Текст книги "Жизнь. Дуэль. Судьба"

Автор книги: Софья Привис-Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Софья Привис – Никитина
Жизнь. Дуэль. Судьба

Бойтесь своих желаний

– Мама! Я же просила тебя! Я умоляла! Ну, за что, за что мне такое? Вера выскочила из ванной мокрой курицей, струйки воды стекали с волос по лицу, смывая безупречный макияж.

– Разве трудно выключить душ после себя? Почему каждый раз одна и та же история, мама?

– А почему ты не можешь вымыть руки над умывальником? Почему надо мыть руки над ванной? Что это за мода такая? Я старый человек! Я могу забыть! Но ты? Куда смотришь ты?

– Я не могу так больше жить! Не могу! Мама! Давай разъедемся! Я готова на комнату в коммуналке!

– Ты, дочь моя, может и готова, да вот я не готова жить у чёрта на рогах! Я родилась в этом доме! В доме, каких уже не строят. А ты хочешь на старости лет запихнуть меня в панельный саркофаг? Нет уж! Да и сколько мне там осталось?

– Ну, тогда давай купим мне комнату, пусть даже на окраине! Я согласна!

– Я не сомневаюсь, что ты согласна. У тебя уже была комната и не на окраине. И что это изменило в твоей жизни?

При последних словах матери Вера бессильно опустилась на стул у окна, придвинула к себе зеркальце с увеличительным эффектом и стала рассматривать последствия стихийного бедствия на своём лице.

На лице присутствовали: подпорченный макияж и разочарованность в усталых глазах.

Женщину, смотревшую из зеркала на Веру, можно было бы назвать миловидной, красивой даже, если бы не эта разочарованность и обречённость во взгляде.

Тридцать семь лет. Это много или мало? Туманность амальгамы ответа на этот вопрос не давала, но Вера и без того знала, что тридцать семь – это много! Очень много!

Кое – как отреставрировав лицо, Вера схватила со стола сумочку, скользнула в лёгкий плащик и уже из коридора прокричала:

– Мама! Я ушла. Буду поздно. Таблетки приготовлены на столе, обед на плите.

Того, что мама прокричала ей в ответ Вера уже не слышала, и очень хорошо, что не слышала. Вряд ли бы ей это понравилось.

Всю дорогу до метро и в самом метро, поднимаясь по эскалатору и спускаясь в преисподнюю, Вера думала о том, как несправедливо обошлась с ней жизнь! Как ловко обвела она её вокруг пальца!

Когда десять лет назад её маме поставили страшный диагноз, Вера впала в такую пучину горя, что выдернуть Веру из неё не мог даже любящий муж.

Ей казалось, что если мама уйдёт из её жизни, то сама жизнь превратится в инвалидку, которую будут называть уже не жизнь, а существование.

Навсегда уйдут в небытие воздушные занавески, окна, промытые до фантастической прозрачности, вкусный обед на плите и весь уют, который умела создавать только мама.

Жили скромно: мамина пенсия, Верина зарплата учителя музыки и мизерные нерегулярные приработки Вериного мужа.

Но в доме всегда было сытно и чисто, благодаря маме. Вся жизнь Веры протекала под маминым крылом в статусе единственного и позднего ребёнка.

И вот за несколько дней до сложной операции мама подозвала к своему скорбному одру Верочку и тихим усталым голосом рассказала о том, сколько и, где у неё, у мамы, припасено для Верочки.

И получалось, что после (не дай Бог!) смерти мамы всё достанется Верочке, как единственной дочери и наследнице. И Вера сразу станет крайне зажиточной женщиной. Откуда у мамы такие залежи долларов и драгоценностей Вера не спросила, не тот был момент, но ошарашена была сильно.

Операция прошла успешно, просто победительно успешно! Мама встала на ноги быстро и крепко.

О завещании больше не упоминалось. Вера была рада, что мама справилась с недугом, но покой потеряла навсегда. Часто задумывалась над вопросом, почему они так, мягко говоря, скромно живут, если у мамы такие несметные сокровища припасены?

Разговор на эту тему она не решалась затевать, а мама между тем розовела и крепла. В неё возвращалась жизнь радостная и светлая, как вновь подаренная.

Эта новая жизнь не предполагала стояния у плиты и прогулки по квартире с пылесосом. Домашняя работа свалилась на Верочку, на избалованную и совершенно к домашнему хозяйству неприспособленную молодую женщину.

И Вера крутилась между уроками и подработками, плитой, стиральной машиной, капризами матери и недовольством мужа.

Муж хоть и не знал о золотом и валютном запасах своей тёщи, но такого нового её вида не приветствовал. Коротко стриженная с французским маникюром и абонементом в фитнес клуб старая – новая тёща его изумляла и не устраивала.

Тёща, Серафима Георгиевна, посещала концерты, вернисажи, ездила отдыхать за границу, короче, прожигала жизнь.

В будни бегала на какие – то семинары, встречи. Вера даже стала подозревать, что мама попала в какую – то религиозную секту, так мама упорно на эти встречи летала. На дом у мамы времени не оставалось.

По – человечески Вера её понимала. Но с точки зрения дочери недопонимала. А если брать в глобальном общечеловеческом смысле, то где – то даже и осуждала.

В осуждениях этих сквозила обида, главным образом выражавшаяся в том, что мать тратит её, Верины деньги, которые сама же ей пообещала, а теперь вот: Турция-Шмурция, тряпки, массажи и какие – то мутные фонды.

И Вера, в свою очередь изменилась не в лучшую сторону. Вообще человек, на которого неожиданно сваливаются большие деньги, может очень измениться, опять же, не в лучшую сторону.

Но одному Богу известно, в какого монстра может превратиться человек, на которого ожидаемые деньги не сваливаются.

Отношения накалялись день ото дня. Вера стала манкировать домашними обязанностями. Но она забыла, что имеет дело с отличной хозяйкой в прошлом, со своей мамой. Мама кричала, топала ногами и требовала.

– Мама! Но я, же не успеваю! Я не могу крутиться одна!

– А почему одна? – невинно спрашивала Сима. – У тебя ведь муж есть! Или он исполняет только чисто декоративную функцию: чтобы был?

Разговор заканчивался скандалом. В один из таких дней Вера решила отставить в сторону всякие реверансы и поговорить с мамой начистоту. Она попросила у мамы денег на квартиру для себя и Володи. Вовчика, как она звала своего второго мужа.

– Не дам. – Тихо и нежно сказала мама. – У тебя есть муж. А я одна.

– Мама! Но у тебя же много денег. И ты обещала мне их оставить!

– Я же думала, что я умру, а я вот живая. Умру, тогда и заберёшь.

– Но у тебя же столько, что ты не обеднеешь, купив нам маленькую квартирку, и почему я должна ждать твоей смерти для того, чтобы жить по – человечески?

– А ты и не жди! А живи по – человечески! Поменяй этого прожектёра на настоящего мужика, который тебе купит всё, что надо. И оставит после себя не вонючие носки, а состояние, как оставили мне мои мужья (оба – два).

– И не будем больше разговаривать на эту тему. Мне это неприятно. А будешь настаивать, так у меня в Одессе есть племянница Олечка. Той и остатки будут сладки, а то я смотрю, ты больно размахнулась, дочь моя!

Разговор был окончен. Обида и ненависть хватали за сердце, но Вера слишком хорошо знала свою маму, чтобы попытаться повернуть разговор в сторону своих интересов.

Но тогда мама, всё же, купила им с мужем комнату в квартире почти в самом центре города, но надежды на то, что автономное от мамы проживание сможет спасти их брак, таяли день ото дня.

В конце концов, Вера побросала в чемодан свои вещи и вернулась к маме раненой птицей.

Мама приняла. Потом с большим трудом выкурила из комнаты уже бывшего Верочкиного мужа.

Комнату продала крайне выгодно, и мама заимела над Верой власть безоговорочную. Диктат давил на психику и съедал организм. Вера задыхалась, страдала и почти уже ненавидела свою маму.

Вот с таким клокотанием в груди, сильно опаздывая, Вера выпорхнула из метро на свидание с подругой школьных лет.

Ленка стояла у киоска с гамбургерами и нервно курила. Даже на расстоянии лицо её выражало досаду и брезгливость. Это были именно те чувства, которые долгие тридцать лет она питала к своей школьной подруге– красавице Верке Орешник.

В отличие от Веры, Елена красотой не блистала, взгляды мужчин по ней даже и не скользили, а проносились над.

Над карими глазами, прекрасными чёрными волосами, над всем тем, что есть в арсенале любой женщины. Есть, но не задерживает мужской взгляд по одной простой причине. Там нет элементарного: «иди ко мне!». У Верки же этого было с избытком.

Но зато Верка была полная, прямо – таки эксклюзивная дура! И Ленка удивлялась, что держит её долгих тридцать лет, с первого класса, в плену у подруги? Может быть это пресловутое: «иди ко мне!»?

Подбежали друг к другу, ткнулись щекой в щёку и процокали к ближайшему кафе.

На сегодняшний день у них была обширная программа. Надо было перемыть косточки всем знакомым и друзьям, разложить по полочкам свои собственные новости, ну и к десерту как обычно, культурная программа: театр, кино, книги и краткое политическое обозрение.

Вера резко рванула со старта беседы без предварительных общих слов:

– Ленка! Я больше не могу! Она точит меня и точит! Ей мало того, что она развела меня уже дважды! Теперь я в тридцать семь лет ни баба, ни девка, но зато при ней, как она и хотела. Но она всё давит и давит! Куда пошла? Где была? Я просто шагу ступить не могу без её одобрения. И этот постоянно открытый душ! Это она нарочно! Вот ты умная, скажи: сколько я могу терпеть?

Ленка, действительно была умная! Но некрасивая и умная подруга – это сомнительное удовольствие. Вроде лысого с перхотью – безнадёжно и некомфортно! Некрасивая повернула к Вере своё слегка лошадиное лицо:

– Ну, мама твоя, действительно, не подарок, а что касается мужей, то здесь и вспоминать нечего! Что первый, что второй! Закрой глаза – перепутаешь! А Вовчик твой, так вообще – мрак! Я бы ему не дала даже в голодный год за мешок картошки! А ты замуж пошла, причём, уже имея печальный опыт первого замужества.

Вере хотелось, очень хотелось спросить:

– Ты надеешься, что он у тебя бы попросил? Даже в голодный год? Это же какое оптимистическое здоровье надо иметь? Но удержалась – не спросила.

– Слушай, Верка, у нас в субботу бенефис у толстожопой. Придёшь?

Лена служила в театре, играла роли характерные: вздорные барышни, вредные жёны, развратные женщины. Но актрисой была востребованной и где – то даже поцелованной Создателем.

Толстожопой называла стареющую приму своего театра, актрису, которую просто боготворил театр, зрители и кинозрители. Толстожопая много и успешно снималась.

– Давай, приходи. После бенефиса будет банкет, а наши банкеты ты знаешь!

– Приду, конечно, приду! – ответила искренне довольная Вера.

Она обожала всю эту театральную кутерьму, притеатральные сплетни и романы. Вообще, жизнь подруги казалась ей вечным праздником. Она привыкнуть не могла к тому, что для Ленки все эти небожители – «ты» или того хлеще – «пшёл вон!»

Ровно в семь часов вечера Ленка стала ёрзать на стуле и поглядывать на экран телефона. Вера уже знала – это первый звонок к завершению свидания.

Ленка торопилась домой, к этому времени домработница приведёт после школы и музыкальных занятий её дочь, первоклассницу Лизу.

Расставаться не хотелось, и Вера спросила:

– А можно, я поеду к тебе, посидим ещё поболтаем, с Лизой пообщаемся? Я давно её не видела!

– Поехали, отчего же? – согласилась Ленка, – только у меня в доме – шаром покати!

О скупости Елены ходили легенды. Все знали, что, собираясь к ней в гости, надо было сначала загрузиться в ближайшем супермаркете.

Если ты этого не сделаешь, то можешь оставить надежды не только на слабый чай, но и на содержательность беседы.

Гостей Ленка принимала по принципу: «будемте кушать или посидим на балконе?» Ответа не слушала. Сидели на балконе, дышали воздухом.

Между тем, зарабатывала Елена очень неплохо, но этого едва хватало на то, чтобы впихнуть в позднюю свою доченьку всё, что она считала нужным для гармоничного развития личности ребёнка.

Любовь к своей такой желанной, такой выстраданной девочке и мечты о блестящем будущем дочери были смыслом Ленкиной жизни.

Но это вовсе не значит, что Ленка была сподвижницей и страдалицей. Ни в чём земном она себе не отказывала, мужчин укладывала в койку строго и умело, рюмку опрокидывала с гусарским мастерством.

Умела разговаривать матом (именно не материться, а разговаривать матом), но при всём при этом смыслом жизни была Лиза.

Поскольку женщиной Елена была очень неглупой, то к тридцати годам она оставила свои тщетные попытки выйти замуж, чтобы родить ребёнка.

Когда после нескольких неудачных попыток женить на себе безусловно красивого и талантливого мужчину (для чистоты эксперимента) Лена поняла, что её бесконечные потуги стать старо – родящей матерью неумолимо и быстро оттесняют её в разряд старо – гулящих женщин.

Но весь ужас её возраста и внешности был в том, что шансы неумолимо падали, а требования возрастали. И то, что вполне годилось ей лет десять назад, сейчас не то, что чувства – взгляда не стоит!

Но надо родить, во что бы, то ни стало! Времени на тщательный отбор не оставалось, да и претендентов не так чтобы куча. Вот и родила от кого попало!

Попало от сильно пьющего актёра Саратовского театра драмы, где Лена была на гастролях со своим именитым театром.

Герой – любовник демоном носился по сцене, таким же тёмным демоном свалился на неё в безумстве ночи. Красивый, брутальный, умница и балагур забыл не то, что про Леночку, он даже забыл о том, что имел счастье держать её в своих объятиях.

А через семь месяцев крупная, дородная женщина, причём здоровая, родила малюсенькую хилую подсинённую девочку. Получалось: гора родила мышь. И что ты будешь с этим делать? Но слабую мышку выходили и выпестовали.

Сейчас эта мышка уже улыбающаяся маленькая русая красавица с красивым лицом, освещённым синими фонариками глаз.

Часов в десять вечера Вера попробовала дозвониться маме, напомнить о лекарствах. Но маме дозвониться, как на луну слетать: почти не реально!

Вера прекрасно понимала, что сейчас мама разговаривает со своей приятельницей – Татусей.

Плачет и сморкается ей в трубку своим горем. И, правда! Единственная дочь! Вся жизнь в неё вложена, а выросла такая скотина!

И Вера не ошибалась в своих предположениях.

Серафима Георгиевна сидела в кресле, прямо держа спину, и выпевала свою вечную песню о своей жертвенности, о неблагодарной дочери, а там, на другом конце провода страдала в адских муках слушателя по принуждению безропотная Татуся.

– Ну и что ты думаешь? Её ещё нет! Она даже не удосужилась мне позвонить!

На том конце тяжело вздохнула Татуся. Куда звонить? Телефон занят больше двух часов.

– Конечно, ввалится за полночь, пьяная! Она же пьёт! С этой гренадершей Ленкой и пьёт! Уже в школе было ясно, что эта Ленка вырастет в пьяницу и проститутку! Родила неизвестно от кого! Спит со всеми подряд! Ты слушаешь меня, Тата?

– Да, Сима, я слушаю! Ты знаешь, – спасительно для себя начала Татуся – у меня же тоже проблемы с детьми. Вот вчера приходил Саша! Так он…

– Ой, Тата! Кто – то звонит в дверь! Давай, до завтра, родная. Извини.

Тата с облегчением положила трубку на рычаг и подумала: «Давно надо было свернуть на свою тему. Не пришлось бы столько времени терять! Ну и сука!»

Но Тата должна была суке много долларов, которые та ей дала под очень щадящий проценты. Сейчас, как раз, она хотела попросить об отсрочке очередной выплаты. А чтобы просить, надо уважать. Вот она и уважала.

Поздней ночью, а по маминому счётчику – ранним утром, Вера безуспешно пыталась вставить ключ в замок входной двери. С обратной стороны был вставлен мамой ключ – «наш ответ Чемберлену». Спала мама крепко, открыла на интенсивный звонок, минут через двадцать.

– Ты спиваешься, Вера! Ты гибнешь! Я пойду в театр, к этой сволочи! Я устрою ей вырванные годы! Вера! Остановись!

– Мама! Это ты остановись! Ты уже один раз сходила на работу к моему мужу. Ты разбила мою жизнь, а муж тихо спивается, уже без рабочего адреса. Я устала. Хочу спать!

Вера прошла в ванную комнату. Разделась и встала под душ, открыв всего лишь кран. Что и требовалось доказать! Мама никогда ничего не меняла в своих привычках!

После душа, Вера проковыляла к холодильнику и стала на ощупь доставать колбасу, холодную курицу, маринованный огурчик. Это был не ужин, а просто какой – то праздник живота.

Только сейчас она поняла, как голодна. Кроме алкоголя и кофе её ничем не угостили в хлебосольном доме подруги детства. А она же накупила всего: и ветчины со слезой, и пирожные для Лизки, алкоголь, конечно, тоже покупала она.

Сытая и умытая она свернулась клубочком на диване в своей комнате, предвкушая долгий и сладкий сон. Но сон отлетел, как и не было, а перед глазами всплыла история её короткого первого замужества.

Боже мой! Как она была счастлива и беспечна тогда, полжизни назад! Она вышла замуж за самого блистательного человека.

Он был старше Веры на десять лет, но она этого не чувствовала. С ним было интересно и весело. Красивый, умный, удивительный человек! А как он ухаживал!

Повстречались всего ничего, помёрзли в подъездах, неистово целовались в занесённых снегом парках, когда он провожал Веру из музыкального училища домой. Страсть бродила в организме, как переспелая ягода, а приткнуться негде.

Сергей снимал комнату, хотя вполне мог добиться для себя жилплощади. Его очень ценили в институте. Но он просто не думал, ни о каком благоустройстве для себя.

Всего его целиком занимала только работа. Что – то там из разряда физики и математики он открывал и усовершенствовал в своём институте. Звенел талантом, подавал надежды. А тут такая неземная любовь! Когда отношения дошли уже до своего крещендо, подали заявление в ЗАГС.

Жених познакомился с родителями: отцом и мамой Верочки. Был принят семьёй, одобрен и совершенно непринуждённо переехал из своего съёмного угла в их большую трёхкомнатную квартиру. У них с женой была отдельная комната поближе к входным дверям, что облегчало процесс приёма и проводов нескончаемых гостей.

Образовался почти забытый клан физиков – лириков. Они прекрасно проводили время в долгих беседах и песнях под гитару. Жили безалаберно и счастливо. Пока от сердечного приступа не умер отец Верочки.

Смерть отца поставила в доме всё с ног на голову. Покойный отец не то, чтобы разрешал дочке всё. Нет! Правильнее будет сказать, что он просто не запрещал ничего.

Папа умел относиться с уважением к чужой свободе, прислушивался к биению жизни молодых и никогда ничего не навязывал. Он даже советы давал только тогда, когда его об этом просили. Поскольку лидером в семье папа был безоговорочным, то, следовательно, и мама проявляла чудеса лояльности и взаимопонимания.

Сразу после похорон власть в доме переменилась. «Король умер! Да здравствует король!», вернее королева.

И пошло: и не расшвыривайте свою обувь, и накрывать стол сто раз не буду, так и знайте! И что это за стипендия вместо получки? И чтобы не один бородатый сюда ни ногой! Развели тут трактир! Убирай за ними!

Сергей угрюмо огрызался, а Вера трусила и молчала. Отношения молодых трещали по швам. Вера стала всё чаще задерживаться у Ленки, своей школьной подружки. Там, в квартире Лены и её сумасшедшей бабки студентами театрально училища устраивались упоительные вечера.

Здесь читали стихи, звенели гитары, и хлопали шампанским красивые мужчины! Сумасшедшая бабушка принимала участие в их молодёжных бесчинствах, много курила, прикладывалась к рюмочке. Рассказывала истории из своей бурной молодости. По всему видать, бабушка была ещё та дама!

Каждый раз после посиделок ей бывало так плохо, что она ложилась умирать и делала последние распоряжения.

Бабка приказывала себя похоронить по – человечески, то есть: ни в коем случае не кремировать. Она считала, что в следующей жизни кремированные люди возрождаются неграми. Негром бабушка быть не желала ни при каком раскладе. Видать, ко всему была ещё и расисткой.

Верочка начала врать, а муж сидел вечерами один в их маленькой комнате и сходил с ума. С ним из кухни, гремя посудой, вела диалог тёща. На повестке дня был один вопрос: где твоя жена, придурок?

Придурок потерпел ещё полгода и ушёл. В один день, никому ничего не говоря, собрал вещи и ушёл опять на съёмную квартиру.

Тёща вздохнула и со словами: «Пусть катится! Воздух будет чище!», перекрестилась. А то, действительно, корми его тут, физика этого с зарплатой – стипендией, которую стыдно даже озвучить!

А её беременная дочь билась в истерике. Муж ушёл, даже не зная, что у него должен родиться ребёнок. Вера бросилась к матери. Мама кричала: «Только аборт!» Но тут дочь неожиданно встала на дыбы и заявила, что всенепременно родит, во чтобы – то, ни стало, родит! Тогда мама поменяла тактику. Надо вернуть в семью загулявшего физика.

Дочь идти на поклон к мужу не хотела. Пошла мама. Но не к зятю, а к директору института, в котором на благо российской науки трудился Сергей. На всякий случай, чтобы не было осечки (чтобы уж наверняка!), обрисовала зятя в очень нелестных тонах. Директор смутился, но обещал провести среди ученого, но ветреного мужа воспитательную работу.

Но разговор с физиком вспыльчивый директор повёл не грамотно, на агрессивной ноте, за что был послан так далеко и точно, что просто обалдел. К утру шок у директора прошёл, а на дверях лаборатории Сергея Николаевича висел насмешливый базарный замок.

Документы выдали на руки незамедлительно, и катись на все четыре стороны сизым голубем. Кстати, так и не узнав, что ты уже без пяти минут отец! Вывод напрашивался один: в общении с начальством, не мешало бы быть более осмотрительным и толерантным!

А Верочка считала себя преданной и покинутой, и скоро вняла маминым трезвым доводам и отправилась на ликвидацию в себе зарождающейся новой жизни. Через месяц позвонил Сергей, просил о встрече. Вера категорически отказала. Так два человека любя и нуждаясь друг в друге, надолго растерялись в лабиринтах большого города.

Утром мама ещё раз сообщила Верочке, что та гибнет и объявила, что едет отдыхать в Хорватию недели на три. Мама уезжала! Это было просто счастьем! С отъездом мамы для Веры наступала относительная вольница, и душа обретала комфорт.

Кстати, второй раз замуж Вера вышла именно когда мама была в отъезде. Тогда она поставила маму перед фактом. Ей повезло – репрессий не было потому, что Сима сама собиралась замуж за очень положительного человека. И пристроенная дочь в доме лучше, чем никому ненужная учительница музыки. Долго жить вместе они, конечно, не смогли, и мама купила им с Вовчиком большую светлую комнату в хорошем районе.

Но хороший район располагался близко от съёмной квартиры первого мужа. Из передового учёного первый муж превратился в крепко пьющего мужика с сентиментальной слезой в глазу.

Он повадился таскаться к Вере с мольбами о возврате былого. То, что Вера, на минуточку, замужем, его нисколько не смущало. Он выпивал свои триста грамм, прислонялся к звонку и требовал окончательного разговора.

Вера выходила, ложилась спиной на дверь и долго уговаривала его одуматься и не трепать ей нервы. Помогали уговоры мало. Частенько муж аккуратненько укладывался ночевать на половике у Вериной двери. Муж, который второй, впадал в праведный гнев:

– Уйми своего идиота! Сколько можно спать под нашей дверью? Что ты хочешь, чтобы я ему морду набил? – второй срывался на фальцет.

– А и набей! – безразлично пожимала плечиком Вера.

А через неделю застала у себя в кухне идиллическую картину. Нет! Сначала, когда она открыла дверь, ей были голоса…

– И ты понимаешь, Серёга, – выводил страстным баритоном муж Володя, который второй, обращаясь к первому мужу – и постоянно врёт! То у неё собрание, то она устала, то её задержали дела! Знаем мы очень хорошо эти дела!

Муж заметил, наконец, Веру. И как бы продолжая начатую тему:

– А вот и Тусюша моя золотая пришла, якобы с работы. Сейчас будет рассказывать, как она устала…

– Она мне те же песни пела! – сочувственно икнул Серёжа, срываясь острым пьяным локотком со стола.

Время шло, совместные выпивки с перечислением всех смертных грехов Верочки плавно перетекли в дружбу по интересам. И скоро уже Верочка кричала второму:

– Забирай этого идиота и уходи с ним куда хочешь!

Володя приникал к тощей груди друга, как бы подтверждая этим жестом отчаянье двух обманутых душ, и две фигуры таяли в пространстве и исчезали. Иногда на сутки, а бывало и больше. Семейная жизнь шла под откос.

Вера бегала плакаться к Елене.

– Нет! Я бы так не смогла! – с ехидным подтекстом вворачивала Ленка.

– Ты бы, дорогая моя, много чего не смогла из того, что я могу! – тут же парировала Вера.

Она злилась и обижалась, в душе понимая, что оба её мужа оказались сказочниками, а не волшебниками. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Они красиво говорили о любви, много обещали, но ничего исполнить не умели. Не тот масштаб таланта. А Вере нужен был волшебник. Сказок она уже наслушалась до тошноты.

Сейчас уже на такой счастливый случай, как встреча с волшебником она надеялась слабо, но воздух свободы пьянил и окрылял. Уже на следующий день Вера звонила Ленке. Приглашала к себе на пельмени чуть ли не всю труппу театра.

Актёры – народ без комплексов, и в пятницу вечером в квартире Серафимы Георгиевны состоялась большая пьянка, организованная её непутёвой дочерью.

Среди множества театрального люда Вера присмотрела популярного критика. Примерила на себя – годится! Только больно молод! Лет тридцати, поджарый с умным энергичным лицом. Надо расспросить о нём у Ленки подробно. И Вера стала светски прохаживаться между гостями, прислушиваться и впитывать, не выпуская из поля зрения критика, подплыла к Елене.

Та была окружена свитой. Ленку позвали в большое кино. Позвал мэтр, чью фамилию принято было произносить с лёгким придыханием. Елена ещё контракт не подписала, а поклонники у неё уже были. Справедливости ради надо признать, что поклонники у Ленки были всегда.

В свои зрелые годы в ней открылся талант эффекта присутствия. Когда она появлялась в компании, то сразу забирала всё внимание на себя. Ленка стояла с бокалом в руке и проговаривала свои свежеиспечённые догмы:

– Надоело получать с разбегу по мордам! Надо срочно что – то менять в отношениях с людьми. Правильно расставить акценты. Провести границу во времени и пространстве и на протяжении этой границы поставить часовых: парикмахер, портной, дантист, администратор. И чтоб все стояли по стойке «Смирно!» Насмерть! Это нелегко. Но возможно.

Свита одобряюще гудела.

– Леночка! Давай отойдём на минутку, мне надо спросить у тебя кое о чём!

– Не сейчас! Подойди попозже, когда у меня будет свободное время! – и она отпустила Веру ленивым взмахом белой ручки.

«Ну и сука! – накипала злобой Вера. И это она ещё не снялась у гениального режиссёра и не огребла лавры. А что же будет потом?» Вера протискивалась в комнату со смятеньем в душе.

– Верочка! Подойдите к нам, душа моя! – её окликнула прима театра та, которая толстожопая.

Вера подошла к приме. Рядом с примой образовался кружок по интересам, куда вошёл и отмеченный Верой критик.

Они пили вино и вели светскую беседу. Толстожопая на поверку оказалась очаровательной женщиной и милым вдумчивым собеседником, не лишённым остроумия.

Обсуждали книгу Марины Влади «Прерванный полёт». Мнения разделились. Одни считали, что не надо было выставлять на всеобщее обозрение некоторые факты из жизни Высоцкого, другие называли Марину мадонной.

Подошла Елена с бокалом, тряся пеплом на метр вокруг себя. Была она на приличной «кочерге», и в этом состоянии очень напоминала свою сумасшедшую бабушку, два года назад, почившую в бозе и упокоенную на одном из престижных кладбищ их города (не кремация!).

– Я не понимаю, что такого вы все находите в этой Марине Влади? – высокомерно подняла бровь предполагаемая звезда больших и малых экранов. И что она такого особенного сделала для Володи?

Это «для Володи» царапнуло ухо не только Вере.

– Она жизнь ему продлила, а свою ему под ноги бросила, а вы спрашиваете! Не понимаю я вас! – вспыхнула прима.

– Всё это красивые слова. Она сама любила выпить! – Елена пошатнулась, осуждая.

– Ну и что – взвилась басом прима. – Я тоже люблю выпить, но на такой подвиг, как выйти замуж за алкоголика, не пошла бы!

– И я бы не пошла! Ни за какие коврижки не пошла бы! А она пошла! И пила с ним. Таскала по своим французским кабакам! – Ленка наливалась пьяной злобой, опять же, наследованной от неадекватной бабушки.

Страсти накалялись. Восходящая лезла напролом. Если раньше открыто выступить против примы она не решалась, а только: «толстожопая» за глаза, то сегодня звезда была настроена решительно. Завязалась словесная перепалка.

Критик нежно посмотрел на Елену и ласково произнёс:

– Нам, пьющим, не понять вас, трезвенных дев, но я думаю, что вряд ли Владимир Семёнович смог бы по достоинству оценить вашу скромность и красоту.

Вера ликовала! Шансы критика взлетали на глазах. И хотя сама она считала, что исповедь Марины Влади была просто местью всем тем, кто был когда – то дорог её мужу, но пренебрегал ею самой, Вера была рада, что Ленку критик слегка прикусил.

Компания то усаживалась за стол, то рассасывалась по коридору и кухне, то бросалась в пляс. И, конечно, разговоры о высоком и вечном приправленные свежими сплетнями. Критик приклеился к Вере прочно.

Когда народ утомлённый, сытый и пьяный начал понемногу расходиться, Борис (так звали критика) предложил хозяйке свои услуги: помыть посуду, убрать со стола и прочее, и прочее, и прочее…

Но Вера была полна впечатлений и сладких томительных предчувствий. Не хотелось бросаться в эту любовь как в омут.

Хотелось переспать с этой туманной возможностью счастья, хоть как – то обдумать линию своего поведения, навести порядок в душе. Поэтому она мягко отказалась от помощи и пригласила Бориса на обед. Завтра. В семь часов вечера.

Всю оставшуюся ночь Вера проворочалась без сна. Мысли кружили, перескакивая с мамы на мужей, и она всё не могла себе объяснить, почему корабль её жизни никак не выходит в открытое море счастья. Почему он всегда на полпути совершает неожиданный оверштаг?

Утром не выспавшаяся, но счастливая Вера помчалась на базар. Проветрила и пропылесосила дом, встала у плиты и отстояла смену у пылающего мартена.

В пять приняла ванну, привела себя в порядок, оделась по – домашнему, но неуловимо изысканно, и приготовилась к встрече. Может быть, главной встрече в своей жизни. Ровно в семь тишину вспорол эпохальный звонок.

Вера открыла дверь, Борис сделал лишь шаг в коридор и тут же понял, что пропал навеки.

В квартире стоял запах его детства: пахло вкусным обедом и чистотой. Пахло мамой. И он понял для себя, что отказаться от этой женщины он не сможет никогда.

На пороге этого мало знакомого ему дома он впервые понял, как попадают в ловушку звери. Это был капкан на волка, а может быть даже и на медведя.