Текст книги "Приключения Гугуцэ"

Автор книги: Спиридон Вангели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Только решил, что сбил человечка со следа, как кто-то влез к нему чуть ли не в самое ухо и шепчет:

– Вот что я думаю, папаша. Придёт мать, разожжёт под нами огонь. Она ведь сегодня собиралась испечь хлеб.

Гугуцэ недовольный вылез из дымохода.

– Ох, папаша! Ты же чёрный от сажи!

Человечек перескочил с одного плеча мальчика на другое и принялся стряхивать своей шляпой сажу с одежды.

– Говоришь, дяди Пантелея нет дома?

– Прицепился ко мне как репей! – злился Гугуцэ, слезая с чердака. – Ну, где ты там?

– Здесь, папаша! В трёх моих шагах от твоего левого уха. Ты вперёд глядишь, я – назад. У тебя теперь, можно сказать, четыре глаза!

Гугуцэ как припустил под горку. Добежал до Рэута и уже возле Лушки вниз головой нырнул прямо в пучину. Терпел под водой, сколько мог, думал, что избавился от человечка. Но не успел высунуть голову, чтобы набрать воздуху, – глядь, плывёт у него перед носом шляпа человечка, а в ней животиком кверху разлёгся зеленоволосый.

– Раздеться забыл, папаша! – насмехается человечек.

В мгновение ока он вскочил на голову Гугуцэ, нырнул с неё в воду и поплыл так, что любо-дорого смотреть. Потом ещё и ещё понырял, покувыркался, обрызгал мальчика. А по дороге домой сказал:

– Спать хочу, папаша! Охохонюшки! Видать, после купанья разморило.

Гугуцэ втиснул человечка в воробьиное гнездо под самой крышей, заткнул выход оттуда, слез, поставил лесенку на место и поглядел в бинокль, не идёт ли мама.

Вертит бинокль и так и сяк, что-то неладно: ничего не видно, кроме каких-то зелёных облаков.

– Идёт, да не мама! – раздался голосок прямо из самого бинокля.

– Ты и туда забрался! Кыш из бинокля! – рассвирепел Гугуцэ.

Тут открылась калитка, и во двор вошёл агроном.

Мальчик скорей спрятал бинокль за пазуху.

– Слушай, Гугуцэ, – просит агроном. – Дай-ка мне твой бинокль. Погляжу, не зарастает ли бурьяном кукуруза на том краю села. Помнишь, какой позавчера ливень прошёл?

– И рад бы, дядя, да не могу. Одолжил бинокль на сегодня двоюродному брату, – опять соврал Гугуцэ, боясь, что агроном посмеётся над тем, каким теперь сделался бинокль.

Агроном ушёл.

А у Гугуцэ, как только он сказал ложь, появился ещё один зелёный человечек. Сидит на шляпе у мальчика, ножками болтает:

– Ты звал меня, папаша?

– Кхе-кхе! Нас уже двое! – обрадовался тот, кто сидел в бинокле.

– Вот скормлю вас обоих кошке! – пригрозил Гугуцэ. – Чего пристали? Я вам не наседка, а вы не цыплята. А-а, хотите без бинокля меня оставить?

– Гугуцэ-э-э! – кличет с улицы какая-то женщина. – Прошу тебя, детка, посмотри, где председатель, а то к нему человек приехал из самого Кишинёва.

Гугуцэ с биноклем залез на дерево. Но чуть поднёс бинокль к глазам, как второй человечек – шасть туда.

– Сколько всего видно в папин бинокль! Куда это курица побежала? – удивлялись человечки. А мальчик видел один зелёный туман. Тряс, тряс Гугуцэ бинокль: "Кыш, кыш отсюда!", но не вытряс человечков.

А вот и мама с дядей Пантелеем. Гугуцэ слез с дерева и бегом к воротам, а человечки за ним, придерживая шляпы.

– Мама! – Гугуцэ упал перед ней на колени. – Прогони меня насовсем, но только прости меня, мамочка! Дядя Пантелей был дома.

Видит мама, что Гугуцэ смотрит ей прямо в глаза, велела ему подняться и простила.

– Ах! – раздалось за спиной у Гугуцэ. Повернул он голову, а первый человечек сквозь землю провалился. Только шляпа от него осталась, зацепилась за травинку. Второй, весь бледный, тянул Гугуцэ за рукав:

– Держись, папаша! Стой на своём, папаша!

– Кто это с тобой разговаривает, Гугуцэ?

– Да так. Человечки какие-то. Один уже удрал...

Мама чуть усмехнулась и пошла с дядей Пантелеем в дом, а Гугуцэ кинулся искать агронома, чтобы поскорей рассказать ему всю правду про бинокль.

Домой вернулся весёлый, будто гора с плеч свалилась.

С тех пор никаких зелёных облаков в бинокле не замечалось,

Односельчане, как и раньше, чуть что – идут к Гугуцэ. Сторожа в его селе стали портными, сапожниками, плотниками. А один переселился в город и продаёт мороженое.

МУЗЫКАНТ ИЗ ТРЕХ КОЗЛЯТ

Дедушка подарил Гугуцэ ягнёнка. Других овец в доме не было, и ягнёнок целый день бегал за мальчиком. А мама больше не бегала за сыном. Теперь найти его было легко: ведь ягнёнок оставался щипать траву рядом с тем домом, куда заходил Гугуцэ.

Ягнёнок съел всю траву перед домами, и улица Гугуцэ заняла в селе первое место по чистоте. В тот день на шею ягнёнку кто-то привязал колокольчик, и в селе Трое Козлят одним музыкантом стало больше. Он бегал за бабочками, а колокольчик пел: "Бим-бом! Дзинь-дзинь!"

Услышав звон, дети открывали калитки, брали счастливого музыканта на руки и целовали его прямо в лоб.

Каждый понедельник был день рождения ягнёнка, и Гугуцэ водил его на овчарню – побыть с мамой-овцой, пощипать травку на лугу. Там его ждали другие ягнята. Они выпрашивали колокольчик и уговаривали музыканта не уходить.

– Что вы! – отвечал музыкант, топая следом за Гугуцэ. – У меня столько дел в селе!

Но вдруг откуда ни возьмись у ягнёнка появились рожки, и отец Гугуцэ тут же соорудил для барашка загон.

"Бим-бом!" – загрустил музыкант.

Долго размышлял он, обдумывая, как ему теперь бегать за Гугуцэ. Ведь загон за собой не потащишь, а если и потащишь, то в воротах застрянешь, а если не застрянешь, то всё равно дороги узковаты.

"Бим-бом! Дзинь-дзинь! Помогите!" – заливался колокольчик. Но мама-овца и ягнята в овчарне его не услышали. Никто из детей не открывал калитку загона, никто теперь почему-то не брал музыканта на руки и не целовал его в лоб. Даже Гугуцэ заходил редко. Принесёт траву с берегов Рэута, а бабочек в ней нет.

Как-то Гугуцэ забыл запереть калитку в загоне. Музыкант прогулялся по двору, глянул в корытце. Что такое? Вместо ягнёнка из воды смотрит баран. Тряхнул головой, ещё погляделся. Тьфу ты, опять баран! Побегал от калитки к калитке там, где раньше щипал траву, – во всех лужах бараны, а ягнёнка не видать. Провалился он, что ли?

"Всё из-за тебя!" – опрокинул он корытце. И начал озираться, кого бы ещё боднуть.

В субботу Гугуцэ выбивал палкой пыль из ковра.

"Ага! Вот из-за кого!" – решил музыкант, прыг через загородку и давай бодать ковёр.

Гугуцэ тут же вскочил на барана верхом, палка у него в руках превратилась в меч, а ковёр стал убежищем дракона.

"Бим-бом! Бах! Трах!" – Из убежища дракона валил такой дым, что прохожие застывали на месте и во все глаза глядели на побоище.

Потом баран кинулся к корытцу. Увидел, что всё равно остался бараном, поднял рога и как боднёт мальчика. А Гугуцэ решил, что музыкант хочет отряхнуть его от пыли.

Теперь мальчик брал его с собой собирать орехи. Музыкант боднёт дерево – и посыплется ореховый дождь.

А если кому-нибудь надо было сломать забор или сарай, сразу посылали за Гугуцэ с его музыкантом.

И вот однажды как раз перед воротами Гугуцэ засела в грязи машина председателя колхоза. Шофёр туда-сюда, а колёса знай себе буксуют. Какое им дело, что человек на собрание опаздывает? Хотели уже бежать за трактором, но тут явился Гугуцэ со своим бараном. Разогнался музыкант и так наподдал по заднему колесу, что шофёра оторвало от руля. Зато машина вырвалась из грязи.

На собрании председатель почему-то не сказал, кто и откуда его вытащил, и только щупал шишку на лбу. Но чуть шишка распухла и принялась болеть, председатель убедил всё собрание проголосовать, чтобы к весне дорога у дома Гугуцэ во что бы то ни стало была вымощена.

А баран всё места себе не находил... Вот и зима настала, снег идёт, а он так и не превратился опять в ягнёнка.

"Должно быть, Гугуцэ нарочно надел на меня шубу и эти проклятые рога. Он ведь сам летом-то был худенький, как ягнёнок, а сейчас вон как растолстел и голова у него покрылась шерстью", – думал музыкант.

Откуда было барану знать, что Гугуцэ носит зимой пальто а то, что выросло у него на голове, называется шапкой.

И вот в один прекрасный день баран, увидев, что Гугуцэ снова похудел, решил, что и с него, с барана, скоро снимут рога и тяжёлую шубу и он опять станет худеньким милым ягнёнком. Ждал он, ждал, не дождался, перепрыгнул через забор и давай бодать всех подряд: может, достанется и виноватому. Кончилось дело тем, что в одно из воскресений Гугуцэ взял его за верёвку и по недавно вымощенной дороге повёл из села в овчарню. Пусть себе бодается на здоровье с другими баранами.

"Бим-бом! Дзинь-дзинь!" – и село Трое Козлят осталось позади.

ГУГУЦЭ ЛЕТАЕТ НА САМОЛЕТЕ

С тех пор как Гугуцэ дотронулся до хвоста самолёта, не стало у мальчика покоя. Смотрит в небо, пока глаза не заболят. Теперь он согласился бы стать даже комаром, только бы летать.

Смастерил он себе крылья из картона и побежал с ними на край села к соломенной скирде. Может, крылья поднимут его хотя бы над селом! Пробыл он там недолго и вернулся прихрамывая.

Всякий раз, когда мама брала его с собой в Бельцы, Гугуцэ что-нибудь придумывал, чтобы попасть на аэродром. Как-то раз пришёл туда с велосипедным насосом: может, ему разрешат накачивать колёса у самолётов? Нет, не разрешили. В другой раз он пришёл с отцовской штаниной, чтобы вытирать пыль с крыльев и с хвоста. Но и этого ему не разрешили.

– А можно мне отгонять коз от лётного поля? – попросил Гугуцэ.

И снова ему от ворот поворот.

Тогда выпросил он у отца документ, что он, Гугуцэ, может сам развернуть грузовик и дать задний ход, а в школе взял справку с печатью, что у него два класса образования. Всё равно не помогло.

Но Гугуцэ не из тех, кто быстро сдаётся. Узнал он, что у одного крестьянина из села Большие Аснашаны трое сыновей лётчики, у каждого по самолёту и садятся они не в каких-то там Бельцах, а в самых больших аэропортах. А тут ещё оказалось, что тот крестьянин немного родня Гугуцэ или, наоборот, Гугуцэ был ему родня. Но разбираться в этом было некогда. Сели они с отцом в грузовик и полным ходом в Аснашаны.

Крестьянин усадил их за стол, угостил, а когда узнал, за чем они приехали, тут же выдал им справку за собственной подписью о том, что у Гугуцэ есть родня в воздухе. Целых три пилота. Так неужели ребёнку нельзя хоть разочек смахнуть пыль с самолётного хвоста? Подумать только, даже этого не доверяют!

Крестьянин так разволновался, что оставил непокрытой половину крыши, сел в грузовик и поехал вместе с ним в Бельцы.

Вот и аэродром. Гугуцэ уже стал присматривать себе самолёт с подходящим крылом. И вдруг слышит:

– А, это тот мальчик? С двумя классами образования?

И снова Гугуцэ остался у разбитого корыта. Надо же было ему тогда предъявить ту несчастную справку с печатью! Конечно, двух классов, особенно если считать их по пальцам, всё-таки маловато. Но Гугуцэ остальные восемь готов нагнать – да хотя бы и в самолёте. А что? Берёшь с собой книги, классный журнал и изучаешь с высоты географию, астрономию, историю... Отметки сам себе ставишь. Сколько у нас самолётов? Ведь не сочтёшь. Каждому школьнику страна может выделить по самолёту.

Ещё не раз и не два наведывался Гугуцэ в аэропорт. Бывало, найдёт на огороде дыню с таким жёлтым животиком, что сразу видно, до чего она сладка внутри, и вместе с дыней – скорей в аэропорт, попытать счастья. Он туда и бархатцы привозил, и позапрошлогодний, но ещё такой душистый базилик – может, захотят потолок у самолёта цветами разукрасить. Ничего не помогло! Даже не смотрят. Вспомнят справку с печатью и конец.

– Что ж, поеду просто так! – вздохнул Гугуцэ, когда до конца каникул осталось всего два дня. – Теперь уж позовут не позовут – всё равно не смогу. Зато на будущий год так просто от меня не отделаешься. Три класса – другой разговор.

Стоит Гугуцэ на аэродроме грустный-прегрустный, прощается с самолётами, и вдруг его окликает лётчик:

– Ты откуда, малый?

– Из Трёх Козлят!

– Как раз из того села, какое мне нужно! – подаёт ему руку лётчик. – Только что был звонок из села Ладушки. Сообщают, что там... э-э-э... ну, как бы тебе сказать, несчастье большое. Воспитательница детского садика мороженого наелась, лежит с ангиной. Третий день детишкам сказки некому рассказывать. Очень, знаешь ли, просят привезти им на самолёте из Трёх Козлят... ну какого-нибудь деда-сказочника.

Гугуцэ тут же выпятил грудь.

– А если меня вместо деда? Я им про козу с одним козлёнком расскажу и про козу с двумя, а если захотят, и с четырьмя, и с пятью, и со сколькими угодно козлятами!

Лётчик смерил его взглядом. Верно, подумал: а почему бы и не взять, мальчик-то из Трёх Козлят, там, видать, у всех языки хорошо подвешены. А сам уже ищет на карте Ладушки.

Но, войдя в самолёт, Гугуцэ сразу переменил пластинку:

– Полететь-то я полечу, но и вы разрешите мне хоть немного побыть в кабине. – И вытаскивает документ насчёт разворачивания машины и заднего хода.

На это лётчик (а что ещё ему оставалось) ответил:

– Что ж, там видно будет.

И вот они в воздухе, и Гугуцэ с разинутым ртом смотрит с неба, как проносятся под ними поля и сёла.

И вдруг он услышал такое, что не сразу поверил своим ушам:

– Милости прошу, заходи в кабину!

Ого-го! Видели бы вы Гугуцэ рядом с пилотом, у самого штурвала!

– У-у-у! – гудел мотор, и, услышав его, люди внизу поднимали головы к небу. Правда, не все. И тогда Гугуцэ ворчал про себя:

"Ишь какой! Нет чтобы поднять голову! А ведь заставь его вести самолёт, думаете, справится? Как бы не так!"

Гугуцэ повернулся к пилоту:

– Может, и над моим селом пролетим? Покажу вам дом того деда. А вдруг в следующий раз я буду занят.

– Идёт! – отвечает лётчик.

В самом деле, Козлята рядом. Чего же тут не завернуть?

И вот самолёт над селом. Жаль, нет у Гугуцэ каких-нибудь листовок, чтобы односельчане прочли и узнали, кто летит над ними в самолёте. Потом скажешь кому – не поверят. Недолго думая мальчик снимает с себя рубашку и швыряет её вниз прямо на село. За рубашкой полетели штаны, потом ремень, одна сандалия, другая...

– Что это значит? – спрашивали друг друга жители села. – Неужели в самолёте пожар! Или это вымпелы какие?

И повалил народ со всех дворов вдогонку за самолётом, бегут, машут руками, шляпами, платками: приземляйся, мол, на том лугу.

А в самолёте решили, что в селе случилась беда, и давай кружить над домами.

– Приземляется! – крикнул длинноногий Костя и как рванёт с места.

Вот он уже догнал самолёт, а за ним подбежали и остальные. Кто протягивает пирог, кто подушку, кто кружку воды, кто полотенце.

Тут, всем на удивление, из самолёта высунулась голова Гугуцэ. Улыбался он так, будто у него не голова, а дыня, только что треснувшая от собственной сладости.

– Что с ним? Почему из самолёта не выходит? Неужто не может? Без ног остался? Батюшки! Вот почему его на самолёте привезли! Горе мне! – падает без чувств мать Гугуцэ (она тоже прибежала со всеми).

– Постой, женщина, не помирай, видишь, несу ему ноги! – крикнул Михаил Епуре, – он бежал со штанами Гугуцэ под мышкой.

А кто-то уже суёт в самолёт рубашку...

– Так-так, – думал вслух пилот, когда они опять были в воздухе. Народ, я считаю, правильно сделал, что бежал за нами. Из знаменитого села, из Трёх Козлят, ждут в Ладушках, понимаешь ли, деда-сказочника, а тут вместо него из самолёта вышел бы Гугуцэ, да и тот почти голышом! – И опять сажает мальчика рядом с собой, у самого штурвала.

ОХОТНИК

Люди уже начинали забывать, что у них в селе живёт охотник, и вдруг – бах! бах! – раздавались выстрелы с берегов Рэута. Жена охотника, услышав выстрел, поскорее наливала воды в чугунок и разводила огонь в печи.

Охотник видит дым над трубой, но домой не торопится.

Прицепит утку к поясу и нарочно пойдёт через всё село – пусть побольше народу полюбуется его добычей.

Гугуцэ не бегал, как другие ребята, по пятам за охотником. Услышит выстрел – и скорей к нему во двор: помочь его жене. Охотник видит, что какой-то мальчик колет у него дрова, но молча проходит мимо, только с собакой и поговорит.

Как-то в воскресенье один сторож от нечего делать бабахнул в небо из ружья: пусть, мол, люди убедятся, что он не спит на посту.

Жена охотника тут же хвать чугунок, а Гугуцэ уже во дворе, и топор на плече.

Охотник с озера увидел дым над трубой и почесал в затылке: с какой это стати у него в доме дрова без толку расходуют? И тоже пальнул из ружья: может, догадаются погасить огонь в печи, пока он чего-нибудь не подстрелит. Услышав этот выстрел, жена охотника поставила на плиту ещё чугунок, а в печь напихала столько дров, что из трубы вырвалось пламя.

Быть бы пожару, кабы не Гугуцэ. Выбежала хозяйка с вёдрами, а мальчик уже на крыше. Из трубы сыпались искры. Гугуцэ с размаху плеснул одно ведро прямо в трубу и на крышу вылил ведра четыре, не меньше. Он был мокрый с головы до ног и чёрный, как трубочист, родная мать не узнала бы.

Охотник увидел, что весь дом задымился, и бегом в село. Узнав, что Гугуцэ спас всё его добро, он наконец обратил на него внимание.

– Как тебя звать, мальчик? – спросил он и вынес Гугуцэ сухие штаны.

Домой Гугуцэ старался идти как можно медленнее, но всё равно дорога показалась ему слишком короткой и, к сожалению, не все успели всласть налюбоваться его охотничьими штанами. Правда, штаны эти свисали до пят, зато собака охотника, увидев, что хозяйские штаны уходят со двора, пошла за ними как привязанная.

И вот наступил день, когда на охоту с одним ружьём вышли двое, в если считать собаку, то и трое охотников. На этот раз охотнику повезло как никогда: одним выстрелом он убил сразу двух уток. Одну – из воды – вытащила собака, а другую – из камышей – Гугуцэ.

– С тобой ко мне пришла удача! – сказал охотник и на радостях подарил Гугуцэ утиное яйцо.

Не то чтобы он и вправду дал его мальчику, но пообещал, что первое же яйцо, которое он, охотник, обнаружит в утином гнезде будущей весной, непременно получит Гугуцэ. Если, конечно, утки опять прилетят нестись в это место.

С тех пор на охоту и с охоты они всегда ходили так: впереди охотник, за ним Гугуцэ, а следом собака. Все в селе привыкли видеть эту картину. Один остряк даже придумал Гугуцэ кличку – Охотничий Хвостик.

– А я говорю, не спеши обзывать человека, – возразил на это другой крестьянин. – Можешь звать меня не Леонтием, а кем хочешь, если Гугуцэ в один прекрасный день сам не появится с охотничьим ружьём за спиной!

Так бы оно, наверное, и было. Но однажды, бегая за подстреленной уткой, мальчик поранил себе ногу. Хромая, брёл он в камышах, скрежетал зубами от боли и думал: "Вот так, наверное, и уткам больно. А что, если я был бы дикой уткой? Пиф-паф! Собака находит меня в камышах. Цап! Хватает зубами и тащит к хозяину. И вместо жарких стран угодил бы я..." Тут Гугуцэ раздвинул камыши и очень сердито посмотрел на знакомую трубу, откуда валил дым.

В ту ночь мальчик спал скверно, то и дело вскакивал во сне и крякал, как дикая утка.

А когда на следующий день они снова отправились на охоту, охотник не сумел попасть в утку, которую и палкой можно было сшибить. Птица показала ему хвост, шлёп-шлёп крыльями и улетела в Африку. Гугуцэ помахал ей рукой на прощание. Охотник так рассердился на это, что чуть было не потребовал назад свой подарок – то самое утиное яйцо.

С тех пор Гугуцэ ходил на озеро уже не с ним, а с двумя своими приятелями. Они приходили туда раньше охотника и разговаривали с дикими утками. И утки вдруг поумнели. То ли они стали раньше замечать охотника, то ли охотник замечал их позже, чем надо, но удача вдруг ушла от него. Как ни выстрелит, так промажет.

Теперь, услышав выстрел на озере, жена охотника больше не разводила огонь в печи: знала, что муж опять промахнулся. И охотник, не видя над трубой шапки дыма, ворчал:

– Ну и пусть себе зимуют в жарких странах! Больше дров на зиму останется.

С озера охотник шёл мимо трёх холмов. При этом один холм почему-то фыркал, другой хихикал, а третий шептал: "Тсс! Тише вы!" – и негромко свистел.

Домой охотник возвращался задворками, чтобы никто в селе его не видел. Зато все видели, как в село входит Гугуцэ с двумя приятелями. А за ними, виляя хвостом, бежит охотничья собака.

ПОГРАНИЧНИК

Услышал Гугуцэ, как люди путешествуют по свету, и решил, что это занятие как раз для него.

Он гостил у дяди в Кишинёве. Там был глобус. Гугуцэ принялся его вертеть, чтобы выбрать подходящий маршрут. А потом начал тормошить дядю. Дядино село на краю земли, у самой границы, и дядя там не показывался лет двадцать.

– Сходи туда пешком! – просит его Гугуцэ. – За это люди тебе простят, что так давно не был. А у меня есть одно секретное дело на границе.

Как-то утром дядя вскочил с постели: и правда, почему бы не сходить?

Мальчику только ремень подтянуть, и он готов в любую дорогу. А дядя долго пихал в мешок продукты, котелок, подушку и ещё много чего. Гугуцэ начал уже бояться, что дядя и его самого запихнёт в мешок. Теперь вот пролезь в дверь с таким мешком. Хорошо, что Гугуцэ протолкнул дядю, иначе он бы застрял.

Сонная тётя помахала им из окон третьего этажа, а кот Тэнасе прижался носом к стеклу и долго смотрел им вслед.

Четыре ноги, две больших и две маленьких, прошли Рышкановский лес и двинулись по долине к селу Грэтиешты.

Вдруг, откуда ни возьмись, над ними появился вертолёт. Пилот, конечно, увидел, как вдоль кукурузного поля вышагивает здоровенный мешок. Наверное, он уже потирает руки: мол, попался голубчик! – и спускает верёвку с крючком, чтобы подцепить мешок.

"Эге, да под ним кто-то есть. Чего доброго, заставит, чтобы я его до дому довёз". И вертолёт – тррр! – скрывается за холмом.

Идёт дядя и то и дело косится на мальчика, надеясь, что у Гугуцэ вот-вот заболят ноги и можно будет сесть на поезд или на подводу. Но мальчик взбирается в гору, как молодой олень. Отыскал даже палку с рогулькой – поддерживать мешок, чтобы дядя отдыхал стоя.

Входят в село. Что творится с крестьянскими ребятишками! Все до одного бегут к воротам поглазеть на путешественников.

Ночевали у одного крестьянина: мягкие диваны, белоснежные простыни. Дядя всю ночь глаз не сомкнул. Наверное, стыдно было, что шёл сюда со своей подушкой.

На другой день он отвязал от мешка примус, размахнулся и запустил его в овраг. Подушку он ещё в селе положил на завалинку. Теперь Гугуцэ стало казаться, что рядом с ним шагает крестьянин из его села Трое Козлят.

Правда, заметив у дороги голубенькую шапочку чабреца, дядя почему-то снял перед цветком шляпу, как перед человеком.

– Умел бы я кисть держать в руках, – говорит дядя, – я бы нарисовал, как пахнет трава.

Солнце на закате казалось большущей клубничиной, которая вот-вот спустится в лес на Онештском холме. Дядя пел во весь голос:

Лес зелёный, вырастай,

Только дому место дай!

Гугуцэ слушал песню, а ноздри ему щекотал очень вкусный ветерок. Вот и нос пригодился в пути: с его помощью нашли бахчу. У шалаша ни души. Оказалось, там дыни: целое стадо, и жёлтые-прежёлтые, так бы вот и сел среди них и остался бы тут на всю жизнь. Если бы, конечно, не секретное дело, которое ожидало Гугуцэ в дядином селе на границе.

В ту ночь они с дядей сторожили бахчу, а на заре были уже далеко. Брюки у них вымокли от росы.

Смотрят, навстречу идёт крестьянин:

– Куда, люди добрые?

– К границе.

– А-а! Вам нужна машина!

Крестьянин указал, между какими холмами проходит шоссе.

– Нет, нам бы прямиком, на своих двоих.

Крестьянин пожимает плечами:

– К границе? Своими ногами? Неслыханное дело! Это когда-то туда ходили пешком. – Тут он понимающе улыбается и начинает шарить по карманам: – Небось, мыши карман прогрызли? Так бы прямо и сказали!

Дядя достаёт деньги, показывает их. Крестьянин мерит взглядом путешественников, а они уже вошли в чащу подсолнухов. Шли, шли по ней, пока к вечеру не добрались до Цибирики.

Заночевали у фермы на возу с сеном. Увидел их, спящих, один мальчишка, запряг двух волов и – цоб-цобе! – погнал воз по дороге.

Гугуцэ снилось, что он на качелях, а дядя от усталости храпел, положив под голову кулак и надвинув шляпу на глаза.

Когда запели вторые петухи, воз был уже на холме в Кышле. Озорник распрягает волов, оставляет воз со спящими путешественниками на самой вершине, берёт на ферме такую же телегу, впрягает в неё волов и цоб-цобе! – назад в Цибирику.

Утром люди из Кышли собрались и ломают головы: как же эти двое ухитрились втащить воз на такую высоту?

И вот Гугуцэ с дядей просыпаются, смотрят с воза на людей:

– Что случилось, люди добрые?

– Это и мы бы хотели знать, – отвечают снизу.

– Объяснение, Гугуцэ, может быть только одно. Мы с тобой, не просыпаясь, впряглись в этот воз и приволокли его сюда. Вот, оказывается, что может натворить человек во сне!

Прошли Згэрдешты, добрались до Козешт. Дядя заходит в один двор купить простокваши.

– Ай-ай-ай! Неужели вы так быстро шли, что ни одна машина вас не догнала? – удивляется хозяйка, узнав, что они идут пешком от самого Кишинёва. – А у нас, чтобы корову отвести на луг, и то на велосипед садятся!

Вечер застал их на пути к Новой Сынжерее. Дядя несёт Гугуцэ на руках, а у самого веки налились и ноги не слушаются. Качались холмы, наполовину вошедшие в ночь, качалось небо, вот-вот из его подола посыплются звёзды, так и лилась вокруг песня сверчков. Дядя увидел огонёк и повернул туда.

Утром Гугуцэ проснулся на крыше овчарни. Девочка чуть больше овечьего хвостика загоняла кнутом овец, а дядя помогал чабану их доить. "Кыш, негодник! – бросила девочка овечий шарик в петуха. Посмей только разбудить Гугуцэ, мы с тобой поговорим!" Но петух как будто знал, что путешественникам пора в Бельцы.

К обеду вышли из Бельц – шагом-арш! ать-два! – уже и Глодяны близко. Гугуцэ казалось, что он за эти дни трижды обошёл земной шар и повидал больше стран, чем их есть на глобусе; правда, во всех этих странах все говорили по-молдавски...

И вот ещё одна заря, и перед ними граница. Дядя снял шляпу. Ему казалось, что с самого детства он так и стоит на этом месте. "Один, другой, третий..." – как тогда, считает он голубей, летящих с реки. Можно представить, как заплачет мать, когда он войдёт во двор.

Тут он видит, что Гугуцэ пропал.

– Пойду взгляну на пограничников, – слышится из глубины долины.

Никто не знает, о чём говорил маленький путешественник с капитаном, но после этого капитан – хотите верьте, хотите нет выпросил для мальчика местечко на границе, и даже винтовка для Гугуцэ нашлась.

Гугуцэ глядит себе на руки, на ноги, ему бы осколочек зеркала, хоть с воробьиный язычок, чтобы лицо увидеть – он ли это стоит с винтовкой на границе? Вот оно, то секретное дело, ради которого он столько дней шёл пешком. "Ишь ты! Хозяин-то меньше винтовки!" наверное, думает вон тот ворон. Мальчик выпячивает грудь: "Кто же это, если не я?" Теперь мама доит корову. Узнай она, кто охраняет границу, бросила бы подойник и на радостях дала бы телёнку высосать всё молоко у коровы. А дедушка сказал бы бабушке: "Не ты ли, старая, нашла как-то на лице у Гугуцэ мой нос, мои уши и мой лоб?" И шагал бы дедушка по двору без шапки, чтобы все видели эти уши и лоб, и задирал бы нос как можно выше, и вытирал бы его только платочком с цветочками...

Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.

– Ну-ка позови капитана! – просит Гугуцэ один из них.

– А я для чего тут поставлен? – строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. – Ваши документы?

Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.

– Говорит, что из наших мест, – не унимается крестьянин. – Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!

Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: "Наш!"

– Эге! – мнёт в руке шляпу третий крестьянин. – Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?

Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.

А Гугуцэ так и остался на посту у границы.

ДЕДУШКА

Как пошёл с позавчерашнего дня снег, так и не перестаёт. Сугробы намело – в рост человека. Улицы и дворы в селе Трое Козлят опустели. Люди сидят в тепле, но от окон не отходят. Лишь тот, у кого сапоги чуть ли не до пояса, осмеливается выйти на улицу.

Только в дедушкином дворе суматоха. Сани с мешками выехали из ворот в сторону мельницы. Соседи с хмурыми лицами стряхивают с себя снег и входят в дом. А в доме то зажгутся, то погаснут свечи. Овцы в загоне стоят, подняв головы. Колодезный журавль застыл со снежной шапкой на макушке. Собака выла всю ночь, а теперь места себе не находит...

Умирает дедушка. Таким маленьким стал, что и Гугуцэ мог бы взять его на руки. Только усы остались большими.

Односельчане, утопая в сугробах, один за другим идут проститься с дедушкой. Кто несёт ему в кармане орех, кто яйцо или баранку, кто ещё что-нибудь.

– Покидаешь нас, кум Штефан? – пришла проститься тётушка Александра.

Дедушка не отвечает.

– Слышишь меня? – нагнулась она к его уху. – Передай моему Тоадеру, что новые полы в горнице настелила, что корова мне вчера бычка принесла, а нога у меня так и болит до сих пор.

Потом заходит тётя Касуня с целым сугробом на плечах:

– Не опоздала я, дедушка Штефан? Ну и слава богу. Костику моему скажешь: накопила я денег, чтобы съездить к нему на могилку. Как он там, бедняжка, в Германии? Ведь ни слова не знал по-немецки.

Лукерия несёт калач величиной с колесо:

– Мой Ион умер в том голодном году. Покажи ему этот калач. А то ведь на его поминках нечем было людей угостить. Зато сейчас смотри, сколько зерна повёз Георге на мельницу, – тебя-то уж мы совсем по-другому помянем!

А снег всё валит и валит. Кажется, ещё раз идёт весь тот снег, какой дедушка видел за свою жизнь.

Гугуцэ, конечно, возле дедушки. Что теперь можно для него сделать! Разве что ходить с непокрытой головой.

– Надень шапку, – говорит дедушка. – Душа моя пока ещё на земле, не на небе.

Гугуцэ выходит на улицу. Над трубами домов туча тянет и тянет своё белое брюхо. И у мальчика замирает сердце: "Замёрзнет дедушкина душа, пока до неба доберётся".

Гугуцэ лезет на чердак, поближе к небу, молит солнце выглянуть из-за тучи, зовёт его всё громче. Но солнце не слышит. А снег всё валит и валит...

И тут мальчика охватывает обида на всех. Зачем они идут прощаться? Зачем зажигают свечи? Как это можно, чтобы умер дедушка?! Он прокрался домой, собрал все свечи и спрятал их на чердаке.

Уже спустились сумерки, когда в дом вдруг влетела жена того самого соседа, который взялся поехать на мельницу.

– Тётушка Оля! А, тётушка! – женщина была очень встревожена. Лошади только что вернулись одни. Мешки все в санях, а пшеница не смолота! И Георгия нет!

– Ох-ох-ох!– причитает бабушка. – И небо-то всё закрыло, и на земле-то не поймёшь что творится...