оставшихся от поминок, когда гости пили чай.

В школе день прошёл как обычно, лишь учитель Иван Петрович выразил Ване своё сочувствие и уверенность, что Ваня выучится на хорошего человека. Конфеты он раздал ребятам со своей линии, а оставшиеся отдал старшим, сказав, что это от поминок по его матери и пусть они тоже помянут её, пока душа ещё здесь на земле, а не вознеслась на небеса.

Незаметно прошла неделя с похорон и вновь в усадьбе собрались гости на девять дней поминовения усопшей рабы божьей Пелагеи Ивановны. По этому поводу Пётр Фролович заказал в церкви службу, после которой, вместе с попом и неразлучным с ним дьячком пришли на поминки, где Фрося уже накрыла стол. Больше никто не пришёл, только сестра Лида заглянула на минутку вместе с полугодовалым сыном, которого привезла на детских санках, благо день выдался солнечным и почти тёплым.

Ваня в этот раз сел за стол вместе со взрослыми, пил чай с плюшками и слушал рассказы попа о блужданиях души его матери. Оказалось, что на девять дней душа впервые возносится к небесам, а до этого странствует по земле. Потом, на сорок дней, душа его матери в последний раз вернётся на землю, поглядит на родных и близких и уже навсегда вознесётся на небо в уготованную ей обитель.

– Твоя мать была благочинная женщина, в церковь ходила часто, а не только к воскресной службе, жила без греха и обязательно попадёт на небеса, – назидательно говорил Ване попик, осушив очередную стопку вишневой наливки, до которой оказался гораздо охоч. Дьячок, напротив, жаловал водочку и выпив уже несколько рюмок под селёдочку, стал пытаться прочесть молитву на девять дней за упокой души рабы божьей Пелагеи, но путался в словах, пока поп, сердито, не осадил его.

Несколько мужиков, тоже охочих до выпивки, зашли поклониться барину на девятины усопшей, за что были угощены Фросей на кухне, а сама Фрося в этот раз сидела за хозяйским столом вместе с гостями – так распорядился Пётр Фролович.

На сороковины матери всё повторилось, лишь солнце светило ярче и грело сильнее, по дорогам бежали ручьи. Ваня посидев для порядка вместе с взрослыми за столом, после службы в церкви, где он присутствовал вместе в отцом, по его настоянию пропустив школу, быстро ушёл на дорогу, прихватив со двора дощечку в которую он вставил палочку, на нее одел бересту вроде паруса – получился кораблик.

Этот кораблик Ваня отправил в плаванье по ручью, а сам следовал вдоль, пока ручей не свернул с дороги к речке, принял в себя еще несколько ручьев и уже бурным потоком влился в реку, так что Ваня еле успел подхватить свой кораблик, но замочил ноги и пришлось возвращаться домой из этого плаванья.

Дома его ожидала книга про Робинзона Крузо, который с разбившегося корабля попал на необитаемый остров и стал жить там. Эту книгу и дочитывал Ваня, когда гости с поминок начали расходиться. Потом Ваня услышал из отцовской комнаты уже знакомое ему постанывание Фроси, это Пётр Фролович, вняв уверениям попа, что душа жены Пелагеи уже окончательно покинула грешную землю и выпив изрядно вишнёвой наливки, решил разговеться жарким телом Фроси, хотя и шёл великий пост. Но книга была интереснее этих стонов, и Ваня больше уже не придавал значения отношениям отца с кухаркой.

Весна после пасхи пришла окончательно, с юга на север потянулись стаи птиц, вдоль опушек и по обочинам дорог расцвели подснежники, кое-где на пригорках на солнце пробивалась молодая зелень травы. Школьники с нетерпением ожидали окончания занятий, чтобы предаться летним каникулам, кому это возможно, а крестьянским детям присоединиться к старшим в работах на полях и огородах, ведь, как известно, у крестьян весенний день – год кормит.

Ваня в эту весну жил одиноко и скучно. Приятели из деревни работали наравне со взрослыми и им было не до игр, даже занятия грамоте прекратились, хотя Федя и Егорка обещались читать дома книги, что им дал Ваня, приговаривая, что лишь постоянное повторение научит их хорошему чтению. Он дал каждому по две книги детских с большими буквами, чтобы друзья от чтения по слогам, что обучились за зиму, перешли к свободному и плавному чтению без запинок и повторов. Сам Ваня читала книги ежедневно после уроков и перед сном и прочитал уже почти все детские книжки, что оставались в доме от его старших братьев и сестры, и подбирался к отцовской библиотеке: отец листать свои книги ещё не позволял, но по своему выбору иногда предлагал Ване прочитать ту или иную книгу и потом просил коротко рассказать её содержание – так он учил сына грамотно и кратко излагать свои мысли и представления вслух.

Учёба и книги конечно хорошо, но мальчишеская натура требовала движения и новых ощущений, и Ваня придумал для себя занятие – собирать коллекцию яиц лесных и прочих птиц, что вернулись с южных стран, жили, вили гнезда и готовились выводить птенцов.

Частенько, прибегая со школы, Ваня наспех обедал, что приготовила Фрося, которая окончательно переселилась на жительство в усадьбу, но жила на кухне, хотя комната матери была свободна, и, переодевшись попроще, выбегал в ближайший лес на поиски птичьих гнёзд. Отыскать гнездо, тщательно замаскированное птицами, было нелегко и требовало большого терпения и сноровки. Иногда Ваня затаивался под деревом или кустом, птицы переставали его пугаться и снова занимались своими птичьими делами, направляясь к гнездам. Ваня молча следил за ними и когда птица затаивалась – значит там и было её гнездо.

Он выходил из укрытия, осторожно шёл к той птице, она вспархивала прямо перед ним и он частенько находил её гнездо с яйцами, которые были разными по размеру и по цвету у каждой породы птиц. Обнаружив гнездо, Ваня брал из него одно или чаще два яйца не трогая остальных и не трогая гнезда и уходил, а птица возвращалась и не замечая убыли яиц оставалась в своём гнезде, насиживая оставшиеся яйца и даже пополняя их количество – каждая птица, как и человек, должна заводить столько потомства, сколько может прокормить и вырастить. Правда большинство крестьян имели много детей в своих семьях, которых не всегда могли прокормить, чего птицы никогда не делали.

Однажды, Ваня увидел большое гнездо на вершине сосны одиноко стоявшей на опушке леса. Из гнезда взлетела большая коричневая птица–коршун, и тяжело махая крыльями улетела в поля, где охотилась на мышей полёвок. Ваня бесстрашно влез по этой сосне на самую вершину и обнаружил в гнезде лишь два больших, как куриные, яйца коричневого цвета с тёмными пятнышками. Он взял одно яйцо и быстро спустился, пока коршун не вернулся с охоты. Дома Ваня рассказал отцу о своей удаче и показал яйцо. Отец укорил Ваню за опасное лазание по деревьям и сказал, что коршуны несут лишь два яйца, потому что не смогут выкормить больше двух птенцов, чаще лишь одного, а вот воробьи под стрехой их дома выводят и пять и восемь птенцов и всех выкармливают, да еще летом ухитряются вырастить второй выводок, потому что воробьи живут возле людей и им легче прокормиться здесь, чем коршуну в лесах.

К удивлению Вани, отец больше не ругал его за путешествия в лес и иногда с интересом рассматривал добытые Ваней яйца разных птиц, которые Ваня разложил в берестяные коробочки, устланные мягким мхом, чтобы случайно не разбились.

Собирая свою коллекцию птичьих яиц, Ваня стал настоящим следопытом. Проходя по лугу или лесу, он замечал вспорхнувшую птицу, подходил к тому месту и осторожно кругами по спирали начинал поиск гнезда, внимательно прислушиваясь к испуганным крикам птицы, кружащейся неподалёку. По этим крикам он и определял, что приближается к гнезду и частенько его находил. Лишь красивая птица чибис с хохолком на голове сама обманывала Ваню, начиная истошно кричать и кружить возле мальчика, как будто он вот-вот наступит на её гнездо, но это гнездо ему ни разу так и не удалось найти. Он как-то рассказал об этом отцу, тот рассмеялся и сказал, что эта птица – обманщик, гнездо на самом деле у неё совсем в другом месте, а кричит она так истошно, чтобы запутать человека или лису, тоже охочую до птичьих гнезд с яйцами или птенцами.

За весну Ваня собрал большую коллекцию птичьих яиц и весьма гордился ею, только показывать эту коллекцию было некому, кроме отца и Фроси. Занятия в школе наконец закончились, наступило летнее время мальчишеской вольницы, но Ваня проводил дни в одиночестве: бывшие друзья-сверстники работали крестьянские дела, а с малышами, что плескались в реке или бегали по деревенским улицам ему, взрослому уже мальчику, было водиться не с руки.

Он часто брал книгу, уходил к речке и там на берегу читал её, посматривая с завистью на ораву малышей, купающихся на мелководье – месяц май выдался жарким, вода в реке прогрелась и малыши 5-7 лет плескались в реке до посинения. Он, конечно, тоже заходил в воду и плавал в заводи, но уже стеснялся девочек, чтобы купаться нагишом и уходя из дома надевал сатиновые трусики, в которых и купался.

В лесу появились летние птицы: соловьи, стрижи, иволги, и Ваня продолжил свои походы в лес в надежде пополнить свою коллекцию яиц. Однажды он увидел на ветке берёзы висячий шерстяной носок – так ему показалось, но из этого носка вылетела маленькая птичка.

– Значит это гнездо, – подумал Ваня и полез на берёзу, чтобы внимательно рассмотреть это гнездо и нет ли в нем яичек этой серенькой пташки. Вблизи гнездо оказалось вовсе не носком, а искусно сплетённым из пушинок гнёздышком с узеньким горлышком входа. В это горлышко даже маленькая рука Вани не проходила внутрь и он, осторожно наклонив ветку с гнездом на бок, сумел подкатить к горлышку три маленьких белых яичка с розовыми пятнышками. Взяв лишь одно яичко, Ваня положил его в рот и слез в березы. Ему очень хотелось отломить ветку берёзы вместе с висящим на ней гнездом птахи, но пожалел маленькую птичку: ведь ей стоило большого труда свить это гнездо и будет неправильно, если он, человек, отберет это гнездо у маленькой птички. Отойдя от берёзы Ваня оглянулся и убедившись, что птица запорхнула в своё гнездо пошёл домой, осторожно держа на ладони крохотное розовое яичко этой незнакомой ему птички. Дома он рассказал отцу о своей находке.

Отец вместе с Фросей пили чай на веранде. С тех пор как умерла мама, они частенько пили чай вместе, а иногда Фрося и кушала вместе с отцом и Ваней за одним столом, вскакивая всякий раз, когда требовалось принести что-то с кухни. Приятели из деревни однажды при встрече сказали Ване, что его отец живёт с Фросей – об этом вся деревня знает и теперь Фрося вовсе не кухарка, а ключница и ведёт все домашнее хозяйство.

Отец, выслушав Ваню и посмотрев найденное яичко, сказал, что это птичка называется королёк и Ваня правильно сделал, что не забрал гнездо и все яйца – эта птичка уже не успела бы свить новое гнездо и она осталась бы без потомства. Фрося, слушая разговор отца с сыном, утвердительно кивала головой, прихлёбывая чай из блюдечка, которое держала на растопыренных пальцах руки прямо перед своим носом.

– Знаешь, Ваня, – сказал отец, я советую тебе зарисовать каждое яйцо из твоей коллекции цветными карандашами, чтобы было похоже на настоящее, а я постараюсь купить в городе книгу про птиц этой местности и тогда ты по яйцам сможешь определить какой птице принадлежит какое яйцо и сделать надписи к каждому яйцу. Потом в школе на уроках учитель сможет рассказать вам об этих птицах, а ты покажешь свою коллекцию – что будет пользой для всех: надо знать птиц и зверей, которые обитают в наших краях, это называется краеведение.

По подсказке отца Ваня стал зарисовывать в альбом яйца птиц из своей коллекции, начав с самых крупных яиц: коршуна, сороки, вороны, уток и чаек, чьи гнёзда он отыскал еще ранней весной в зарослях камыша у реки, где образовалась широкая заводь. Здесь же он иногда сидел с удочкой, ловя маленькую рыбёшку и окуней, которых приносил домой, а Фрося скармливала это улов домашнему коту. Кот, съев рыбу, благодарно подходил к Ване и тёрся спиной об его ноги, довольно мурлыча.

Иногда, по воскресеньям, ближе к вечеру, на реку приходили и бывшие друзья: Федя и Егорка, чтобы искупаться и поудить рыбу удочками, оставшимися еще с прошлого лета. Вместе им удавалось наловить окуней на уху, но большие щуки почему-то не попадались. Как-то под вечер, когда приятели сидели на берегу с удочками, к реке пришли трое мужиков с бреднем ловить рыбу. Бредень тот был сплетён из суровых нитей с ячеей не больше мужского пальца, длиной саженей десять и трёхаршинной мотнёй.

Мужики разделись нагишом, взяли палки по концам бредня, залезли в воду и распахнув ставни бредня начали тянуть его вдоль берега по мелководью не глубже человеку по плечу. От натуги их лица побагровели, но они тянули эту сеть изо всех сил, стараясь чтобы мотня бредня тащилась по самому дну. Когда мужики вошли в заводь, они поспешили к берегу, сдвигая крылья бредня ближе и ближе, чтобы попавшаяся рыба не смогла выскочить. Вытащив бредень на берег, мужики подобрали мотню, в которой трепыхалась рыба и вывалили улов на траву. Поймали они знатно: там было две-три щуки, наподобие той, что поймал прошлым летом Ваня, крупные окуни, плотва, налим и сазан – всего два-три ведра рыбы, которую они ссыпали в лыковый куль, прихваченный на рыбалку.

Потом мужики сделали ещё три захода с бреднем в реку и всякий раз улов удавался хороший: видимо это был первый поход рыбаков с бреднем в это место реки с прошлого года и непуганая рыба сама лезла в сеть. Мужики смотали бредень, оделись, взвалили куль с рыбой на спину и пошли в деревню, громко обсуждая удачную рыбалку.

– Вот как надо ловить рыбу, – восхищенно сказал Федя, – раз и полный мешок рыбы, не то что наш улов на палочке.

– Где же нам взять бредень, – огорченно молвил Егор, – я одного мужика из тех рыбаков знаю, так он всю нынешнюю зиму этот бредень вязал: столько труда положил, вот и улов ему удался.

– По-моему, ловить рыбу бреднем и не рыбалка вовсе, а добыча рыбы, – возразил Ваня, – не надо хитрить с наживкой, ждать поклёва рыбы, чтобы вовремя подсечь – мне не очень интересно было смотреть на этих голых мужиков с их бреднем.

– Конечно, тебе добыча рыбы не нужна, ты же барчук, а нам ушица из рыбы в самый раз к ужину, особенно сейчас к лету, когда все зимние припасы кончились. Мясца нет вовсе, хлеб кончается и как дотянуть до новины даже тятя не знает, поэтому и разрешает по воскресеньям посидеть с удочкой здесь у реки, чтобы наловить мелочи на ушицу, – по-взрослому объяснил Федя и начал сматывать удочки: после прохода по реке мужиков с бреднем рыбёшка вовсе перестала ловиться.

Ванино лето так и проходило в одиночестве: с книгами дома, птицами в лесу, удочкой на реке, котом и собакой во дворе усадьбы, но без постоянного общения с друзьями – мальчишками из деревни, занятыми взрослыми крестьянскими делами. Иногда Ваня заходил к сестре Лиде, жившей на другом конце села. Лида ласково трепала его по голове, угощала чаем с пряниками и конфетами, называла сиротинушкой, по-крестьянски отвлекаясь на заботы о своём сыне, который уже пытался становиться на ноги и громким криком требовал к себе внимания. Лида призналась Ване, что ждёт еще ребёнка и тогда будет совсем занятой воспитанием детей.

Вечерами, ложась спать после чтения книг, Ваня частенько слышал, как Фрося проскальзывала через гостиную в комнату отца, и там долго слышались вздохи, тихие неразборчивые слова и скрип отцовской кровати. Жизнь отца после смерти матери Вани, кажется, вполне наладилась, а вот для него, мальчишки восьми лет, отцовского внимания и занятости не хватало, и Ваня постепенно замыкался в себе, становился молчаливым и задумчивым, что совсем не соответствовало его возрасту и характеру: открытому и общительному, но самостоятельному и независимому.

В середине лета приехал в гости брат Иосиф, который был старше Вани на семнадцать лет, жил в Петербурге, служил на государевой службе мелким чиновником, потому и не смог приехать на похороны матери, о чём известил его отец письмом, пришедшим Иосифу через неделю после кончины матери.

Иосиф, весёлый и жизнерадостный человек жил тоже одиноко в Петербурге, но имел множество друзей-приятелей, перспективы повышения по службе и собирался осенью заключить брак по взаимности, на обеспеченной дочери столичного купца.

Иосиф растормошил тихое житьё в усадьбе, постоянно таскал Ваню на село: то в лавку, где покупал ненужные обновы для Вани и сестры Лиды, то в гости к этой сестре и там возился с её сыном, то вместе с Ваней сидел на берегу речки с удочкой и радовался каждой пойманной рыбёшке словно чему-то необыкновенному. На отцовой коляске с соседской лошадью и соседом-кучером Иосиф свозил отца и брата в город, где купил Ване несколько детских книг, а после сводил всех к фотографу, который сделал памятные фото отца с двумя сыновьями.

Станислав – второй брат Вани, поначалу тоже жил в Петербурге, где закончил университет, а потом переехал в Москву, где работал учителем в престижной гимназии, имел семью с двумя детьми и уже три года не появлялся в родной усадьбе, чему Иосиф сильно огорчался.

– Давайте съездим вместе в Москву, – навестим братца, сходим в театр, а потом вы вернётесь сюда, а я поеду из Москвы в свой Питер, – несколько раз предлагал Иосиф отцу, но тот отнекивался, что стар уже для таких поездок, а Ваня ещё мал, чтобы одному из Москвы возвращаться домой.

– Небось с Фроськой заниматься ты ещё не стар, – как-то не сдержался Иосиф при Ване, на что отец гневливо вскинулся было, но остыл и пригласил старшего сына к себе в кабинет для разговора без Вани. О чём они там договорились Ване было не известно, но брат больше не попрекал отца связью с Фросей, да и с самой Фросей стал вести себя учтиво, хотя по приезду обращался с ней, как и положено обращаться дворянину с прислугой.

Много лет спустя отец как-то рассказал Ване: к тому времени уже Ивану Петровичу, что он объяснил сыну Иосифу про свои отношения с Фросей не как с содержанкой-прислугой, а по зову души и тела и если бы не эта простая, но заботливая и тактичная женщина, то он, Пётр Фролович, уже давно ушёл бы вслед за матерью на погост. Иосиф это понял и по доброте характера простил отцу отношения с Фросей: ну не жениться же, в самом деле, отцу на старости лет на какой-нибудь вдовой дворянке, – так сказал Иосиф отцу в тот свой приезд на родину.

Иосиф провёл в усадьбе лишь неделю отпуска, что ему дали на службе и отбыл обратно в Питер, а Ваня потом долго вспоминал весёлого старшего брата и сожалел, что им не пришлось жить вместе в усадьбе: то-то было бы весело и просто коротать время вместе с таким братом, а не мыкаться в одиночку по усадьбе, не зная чем заняться.

Детское время тянулось долго, но проходило быстро. Кончилось лето и Ваня пошёл в школу уже учеником второй линии. Когда у крестьян закончились полевые работы осени и наступило трудовое затишье по непогоде, Ване удавалось иногда встретиться с друзьями и предаться их прежним забавам, но с той рассудительностью, что появляется в крестьянских детях, когда они начинают работать на семью.

Урожай в этом году не удался из-за засухи, редкой в этих местах, кормов скоту и птице тоже не удалось запасти достаточно и для крестьян и скота предстояла трудная и голодная зимовка до первой зелёной травы по весне для скота и первого урожая овощей с огородов – для крестьян. Такое бедственное состояние жителей села не очень располагало к детским играм, но возраст брал своё и ребята втроём уединялись где-нибудь на опустевшем гумне, играли в казаков-разбойников, если не было дождя, или Ваня заново учил друзей чтению по книгам, что приносил с собой – за лето его друзьям так и не удалось поучиться чтению, но они быстро вспомнили старое и к ноябрю уже бойко читали букварь, чему Ваня был искренне рад, считая себя их учителем.

VI

Зима на селе прошла впроголодь для людей и скота, но весна выдалась ранняя и бурная, снег сошёл уже к апрелю, на лугах вылезла зелёная травка, и оголодавшие коровы, подкормившись свежей травой, стали пополнять крестьянский стол молоком и село ожило.

За зиму несколько семей, из самых бедных, уехали на свой страх и риск по переселению в Сибирь, что была далеко за Уральскими горами. Что с ними стало дальше никто не знал, по причине полной неграмотности уехавших бедняков.

Федин отец тоже было затеял переезд, но опомнился и остался на селе, а зря: по весне, когда шла посевная, пришло письмо в село старосте от одного из уехавших крестьян, писанное рукой другого грамотного человека, и в том письме говорилось, что три семьи из села поселились на юге Тобольской губернии, где им сельским сходом была выделена земля, лес для постройки домов, а на подъёмные от правительства деньги удалось купить коров и, судя по всему, жить в Сибири будет лучше, чем в родном селе, чего этот мужик желает и всем своим родичам.

Письмо это прочитали на сходе и решили по осени, когда справятся с жатвой, послать гонца в Сибирь разузнать получше, что и как, и, если в письме правда, то и другим беднякам последовать в Сибирь, ибо жить здесь становится хуже и хуже. Окрестные земли, что ранее принадлежали помещикам, продавались ими сомнительным людям с деньгами, добытыми неправедными путями: ростовщичеством, питейными заведениями и спекулятивной торговлей. Часто покупателями этих земель являлись жиды из ближних местечек, которые скупив земли начали давать их в аренду не с доли урожая, а за твёрдую плату в деньгах, которых у крестьян не было.

Помещик и сам обычно вёл хозяйство и лишь часть земель отдавал в аренду за долю с урожая, обычно половину, а вот перекупщики земли сами этой землёй не занимались и требовали за аренду только деньги, независимо от того был год урожайный или нет.

Сельских общинных земель не хватало для всех крестьян, поскольку царь Александр II отменив 30 лет назад крепостное право, не передал земли помещиков крестьянам, которые работали на этих землях, заставив сельчан выкупать эти земли или брать в аренду. Так и получилось, что крестьяне, оставшись без земли, вынуждены были батрачить на владельцев земли, как и при крепостном праве – власть денег оказалась сильнее и беспощаднее, чем власть помещичьего крепостного права.